Глава 12

Я спасла твою задницу. Не благодари, – говорю я, вытирая кружку.

Он явно не верит своим ушам.

– Меня вовсе не требовалось спасать.

– А мне показалось, что очень даже требовалось. Если бы не старина Дарси, ты до сих пор дрых бы у себя в палатке.

Алекс был прав. Том никогда не бывает в таком настроении.

– Тебе нужно заткнуть этого старпера Колина. Он пытается подорвать твой авторитет.

– И она еще будет рассказывать мне про подрыв моего авторитета. – Том упирает руку в бедро. – Угу. Ты сама-то, по-твоему, что только что сделала?

– Ты начал слегка идти ко дну. Я просто немного подтолкнула тебя кверху. – Я направляюсь в студию, и Том недовольной тенью следует за мной. – Просто я вижу, в чем тебе нужна помощь.

– Мне не послышалось, ты и в самом деле грозилась уволить Колина?

Я аккуратно переступаю через ошалевшую от радости Патти и беру камеру.

– Ему нужно было напомнить, чье имя вышито у него на футболке. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

Он что, не в курсе, что я всегда на его стороне?

– Колин всегда такой. Он нужен мне на объекте.

Телефон у него снова звонит. На этот раз он берет трубку:

– Я перезвоню, ладно? Через минуту. Спасибо.

– Ты ведешь себя как придурок. Пожалуйста, нельзя допустить, чтобы это повлияло на наши отношения. – Я имею в виду ремонт, но голос у меня еле заметно срывается. Я совершенно раздавлена тем, что натворила. – Прости меня. Прости меня, пожалуйста.

– Думаю, уже слишком поздно. Все изменилось. – Он запускает пятерню в волосы. – Я веду себя как придурок, потому что у меня и так стресс, а тут еще и ты постоянно маячишь у меня перед глазами.

– Не обращай на меня внимания.

– На тебя очень трудно не обращать внимания. – Он косится на дом и сводит брови к переносице. – В общем, дела обстоят так. Сегодня у меня первый день карьеры, которой я планирую посвятить всю свою оставшуюся жизнь, а я не могу сосредоточиться.

– Потому что тебе хочется прижать меня к стене и поцеловать. – Я дразню зверя внутри его, который всегда реагирует на меня. Он защищает меня и идет за мной по следу. – И ты с радостью сделал бы это перед всей своей бригадой. Тебе нравится знать, что ключи у тебя в кармане. Это то, к чему ты стремишься всю свою жизнь. И ты хочешь быть единственным, у кого есть ключ ко мне. – Замолкаю и слушаю, как он дышит. – Я права?

– Я не буду на это отвечать.

И тем не менее его тело отвечает. Тома всего передергивает, как будто на него что-то наваливается. На его лице написано такое отчаяние, что меня охватывает раскаяние. Что я с ним сделала? Я так люблю его внутреннего зверя, что не даю ему превратиться обратно в того спокойного и собранного Тома, каким ему необходимо сейчас быть.

Кажется, по моему телу пробегает точно такая же судорога-дрожь. Дарси, возьми себя в руки!

– Что мне фотографировать?

– Все, – отвечает Том хрипло. – Я хочу, чтобы ты сфотографировала все.

Он кладет руку мне на талию и начинает легонько подталкивать вверх по лестнице.

– С какой целью?

– Целей две. Во-первых, нужно держать Джейми в курсе дела, потому что, если мы не будем этого делать, он на всех парах примчится сюда. – Том ставит меня на пороге коридора. – А во-вторых, мне нужны материалы для моего сайта. Для раздела «Было – стало». К счастью, у меня под рукой есть профессиональный фотограф.

Слово «профессиональный» он произносит с легкой ноткой сарказма в голосе, но меня это не задевает. Ведь это я только что крупно проштрафилась.

– Сколько раз за всю мою жизнь ты спасал меня? Даже сосчитать не могу. Так вот, я всегда сделаю для тебя то же самое. Я не буду стоять и молчать в тряпочку, если в моих силах вмешаться и помочь. Это то, что люди делают друг для друга.

– Для меня этого не делает никто. – Он щурится, пытаясь понять.

– Я делаю.

– Как мне донести это до тебя, чтобы ты поняла?

Том подходит ко мне сзади и обхватывает меня руками. Его пальцы скользят между моими, и он поднимает мои руки до тех пор, пока камера не оказывается приблизительно на уровне моих глаз.

– Ты можешь делать свою работу в таком состоянии?

Я навожу видоискатель на коридор, и в это мгновение он дергает нашими сплетенными руками. Я делаю кадр, который, разумеется, никуда не годится.

Пытаюсь вывернуться из кольца его рук, но он придвигается ко мне практически вплотную, и его губы скользят по моей шее сбоку. Те самые губы, которыми он пил кофе из моей кружки, давая понять каждому самцу в помещении, что я занята и посягать на меня не стоит. Та темная лесная чаща, где мы играем, все еще не отпускает его. Он ведет носом вдоль моей шеи, вбирая мой запах. Его щетина слегка царапает мою кожу в ложбинке между шеей и плечом, а в задницу мне крайне интригующе упирается что-то твердое. Я чувствую себя как волчица, которую сейчас медленно и игриво прихватит за загривок ее самец. Может, его зубы даже оставят на моей коже отметины. Когда он наконец делает выдох, который все это время сдерживал, его теплое дыхание щекочет мою кожу в вырезе майки.

– Я очень много чего сделал бы, если бы только мог, – произносит он.

Я отталкиваю его:

– Не вижу никакого смысла мне об этом рассказывать.

Том Валеска – несчастный лжец. Он меня хочет. Просто у него кишка тонка. Мой пульс морзянкой выбивает горячечное: в постель, в постель, в постель. И я разочарована его неверием в меня. Ну да, кому под силу преуспеть, когда под ногами у него путается чокнутая Дарси Барретт. Всю свою жизнь я только и делала, что была помехой. Головной болью.

Я пытаюсь сделать еще один кадр, но он снова дергает мою руку:

– Примерно так я себя и чувствую, когда пытаюсь сделать что-то в твоем присутствии. – Его голос у меня над ухом превращается в низкий рык. – А сейчас мое дело – этот дом и этот ремонт. Не вмешивайся ни во что больше.

– Отойди от меня. – В моем голосе звучит горечь. – Так будет безопаснее, ты не забыл?

– А ты все еще злишься?

Телефон у Тома вновь начинает звонить. Я уже готова зашвырнуть его в жерло действующего вулкана.

– Думаю, ты не совсем поняла, что я имел в виду.

– Ну разумеется, поняла, я же не дура, – огрызаюсь я и изо всех сил сосредоточиваюсь на картинке в видоискателе.

– Я просто был… – Он умолкает так надолго, что я уже решаю, что он вышел, и делаю несколько кадров. – Ошарашен, – заканчивает он. – Я не знал, что ты так про меня думаешь.

– Не был ты ошарашен, ты был травмирован. Я прекрасно слышала, какой у тебя был голос. Все, с этого момента мы ведем себя так, будто между нами ничего нет и не было. Делаем ремонт, продаем дом, а там увидимся на Рождество. Может быть. В Корее как раз примерно в это время проходит один фестиваль, на котором я всегда хотела побывать.

– Можешь сказать, зачем ты это сделала? – (До меня доносится скрип половиц под его ногами.) – От одиночества? Со злости? Потому что хотела за что-то мне отомстить?

До него так и не дошло, что я хочу его просто ради его самого, хочу сильнее, чем воду или еду.

– Ни хрена я тебе не скажу! – отвечаю я, потому что знаю: такой ответ больше всего его взбесит. – Хотя, может, как-нибудь и скажу – когда нам будет лет по восемьдесят.

Я щелкаю камерой и смотрю, что получилось. С реальностью трудно спорить, и она передо мной. Эта комната, как и мои потенциальные отношения с Томом, представляет собой вовсе не ту идиллическую картинку, которая все это время была у меня в голове. Дом перестал быть красивым, а Том стал для меня недосягаемым. Я осталась у разбитого корыта.

Телефон у него снова звонит.

– Мне нужно ответить.

Он идет к выходу, но я останавливаю его.

– То, что ты сделал тогда в кухне… – Я щелкаю еще пару кадров. – С моим кофе. Не смей так больше делать!

– А что я сделал?

Он вскидывает глаза от пиликающего телефона и замирает с уже занесенным над экранчиком пальцем. Брови его недоуменно сведены к переносице. Он действительно не помнит.

– Ты забрал у меня чашку и сделал из нее большой глоток. Теперь твои ребята считают, что мы… – Я не могу заставить себя закончить фразу.

У Тома хватает совести изобразить на лице смущение.

– Наверное, не все кувалды созданы равными. – Он отвечает на звонок. – Том Валеска.

Надо идти и делать свою работу, пока не ушел этот свет оттенка клубничного мороженого.

Я спускаюсь к пруду и подношу камеру к глазам. Я, наверное, год не занималась уличной съемкой, и то, что руки у меня трясутся, тоже делу не помогает. Да что ж это такое?

– Не знаю, что снимать, – произношу я в воздух, ни к кому в отдельности не обращаясь.

Теперь, очутившись в одиночестве, я начинаю испытывать давящее чувство в груди. Снимать этот дом… На меня наваливается безжалостная реальность. Это будут фотографии того, чего мне в самом скором времени предстоит лишиться.

– Снимай все подряд, – подает голос какой-то парень, занятый установкой раскладного металлического верстака. Крякнув, он взгромождает на него циркулярную пилу. – Потому что здесь все изменится.

– Попробуй сделать хотя бы один кадр, – шепотом уговариваю я себя и обхожу дом по кругу.

Первое нажатие на кнопку дается мне сложнее всего. Я практически не смотрю в объектив.

Принимаюсь за съемку, механически отщелкивая кадр за кадром, как снимала бы любой другой объект недвижимости, но вскоре уже расслабляюсь настолько, что начинаю обращать внимание на мелкие детали. Сугубо для себя самой, чтобы сохранить их в памяти навсегда. Прислоняюсь к изгороди и фотографирую погнутый флюгер в виде мчащейся галопом лошади. Не помню даже, когда он вращался в последний раз.

Это не то, чего хотел от меня Том, но я фотографирую мох и плющ, карабкающийся по стене сбоку, и клонящиеся к земле ветки жимолости, осыпающие все вокруг желтой пыльцой. Я фотографирую этот дом, как невесту. Как бы мне ни хотелось, чтобы он навечно остался стоять в застывшей картинке из сказки посреди розового куста, я понимаю, что пришло время с ним расстаться. Если бы не сознание того, что я передаю его в руки Тома, не знаю, что бы я делала.

Время уже поджимает, поэтому я иду внутрь и принимаюсь щелкать все подряд. Снимаю обои, потом приближаю изображение и снимаю вновь, на этот раз уже крупным планом, один цветок в украшающем их узоре из азалий. Наверное, я выгляжу как ненормальная, но я фотографирую и кафельную плитку, которую Лоретта заменила в ванной, – одинокий новенький квадратик цвета лососины посреди моря растрескавшихся кремовых cтаричков.

Я спешу уложиться в отведенное мне время, и ребята расступаются передо мной, уважительно умолкая, когда я отхожу подальше, чтобы сделать портрет камина. Я не позволю ни одному листу наждачки коснуться этой каминной полки.

Ну почему я не сделала этого раньше? Почему не позаботилась о том, чтобы не спеша запечатлеть и заархивировать свою память об этом доме? Я совершенно забыла, что владею ремеслом, которое можно использовать не только для зарабатывания денег, но и для чего-то еще.

Снаружи слышится грохот, как будто в этот оазис застывшего прошлого пытается грубо вломиться внешний мир.

На съемку у меня по ощущениям уходит минут двадцать с хвостиком, и я чувствую себя слегка обессиленной. Нужно поскорее перекинуть фотографии на мой компьютер. Смотрю на часы. Я настолько погрузилась в процесс съемки, что не заметила, как прошел целый час. Наснимала две с лишним сотни фотографий. Когда успела?

Я ошеломленно поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Томом. Что-то мне подсказывает: никакого вебсайта у него нет.

Он не улыбается, но я вижу, что он доволен мной. Может, не все еще потеряно?

– Молодчина, Дарси! А теперь надевай перчатки и принимайся за работу.

Я валюсь с ног от усталости, а ведь еще только среда. Как выдержать три месяца такой жизни? Три месяца постоянных окриков «С дороги!», спотыканий о провода, оседающей на все строительной пыли. Вдобавок вчера вечером я выходила на смену в бар, а еще только что закончила съемку для Трули. Кажется, сегодня я пойду спать в шесть вечера.

Просматриваю фотографии обтянутых трусами задниц, когда мне звонит Джейми. В кои-то веки я отвечаю на телефонный звонок с выскакивающим из груди сердцем. Он наверняка при смерти. Что еще могло сподвигнуть его позвонить мне после такого долгого молчания?

– Что случилось? – светским тоном осведомляюсь я.

– Королева голосовой почты Дарси впервые в жизни берет трубку сама. Вот что случилось.

Даже когда мой телефон не плавает в унитазе, я не слишком люблю отвечать на звонки. Большинство людей любят свои телефоны, как родных детей. Я же с большим удовольствием оставила бы свой на ступенях церкви.

– Все когда-то случается в первый раз.

Джейми какое-то время соображает, как разговаривать со мной дальше.

– Я кое-что знаю.

– Это, наверное, необыкновенное ощущение, – отвечаю я, продолжая прокручивать фотографии, которые только что отсняла. – На твоем месте я бы сообщила об этом твоему работодателю. Он будет вне себя от счастья, что приобрел такого ценного сотрудника. – Я ухмыляюсь, слыша в трубке оглушительный вздох.

– Как продвигается ремонт?

Похоже, он перепутал меня со своими подчиненными.

– Кажется, ты сейчас чувствуешь себя, как я в детстве, когда смотрела, как вы с Томом стригли соседские газоны и гребли деньги лопатой.

– Мы трудились в поте лица! Вкалывали под палящим солнцем, как мулы. Радуйся, что могла на законных основаниях отсиживаться под кондиционером.

– Я хотела делать то, что делали вы, но вынуждена была смотреть на вас из окна. Прямо как ты сейчас. – Не особенно надеюсь, что он поймет, о чем я и почему мне кажется настолько важным довести дело до конца. – С ремонтом все идет по плану. Мы с Томом держим руку на пульсе.

– Я знаю, что ты в курсе. Про Тома и Меган.

– А-а, ты об этом. Ну разумеется. – Я щелкаю мышью на файле и перетаскиваю его. – Мы же приятели. У него нет от меня секретов.

Это небольшое преувеличение. Я только и делаю, что все порчу.

– Да конечно, – с нескрываемым сарказмом тянет Джейми. – А теперь послушай меня. Оставь его в покое.

– Что ты такое…

– Свои сказки ты можешь рассказывать кому-нибудь другому. Когда он находится в одном с тобой помещении, у тебя разве что слюна не капает. Много лет причем, и это до боли всем очевидно. Поэтому он не хотел ничего тебе говорить. – Джейми подтверждает, что то, на что я начала было надеяться, на самом деле было жалким заблуждением с моей стороны. – Ты его позоришь. Он никогда не ответит тебе взаимностью.

Только Джейми способен произнести слово «взаимность» с таким выражением, как будто держит коровью лепешку щипцами для салата.

– Ну, насчет слюны ты слегка преувеличил, но да, согласна, мужик он роскошный. А я люблю все роскошное. Я все-таки фотограф. – Ненавижу себя за этот небрежный тон. Сводить Тома к лицу и телу кажется мне недостойным. – А ты разве не западаешь на красивых женщин?

– Я западаю на женщин из своей лиги, – с нажимом произносит Джейми, – а не на друзей детства. – Он издает негромкий смешок. – У меня просто в голове не укладывается, что нам приходится вести этот разговор. Ты и он? Да никогда в жизни! – (Пауза.) – Значит, ты решила, что ты опять фотограф?

Эту тему я поддерживать не собираюсь.

– Он сказал мне, что между ними все кончено. И выглядел при этом на удивление спокойным.

– Он совершенно раздавлен. Ты это знала?

К горлу подкатывает тошнота. Я тогда начала крушить все вокруг, толком даже не дослушав Тома.

– Он пытается найти время, чтобы увидеться с ней и поговорить, потому что хочет вернуть ее, – продолжает Джейми. – Но ты об этом не узнаешь, потому что ты ему не друг и ни о ком, кроме себя, любимой, думать не в состоянии.

– Ты как-то до странности собственнически относишься к другу детства. Ты, случайно, ничего не хочешь мне рассказать?

Вообще-то, у меня, грешным делом, уже пару раз закрадывалась такая мысль.

Джейми на эту подначку не ведется:

– Этот парень раз уже, наверное, тысячу приходил мне на помощь. Теперь настал мой черед. Я хочу, чтобы у него было то будущее, которого он заслуживает.

– Тебе надо идти в мотивационные ораторы, Джейми. Я прониклась. Он уже организовал свой бизнес. Воплотил свою мечту. Он всего достиг.

– Это всего лишь первый этап. Тому нужно нечто большее. Дом, уютное гнездышко, свадьба. Возить своих тройняшек в Диснейленд и все такое прочее. Ты что, никогда не замечала, с какой одержимостью он все улаживает и разруливает? Мы все не молодеем. Дарси, он прирожденный муж и отец.

Черт побери! Терпеть не могу, когда мой брат прав. Я ничего не говорю.

Джейми чувствует, что его слова достигли цели, и следующую горькую пилюлю преподносит мне в обертке невыносимой доброты в голосе.

– Это то, чего он хочет. Быть отцом, которого у него самого никогда не было. Он хочет жену и чтобы его матери не приходилось больше горбатиться на уборках. Вот что ему нужно. А вовсе не одноразовый секс с королевой одноразового секса.

– А может, я тоже… – Я не договариваю.

Никогда не думала об этом раньше. Подобные вещи – для девушек вроде Меган.

– Не с ним. Меган не вернула ему кольцо. Он не хочет забирать его. Сложи два и два.

Мне хочется блевать.

– Ладно, хватит, я все поняла.

– Если ты опять заморочишь ему голову своими придурями и охмуришь его только ради того, чтобы потом сбежать, как когда нам было по восемнадцать, я никогда в жизни больше не буду с тобой разговаривать.

Наверное, я не должна удивляться, что Джейми об этом известно. И тем не менее я удивлена.

– Там все было сложно.

– Там все было проще простого, но ты все пустила псу под хвост. Как то предложение относительно дома. Одну минутку, – бросает Джейми в сторону, видимо кому-то у себя в офисе, потом продолжает, обращаясь уже ко мне: – У меня есть кому за тобой приглядеть.

– Колин!

Это имя вырывается у меня изо рта как ругательство.

– Может, и да. А может, и нет.

– Докажи.

– Ты вчера уронила пневматический молоток и разбила его. Ладно, мне надо идти. Забавно, обычно ты это говоришь.

Он дает отбой, и я обхватываю голову руками.

Ну разумеется, Том возвращается к Меган. Почему бы ему к ней не вернуться? У него налаженная жизнь, которую он скрупулезно выстраивал по кирпичику в течение восьми лет. Все, что ему нужно, – это вернуться к ней, зажечь свет и привинтить номер к почтовому ящику.

Минуту спустя моя дверь приоткрывается, и я слышу звяканье именного жетона на ошейнике Патти. Впервые за всю свою жизнь мне хочется, чтобы Том развернулся и ушел обратно.

– Ну, что я сделала не так на этот раз?

Я прекрасно знаю, что я сделала. Я все испортила.

Том с усталым стоном грузно опускается в компьютерное кресло у меня за спиной.

– С чего ты взяла, что ты где-то накосячила?

– Ты разговариваешь со мной исключительно в таких случаях.

Я провожу ладонями по лицу. Не стоит вести себя как свинья. В его сгорбленных плечах нет ни капли враждебности. У него такой усталый вид, что у меня щемит сердце. Я не успела убрать белый задник, и по моей кровати разбросаны халаты и образцы «Ё-белья». Может, у нас получится в десятый раз начать все сначала. Хотя бы попробуем.

– Я только что имела разговор с моим дражайшим братцем.

– Чего он хотел?

– Пригрозить мне, чтобы вела себя хорошо, и напомнить о моих провалах.

Это чистая правда.

– Зря он так с тобой. – Том смотрит на меня с сочувствием, которого я не заслуживаю. – Ладно, продолжай отправлять ему фотографии процесса, и тогда мы можем не опасаться, что он нагрянет с визитом. – Том легонько поворачивается в кресле из стороны в сторону. – Те, что ты сняла в первый день, вышли нереально прекрасными. Ты же знаешь об этом, да? Рад снова все это видеть.

Он кивает в сторону задника, установленного у свободного участка стены рядом с дверью.

– В наше время у каждого первого есть камера в телефоне. Фотограф – уходящая профессия.

Я не успела загнать внутрь эмоции, которые всколыхнул во мне Джейми. Том пришел ко мне с белым флагом, следует выжать из этого максимум. Но найти баланс между этими двумя крайностями в наших отношениях совсем не просто. Надо, наверное, быть благодарной за возможность спокойного цивилизованного общения, но я-то знаю, чего хочу.

Я жажду его желания, как наркоман дозу.

Нужно найти какую-нибудь нейтральную тему для разговора.

– Как поживает твоя мама?

– Она меня уже просто извела. – Том издает протяжный вздох. – Вернее, не она, а ее квартирный хозяин. Если тебе непременно нужно кого-нибудь отдубасить, могу предложить отличную кандидатуру.

Мать Тома, Фиона, милая, но несколько не приспособленная к жизни женщина, кажется, постоянно пребывает в каком-то нескончаемом кризисе. Она – как перманентно кипящая на плите кастрюлька, и стоит только Тому отвлечься, как срабатывает детектор дыма. Я и рада бы сказать, что это недавняя проблема, но правда заключается в том, что он пытается заботиться о ней всю свою жизнь. Я иногда задаюсь вопросом, каким был отец Тома. Я никогда его не видела, да и сам Том, думаю, тоже навряд ли. Наверное, он был высокий и красивый. И очевидно, полное дерьмо.

– А она не может просто переехать куда-нибудь в другое место? – спрашиваю я.

– В прошлом году она подобрала беременную кошку и потом не захотела никому отдавать котят. Они все бело-черные. Понятия не имею, как она их различает. – Он трет ладонями глаза. – Ее квартирный хозяин сказал мне, что одну кошку в квартире она держать может. Она пока еще не сообщала ему, что вместо одной их теперь шесть. У нее какие-то проблемы с горячей водой, а он не берет трубку, когда я звоню, и не перезванивает.

– Купи шесть кошек и получи седьмую в подарок? – киваю я на Дианино лежбище.

– Даже не думай. Следующий дом, в который я ее перевезу, станет последним. Сколько можно уже дергать мать с места на место. Все, не могу больше. Я обещал ей свое гнездышко.

Кажется, за одно мгновение Том стареет сразу на добрый десяток лет.

Они что, доконать меня оба решили с этим гнездышком?

– Так ты на это копишь деньги?

– Ребята все время спрашивают, куда ты запропастилась, – продолжает Том, словно бы и не слышал моего вопроса. – Ну, главным образом Алекс. Твой верный песик не знает, куда себя деть.

Том впивается в меня взглядом, наблюдая за моей реакцией.

Каждый атом моего тела понимает, что он надеется увидеть безразличие.

Я пожимаю плечами и утыкаюсь обратно в свой компьютер:

– Маленькому поганцу стало одиноко без моих побудительных пенделей, да?

– Он сказал, что, когда ты поблизости, дела идут веселее. Если ты продолжишь и дальше прислоняться к нему, он может неправильно тебя понять. Он же не в курсе, что ты собой представляешь.

– Ни к кому я не прислоняюсь, – возражаю я, потом вспоминаю свое плечо, упирающееся во что-то теплое: мы с Алексом, прислонившись друг к другу, наблюдаем за работой экскаватора. – А, нет, все-таки было дело.

– Он тебя боготворит. – В голосе Тома, когда он бросает взгляд на дом, слышится ласковая насмешка. – Ни дать ни взять я в его возрасте.

– В смысле боготворения меня? – Я неумышленно нарушаю прямой приказ Джейми и спешу немедленно исправить промашку. – Нет, это, конечно, очень мило, но лучше бы меня боготворил этот старый ублюдок Колин. Хочу, чтобы к концу всей этой эпопеи он целовал мои ботинки.

– Мне уже пора ревновать? – Том отвечает на телефонный звонок. – Слушаю. Да, привозите. До четырех.

Он вешает трубку. В последнее время все наши разговоры проходят примерно по одному сценарию. Этот чертов телефон только и делает, что звонит. Не представляю, как Том все это выносит.

– Ну, тут уж я тебе не советчик.

– Да, совсем забыл, я же пришел устроить тебе втык. Кто это были такие? – Том имеет в виду девушек, которые ушли двадцать минут назад. – На стройплощадке не должно быть посторонних.

– Это модели. – Я щелкаю мышью, просматривая фотографии на мониторе. – Я делала съемку для Трули. Смешно, Том. Когда мы с тобой в последний раз толком разговаривали, у меня сложилось впечатление, что ты хочешь, чтобы я не маячила у тебя перед глазами. А теперь сам пришел.

– Это мой объект, а ты устраиваешь на нем фотосессии. – Том наклоняется вбок, чтобы заглянуть в компьютер. Мистер Само Совершенство с поджатыми губами. – Надо было предупредить меня заранее. Посторонние люди на стройплощадке – это нарушение техники безопасности. Если бы с ними произошел несчастный случай…

– Ясно, я опять проштрафилась. Не бухти, а то не получишь подарок.

– Подарок?

Слышу, как скрипит у меня за спиной его компьютерное кресло.

– А ты его заслуживаешь?

Я тяну время, поскольку не уверена, как он примет эту маленькую оливковую ветвь. Мне весьма недвусмысленно дали понять, что моя помощь ему не нужна.

– Мне пришлось вытаскивать дохлую крысу из дырки в стене на кухне. Так что я его еще как заслуживаю.

– Пусть Алекс занимается дохлыми крысами. Ты теперь босс. – Я с напускной небрежностью продолжаю кликать по фотографиям. – Ты сидишь на своем подарке. Я устроила тебе рабочее место. Я обратила внимание, что тебе стало сложнее работать в доме.

С моей стороны это способ извиниться за то, что оставила след от кружки с кофе на важном отчете для строительной инспекции.

– А вон тот ящик из-под яблок внизу – для Патти.

Том поворачивается в кресле и снова смотрит на свое рабочее место. Это всего лишь старый кухонный стол, на который я водрузила настольную лампу и стаканчик с ручками, но он с наслаждением проводит по столешнице ладонью.

– Я уже подумывал начать работать из машины. – Он щелкает выключателем лампы. – Спасибо, Дарси.

– Я вовсе не пытаюсь заманить тебя сюда с гнусными целями, – ляпаю я зачем-то.

Какая муха меня укусила? Поворачиваюсь на своей крутящейся табуретке, и вид мой, наверное, при желании можно счесть зловещим.

Том пропускает мою оговорку мимо ушей.

– О, заманить меня у тебя получилось как нельзя лучше. – Он поднимается и уходит, потом появляется вновь с ноутбуком и пухлой папкой; за ним, точно мотыльки, летят визитки. – Не клюнуть на рабочее место я не мог.

Он снова уходит, но на этот раз возвращается с охапкой образцов: кафель, ковролин, ламинат. Патти запрыгивает в свое новое гнездышко и оттуда внимательно наблюдает за Томом. Ее большие голубые глаза, как обычно, светятся обожанием.

Очень тебя понимаю, Патти. Я могла бы сидеть тут и часами наблюдать за тем, как он, с серьезным видом склонив голову набок, перебирает кафельные плитки. Он всегда был такой: мальчик-аккуратист с прямой спиной и идеальным порядком на письменном столе.

К черту прошлое! Включаем ускоренную перемотку.

Я могла бы вечно сидеть тут и наблюдать за этим роскошным мужчиной, за игрой света в его волосах и за этими большими бережными руками. Рыжий электрический свет плещется в его карих глазах, превращая их в растопленный мед. Не ощущая свинцово-серой тяжести моего взгляда, он ровно и без усилий дышит, раскладывая свои бумаги в три стопки.

Потом носком ботинка нащупывает старую корзину для мусора и улыбается своим мыслям.

– Ты обо всем подумала, Дарси Барретт, – говорит он, не поднимая глаз.

До меня доходит, что все это время он прекрасно знал, что я поедаю его взглядом, ослепленная окружающим его сиянием. Думаю, он чувствовал на себе этот взгляд бóльшую часть своей жизни. Я до безумия ему благодарна за то, как старательно он делает вид, что того мимолетного помешательства в кухне никогда не было.

Я не потеряю его. Если я смогу взять себя в руки и удержаться в рамках, мы сможем выйти из этих трех месяцев друзьями и расстаться, пожав друг другу руки.

Если только у меня хватит сил держать свой язык за зубами и не говорить вещей вроде «Войди в меня».

– Это очень кстати. Я смогу навести порядок в своих делах.

И тут, разумеется, его телефон начинает звонить и он хватает ручку.

Я смотрю, как он что-то записывает, глядя на дом и задумчиво покусывая губу, и думаю, как сильно ему необходимо войти в меня. И не только в мое тело. Мне нужно нечто большее. Мне нужно, чтобы он пробрался в мою голову. Думаю, именно это я тогда имела в виду.

Расстегни меня, заберись внутрь и не выходи оттуда.

Когда он вешает трубку и бросает взгляд в мою сторону, я делаю вид, будто разглядываю дом.

– Да что ж такое, никак не дадут сосредоточиться.

– Двенадцать недель – ужасно короткий срок, – извиняющимся тоном говорит Том. Потом обводит взглядом мою комнатушку и улыбается. – Теперь я не так переживаю из-за того, что тебе приходится здесь жить. У тебя тут очень уютно.

Он устремляет взгляд в конец узкого длинного помещения. Кровать занимает всего лишь четверть всей площади, но впечатление почему-то создается такое, будто она везде.

Я утыкаюсь обратно в свой ноутбук:

– Мне тут тепло, светло и мухи не кусают. Прости, но у Трули встреча с консультантом по развитию бренда, и ей нужен каталог, чтобы им показать. Она с минуты на минуту появится здесь с вопросом: «Ну как, готово?» Так что брысь отсюда.

– Сто лет ее не видел. Как она?

– Абсолютно восхитительна, как обычно. – Я прокручиваю вниз изображение на экране и пытаюсь подавить панику при виде времени на часах. – Она переоценивает мои умения в графическом дизайне.

– Это важная для нее встреча, да? Значит, это и есть то самое «Ё-Бельё». – Он легкой походкой подходит к моей рабочей скамье и начинает смеяться. – Кто вообще носит трусы с надписью «Скотина» во всю задницу?

– Я ношу, каждый божий день, – немедленно ощетиниваюсь я. – Это лучшее белье в мире!

– Ну все, теперь я каждый божий день буду гадать, что сегодня написано на твоих трусах.

– Если ты узнаешь, то этого не переживешь.

Очень трудно делать вид, что ничего не происходит, когда он стоит вплотную к скамье, возможно глядя сзади на мою шею. Я всей кожей чувствую тепло, исходящее от его тела, и краешком глаза замечаю, как ткань футболки облегает его мускулистый живот, точно сахарная глазурь.

А потом он поднимает руку и проводит пальцами по моей шее.