Охота

Дорога была разбитой: новые выбоины появлялись как грибы после дождя. Проехав вокзал Гарибальди, они свернули на улицу Феррарис, где пришлось ненадолго притормозить.

Николас ехал к эфиопской девушке, которая жила в Джантурко. Ее сестра помогала матери Николаса по дому. Девушку звали Аза, ей было немногим за тридцать, но выглядела она на все пятьдесят. Она жила у синьоры с болезнью Альцгеймера. Работала сиделкой.

Николас решил, что там можно устроить отличный тайник, но никому не сказал об этом. И без того много дел. Все ехали за ним. Кто‑то по дороге пытался узнать, что он собирается делать, но, поскольку ответа не последовало, все поняли, что нужно просто следовать за его “Беверли”. Подъехав к дому, Николас остановился. Остальные окружили его, не понимая, парковаться здесь или ехать дальше, и тогда он сказал:

– Здесь будет наш тайник, – и указал на подъезд.

– Это чей дом? – спросил Дохлая Рыба. Николас бросил на него такой свирепый взгляд, что Дохлая Рыба понял: рискует нарваться. Но тут со своего скутера слез Зубик, вклинился между ними и закрыл вопрос:

– Плевать, чей дом. Если Мараджа считает, что здесь безопасно, мы ему доверяем.

Дохлая Рыба кивнул, ответив тем самым за всех.

Ничем не примечательный дом, построенный годах в шестидесятых, слился с окружающим пейзажем. На улице полно мопедов, так что нездешним среди них легко затеряться. Вот почему Мараджа решил спрятать оружие тут: можно приехать в любое время дня и ночи и остаться незамеченным. К тому же он обещал Азе, что с их покровительством ее не станут беспокоить цыгане. Однако цыганам было невдомек, кто эти юные нахалы, обещающие крышу в квартале, где уже имелся босс.

Николас и Зубик позвонили в домофон и поднялись на пятый этаж.

Аза ждала их в дверях.

– Ой, что это у тебя с лицом? – испуганно спросила она, увидев Николаса.

– Да нормально все.

В темной квартире пахло какими‑то эфиопскими пряностями и нафталином.

– Можно? – спросил Николас.

– Тише ты, синьора спит…

Странно, но в доме не чувствовался характерный запах лекарств, запах старости. Аромат эфиопской кухни подсказал Николасу: Аза заправляет здесь, как у себя дома. Старушка, возможно, скоро умрет, тогда нагрянут родственники и представители похоронного бюро.

– Как синьора?

– Хвала Всевышнему, пока нормально… – ответила Аза.

– Ну а врач что говорит? Долго еще протянет, а?

– На все воля Божья…

– Воля Божья… Доктора‑то что говорят?

– Говорят, тело в порядке, с головой только проблемы.

– Ладно. Дай Бог синьоре прожить еще сто лет.

Аза, которую Николас уже проинструктировал, указала на антресоли. Старуха, с тех пор как болезнь начала разъедать ее мозг, туда не лазила. Они взяли стремянку и протолкнули сумки вглубь этой кладовки, прикрыв их статуэтками рождественских пастухов, завернутыми в тряпки, елочными украшениями и коробками с фотографиями.

– Смотри не сломай чего, – предупредила Аза.

– Думаю, синьоре все это больше не пригодится…

– Все равно не сломай чего.

Прежде чем спуститься, Николас прихватил три пистолета из одной сумки и коробку с патронами из другой.

– При мне не надо, не хочу ничего знать… – пробормотала Аза, опустив глаза в пол.

– А ты ничего и не знаешь, Аза. В общем, когда мы решим прийти, то позвоним тебе и скажем, что несем продукты для синьоры, а ты скажешь, в какое время нам являться. Придем, возьмем что надо и уйдем. Если кто‑то из тех, кого я к тебе пошлю, будет создавать проблемы, мой номер у тебя есть: пишешь мне, в чем загвоздка. Понятно?

Аза перехватила резинкой тусклые волосы и пошла на кухню, ничего не сказав.

– Все понятно?! – Николас тверже повторил свой вопрос. Аза намочила под краном полотенце, молча вернулась к Николасу и стала вытирать ему лицо. Николас раздраженно дернулся, он и забыл об окровавленной скуле, о разбитом носе. Аза в упор смотрела на него, держа в руках грязное полотенце. Он коснулся носа, посмотрел на свои пальцы и тогда позволил ей вытереть кровь.

– Каждый раз, когда мы будем приходить, тебе гарантирован подарок, – пообещал он, но Аза, казалось, не обращала на него внимания, открыла дверцу под раковиной на кухне и взяла спирт:

– Надо продезинфицировать рану. – Она прекрасно знала, как обрабатывать раны, получив опыт у себя дома, и применяла его теперь, заботясь о местных стариках. Для Николаса это было неожиданностью, как и ее заключение: – Нос не сломан, сильный ушиб.

Николас поблагодарил кивком головы, но этого ему показалось мало. И он добавил:

– Спасибо большое.

Худое лицо Азы осветила улыбка.

Два пистолета Николас заткнул себе за пояс, один отдал Зубику. Попрощался с Азой, отдав ей купюру в сто евро, которую она тут же спрятала в карман джинсов.

Они спускались по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и Зубик спросил:

– А с пушками что будем делать?

Пушки нужны сейчас, сразу. Зубик понял это по той решимости, с какой Николас прихватил их.

– Зубик, целясь в антенны и стены, ты не научишься стрелять по‑настоящему.

– Мараджа, ты только скажи, а мы уж постараемся. – Зубик был рад, что угадал правильно.

Внизу у подъезда Николас отозвал Бриато и Зубика и, глядя на них в упор, повторил, выделяя каждое слово:

– Стреляя по антеннам и стенам, авторитет не завоюешь, верно?

Они поняли, что он имел в виду. Николас решил пострелять. По людям. Но сделать этот вывод они не решались. Они хотели, чтобы он сам произнес эти слова. Четко и ясно.

– Мы должны попробовать, надо сделать это прямо сейчас, – продолжал Николас.

– Ладно, черт возьми, я за, – сказал Зубик.

– Давайте сначала научимся, набьем руку. Чем лучше мы научимся, тем лучше будем стрелять в нужный момент. – Бриато сделал слабую попытку их остановить.

– Бриато, если хочешь учиться, топай в полицию. А если хочешь остаться в банде, ты должен уметь стрелять с рождения.

Бриато промолчал, боясь, что его постигнет судьба Агостино.

– Чтоб мне сдохнуть, я тоже за.

Николас дал всем команду:

– Встречаемся на площади через пару часов. Все, пока. – Они всегда встречались на площади Беллини.

Мопеды рванули. Все были возбуждены, хотели узнать, о чем говорили у подъезда Зубик, Бриато и Мараджа, и решили поехать прямо на площадь.

Николас взял телефон, который до этой минуты не доставал, и обнаружил кучу сообщений от Летиции.

Летиция

Милый, ты где?

Милый, ты читаешь

сообщения?

Николас, ты где,

черт возьми?

Николас, я волнуюсь.

Николас????!!!

Николас

Я здесь, милая

Был с ребятами

Летиция

С ребятами?

Шесть часов?

И не проверял

сообщения?

Ты ничего мне

не рассказываешь…

Да пошел ты!..

Летиция сидела на скутере “Кимко People 50” своей подруги Цецилии. Подруга стыдилась такого мопеда и облепила его наклейками. Летиции же было все равно – рядом с Николасом она всегда чувствовала себя королевой. Она могла посылать его, когда вздумается, это ровным счетом ничего не значило, просто игра между влюбленными. Отраженный свет, который многие принимали за собственный блеск Летиции, – вот что имело значение.

Скутер Летиции стоял под статуей Винченцо Беллини среди десятков других скутеров и мотоциклов. Молодежь толпилась, все болтали, пили пиво и коктейли, курили марихуану и сигареты. Николас всегда оставлял свой “Беверли” на соседней улице и шел на площадь пешком. Это был не тот конь, на котором можно появляться на публике.

Кивком головы он хотел подозвать Летицию: слезай и иди сюда.

Она притворилась, что не заметила жеста-приказа, так что Николасу пришлось подойти к ней.

Он подошел близко-близко, так, что его раненный нос коснулся носа Летиции, и не успела она спросить: “Любовь моя, что случилось?” – как Николас поцеловал ее долгим страстным поцелуем. Затем взял двумя пальцами за подбородок и с раздражением отвел ее лицо.

– Летиция, черт побери, это был последний раз, когда ты послала меня. Поняла? – И пошел прочь.

Теперь ей пришлось догонять его. Николас знал, что так будет, и она знала, и все вокруг тоже. Он прибавил шагу, она – за ним. Потом поменялись ролями: она отвернулась, надув губы, он – за ней. Кричали друг на друга, тыкали пальцами, складывали обиженно руки, украдкой целовались. Играли спектакль на базальтовой сцене Старого города, в кривых его переулках, где эхом – “заткнись” и “что ты себе позволяешь” вперемежку с “любимая, я когда‑нибудь врал тебе?”.

Банда тем временем собралась на площади Беллини. Пока Николас мирился с Летицией, Зубик и Бриато унимали тревогу, судорожно затягиваясь косяком. Кто будет их первой жертвой? Как все пойдет? Кто первым наложит в штаны?

– А куда подевался Мараджа? – прервал молчание Бисквит.

– Да, в чем дело? Я не понял, где Николас? Продает на блошином рынке наши пушки? – подхватил Чупа-Чупс. Не успел он закончить фразу, как Бриато залепил ему такую затрещину, на какую и мать не осмеливалась. Считая полученную на крыше, это была вторая за день.

– Придурок, не смей прилюдно произносить это слово!

Чупа-Чупс пошарил в карманах, будто искал заточку. Увертюра к кровавой разборке. Бриато тоже не думал стоять в стороне, но Зубик схватил его за футболку, послышался треск разрываемой ткани:

– Какого черта?! – грозно зашипел ему в ухо Зубик.

Чупа-Чупс вытащил ножичек и щелкнул лезвием, но между ними вырос Дохлая Рыба:

– Совсем уже?! Поножовщину устроим?!

– Ты, давай полегче! Проси прощения, проблему надо уладить сразу. – Зубик ткнул в спину Бриато.

– Ладно, Чупа-Чупс, прости. – Бриато нацепил примирительную улыбку. – Давай пять. Но и ты хорош, орешь на всю площадь. Осторожнее с выражениями, брат.

Чупа-Чупс слишком сильно сжал протянутую руку:

– Да все нормально, Бриато. Только ты не смей меня бить. Никогда. Хотя, в общем, ты прав, я погорячился.

Вспыхнувший пожар был мгновенно потушен. Но атмосфера оказалась накалена, напряжение чувствовали все, эмоции внутри бурлили.

Зубик и Бриато с трудом сдерживали их. Ствол лежавшего в трусах пистолета холодил Зубику пах. Ему нравилось это ощущение. Как будто на нем доспехи. Это круто. Стоявшие рядом парни угощали их грушевым ромом в обмен на косяки. Зубик и Бриато уже изрядно напились и обкурились. Площадь начала пустеть. Кто‑то из банды врал в телефон родителям:

– Мам, не волнуйся, мам. Нет, не на улице, я у Николаса, скоро вернусь.

Подошли студенты, они были знакомы с Дохлой Рыбой, покупали у него в Форчелле гашиш, “пластилин”. При себе у него было совсем мало, пара кусков, которые он загнал за пятнадцать евро вместо десяти.

– Черт, ну и дурак, что не набил карманы… – И, обращаясь к Чупа-Чупсу: – Нужно таскать с собой килограмм как минимум, у меня лицо такое, товар за пять минут уходит.

– Ты смотри, карабинеры быстро твое лицо запомнят. И окажется оно в Поджореале.

– Мое? Чупик, мое лицо знают даже в Поджи.

Площадь совсем опустела.

– Ну, я поехал, – сказал Дохлая Рыба, его телефон разрывался от отцовских звонков. Постепенно все разъехались по домам.

Было уже полчетвертого, наступало утро, а от Николаса никаких известий. Зубик и Бриато поехали в логово. Войдя в квартиру, принялись шарить по всем углам. Наконец‑то нашли пакетик.

– На две хватит.

Две полоски желтоватого кокаина, “моча”. Скрутили в трубочку старый чек из бара. Порошок был хорошего качества, но цвет мочи настораживал, всегда. Ноздря, как насос, втянула все разом.

– Странно это, мочу нюхать, – сказал Зуб. – А зашло хорошо. Очень хорошо. Только почему у нее такой ужасный цвет?

– Практически чистая материя.

– Чистая материя?!

– Ну да, не проходит через всю эту обработку, которая обычно.

– Какую еще обработку?

– Спроси у мистера Гейзенберга, он тебе расскажет.

Они продолжали хихикать. Послышалась возня в замке, на пороге возник улыбающийся Николас:

– Что, мочу нюхаете, ублюдки?

– Ну! А ты какого черта? Куда ты провалился? – приветствовал его Бриато.

– Мне‑то оставили?

– Конечно!

– Идем сейчас на дело.

– Четыре утра, какое дело?

– Ладно, подождем. В пять выходим на охоту.

– Охоту? На кого?

– На негритосов.

– На негритосов?

– Ну да, на негров, на черных. Подстрелим парочку, пока они ждут автобуса, чтобы ехать на работу. Поохотимся у остановки.

– О, отлично! – воскликнул Зубик.

– Это как? – удивился Бриато. То есть первого попавшего негра, бабах… просто так?

– Ну да, а кто их будет искать? Они на хрен никому не нужны. Думаешь, будут расследовать, кто убил какого‑то там негра?

– Мы втроем пойдем или остальных тоже берем?

– Нет, нет. Вся банда должна быть. Но только у нас троих будут пушки.

– Но все же дома, спят уже…

– Да плевать, позовем – встанут.

– А если только мы трое… и все?

– Нет. Они должны видеть. Должны учиться.

– Разве ты не говорил, что каморристы умеют все с самого рождения? – улыбнулся Бриато.

– Давай, включай плейстейшен, – велел Николас вместо ответа. И, пока Бриато возился с игровой приставкой, добавил: – Ставь “Зов долга”. Поиграем в “Mission One”. Там, где в Африке. Потренируемся стрелять в негров.

Зубик отправлял всем сообщения на Вотсап. “Эй, парни, завтра утром, – писал он, – утренняя пробежка перед матчем”. Никто не ответил.

Открылась заставка игры. “The future is black”, – написано. Но future принадлежит тем, кто сумеет перезарядить автомат Калашникова раньше других. Если подойдешь слишком близко к верзилам в майках, они мигом выпустят тебе кишки, и если на флаге этих парней есть оружие, то это что‑то значит. Правило второе: прячься. За скалой, за танком. А в жизни – за капотом машины, припаркованной во втором ряду. В жизни тебя не прикроет с воздуха вертолет, если все пойдет не по плану. Правило третье, самое важное. Беги. Всегда.

Они начали играть. Пулемет строчил, как одержимый. Действие происходило, кажется, в Анголе. Главный герой – боец регулярной армии, он в красном берете и камуфляже, убивает повстанцев в ужасных майках с пулеметами наперевес. Николас стрелял, как ненормальный. Попадал в цель и бежал дальше. Бегал. Всегда.

В полшестого утра они высадились у дома Чупа-Чупса. Позвонили в домофон, ответил его отец:

– Кто это?

– Простите, синьор Эспозито, это Николас. Можно Чупа-Чупса?

– В такую рань? Винченцо еще спит, ему в школу.

– Мы же сегодня едем на экскурсию!

– Винченцо! – заорал отец Чупа-Чупса. Тот спросонья подумал, что пришли забирать его в полицейский участок.

– Папа, что случилось?

– Это Николас, он говорит, что вы сегодня едете на экскурсию, но мама ничего мне не сказала.

– Ах да… я забыл… – Чупа-Чупс взял трубку домофона, а мать босиком уже бежала к нему, размахивая руками:

– Что за экскурсия? Куда?

– Я иду, Николас, иду.

Отец Чупа-Чупса с балкона вглядывался в темноту, но видел только движение силуэтов. Там, внизу, подростки складывались пополам от смеха.

– Вы точно едете на экскурсию? Тереза, – сказал он жене, – позвони в школу.

Но Чупа-Чупс уже был готов. Пройдет часа два, прежде чем родители поймут, что нет никакой экскурсии, – прежде чем кто‑то ответит им в школе.

Таким же образом они выманили Драго, Дохлую Рыбу, Дрона и остальных, всех по очереди. Теперь вся паранца была в сборе: вереница скутеров, зевающие седоки. Не удалось вырваться только Бисквиту.

Он жил напротив больницы Лорето Маре, на первом этаже. Все банда собралась у него под окнами, не заглушая моторов. Дверь открыла мать, уже взвинченная, она поняла, что приехали за Эдуардо.

– Нет, Эдуардо никуда не пойдет, особенно с такими мерзавцами, как вы!

Николас, будто не слыша этих слов, прокричал в приоткрытую дверь:

– Бисквит, давай, выходи.

Мать подступила к Николасу всем своим тучным телом, растрепанная, с пылающими от гнева глазами:

– Послушай, сопляк, во‑первых, моего сына зовут Эдуардо Чирилло. А во‑вторых, не смей, пока я здесь, приказывать моему сыну, что он должен делать. Или ты думаешь, напугал так, что подол дрожит? – И она яростно потрясла подолом ночной сорочки.

Бисквит не вышел, скорее всего, даже не встал с постели. Матери он боялся. Ни Николас, ни верность банде не могли побороть этот страх.

– Был бы здесь ваш муж, я бы поговорил с ним, а вам не стоит вмешиваться. Эдуардо должен пойти с нами, есть важное дело, – не сдавался Николас.

– Дело? Интересно, что это за дела такие? Я сейчас твоего отца позову, и посмотрим. Не смей даже упоминать моего мужа, ты понятия не имеешь, о ком говоришь.

Отец Бисквита погиб на Сардинии. Вообще‑то он был за рулем машины грабителей, сам не грабил. Просто был водителем. Остались жена и трое детей. Он работал в больнице Лорето Маре, в клининговой компании, там и встретил подельников, промышлявших грабежами на Сардинии. Его убили при первом же ограблении. Кража была удачной, но из четырех грабителей только двум удалось спастись, они и принесли жене конверт, в котором было пятьдесят тысяч евро, а кража – на миллион. Такие дела. Бисквит знал эту историю, она всегда царапала ему душу. Подельники отца были в бегах, и всякий раз, когда от них приходили новости, Бисквит горел желанием отомстить. Мать Бисквита поклялась, как обычно делают вдовы, что у детей судьба сложится иначе, что их не обдурят, как отца.

Для Николаса же отец Бисквита, застреленный полицией, павший при ограблении, был мучеником и вошел в его личный пантеон героев, которые берут деньги, как говорил он, а не ждут, что им кто‑то их даст.

– Эдди, когда мамочка отвяжет тебя от кровати, позвони, мы за тобой заедем, – так закончились переговоры, и весь отряд проследовал в выбранном направлении.

В золотистом рассвете по пустынным улицам, мимо сонных окон и овеянного ночным воздухом белья на веревках двигалась вереница мопедов, повизгивая фальцетом, словно церковные служки по пути на мессу.

Они доехали до автобусной станции за центральным вокзалом. Группа украинцев ждала автобус на Киев, а турки и марокканцы – на Штутгарт. В отдалении, между парковкой и навесами автостанции, стояли четверо. Иммигранты. Двое щуплых, наверняка индусы, один совсем тощий, другой покрепче. Один чернокожий и еще один, скорее всего, марокканец. Они были в рабочей одежде. Индусы наверняка ехали в деревню – их сапоги перепачканы сухой грязью; другие же двое – на стройку, майки и брюки со следами извести и краски.

Банда приближалась, но ни у одного из четверых не закрались подозрения: чем рисковать с пустыми‑то карманами? Николас скомандовал:

– Давай, Зубик, стреляй по ногам. Зубик вытащил из‑за спины пистолет – он лежал у него на копчике, под резинкой трусов, – быстро снял предохранитель и выстрелил три раза. Пуля слегка задела ногу одного из индусов. Почувствов боль, тот закричал. Никто не понял, в чем дело, но все четверо бросились бежать. Николас преследовал чернокожего, выстрелил. Тоже три раза, две пули мимо, одна попала в правое плечо. Парень упал на землю. Индус побежал в сторону вокзала.

– Ух ты, одной попал, – сказал Николас, гарцуя на скутере. Он удерживал его левой рукой. Бриато выжал акселетарор и бросился вдогонку за раненым индусом.

Три выстрела. Четыре. Пять. Мимо.

– Ни хрена не умеешь! – выкрикнул Николас. Между тем индус куда‑то свернул и скрылся из виду. Николас выстрелил два раза по бегущему марокканцу, пуля попала прямо в лицо, оторвав кусок носа, в тот момент, когда бедняга обернулся посмотреть на своего преследователя.

– Троих сделали!

– Сделали? Мне кажется, ни одного. – Дохлая Рыба злился, что не попал в круг избранных.

Дохлая Рыба тоже мечтал пострелять, а Николас просто хотел исправить оплошность, которую, как он считал, допустил на террасе.

– Они ранены, еще надеются убежать.

Марокканец с развороченным носом исчез, чернокожий парень с рваным плечом лежал на земле.

– Иди. – Николас протянул Дохлой Рыбе пистолет, стараясь не обжечься о ствол. – Иди. – Он подтолкнул его. – Давай, прикончи, добей его контрольным в голову.

– В чем проблема? – Дохлая Рыба поставил скутер на подножку и пошел к парню, который напрасно умолял:

– Help, help me. I didn’t do anything.

– Чё он бормочет?

– Он говорит, что ничего не сделал, – жестко ответил Николас.

– Вот именно, что ничего не сделал, бедолага, – сказал Чупа-Чупс, – но нам нужны мишени. – Он подъехал поближе к лежавшему не земле парню и сказал: – Ты ни в чем не виноват, слышь, негр, ты просто мишень.

Дохлая Рыба подошел ближе, но не настолько, чтобы выстрелить в упор. Раздались два выстрела. Он был уверен, что попал, но пистолет в руке дернулся, и пуля ушла в сторону, пробив навылет шею. Раненый кричал. Ставни в доме напротив начали распахиваться.

– Ну что? Не добил?

Патроны между тем закончились.

– Я не хотел, чтобы, как у Джона Траволты, кровь полетела на меня.

Раненный в ногу индус, прихрамывая, убежал; убежал и марокканец. На асфальте агонизировал чернокожий парень с простреленным плечом и разорванной шеей. Со стороны привокзальной площади появилась машина дежурной части полиции. Вспыхнули желтые фары, раздался вой сирены. Машина ехала медленно, как черепаха. Возможно, кто‑то позвонил в полицию, но скорее всего, дежурная часть просто объезжала привокзальный район.

– Cукины дети! – закричал Николас. – Чтоб мне сдохнуть, сейчас мы вам покажем!

Это была бравада, их взяли бы на месте, если б не Дрон, который неожиданно вытащил пистолет и полностью разрядил его в полицейскую машину.

Никто не знал, откуда у него оружие. Он стрелял, и пули решетили капот и лобовое стекло автомобиля.

Стрелял и Бриато, у него осталось еще несколько патронов. Он разбил одну из сирен автомобиля, случайно, не целясь. Банде удалось сбежать: вместо того чтобы начать погоню, полицейская машина остановилась. Скорее всего, решили вызвать подкрепление – преступников было слишком много. Убегая, банда решила разделиться.

– Разбегаемся, парни! Увидимся.

Разъехались в разные стороны на своих скутерах с поддельными номерами. Номера они сменили еще раньше, просто чтобы не платить за страховку.