«Военные предписания» (“Praecepta militaria”) императора Никифора II Фоки

Руководство по военному делу, известное как «Военные предписания» (“Praecepta Militaria”), греческое название которого в английском переводе звучит так: «Изложение и сочинение о военном деле императора Никифора» (“Presentation and Composition on Warfare of the Emperor Nikephoros”), действительно приписывается его авторитетным издателем императору Никифору II Фоке (963–969 гг.). Контекстом этого труда служит наступательная война против мусульман, особенно против всё более победоносного Али ибн-Хамдана Сайфа ад-Даула, независимого правителя нынешней Сирии и других областей, номинально подчинявшегося аббасидскому халифу. Прежде весьма успешный воин джихада, войска которого совершали глубокие набеги в Анатолию, Сайф ад-Даула был неоднократно разгромлен Никифором и его боевым командиром и преемником Иоанном Цимисхием, потеряв плодородные земли Киликии и значительный город Антиохию.

Потому этот труд представляет собою прямую противоположность сочинению «О стычках» (“De velitatione”): последний посвящён той же географической арене, то есть восточной Анатолии и прежде всего плодородной Киликии, и враги в нём те же, но его стратегическая ориентация – полностью оборонительная, хотя в нём и предлагаются некоторые откровенно наступательные тактические ходы.

Начинается это сочинение с предписаний о том, что необходимо пехоте – то есть «тяжёлой» пехоте для ближнего боя (в тексте «гоплиты»): имеются в виду ромейские или армянские новобранцы моложе сорока лет, рослые, обученные надлежащим образом действовать щитом и копьём, служащие под началом десятников (декархов), пятидесятников (пентиконтархов) и сотников (экатонтархов), вроде современных ротных командиров, если только не учитывать того, что, судя по общему контексту, они были скорее кем-то вроде сержантов, пусть и старших.

Должное внимание уделяется сплочённости: люди должны держаться вместе со своими друзьями и родными в контубернии, что в старой римской армии обозначало группу из восьми человек, а в византийской эта цифра колебалась от пяти до шестнадцати, но суть заключалась в том, что эти люди должны были жить, совершать марши и сражаться вместе.

Автор имеет в виду весьма специфическое полевое войско, насчитывающее точно 11 200 тяжёлых пехотинцев, не считая лёгкой пехоты. Их снаряжение с экономической точки зрения бедно, с набивными туниками (кавадии) вместо нагрудных доспехов из металла или хотя бы из вываренной кожи, с высокими башмаками, если это возможно, а в ином случае с «сандалиями, то есть с музакиями или цервулиями», о которых известно, что они служили обувью беднякам, женщинам и монахам. Металлический шлем отсутствует, есть лишь толстая фетровая шляпа – эта особая «тяжёлая» пехота названа так из-за её тактики, хотя она вовсе не облачена в доспехи, в противоположность, например, римским легионерам.

Но на оружие здесь не скупятся. В войсках Хамданидов, которые были предполагаемым врагом, было много конницы, как лёгкой, предназначенной для стычек и набегов (аравиты, по их бедуинскому происхождению), так и тяжеловооружённой (катафракты), предназначенной для атаки. Соответственно этому «Военные предписания» (“Praecepta Militaria”) указывают, что тяжёлая пехота должна быть вооружена толстыми, прочными и длинными пиками (контарии) длиной в 25–30 спифам (5,85—7,02 метра); издатель считает такие размеры «невероятными» (прим. 29–31, р. 63), что, безусловно, верно для большего из приводимых размеров; но, как и в случае сариссы Филиппа и Александра, их длина позволяла сдерживать натиск конницы, тогда как неудобство их переноски на марше смягчалось тем обстоятельством, что это оружие собиралось из двух половин, скреплявшихся хомутиком, – к чему, возможно, имеет отношение и упомянутая куспия (прим. 32, р. 63). Перечень предписываемого вооружения продолжается «мечами, крепящимися к поясу, топорами или железными палицами, дабы один мог сражаться одним оружием, другой – другим, соответственно мастерству каждого». Уточняется также, что за поясами у них должны быть пращи, чтобы они могли производить неожиданные броски с расстояния, прежде чем подойти на дистанцию ближнего боя со своими копьями или мечами; пращи обычно дополняли луки у бойцов лёгкой пехоты и были особенно полезны в сырую погоду. Автор предписывает использовать большие щиты (шесть спифам = 1,4 метра), «а по возможности даже больше». За этим стоит отсутствие нательных доспехов и необходимость защиты от града стрел, которыми могли осыпать византийцев люди Сайфа ад-Даулы.

Со всем этим снаряжением тяжёлая пехота действительно должна была быть тяжела, даже слишком тяжела. В связи с этим текст предписывает, чтобы «при каждой группе из четырёх [тяжеловооружённых пехотинцев] находился один человек (анфропос), который должен был во время битвы присматривать за их конями, грузом и съестными припасами».

Наряду с 11 200 тяжёлыми пехотинцами в войске должно быть 4800 «искусных лучников». В «Военных предписаниях» (“Praecepta militaria”) лёгкая пехота приравнивается к лучникам, а в действительности к искусным лучникам, причём уточняется, что у каждого из них должны быть «два колчана, один на сорок стрел, другой на шестьдесят, а также два лука, четыре тетивы и небольшой ручной щит, меч на поясе и топор; кроме того, за поясом у них должна быть праща».

Вопреки своему буквальному смыслу этот пассаж должен описывать стандартно изготовляемое снаряжение, а не то, что люди действительно должны были нести на себе в битву, – с мечом и топором, двумя луками и сотней длинных стрел пехотинец едва ли мог быть лёгким и подвижным. Гораздо вероятнее, что часть снаряжения везли вьючные животные и обозная прислуга.

И тут автор упоминает смешанное тактическое построение из конницы и пехоты, использовавшееся с эпохи античности, в котором двенадцать отдельных пехотных формирований оставляют между собой коридоры, из которых небольшие кавалерийские отряды из 10–15 всадников могут делать вылазки и в которые они могут возвращаться. Кроме того, если имеются метатели дротиков (иностранные наёмники, как отмечено выше в описании допустимых потерь), то они могут стоять за каре пехоты, готовые перекрыть коридор, чтобы не пропустить конницу врага. Лучники и пращники, наличие которых обязательно (ведь без них не будет ни стрельбы, ни метания снарядов), стоят за тяжёлой пехотой каждого формирования. В движении, когда вражеская конница преследует византийскую между формированиями, метатели дротиков должны выступить и сдержать врага при поддержке лучников и пращников. Это позволит византийской коннице атаковать, не думая о своей защите, ибо пехота обеспечивает прикрытие, когда оно требуется.

Колонны, составляющие каждое формирование, строятся глубиной в семь человек, причём троих лучников окаймляли двумя пехотинцами с одного конца и ещё двумя – с другого, так что формирование, выстроенное таким образом, может с равным успехом действовать в обоих направлениях. У таксиархов (= тысяцких) сто таких шеренг в их формировании, а остальные триста человек состоят из двухсот метателей дротиков и пращников (более дешёвой и не столь искусной пехоты, снаряжённой дешёвым оружием) и сотни пехотинцев совсем иного рода, отборных воинов, снаряжённых совершенно особым оружием, имевшим немалое значение в прошлом: это тяжёлое колющее копьё, называвшееся по-латински hasta, а по-гречески менавлий (мн. ч.: менавлиа).

Его особое предназначение заключалось в том, чтобы защищать пехотные формирования от атак конницы – эту роль пикинёры, или копейщики, продолжали исполнять в европейских пехотных полках вплоть до распространения штыка. Более же общее его предназначение – служить сильным оружием особо сильных людей, образующих подразделения менавлатов, чья задача – удерживать строй под напором яростной атаки или же, напротив, рваться вперёд, нанося колющие удары по ожесточённо сопротивляющемуся врагу. Как таковой менавлий был оружием элитных воинов, как любая пика (то есть оружием людей, встречающих атаку тяжёлой конницы и противостоящих ей); кроме того, копейщики-менавлаты могли обладать высоким социальным статусом, как это нередко бывало с пикинёрами. В шекспировском «Генрихе V» пьяница Пистоль спрашивает переодетого Генриха V, кто он такой. «Я дворянин – командую отрядом», – отвечает тот, подразумевая, что он дворянин-доброволец. «Орудуешь копьём?» – спрашивает Пистоль. Король отвечает: «Вот именно». Это было оружие людей уважаемых, даже дворян; оно было куда престижнее мушкета.

В качестве hasta она служила оружием воинов самого зрелого третьего эшелона (триариев) в легионах Римской республики гораздо ранее; под классическим, хотя и сбивающим с толку названием «сарисса» она упоминается как оружие, употреблявшееся пехотой в шестом веке, но особое внимание уделено ей в «Военных предписаниях» (“Praecepta militaria”), где уточняется, что менавлий

…нужно делать не из обрезков дерева, а из цельных стволов молодых дубков, кизила или так называемой ацекидии. Если невозможно найти цельный ствол, тогда нужно собирать древки из обрезков, но они должны быть из твёрдого дерева и такой толщины, чтобы удобно было держать древко в руках. Сами же менавлаты должны быть храбры и сильны.

Длина этого оружия указана в главе 56 энциклопедической «Тактики» Никифора Урана (см. ниже): полторы-две оргии для древка, полтора-два спифама для наконечника, то есть 2,7 до 3,6 метра и от 35 до 47 сантиметров.

Повторим, что их особая задача состояла в сопротивлении атакам тяжёлой кавалерии, в данном случае тяжёлой кавалерии войска Хамданидов; в трактате мимоходом разъясняется различие между этим более прочным оружием и обычными копьями (контариями):

Менавлаты должны занять место в передней линии пехоты… если случится так (надеемся, что этого не будет!), что копья пехотинцев будут сломаны вражескими катафрактами, тогда менавлаты, твёрдо решившись, храбро отстаивают свои позиции, чтобы принять на себя атаку катафрактов и отбить их.

Более общая задача состояла в том, чтобы придать силы в лобовой атаке: «удар пикой» (push of pike), который ещё мог быть решающим в английской гражданской войне, или же в том, чтобы поддержать все пехотные формирования в неблагоприятных обстоятельствах:

…когда начинается сражение, <…> [отряды] могут выстроиться беспрепятственно и без помех [под защитой менавлатов]… С другой стороны, изнемогшие и раненые могут возвратиться, чтобы получить облегчение под их защитой.

После этого опять же становится ясно, что менавлий служил для угрозы и для колющих выпадов, а не для метания, а потому в корне отличался от классического римского пилума, тяжёлого метательного копья, не говоря уж о дротиках, как бы они ни назывались. Есть неустранимые различия между длинным колющим оружием, слишком длинным для метания (это пика, менавлий, hasta), метательным оружием, слишком хрупким для того, чтобы им можно было наносить колющие удары и устрашить атакующую конницу (дротики, аконтии, монокопии), колющими копьями для конницы (контус и т. д.) и тяжёлыми копьями, которые легионеры метали на небольшие расстояния (пилум); последние использовались в качестве колющего оружия лишь вынужденно, поскольку меч, гладиум, иногда оказывался слишком коротким.

В предписываемом построении только трое из десяти воинов являются лучниками, а в предусматриваемом войске есть 4800 лучников и 11 200 тяжёлых пехотинцев – та же самая пропорция, что предусмотрена для укреплённых лагерей в трактате «Организация и тактика кампании» (“Campaign Organization and Tactics”).

Вполне очевидно, что эти силы были сформированы для нападения, успех которого обеспечивался главным образом шоковой атакой конницы (как мы увидим ниже), и лучники используются гораздо меньше, чем в оборонительных силах. В армии Римской империи стрельба из лука была маргинальной по той же причине, и конечно же, у римлян не было действительно мощных луков. Но, хотя в византийском войске в десятом веке лук играл гораздо более скромную роль, чем в шестом, он всё ещё был достаточно важен для того, чтобы определить особые меры по поставке нового запаса стрел. Учитывая скорость стрельбы хорошо обученных лучников, ста стрел, которые нёс каждый, не могло хватить надолго. Соответственно этому ещё 15 000 стрел, то есть по 50 на каждого лучника, нужно было перевозить на животных, сопровождавших войско в битву (не в основном обозе), и показательно, что хилиарху (= тысяцкому), то есть офицеру в звании подполковника, если переводить на современный язык, приказывают

…пересчитать их предварительно и изготовить связки по пятьдесят штук, а потом сложить в ёмкости… Нужно выделить восемь-десять человек в каждом подразделении (из тысячи), чтобы снабжать стрелами лучников, дабы они могли не покидать своих [боевых позиций].

Пятьдесят дополнительных стрел на каждого лучника – это, казалось бы, не так уж много, если учесть, что сотня их уже была выпущена, но в битве не все лучники могли успешно пускать стрелы во всё время сражения: они должны были располагаться там, куда враг подходил на расстояние выстрела, что вовсе не обязательно происходило с некоторыми или даже со многими из них. Таким образом, 15 000 запасных стрел можно было считать большим запасом, если их вручали активным лучникам, а не просто раздавали по 50 на каждого.

Затем речь заходит об особом оружии, которое также должен иметь командующий войском: «малые хироманганы, три элакатии, труба на вертлюге для жидкого огня и ручной насос…» Как орудия поддержки они не эквивалентны современным пулемётам и мортирам, которые столь же универсальны, как пехотная винтовка; их можно сравнить скорее с таким оружием, как противотанковые ракеты и гранатомёты, каждая разновидность которого узко специализирована, крайне полезна в определённых обстоятельствах, но в бою в основном бездействует, дожидаясь своего часа. Греческий огонь, который нельзя было затушить водой, мог сжигать и ужасать врагов лишь в пределах малой зоны действия сифонов или огнемётов, приводимых в действие ручным насосом, – скажем, максимум 10 метров; поэтому его можно было применять лишь в том случае, если атакующий враг был у самой линии боя, – но и тогда он поражал лишь тех, кто оказывался в радиусе его действия и на досягаемом для него расстоянии.

Что же касается хироманган, то авторитетный издатель предположительно определяет это оружие как переносной стреломёт, подобный гастрафету, или тяжёлому арбалету. Но номенклатура римской и византийской артиллерии была, как известно, переменчивой: в течение четвёртого века название «катапульта» перешло с камнемёта на стреломёт, тогда как слово «баллиста» изменило значение «по противоположной траектории», если такой каламбур здесь уместен, и, скорее всего, это был небольшой мобильный требушет.

Поскольку это более позднее французское название определяет специфику оружия, оно стало условным названием устройства, которое в византийских текстах выступает под разными именами, подчас перенесёнными на него с совсем иных артиллерийских устройств античных инженеров; эти устройства действовали благодаря силе скручивания и натяжения, но с появлением требушета они по большей части устарели. Таковы были «градобор» (элеполь), «камнемёт» (петровол, лифовол), алакатий, ламбдария, манган, манганик, петрария, тетрария, а также сами хироманганы. Требушет мог быть довольно большим для того, чтобы уничтожить самые прочные стены с тактически выгодных дистанций в 200 метров и более, далеко за пределами дальнобойности лука, или же довольно маленьким, чтобы его мог легко переносить и управляться с ним один человек, как, возможно, и обстояло дело с хироманганами. Один авторитет в этой области предположил, что византийцы осознали пользу малого, мобильного хиромангана после битвы при Анзене в июле 838 г., когда войска Аббасидов применили требушеты на тяге, чтобы обрушить град камней на византийских бойцов, которые внесли панику в ряды арабов, после того как из-за проливного дождя вышли из строя луки конных лучников-тюрок мусульманского войска.

В любом случае это орудие состояло из балки, вращающейся вокруг оси, поддерживаемой относительно высокой рамой; у балки были неравные плечи: длинное и короткое. Снаряд помещался в гнездо или в гибкую пращу, прикреплённую к концу длинного рычага, тогда как натяжные канаты крепились к короткому плечу. Чтобы запустить снаряд, короткое плечо резко оттягивалось вниз: либо посредством мускульного усилия людей, либо под действием силы тяжести благодаря высвобождению противовеса, либо за счёт комбинации того и другого. Обычно полагают, что византийские требушеты десятого века были основаны на тяге или же были гибридными, тогда как более мощные требушеты, действующие за счёт силы тяжести, впервые стали сооружаться и использоваться Иоанном II Комнином (1118–1143 гг.).

Здесь происходила очень долгая эволюция или, скорее, очень медленная диффузия, если верно, что китайцы применяли требушеты гораздо раньше. В действительности авары, которые, согласно документальным свидетельствам, впервые применили его, могли научиться этому у китайцев, прежде чем прийти на Запад, хотя Феофилакт Симокатта («История», II. 16. 10–11) передаёт рассказ о пленном византийском воине по имени Вусас, который научил авар сооружать «градобор» (элеполь); авторитет в данном вопросе переводит это слово именно как «требушет». Но оно могло означать любую боевую машину, включая исконный «градобор» (элеполь), то есть передвижную осадную башню. Кроме того, Симокатта изображает авар технически невежественными, тогда как в «Стратегиконе», как мы видели, неоднократно даётся совет пользоваться аварской технологией. Как бы то ни было, при осаде Фессалоники в 597 г. авары применили пятьдесят требушетов, что привело к страшным разрушениям; именно тогда существование требушетов было впервые засвидетельствовано в знаменитых воспоминаниях архиепископа Иоанна I:

У этих камнемётов [петроволы = требушеты] была четырёхсторонняя рама, которая была шире у основания и постепенно сужалась кверху. К этим машинам крепились толстые оси, обложенные на концах железными пластинами, и к ним были прибиты гвоздями деревянные брусья, как балки большого дома. С задней стороны этих брусьев свисали пращи, а с передней – крепкие канаты, посредством которых, оттягивая вниз и затем высвобождая пращу, они выпускают камни, летящие высоко и с сильным шумом. И они выпускают много больших камней, так что ни земля, ни людские постройки не могут сопротивляться их ударам.

Кроме того, они покрывали эти четырёхсторонние камнемёты досками с трёх сторон, чтобы люди, находившиеся внутри и приводившие их в действие, не были ранены стрелами, [выпущенными] теми, кто находился на стенах. Поскольку же один из них, вместе с досками, был сожжён огнём от зажигательной стрелы, они отступили, увозя с собою машины. На другой день они снова подкатили эти камнемёты [петроволы = требушеты], покрытые свежеснятыми бычьими шкурами и досками, и поставили их ближе к городским стенам; производя выстрелы, они обрушили на нас целые горы валунов. Ибо как ещё можно назвать эти огромные камни?

Затем автор переходит к гоплитам, то есть к тяжёлой пехоте, отмечая, что на двоих должен быть один мул, чтобы перевозить на себе их щиты, копья и съестные припасы, а в каждой четвёрке должен быть «человек» (антропос, не слуга и не боец), надзирающий за этим имуществом, пока воины заняты битвой. Следующий комментарий напоминает о том, что битвы следует проводить там, где есть источник воды. Эти разрозненные наблюдения типичны для текста, сводящегося к ряду практических замечаний, оставленных практиком его преемникам.

Конница, упоминаемая в этом тексте десятого века, не играет такой преобладающей роли, как в «Стратегиконе», относящемся к шестому веку. Очевидная причина заключается в том, что в войске, сформированном с целью одержать победу и удержать за собою территорию, а не обойти манёвром и сдержать врага, должна быть пехота, способная отстоять свои позиции. Кроме того, в десятом веке конница отличалась значительным разнообразием в сравнении с той конницей, вооружённой луками и копьями, что изображена в «Стратегиконе», которая была, безусловно, универсальна, но однотипна. Причина опять же проста: на Востоке византийцы столкнулись с врагом, конница которого также была значительно дифференцирована. В ней были бедуинские лёгкие наездники с мечами и копьями, отлично подходившие для набегов, которых можно было (хотя и не с такой степенью надёжности) использовать для разведки и рекогносцировки, тюркские конные лучники, всё в большей степени заменявшие собою арабов и бедуинов в качестве главных действующих лиц джихада, и броненосная конница, перенятая из войска Сасанидов, которой римляне прежде подражали, введя у себя кливанариев.

Первый тип конницы, упоминаемый в «Военных наставлениях» (“Praecepta militaria”) – это прокурсаторы, обычное название для лёгкой кавалерии, предназначенной для разведки, рейдов и рекогносцировки, а также для того, чтобы мешать противнику заниматься тем же самым. Уточняется, что они должны носить кливании; это слово в течение веков явно изменило своё значение, потому что стало относиться не к цельному, пластинчатому или какому-либо иному панцирю, а, видимо, к лёгким доспехам, изготовленным из кожи, из плотной ткани или из чего-нибудь ещё, потому что о прокурсаторах говорится, что они «не вооружены тяжело, но легки и подвижны».

Полевая разведка по определению ограничивается наблюдением без боя, и именно эта роль предположительно отводилась прокурсаторам. Сколь бы важна она ни была, всё же ещё более значительная их роль заключалась в рекогносцировке в современном смысле этого слова, то есть в намеренном провоцировании вражеских войск, пусть и осторожном, чтобы заставить их раскрыться, прощупать их силу, взять языков, ослабить их внезапными атаками или засадами – или же отогнать вражеских прокурсаторов, которые сами заняты разведкой или рекогносцировкой. В любом случае, если им приходилось сталкиваться с превосходящей силой или с любым видом решительной боевой операции, их задача состояла не в том, чтобы сражаться, а в том, чтобы ускользнуть, потому что они могли принести больше пользы, действуя совместно с другими, дабы снабжать сведениями своих и скрывать их от врагов.

Мы можем с уверенностью утверждать вышесказанное из-за организации и снаряжения, предписываемого автором для прокурсаторов. Он предусматривает их общую численность в 500 человек, 110–120 из которых должны быть искусными лучниками в доспехах (кливаниях или лорикиях) и шлемах, вооружёнными также мечами и палицами, а все остальные должны быть копейщиками – идеальное оружие для рейдов на лёгких лошадях. У каждого должен быть при нём запасной конь, когда он в рейде (не в запланированном бою); этой практике обучились уже давно у степных кочевников, и она была особенно полезна для того, чтобы быстро уйти после битвы. Автор определяет настоящее тактическое формирование, которое при случае могло сражаться в полном составе под началом одного командира, а не выступать как сугубо административная единица, – и отмечает, что в том случае, если войско меньшей численности, это формирование должно состоять из трёхсот человек, включая шестьдесят лучников.

Второй тип конницы – это более специализированные катафракты, всадники в латах на защищённых доспехами конях, выстроенные тесной массой соответственно своей задаче: смять неприятеля и привести его в шок.

Если армия достаточно велика, автор текста рекомендует построение треугольным клином из 504 человек с колоннами по двенадцать в глубину, с 20 всадниками в первой шеренге, 24 во второй, 28 в третьей, 32 в четвёртой, 36 в пятой и так далее, вплоть до двенадцатой шеренги из 64 всадников, что в целом даёт 504 человека. Если катафрактов меньше, то уточняется, как их нужно выстроить в меньший клин в 384 всадника.

Это немалые числа, поскольку за ними стоят не одни только бойцы. Всадники в дорогих доспехах на дорогих конях – эквивалент бронированных машин в современную эпоху; на время написания настоящей книги во всей британской армии насчитывается 382 танка. На благоприятной местности решительная атака 504 или даже 384 всадников в доспехах может быть устрашающей; она способна рассеять любого врага, кроме самого упорного, в силу простого психологического шока, даже без настоящего вооружённого столкновения.

Но катафракты были полностью вооружены и для самого ближнего боя, поскольку самый первый из перечисленных здесь видов оружия – не копьё, а классическое оружие для стычки:

…железные палицы [сидероравдии = железные посохи] с набалдашниками из железа (на набалдашниках должны быть железные шипы) – либо другие [прямые] палицы или сабли (парамерии). У всех должны быть мечи (спафии). Они должны держать железные палицы и сабли в руках, а также иметь другие железные палицы: либо за поясом, либо на сёдлах. <…> Первая шеренга, то есть фронт формирования, вторая, третья и четвёртая шеренги должны иметь такое же дополнительное вооружение, но начиная с пятой шеренги и глубже катафракты с флангов должны выстраиваться так: один человек, вооружённый копьём, и один, вооружённый палицей, или же один из людей, вооружённых саблей.

Всё вышеперечисленное имеет прямой тактический смысл: так намечается синергетическая комбинация разных видов оружия. Тяжёлые железные палицы, к тому же снабжённые шипами, приспособлены для ближнего боя с врагами, которые также могли носить тяжёлые доспехи и потому были неуязвимы для более лёгких ударов. «Другие палицы» – более лёгкие разновидности, но утыканные лезвиями; их можно было также метать (вардукион, мацукион); в искусных руках они были весьма грозным оружием и обычно использовались также для конной охоты, предположительно в ближайших окрестностях (см. сцену в Мадридской иллюстрированной рукописи Скилицы XII века, изображающую Василия I (867–886 гг.), который убивает вардукионом волка, размозжив ему голову). Вот почему этим людям предписывается иметь ещё одну палицу за поясом – иначе не было бы смысла её носить.

Сабли, парамерии, с одним лезвием для рубки и, возможно, искривлённые, чтобы меньше цеплялись при рубке, предназначались для тех, кто неуверенно обращался с тяжёлыми палицами и не обладал особыми навыками, необходимым для метания палицы.

Все должны были иметь мечи, спафии – это слово всегда служило названием оружия длиной по меньшей мере в 90 см, а потому пригодного и для атаки.

Копья (контарии) в других местах не упоминаются, но они должны были выдаваться всем, потому что были главным оружием для атаки и притом не слишком обременительным – в «Стратегиконе» они достаточно легки для того, чтобы можно было закрепить их ремнём за спиной.

У самих катафрактов не было метательного оружия, кроме нескольких палиц для метания, но оставлять их совсем без этого вида вооружения значило бы чрезмерно ограничить их возможности. Поэтому автор предписывает наличие конных лучников – третьей разновидности конницы – численностью в 150 человек для формирования из 504 катафрактов или в 80 для 384. Их нужно защитить, поставив за четвёртой шеренгой конных латников. Таким образом, формирование могло принять участие в сражении ещё до этапа рукопашной схватки – например, выпустив укрывающихся за ним лучников вперёд, на расстояние убойного выстрела: ведь всадники в первых шеренгах были защищены от вражеских стрел и снарядов своими доспехами.

Таково достоинство бронированных войск в войсках любых эпох: превосходная мобильность на поле боя, то есть способность перемещаться, несмотря на вражеский огонь (в данном случае имеются в виду стрелы), позволявшая более медленным всадникам в доспехах продвигаться вперёд быстрее, чем это могли делать легковооружённые всадники, которым, казалось бы, ничто не мешает: ведь тем нужно было оставаться за пределами убойной дальности вражеских стрел, точно так же как нынешние медленные танки могут продвигаться вперед несравненно быстрее лёгких машин без брони, когда кругом свистят пули.

Упоминаемые доспехи определяются в тексте очень точно. Каждый всадник должен быть облачён в кливаний с рукавами до локтей, в юбку и в наручные щитки; кливаний изготовлялся из грубого шёлка или хлопка, настолько толстого, насколько толстой может быть простёганная ткань, и покрыт сверху завами, чешуйчатой бронёй. Ясно, что такие кливании изготовлялись из металлической брони, пластинок или чего-то ещё, ибо рекомендуется также безрукавная эпилорика из грубого шёлка или хлопка; и не только потому, что буквально это слово означает «напанцирник» (это нельзя назвать убедительным доказательством, если учесть все изменения значения), но и потому, что именно металлические доспехи нуждаются в защите от ржавчины во влажную погоду.

Шлемы изготовлены из железа и значительно усилены, так что лицо покрыто завами в два или три слоя, «чтобы видны были только глаза»; предписываются также щитки для ног наряду со щитами. Доспех не должен быть непременно совершенным или полным, чтобы помогать в битве, потому что даже слабая защита может предохранить от стрел, выпускаемых с дальнего расстояния и обладающих малой ударной силой; по мере возрастания прочности доспехов растёт и их способность отражать более мощные выстрелы. Всадник в доспехах мог сражаться спешившись, чтобы защитить себя, но его главная цель, а именно натиск, требовала наличия живых коней, а их тоже нужно было защищать от стрел. На деле верхние части их тела также следовало «покрывать доспехами» из войлока и вываренной кожи, вплоть до колен, чтобы только «глаза и ноздри» оставались открыты; возможны были также нагрудные щитки из шкуры зубра – вероятно, это был европейский зубр (Bison bonasus), тогда ещё обычный на Кавказе, а также в лесах по всей Европе.

Конечно, лучникам предписываются более лёгкие доспехи (они, несомненно, должны избегать ближнего боя, чтобы успешно пользоваться своим оружием), но они тоже должны носить кливании и шлемы, а их лошади должны быть защищены плотной тканью (кавадием).

Автор предусматривает различные комбинации этих трёх видов конницы, которые в действительности подразделяются и дальше, потому что только некоторые из катафрактов могут взять на себя роль копейщиков. Основное боевое подразделение для всех них (и блок для постройки более крупных тактических формирований) – это ванда из пятидесяти человек, собранных на основе родственных связей или дружбы; они «должны по возможности разделять друг с другом место проживания и повседневные заботы».

Как всякий серьёзный военачальник, автор знает, что сплочённое подразделение численностью в пятьдесят человек и более обладает боевой мощью, во много раз превышающей боевую мощь пятидесяти бойцов, взятых по отдельности; знает он и о том, как добиваться такой сплочённости: бойцы должны делить друг с другом и радости, и горести. Между прочим, пятьдесят человек – это почти максимальное число людей, при котором возможно установление близких отношений и сплочённости: в современных армиях такой основной боевой единицей является взвод из тридцати человек или около того. Разумеется, важно поддерживать единство подразделения, даже если его численность оказывается помехой, когда людей чуть больше или чуть меньше, чем действительно необходимо.

Но сплочённость – самое главное. Когда автор перечисляет различные тактические построения, пригодные для различных обстоятельств, строительным «блоком» всегда выступает ванда из пятидесяти человек, так что собственное боевое подразделение командира (здесь, как и в трактате «О стычках» [“De velitatione”], оно называется германским словом «фулкон») должно насчитывать 150 человек, три банды из общего числа в 500 человек; если же общая численность составляет всего 300 человек, тогда в фулконе должно насчитываться 100 – две ванды. И в том, и в другом случае всем остальным людям (или, скорее, вандам) нужно поручить рекогносцировку: поскольку численность со всех сторон была в обычном случае слишком мала, византийские войска и их враги проводили большую часть времени, отнимаемого кампанией, в поисках друг друга.

Схожим образом обстоит дело и в определении основного боевого строя: силы с правого фланга должны насчитывать 100 человек, как копейщиков, так и лучников, то есть две ванды; на левом крыле также должно быть 100 человек, «чтобы отражать врага, заходящего с фланга»; в основных блоках должно насчитываться по 500 человек, по 300 копейщиков и 200 лучников, то есть шесть ванд и четыре ванды. Только формирование катафрактов из 504 человек не полностью подходит под это правило пятидесяти.

Однородность боевых подразделений, каждое из которых состоит из бойцов одной специальности ради обеспечения сплочённости, в войске, которое описывается в «Военных предписаниях» (“Praecepta militaria”), существует наряду с разнородностью его формирований, состоящих из тяжёлой и лёгкой пехоты, лёгкой конницы, конных лучников и панцирной конницы, причём именно различия между ними создают возможности для их успешного взаимодействия.

Например, грозный треугольный клин из 504 катафрактов может атаковать боевой строй врага и успешно смять его ряды, обратив его конницу в паническое бегство, воспользоваться которым по-настоящему могут лишь быстрые прокурсаторы, пустившись в погоню, чтобы заколоть врагов копьями и зарубить саблями. Если в бегство обращается и вражеская пехота, тогда сами катафракты могут учинить бойню мечами и палицами, а конные лучники могут воспользоваться своими длинными мечами.

Для катафрактов это было бы блистательным успехом, и он, как мы увидим далее, временами достигался; но это, конечно, были особые случаи, как и все сокрушительные победы во все времена. Однако гораздо чаще 504 катафракта (или, в другом случае, 384) могли достичь более прозаического, но всё же весьма полезного результата: они могли вынудить врагов оставаться в очень тесных формированиях, ощетинившись пиками и копьями, чтобы отразить атаку или скорее отказаться от мысли о ней: ведь обычно конники не станут атаковать плотный строй внушительно выглядящей пехоты с длинными острыми копьями, направленными прямо на них. Но чем теснее построение врага, тем более удобной мишенью оно выступает для лучников (если только это не римская «черепаха», testudo, с поднятыми вверх щитами, образующая совершенную форму): им уже не нужно целить в отдельные мишени, зато они могут открыть быструю ураганную стрельбу, успешную с расстояния до 250 ярдов (около 227 метров) для лучших составных луков с обратным изгибом и для искусных лучников, вследствие которой они убьют немногих, но ранят многих, а к тому же выведут из строя многих лошадей; с расстояния же в сто ярдов (примерно 91 метр) лучшие луки и стрелы могут пробивать большинство разновидностей панцирей, сильно повышая потери в рядах врага.

Никифор II Фока (или кто-то другой, написавший этот текст) обладал здравым пониманием психологии битвы. Часто бывает весьма полезно испугать врага «криками и боевыми кличами», как рекомендуется в особом месте трактата «О стычках» (“De velitatione”). Барабаны, трубы, фейерверки (у китайцев) и пронзительные вопли широко применялись в древних битвах, чтобы испугать врага. Но даже во время Второй мировой войны оглушительных взрывов и непрерывного гула скорострельной артиллерии кое-кому показалось недостаточно; поэтому немецкие военно-воздушные силы (Люфтваффе) вооружили некоторые из своих пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» (Sturzkampfflugzeug, Stuka, «Штука») сиренами, производившими при пикировании невыносимый вой (за что русские прозвали их «певунами»), а красноармейские «Катюши» выпускали ракеты с душераздирающим воем, за что немцы, быстро обучившиеся их ненавидеть, прозвали эти установки «сталинскими органами».

Шум пугает и может стать одним из факторов, способных сломить боевой дух врага. Но этого же можно добиться и с помощью тишины в тех верно избранных обстоятельствах, когда она становится мёртвой. Именно это и предписывает автор текста: «Когда враг приближается, всё войско должно прочесть неодолимую христианскую молитву: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь» – и таким образом пусть они начнут наступать на врага, продвигаясь тихо, соблюдая формирования, на предписанной скорости, не производя ни малейшего шума, ни звука». Вполне можно представить себе эффект: войско тяжеловооружённых всадников, движущееся вперёд в совершенном порядке и полной тишине, покажется ещё более неумолимым.

В «Военных наставлениях» (“Praecepta militaria”) содержится самое сжатое выражение византийского стиля ведения войны. Это не гомеровская война за личную славу, не великое воинское предприятие Александра Македонского и не беспощадное уничтожение врага, характерное для классического римского стиля ведения войны. Византийский боевой командир, изображённый в этом тексте, – не приверженец священной войны, равно довольный как победой, так и славным мученичеством, и не искатель приключений, рассчитывающий на удачу. Его задача состоит в том, чтобы провести кампанию успешно, иногда благодаря проведённым битвам, но по большей части – нет; он должен вступать только в победоносные битвы, а это такая цель, достичь которой можно было, избегая всего того, что похоже на честный бой: «Избегай вражеского войска, не только превосходящего силою твоё, но и равного твоему по силе».

Разведку, шпионов и рекогносцировку силами лёгкой конницы следует применять в полном объёме и непрерывно, чтобы оценить материальную и моральную силу врага, из которых последняя, как всегда, гораздо важнее, в три раза важнее, согласно Наполеону, с которым согласился бы автор трактата. Стратегемы и засады представляют собою альтернативы битвам, которых можно было бы не вести, потому что так можно со временем деморализовать врага, а затем наконец вступить в битву, чтобы одержать верную победу.