Ритуал

Николас отправился в мастерскую со связкой ключей, но его интересовал только один из них. Обычный ключ с двойной бородкой, длинный и тяжелый, который открывает бронированные двери. Такие подходят для старых, но очень прочных замков, способных выдерживать неожиданные нападения. Николас попросил сделать копии:

– Штук десять, двенадцать, а лучше пятнадцать.

– Пятнадцать? – удивился слесарь. – Зачем тебе столько?

– Если потеряются…

– Если с головой не все в порядке, тогда, конечно, могут и потеряться.

– Лучше всегда иметь в запасе, правда?

– Ну, как знаешь. Это будет стоить…

– Нет, сначала ключи, потом деньги… Или вы мне не доверяете?

Последняя фраза была произнесена с такой угрозой, что слесарь махнул рукой; если он сделает эти ключи и не получит деньги, все равно придется раздарить их.

Мараджа открыл Вотсап и написал:

Мараджа

Парни, встречаемся

в логове.

Логово. Не дом. Не квартира. Другой на его месте использовал бы какое‑нибудь конспиративное слово, зная, что переписку могут перехватить. Но Николас говорил и писал именно “логово”, как будто, наоборот, желая ощутить риск, избавиться от соблазна превратить это место в помещение, где можно просто курить траву и играть в видеоигры. Ему нравился этот криминальный регистр, он использовал его, даже когда был один, сам с собой. “Живи той жизнью, о какой мечтаешь”, – принцип из американских книг по психологии, которых он не читал, но интуитивно ему следовал. Он втайне надеялся, что кто‑то сольет переписку, ведь он достоин большего, чем последняя ступенька агонизирующей местной каморры. Вокруг себя Николас видел территорию, которую нужно завоевать; этот шанс нельзя упустить. Он давно понял это и не хотел ждать, пока вырастет, плевать ему было на этапы, иерархию. Десять дней подряд он пересматривал фильм “Каморрист”, готовился.

Наконец‑то настало утро. Николас пошел в мастерскую, взял ключи и еще свечку, заплатил за все к великой радости слесаря. Он получал удовольствие, чувствуя, что внушает страх. Бывало, войдя в бар, он понимал, что в нем подозревают вора или хулигана, и наслаждался этим.

Николас купил еще хлеба и вина. Затем отправился в логово и начал приготовления: выключил свет, зажег свечу и поставил на стол, предварительно накапав воска. Достал из бумажного пакета хлеб и разломал его на куски. Надел толстовку и натянул на голову капюшон.

Стали приходить мальчишки – двое, трое, четверо. Николас открывал дверь каждому: Дохлая Рыба, Зубик, Драго – этот открыл дверь своим ключом, затем Дрон, Чёговорю, Тукан, Бисквит, Бриарторе, Чупа-Чупс.

– Почему темно? – спросил Чёговорю.

– Помолчите лучше. – Николасу нужно было создать атмосферу.

– Ты как Арно из “Кредо ассасина”, – заметил Дрон. Николас решил не терять времени на объяснения, хотя именно этот персонаж его и вдохновил, а молча встал позади стола и опустил голову.

– Ты достал, реально, – сказал Бисквит.

Николас проигнорировал и это:

– Я совершаю обряд, как это делали наши предки. Если они совершали его кандалами и цепями, то и я совершаю кандалами и цепями. – Он выдержал паузу и поднял глаза к потолку. – Я поднимаю глаза к небу и вижу Полярную звезду. – Он задрал подбородок, на котором пробивалась борода, вполне густая для его возраста. – Я принял свое назначение! Со словами клятвы рождается братство.

Николас велел первому выйти вперед. Никто не пошевелился. Одни смотрели себе под ноги, перекатываясь с пятки на носок, другие прятали смущенную улыбку – эту сцену они видели тысячу раз на Ютубе. Наконец Зубик сделал шаг вперед.

– К чему ты стремишься? – спросил его Николас.

– Стать достойным членом братства, – ответил Зубик.

– Сколько весит пичотто? – снова спросил Николас.

– Он как пух, развеянный по ветру! – ответил Зубик. Он помнил диалог наизусть и произносил свои реплики с верной интонацией.

– Кто такой пичотто?

– Он страж омерты, который все, что видит, слышит, получает, делает в интересах братства.

Николас взял кусок хлеба и протянул ему:

– Если ты совершишь предательство, этот хлеб превратится в свинец. – Зубик положил хлеб в рот и стал медленно жевать его, смачивая слюной. Николас налил в пластмассовый стаканчик вина и протянул со словами: – А это вино станет ядом. Если раньше ты был простым сторонником, отныне ты становишься младшим членом каморры, одним из нашего братства.

Перед Николасом лежала открытая Библия, которую он утащил из комода матери. Он взял перочинный нож с черной костяной ручкой, свое любимое оружие, и щелкнул лезвием.

– Нет! Нет, пожалуйста, не надо резать! – взмолился Зубик.

– Скрепим наш союз кровью, – сказал Николас, взяв Зубика за руку, – давай руку. И он сделал на запястье небольшой порез, гораздо короче и не такой глубокий, как делал Бен Газзара в фильме. Выступила капля крови. Николас разрезал свое запястье: – Братание по крови сильнее родства по матери. – И они соединили руки, смешивая кровь.

Зубик вернулся на место, вперед вышел Бриато. На глазах поблескивали слезы. Для него этот ритуал был крещением, причастием и венчанием – всем сразу.

Николас обратился к нему с тем же вопросом:

– Скажи мне, брат, к чему ты стремишься?

Бриато открыл рот, но от волнения не мог произнести ни слова. Николас пришел ему на помощь, как учитель, спасающий плавающего у доски ученика:

– Стать до… до…

– Достойным братства!

– Нет, черт! Стать достойным членом братства.

– Стать достойным членом братства!

– Сколько весит пичотто?

– Он как ветер… – Cзади кто‑то шепотом подсказывал ему: – Он как пух, развеянный по ветру.

– Кто такой пичотто?

– Он солдат…

– Страж! – раздался чей‑то голос.

– Который приносит деньги в братство! – невозмутимо продолжил Бриато.

– Нет, ты должен сказать: который все, что видит, слышит, получает, – делает в интересах братства! – поправил его Николас.

– Чтоб я сдох! Сказал бы, что надо выучить наизусть, я пересмотрел бы вчера фильм, – фыркнул Бриато.

– Вот именно, что б ты сдох, – влез Чёговорю, – а я помню наизусть.

Николас, возвращаясь на серьезный лад, протянул Бриато хлеб:

– Если ты совершишь предательство, этот хлеб превратится в свинец. А это вино – в яд.

Посвящение за посвящением, порез становился все более поверхностным – у Николаса заболело запястье. Последним пришел черед Тукана:

– О, Нико, ничего не получится, крови нет, это какая‑то царапина.

Тогда Николас взял его руку и провел ножом еще раз. Тукану очень хотелось, чтобы этот порез был виден долго, он хотел любоваться им.

– Если раньше ты был простым сторонником, отныне ты становишься младшим членом каморры, одним из нашего братства.

Тукан не выдержал и, после того как они скрестили руки, поцеловал Николаса прямо в губы.

– Ну ты гомик! – воскликнул Николас, завершив шуткой ритуал.

Теперь все они стали братьями по крови. Брат по крови – это навсегда. Теперь твоя жизнь намертво привязана к кодексу чести. Ты живешь или умираешь в зависимости от своих способностей соответствовать этим правилам. Ндрангета всегда противоставляла братьев по крови братьям во грехе; есть брат, который дается тебе матерью от греха с отцом, и есть брат, которого ты выбираешь сам: это не имеет ничего общего с биологией, маткой, сперматозоидами. Это братство рождается из крови.

– Будем надеяться, что никто не болен СПИДом, – сказал Николас. Завершив обряд, он подошел к остальным. Теперь они одна семья.

– Есть – Чиро, он трахает в жопу спидоносцев! – сказал Бисквит.

– Сам иди в жопу! – прогремел в ответ Дохлая Рыба.

– Как минимум, – подхватил Зубик, – трахает слоних, но только дохлой рыбой!

Зубик намекал на одну историю, после которой к Чиро Сомма навсегда приклеилось произвище Дохлая Рыба. Однажды фотография его голой девушки, очень толстой, облетела смартфоны всего художественного лицея. Эта девушка очень нравилась ему, однако из‑за насмешек идиотов-одноклассников он сказал что да, правда, они переспали. Только у него не встал, а болтался, как дохлая рыба.

– Класс! – Чёговорю ощупывал свое тело, словно только что искупался в живительном источнике. – Реально чувствую себя другим человеком!

– Да, и я тоже! – подхватил Тукан.

– Какое счастье, – съязвил Зубик, – красавцы. А то были полный отстой!

Подобная инициация не проводились в Форчелле давным-давно. По правде говоря, Форчелла и раньше не признавала этих ритуалов, поскольку враждовала с Рафаэле Кутоло, вводившим их в Неаполе в восьмидесятые годы. Дону Феличано, Графу, предлагали вступить в “Коза ностра” – многие неаполитанцы присоединялись тогда к сицилийцам и принимали обряд посвящения. Выглядел он так: новичку прокалывали иглой подушечку указательного пальца, капли крови падали на изображение Мадонны или святого, которое затем сжигалось в руке. Объясняя Графу этот обряд, сицилийцы сказали, что нужно “уколоть” его. Ответ Графа запомнился им надолго: “Я сам уколю вам жопу! Зачем нам эта ересь сицилийских и калабрийских пастухов? Под Везувием слово решает все!”

Только после ритуала отряд почувствовал себя единым целым. Николас выбрал правильную стратегию.

– Теперь мы – паранца, настоящая банда. Понимаете?

– Ну ты даешь! – Драго первым захлопал в ладоши, и все подхватили, закричали, обращаясь к Николасу:

– О, рас! О, рас! – В нестройном хоре выделялись отдельные голоса, как будто каждый хотел поблагодарить Николаса лично. Рас, вождь – этот титул стал одним из самых высоких, его давали главарям и в Форчелле, и в Испанских кварталах. Интересно, какими путями почетный титул, обозначающий в Эфиопии правителя, стоящего чуть ниже царя, негуса, попал в лексикон мальчишек, которые даже не знали о существовании такой страны, Эфиопии. И все‑таки он стал неаполитанским. Титулы и прозвища в этом городе – сложные пласты культуры, наследие османских пиратов, застывшее в языке и на физиономиях его жителей.

Николас восстановил тишину, сухо хлопнув в ладоши. Новоиспеченные каморристы замолчали. В тишине все обратили внимание, что у Николаса зажат между ног пакет. Он бросил пакет на стол, бряцнуло что‑то металлическое, и на мгновение всем показалось, что там оружие. Но, к всеобщему разочарованию, это были только ключи.

– Вот, ключи от логова. Каждый может приходить и уходить, когда захочет. Всем членам банды выдаю ключи. Из паранцы, чтоб мне сдохнуть, выход один: в гробу, вперед ногами.

– Да ну! Чтоб я сдох! – воскликнул Дохлая Рыба. – А если я захочу поработать в гостинице у Копакабаны? Что мне делать?

– Можешь делать все, что захочешь, но помни, ты – один из нас. Из паранцы выхода нет, будь ты в Бразилии или в Германии, везде нам пригодишься.

– А что, мне нравится! – воодушевился Чёговорю.

– Все деньги несем сюда. Делим поровну. Никто ничего не кладет себе в карман без ведома паранцы. Все награбленное, вся выручка – в общий котел, у каждого будет фиксированная зарплата плюс деньги за выполненное задание, за миссию!

– Миссия! Миссия! Миссия!

– А что надо, чтобы миссия была выполнима?

– Пушки, которых у нас нет, Мараджа, – ответил за всех Зубик.

– Именно! Я вам обещал, и я сделаю.

– Надо бы получить благословение Мадонны, – сказал Тукан. – Потрясите‑ка карманы!

Услышав про Мадонну, все достали кто пять, кто десять евро. Николас бросил двадцать. Тукан собрал деньги.

– Пошли искать свечу. Самую большую. Поставим Мадонне.

– Отлично, – сказал Зубик.

Николас отнесся к идее равнодушно. Все дружно пошли искать свечу.

– Куда идем? К попам в лавку?

Ввалились в небольшую церковную лавку все вдесятером. Продавец насторожился, когда увидел такую толпу. И еще больше удивился, что они пришли за свечой. Выбрали огромную, больше метра. Бросили на прилавок мятые деньги. Пока продавец считал купюры, юнцов и след простыл. Ушли, не взяв ни чека, ни сдачи.

На пороге церкви Святой Марии Египетской в Форчелле осенили себя крестом. Почти все были крещены там или в городском кафедральном соборе. Тихо прошли вглубь, шаги не отдавали гулким эхом, кроссовки “Эйр Джордан” – не кожаные ботинки. Перед образом святой Марии Египетской перекрестились еще раз. Куда ставить такую большую свечку, непонятно. Дохлая Рыба зажигалкой стал оплавлять основание свечи.

– Чё делаешь? – спросил Зубик.

– Ничё, поставим на пол. Больше некуда.

Пока Дохлая Рыба старательно устанавливал свечу, Тукан взял перочинный ножик и стал вырезать на воске буквы.

Написал большими буквами: “ПИРАНЬИ”.

– Получилось, будто “ПиВаньи”, – сказал Бисквит.

– Черт! – выругался Тукан и тут же получил подзатыльник от Зубика.

– Перед Мадонной такие слова?!

Тукан посмотрел на икону:

– Извиняюсь, – сказал он тихо, подчищая ножом букву “В”. А потом во весь голос: – Пираньи! – Слово раскатистым эхом разнеслось по церкви.

Паранца из моря становится землей. Из кварталов, смотрящих на залив, спускается на городские улицы.

Наступил их черед забрасывать сети.