Глава 9

Подобные моменты внушают мне уверенность в том, что Лоретта лежит на животе где-нибудь на облаке и поедает попкорн, заставляя машину Винса двигаться по Марлин-стрит самую чуточку быстрее. Нарисуйся он тут на две минуты позднее, меня бы уже и след простыл, а Винс проехал бы себе мимо.

Он огибает капот машины, видит нас с Томом и на мгновение запинается, но быстро приходит в себя и присаживается на капот. Легок на помине.

– Ты по-прежнему без телефона.

Это его способ сказать: «Мы давно не виделись, я соскучился, и это удар по моему самолюбию».

Я смотрю на него и понимаю, что с моих глаз спала пелена. Это Том подправил мне оптику. Винс худой как щепка, бледный и темноволосый, с ног до головы одетый в черное. Весь в татуировках. С темными кругами под глазами и видом мятущейся творческой личности. Он обхватывает сигарету ладонями, вспыхивает огонек – и через секунду он уже выпускает в воздух струю сизого дыма.

– Решил вот заскочить к тебе. – Винс явно терпеть не может ситуации, в которых он вынужден перед кем-то объясняться или оправдываться. Я никогда от него этого не требовала. Еще одна затяжка, и взгляд его синих глаз устремлен куда угодно, но только не на меня. – Но я вижу, ты тут не скучаешь. Том Валеска, верно? Сто лет тебя не видел, приятель. Как жизнь? Милая собачка.

– Отлично, – со смешком произносит Том. Патти он держит на одной руке. Выражение мордочки у нее, как у жабы. От сигаретного дыма она чихает. – Лучше не бывает.

– У меня тоже все в порядке, – подпускаю я шпильку в сторону Винса.

Он лишь молча ухмыляется в ответ и окидывает меня откровенным взглядом.

– Не сомневаюсь, – наконец произносит он и, прищурившись, оценивающе смотрит на Тома. – Ты собрался ремонтировать дом?

– Угу, – отзывается Том.

– Давно пора. Он разваливается на части. Ты будешь жить прямо тут?

Винс косится на фургон Тома, прикидывая, с какими неудобствами лично для него это может быть сопряжено.

Том скрестил бы руки на груди, если бы не держал Патти.

– Я буду тут. Каждый день на протяжении следующих трех месяцев. Она будет заниматься ремонтом вместе со мной.

Винс обдумывает услышанное.

– Я слышал, ты вчера вечером меня разыскивала. Ленни написал, что видел тебя «У Салли». – Он помахивает ключами от машины. – Давай съездим куда-нибудь.

– Делать мне больше нечего, тебя разыскивать. У меня на сегодняшний вечер другие планы. Отвали, придурок!

– Вау! Я чувствую себя униженным и использованным. Я ей нужен только для одного, – добавляет он с кривой ухмылкой, обращаясь к Тому.

Строго говоря, тут он прав. Том возводит глаза, словно просит у небес сил. Такими темпами мне очень скоро придется рыть маленькую узкую могилку.

В последние несколько лет мы с Винсом время от времени использовали друг друга в те непродолжительные периоды, когда я появлялась в городе. Я даже не предупреждаю его, когда уезжаю, потому что кому есть до этого дело? Уж точно не ему.

Секс с Винсом – это примерно как поход в спортзал: после него чувствуешь себя немного лучше, пока твое разгоряченное тело остывает, но регулярно изобретаешь какие-нибудь предлоги, чтобы никуда не идти.

За свою жизнь Том перевидал достаточно моих бойфрендов, чтобы уяснить: лучшая тактика в обращении с ними – это вести себя до отвращения вежливо.

– Винс, где ты сейчас работаешь?

Никому бы даже в голову не пришло, что не далее как две минуты тому назад он называл этого самого Винса маленьким говнюком. Сейчас на его безупречных губах играет столь же безупречно любезная улыбка.

Винс косится на наклейку на фургоне Тома:

– У меня сейчас как раз перерыв между контрактами. Пытаюсь уговорить Дарси замолвить за меня словечко у нее в баре, но она упрямится. Впрочем, я уже подумываю, не заняться ли ремонтами.

Он делает многозначительную паузу ровно той длины, в которую уместилось бы предложение работы.

– Делать мне больше нечего, кроме как нянчиться с тобой в баре, – качаю я головой. – Вот уеду, и работай там на здоровье.

– А что ты думаешь о том, что она приходит домой с работы в синяках? – Том буравит Винса взглядом.

Винс осматривает меня, но не видит ничего предосудительного.

– Она умеет за себя постоять. Не завидую я тому, у кого хватит глупости ее обидеть. – Потом, смешавшись под взглядом Тома, неуклюже добавляет: – Дарси, я надеюсь, с тобой все в порядке?

– Жить буду. И да, ты прав. Я умею за себя постоять.

Мне нравится тот мой образ, который сложился у Винса. Крутая девчонка, не нуждающаяся в спасителях.

– Кто это сделал? – В его голосе больше любопытства, нежели возмущения.

– Кит, – фыркаю я, – тот здоровый безмозглый громила.

– Ничего себе! – присвистывает Винс. – Ты в курсе, что он к тебе неровно дышит? Об этом все знают. Ребята над ним уже ржут.

– Могли бы и мне рассказать. Может, у нас стали в водопроводную воду добавлять «Виагру»? По-моему, я никогда не была похожа на секс-бомбу. – Я принимаюсь ковырять гравий носком ботинка. Ну почему я все время забываю, что не стоит шутить со всеми направо и налево? – Он пытался сказать мне то, что я не горела желанием слышать. И схватил меня за руку, чтобы заставить его выслушать. Ничего более. Это не было насилие. Он просто ездил мне по ушам.

Все это я пытаюсь объяснить Тому.

– Это была попытка схватить другого человека на работе. В результате которой у этого человека остался синяк. Это совершенно недопустимо!

Глаза Тома горят оранжевым огнем. В моем черно-белом мире это единственный цвет. На один сумасшедший головокружительный миг меня охватывает желание оказаться в его объятиях и чтобы эти огромные ручищи бережно прижали мою голову к этой широкой груди. Тогда никто не осмелился бы наставить мне синяков.

– С этим малым лучше не связываться, приятель, – советует Винс Тому. – Он настоящий верзила. – Винс замечает выражение лица Тома и отводит глаза; его губы кривятся в усмешке, которую наполовину скрывает сизый дым. – Хотя ты, может, и справишься. Ты явно завсегдатай качалки.

– Не-а.

– Такое тело бывает от тяжелого труда, – говорю я Винсу.

От его насмешливых, с сексуальным подтекстом подколок я начинаю раздражаться. Разговаривать с Винсом – все равно что пытаться насадить живого червяка на рыболовный крючок.

И тут меня пронзает мысль, от которой мое сердце готово остановиться. Мы с Винсом – два сапога пара. Как Том вообще меня выносит? Вот черт! Не просто так я связалась с Винсом: он – это я. Пирсинг у него в языке подмигивает мне в тусклом свете. Мой собственный пирсинг подмигивает ему в ответ из чашки лифчика под одеждой. Мы с ним так похожи, что могли бы быть близнецами.

– Серьезно, мне нужно ехать. – Я открываю дверцу машины. – Ты меня запер.

– А она мастерица сбегать, да? – говорит Том Винсу, и в его тоне неожиданно прорезаются товарищеские нотки.

– Да уж, в этом она профи. Ну, что еще у тебя нового, приятель? Я слышал, ты женишься на той сексапильной брюнетке? Поздравляю!

Я выболтала это Винсу во время одного из моих грустных алкомарафонов в баре «У Салли». Я и не думала, что он на самом деле меня слушал. Бог весть, что еще я тогда наговорила.

Щеки у меня начинают пылать от смущения. Связка ключей ведет себя как последняя сволочь, все ключи перепутались и сцепились друг с другом. Я принимаюсь яростно ими трясти, чтобы не слышать ничего о грядущей свадьбе. Я этого не вынесу.

– Нет, мы разошлись, – перекрывает звон ключей голос Тома.

Я вихрем оборачиваюсь и, недоуменно сведя брови, смотрю на них обоих. Том никогда не лжет. С чего ему вдруг понадобилось говорить неправду сейчас?

– О! Мне очень жаль.

Кажется, эта новость огорчила Винса. Он переводит взгляд с меня на Тома, что-то обдумывая, потом, видимо, приходит к какому-то решению и, оторвав свой зад от капота машины, давит каблуком окурок и неторопливо направляется ко мне. Ботинки у него практически ничем не отличаются от моих.

Он обнимает меня за талию и, обдав тошнотворным никотиновым выхлопом, шепчет в ухо:

– Ты сегодня совершенно неотразима. Заезжай вечерком. Я как следует оттрахаю тебя.

Его нижняя губа щекочет мочку моего уха.

Надеюсь, у Тома не слишком острый слух.

Винс говорил вещи и похуже, с куда более грязными подробностями, но сейчас я отшатываюсь и отталкиваю его:

– Отвали!

У обочины тормозит машина доставки пиццы.

– Я заберу, – отрывисто произносит Том и, спустив Патти на газон, принимается рыться в кармане в поисках бумажника.

– Ну, брось. Я умею быть убедительным, и ты это знаешь.

Винс любит, когда я разыгрываю неприступность. Он точно такой же, как посетители нашего бара, которым нравится, когда с ними обращаются как с грязью. Зуб даю, будь я уступчивой и податливой, он потерял бы ко мне всякий интерес с первого же раза.

– Увидимся, Дарси, – говорит Том и скрывается в доме вместе с пиццей.

Патти семенит за ним по следам, гордо вздернув нос. Я внутренне сжимаюсь, готовясь услышать хлопок двери, но он закрывает ее бесшумно.

– Не надо здесь разъезжать, – с угрозой в голосе бросаю я Винсу. – Ему это не нравится.

Винс кивает и закидывает в рот жвачку:

– Я помню его со времен старших классов и помню, какими глазами он на тебя смотрел. Он даже как-то раз пытался со мной подраться. – Винс, похоже, удивлен; в его взгляде, устремленном на меня, появляется какое-то новое выражение. – Эй, а мы с тобой, оказывается, сто лет знакомы.

– Ты все перепутал. Это Джейми пытался с тобой подраться.

– Не-а, это стопудово был Том. Смотри, как бы он опять не влюбился в тебя, – говорит Винс шутливым тоном, однако его слова при этом кажутся абсолютно серьезными. – Такой же не переживет, если ты уедешь. Ну, пока.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, он прыгает в машину, дает по газам так, что двигатель оглушительно ревет, и, даже не взглянув в зеркало заднего вида, картинно сдает задом и с визгом шин уезжает. Я остаюсь стоять на месте, пытаясь успокоиться.

Как я все это время умудрялась не замечать, что сплю с собственным двойником в мужском обличье? Ну и что это было? Извращенный вид мастурбации?

Что-то в негромком звуке закрывшейся двери не дает мне покоя. Наверняка он решил, что я уступлю, плюну на Трули и сяду в машину к Винсу. Не могу сосчитать, сколько раз я садилась в бесчисленные черные машины. А он оставался дома. У нас так заведено. Если бы сбегание было спортивной дисциплиной, я была бы в ней абсолютной чемпионкой.

Как бы он опять не влюбился.

Как бы он опять не влюбился в тебя. Неужели я была настолько слепа? Если даже такой непрошибаемый тупица, как Винс, это знал?

Мой ключ с первой же попытки входит в замочную скважину входной двери, будто рука Лоретты направляет мою. Я иду по дому без единой мысли в голове, кроме мысли о том, что я должна найти Тома и сказать ему, что я исправлюсь. Стану лучше. Прекращу валять дурака.

Такое впечатление, что дом превратился в камертон. Не слышно ни звука, но я ощущаю какую-то вибрацию, низкий басовый гул, который отдается у меня в животе. Том стоит на кухне спиной ко мне, обеими руками опершись о глубокую старую раковину. Судя по всему, от моей личной жизни его тошнит.

– Прости за эту сцену, – произношу я.

Подскочив от неожиданности, Том с грохотом бьется головой о подвесной шкафчик над мойкой и взвывает от боли.

– Черт! Извини, извини! – Я подбегаю к нему и, руками пригнув его голову, ладонью потираю его макушку. – Бедный Том! Прости меня, пожалуйста, пожалуйста, прости. Я не нарочно, честное слово, так получилось.

Я путаюсь в словах и имею в виду вовсе не его ушибленную голову. Какое счастье иметь возможность произнести это вслух!

– Обычно я твои шаги за милю слышу. – Том горбится, и в его голосе звучит неподдельная мука, потом он вновь распрямляется в полный рост, и моя рука соскальзывает ему на плечо. – Не подкрадывайся ко мне так больше.

Он прислоняется к мойке, а я прислоняюсь к нему. Он, похоже, не замечает этого, растворившись в своем личном мире боли и прижав руку к виску. Я пытаюсь отстраниться, но вторая его рука обхватывает меня за талию.

Отсюда, с этой новой перспективы, мне открывается вид на изгиб его шеи и мощный бицепс. Его идеальные белые зубы закусывают нижнюю губу. Со стороны боль практически неотличима от наслаждения. Как ему удается быть таким грациозным, несмотря на свои внушительные габариты? Микеланджело схватился бы за долото.

А я? Руки у меня так и чешутся схватить камеру. А этого со мной не случалось уже очень-очень давно.

Если бы у меня была возможность созерцать этот вид на регулярной основе, если бы я могла стоять между этих колен, когда захочу, то не отлипала бы от него. Чем Меган вообще думает? Меня аж всю передергивает от досады. Она делает ту же самую ошибку, что и я в свое время. Она не понимает, какое он сокровище. Может, стоит попытаться каким-то образом это до нее донести? Но как это сделать, чтобы не выглядеть в ее глазах психопаткой?

Я четко улавливаю мгновение, когда его боль отступает и он осознает, что наши тела прижаты друг к другу. Он отстранился бы, но ему некуда. Я отстранилась бы, но его рука обвивает мою талию и превращается в захват.

В детстве мы с ним постоянно сидели бок о бок на заднем сиденье автомобиля в долгих поездках, но никогда еще нам не доводилось оказываться так близко лицом к лицу. Теперь я могу в мельчайших подробностях разглядеть все: и леденцово-прозрачные фасетки его глаз, и коричневую, как крошки тростникового сахара, щетину на подбородке. Он такой восхитительный, что у меня перехватывает горло.

Том бросает на меня такой взгляд, что мне становится не по себе.

– Ты, кажется, собиралась уезжать.

– Я захотела вернуться и попросить прощения. – Я обнимаю его. – Ты так закрыл дверь, что мне стало грустно и захотелось сказать тебе, что я постараюсь исправиться.

– В каком смысле исправиться? Как «так» я закрыл дверь?

Вторую руку Том кладет мне на плечи, а ноги скрещивает позади моих пяток, так что теперь он обнимает меня всем телом. Теплым, мягким и сильным. Я думала, что мой матрас – это рай, но это было до того, как я попробовала полежать на этой широкой груди. Ну и как я теперь буду себя от него отдирать?

Я вдыхаю аромат его пахнущих свечами с именинного пирога феромонов. Мне очень хочется знать, чем, черт побери, пахнут его кости. Нет, пожалуй, стоит начать с его ДНК и двигаться оттуда.

– Ты закрыл дверь так, будто смирился с тем, что я не вернусь, – произношу я прямо в его мускулистую грудь. – Я хочу попробовать быть как ты. Полностью, стопроцентно честной. – На мгновение я замираю над пропастью, но потом все-таки решаюсь. – Это самое лучшее объятие за всю мою жизнь.

Его сердце под моей скулой бьется сильно и ровно. Я хочу, чтобы оно билось вечно.

– Ну да, это очень даже неплохо, – соглашается он со смешком в голосе.

Ну и как я могу внести свой вклад, если он делает всю работу за меня. Я крепче сцепляю руки и прижимаюсь к нему еще сильнее. И снова создается ощущение, что вокруг нас разрастается золотой пузырь. С другими мужчинами я никогда не испытывала ничего такого. Я знаю, что это: радость. Кольцо его рук – единственное, что не дает мне воспарить над полом. Мне хочется слегка запрокинуть голову, чтобы посмотреть, чувствует ли он то же самое.

Том улыбается при виде испытующего выражения на моем лице.

– Абсолютная честность от Дарси Барретт? Я этого не перенесу. И потом, я не настолько честный, как ты думаешь.

Его сияющее выражение слегка меркнет.

Я самую чуточку отстраняюсь:

– Почему ты вечно пытаешься убедить меня, что ты не идеален? Для меня ты такой и есть. Само совершенство. Поверь мне, я произвела всемирную перепись. До тебя не дотягивает никто.

Его руки скользят по моей спине вверх.

– Как я могу заслуживать абсолютной честности со стороны Дарси Барретт, равно как и ее слепой веры в меня? Я не идеален. Не знаю, что я буду делать, когда до тебя это дойдет. – Он сглатывает и изо всех сил старается переменить тему. – Ох, боже, какая у тебя шея! Я пока так и не привык к твоей новой стрижке.

Его теплая ладонь ложится на мой затылок, и внутри у меня словно зажигается лампочка.

Руки на моей коже – мой способ подзарядки. Так было всегда. Может, у всех близнецов так? Или, может, это потому, что я целую неделю провела в инкубаторе? Я не знаю. Знаю лишь, что такая уж я уродилась. Ощущение чьего-то тела рядом с моим заглушает мою тягу к безумствам, ну а большие шершавые ладони Тома – это уже следующий уровень.

Я знаю, что мои глаза, наверное, чернеют и становятся сумасшедшими, но все равно трусь затылком о его ладонь и издаю звук, больше всего похожий на какое-то потустороннее мурлыканье. Он реагирует мгновенно. Я отшатываюсь, и по коже у меня разбегаются ледяные мурашки. Вид у Тома становится шокированный, как будто я только что у него на глазах отрыгнула комок мокрой шерсти.

– Прости, прости. – Я прижимаю руку к тому месту, где только что была его ладонь, и принимаюсь энергично его растирать. – Ну, вот такая у меня фишка.

– Шея? – слабым голосом спрашивает он.

– У меня голодная кожа. Мне постоянно хочется, чтобы кто-нибудь меня трогал.

У меня что, на животе фантомный синяк? Может, его тело самым подлым образом оставило на моем отпечаток? Наверняка нет. Ну и что я делаю? Порчу такой прекрасный момент.

– Пожалуй, поеду-ка я лучше к Трули.

Я открываю коробку с пиццей и беру себе кусок. Пицца – отличный инструмент для перезагрузки. Я впиваюсь в нее зубами и принимаюсь сосредоточенно жевать. Том не произносит ни слова. Он просто окаменел.

– Скажи что-нибудь, – прошу я, проглатывая пиццу. – Скажи, что я чокнутая, и не будем больше об этом.

– Поэтому тебе нужен Винс? – Он пытается прочистить горло, но выходит у него что-то более похожее на рык. – У тебя голодная кожа? Что вообще это значит?

Я вгрызаюсь в пиццу, не сводя с него глаз:

– Он лучше, чем совсем никого.

– Каким образом ты перешла от любовных романов Лоретты к «лучше, чем совсем никого»?

– Пока ты наслаждался совместной жизнью со своей единственной, я только и делала, что разочаровывалась. И наверное, если взглянуть правде в глаза, разочаровывала других.

У Тома такое выражение лица, как будто он мне не верит, и это несколько смягчает мое уязвленное самолюбие.

– Винс не такой уж плохой, – добавляю я.

– Хочешь узнать мое мнение о твоем дружке для постельных утех? – Том тщательно подбирает слова. – У меня в фургоне есть кувалда. И я с удовольствием продемонстрировал бы ему, как она работает.

Я чувствую, как по телу, точно перед прыжком, начинают разбегаться колючие мурашки.

– Вот видишь. Ты всегда говоришь правду! Я намерена последовать твоему примеру. Какого черта Меган не обнимается с тобой постоянно?! Ты охренительно обнимаешься! – При упоминании вслух ее имени я немедленно вспоминаю разыгравшуюся на подъездной дорожке сцену. – С чего ты вообще решил навешать Винсу лапшу на уши?

Он отлично понимает, что именно я имею в виду.

– Я не врал.

– Ну разумеется. Ты никогда не говоришь неправду. Кроме как… про Меган. Вы с ней не расходились. – Я разрываю пополам корку от пиццы. – Ему вообще по барабану, если ты будешь жить здесь со мной.

– Мы с ней действительно разошлись. Мы больше не вместе.

– Ха-ха, как смешно! Хватит морочить мне голову.

Протягиваю краешек корки Патти и, обтерев ладони о штаны, жду. Том ничего не говорит, лишь молча смотрит на меня.

– Но ты же собираешься заставить меня быть фотографом у вас на свадьбе. Ты попросишь меня, и я соглашусь. И вы оба выйдете на фотографиях до омерзения хорошо. – Я упираю руку в бедро, но он по-прежнему смотрит на меня без тени улыбки. Он что, серьезно? – Когда примерно я утопила свой телефон в унитазе?

– Мы разошлись месяца четыре тому назад.

– Это просто временная размолвка. Ты вернешь ее.

– Нет, – произносит он мягко. – Не верну.

– Но ты хочешь, чтобы она вернулась. Я помогу тебе.

Он молча качает головой. И тут у меня, кажется, сносит крышу.

Я бросаюсь к задней двери: мне нужен воздух. Мне нужны небо, звезды и холод. Мне необходимо посидеть на кольцах Сатурна, болтая ногами в грубых ботинках в черной бездонной пустоте, и побыть одной. Но он без труда отсекает меня от двери, и теперь я опираюсь обеими руками о мойку.

– Останься здесь.

– С тобой все в порядке?

Мне хочется схватить его за плечи и проверить на предмет внешних повреждений. Раскрыть его грудную клетку и взглянуть, в каком состоянии его сердце.

– Со мной? – Он на мгновение задумывается. – Всех обычно интересует, все ли в порядке с ней.

– Ну да, потому что она лишилась тебя. Так с тобой все в порядке? Хочешь, я пойду и отлуплю ее?

Дверца подвесного шкафчика надо мной приоткрыта. Чтобы чем-то занять руки, я тянусь закрыть ее. Но едва мои пальцы обхватывают крохотную ручку, как тонюсенькая, точно паутинка, петля переламывается, и я остаюсь стоять с оторванной дверцей в руке. Я прислоняю ее к ноге и пытаюсь сделать вид, что так и было задумано, но, кажется, для полноты образа мне осталось только разбить ее о голову и замолотить по груди руками.

Том против воли не может удержаться от смеха.

Я буду лупить Меган по башке этой дверью, пока до нее не дойдет, какая она дура. Том, похоже, читает мои мысли.

– Дарси, до чего же ты свирепая. – Он смотрит на погром, который я учинила, и уголки его губ подрагивают в улыбке. Моя свирепость его изумляет. – Откуда ты знаешь, что это не я заслуживаю получить по башке? – Он забирает у меня дверцу и говорит, обращаясь скорее к самому себе: – Да, приблизительно так я все это себе и представлял.

– Твое сердце разбито?

Я протягиваю руку и с силой дергаю дверцу соседнего шкафчика. Она с восхитительным треском отлетает. Я протягиваю ее ему.

– Оно… травмировано. Не разбито.

Он оценивающим взглядом окидывает дверцу следующего шкафчика. В глазах у него мелькает что-то вроде: «А, гори оно все синим пламенем», и он одним рывком отдирает эту несчастную дверцу.

– Чья это была инициатива?

Хрясь. Еще одна дверца лежит на полу.

– Ну… сложно сказать. Наверное, после восьми лет это было обоюдное решение, как и большинство подобных вещей. Прости. Я знаю, что она тебе нравилась. Хотя нет. На самом деле я никогда не понимал, нравится она тебе или нет.

Я отдираю дверцу от одного из нижних шкафчиков и пытаюсь сломать ее о колено. Не знаю, на что еще можно употребить эту энергию. Он свободен! Впервые за восемь лет! В моей голове бешеным калейдоскопом проносится вихрь картин – одна другой упоительнее. Мои стертые до крови о ковер колени, я, впечатанная спиной в стену, я, слизывающая с его кожи капли воды под душем, я, кормящая его холодной пиццей среди ночи, чтобы он мог продолжать.

Меган кровавым пятном краснеет позади моего комбайна, и мне ничуточки ее не жаль.

Пытаясь привести меня в чувство, Том кладет руку на мое плечо:

– Зачем ты это делаешь?

– Если я не буду делать это, я сделаю что-нибудь еще.

Что-нибудь настолько необратимое, что мы не сможем смотреть друг другу в глаза, даже когда будем вместе ковылять в ходунках в холле дома престарелых. А, пропади оно все пропадом! Это и есть та абсолютная честность, которую я обещала Тому? Была не была! Я внутренне зажмуриваюсь и открываю рот. И, замирая от ужаса, бухаю:

– Тебе руки зачем вообще? Ты собираешься пустить их в ход или как?