Глава 11

«Стратегикон» Маврикия

Вегеция высоко чтили и часто цитировали практики военного дела в эпоху Возрождения и много позже. Напротив, гораздо более ценный трактат «Стратегикон», приписывавшийся императору Маврикию (ок. 582–602 гг.), оставался по большей части неизвестен вплоть до недавнего времени. Это основательное руководство по военному делу, которое много копировали и пересказывали, которому часто подражали последующие византийские писатели, которым пользовались императоры-воители и их военачальники в течение веков, было попросту недоступно, когда классики античного военного дела были заново открыты и тщательно исследованы ради полезных идей европейскими новаторами военной науки, начиная с XV века и далее. В наличии были многочисленные средневековые рукописи Вегеция; его текст был напечатан уже в 1487 г., в первом из многочисленных изданий как на оригинальном латинском, так и в переводах; некоторые из этих изданий были щедро иллюстрированы.

Когда этот язык и сочинения, на нём написанные, были открыты заново очень вскоре после этого, страстный интерес вызывали классические греческие авторы, от Гомера до Аристотеля, а не более поздние, предположительно упадочные и уж точно схизматические писания византийцев. Так случилось, что текст «Стратегикона» не был напечатан вплоть до 1664 г. под одной обложкой вместе с намеренно архаизирующим и декоративным сочинением «Тактическое искусство» («Тэхнэ тактикэ») Арриана, римского офицера, писавшего тем не менее по-гречески (а потому и более «престижного»). Даже после 1664 г. пренебрежение ещё долго оставалось в силе, ибо с эпохой Просвещения возникла чёрная легенда о византийской ментальности, парализованной религиозным мракобесием, и получилось так, что «Стратегикон» не был заново открыт вплоть до начала двадцатого века, когда он наконец привлёк к себе интерес теоретиков и даже практиков стратегии, потому что они были способны распознать действительные опытные знания, в нём содержащиеся.

Сам автор скромно заявлял о том, что обладает лишь ограниченным боевым опытом, хотя он, несомненно, был высококомпетентным боевым офицером. В предисловии он обещает писать сжато и просто, имея в виду пользу «больше в содержании, чем в словесной форме», и своё обещание он держит. Этот труд был написан в конце шестого века или совсем немного спустя – современный издатель убедительно доказал, что он был завершён после 592 г. и до 610 г.

В «Стратегиконе» изображается армия, полностью отличная по структуре от классической римской модели; совершенно очевидно, что это произошло из-за основополагающего перехода от пехоты к коннице как к главной боевой силе. Эта перемена была не просто практической; она была вызвана настоящей стратегической революцией, изменением самой цели ведения войны, вынудившим принять новые оперативные методы и новую тактику.

Прежде чем идти дальше, любопытно отметить, что столь радикальной перемены в языке войска не произошло: оно было отчасти латиноязычным (по-латински говорили даже в восточной половине Римской империи). Со времени Юстиниана наметился постепенный переход от латинского к греческому, хотя многие греческие термины в «Стратегиконе» всё ещё представляют собою латинские слова с присоединёнными к ним греческими окончаниями и произносятся по-гречески. Так, «генерал», стратиг, и «генерал-лейтенант», ипостратиг – это сугубо греческие слова, но в званиях нижестоящих офицеров сохраняется латинская номенклатура: дукс, откуда английское слово duke («герцог»), командует (сугубо греческой) мирой (мойрой) из 1000 бойцов, тогда как комит (откуда английское слово count, «герцог»), или трибун (tribunus) командует одним из трёх подразделений, составляющих миру (мойру), для которых автор приводит три различных названия из трёх различных языков, хотя все они обозначают ровно одно и то же – подразделение численностью около 300 человек: сугубо греческое слово «тагма», означающее «построение»; аритхмос, представляющее собою прямой перевод латинского numerus («отряд»); и банда (бандой), от того же самого германского слова, обозначавшего «флаг», от которого происходит английское слово «отряд» (war-band). Мы встречаем курсоров (курсорес), впоследствии протокурсоров (протокурсорес), то есть бойцов, предназначенных для небольших стычек или для рекогносцировки, говоря нынешним языком (а это слово взято из оригинального латинского курсорес); и, хотя латинское слово «дефенсоры» (дефенсорес, «защитники») осталось неизменным (бойцы, вооружённые и обученные для того, чтобы сражаться в тесном строю, чтобы держать боевую линию), «депутаты», то есть фельдшеры, это латинские deputati.

В военной среде обычно царит строгий консерватизм, особенно в отношении переменчивого исхода битвы; поэтому мы обнаруживаем, что военные команды славных легионов победоносных римлян остались совершенно неизменными, латинскими: exi, «выйти!», то есть «вперёд!», когда ширину боевой линии нужно удвоить, вполовину уменьшив глубину ряда с восьми человек до четырёх; dirige frontem, «выровнять фронт!», то есть боевую линию, «когда кто-то выходит вперёд, и вся линия становится неровной»; junge, «сомкнись!», т. е. сомкни ряды… Учёный, выписавший пятьдесят таких команд, чтобы показать, как они были переведены на греческий в более поздней переделке, принадлежащей Льву Тактику, речь о которой пойдёт ниже, привёл современный пример армейского лингвистического консерватизма: немецкий язык сохранился в элитном полку шведских гусар.

В современных войнах рукопашный бой случается очень редко; сражение обычно начинается внезапно, с артподготовки, производимой невидимым противником издалека. В сражениях древности дальнобойных орудий не было, поэтому последние минуты перед боем переживались во всей полноте, в осознании приближения врага или при наступлении на него, вплоть до того момента, как противники впервые скрестят оружие. Порядок команд, предписанный для этих последних минут, переживаемых с максимальным напряжением, которое равным образом ощущали и ветераны, знавшие, чего нужно бояться, и новички, этого не знавшие, выливался в довольно тонкий последовательный процесс психологической подготовки:

silentium («молчать!»); mandata captate («слушать команды!»), non vos turbatis («не волноваться!»), ordinem servate («держать строй!», в шеренгах и колоннах), bando sequite («следуй за флагом!», за штандартом подразделения); nemo demittat bandum et inimicos seque («никому не бросать флаг и не следовать за врагом!»).

Когда битва вот-вот начнётся, при приближении бойцов на расстояние вражеского выстрела подаётся команда: «Готовься!» (parati). За ней следует другая, громким голосом: «Помоги!» (Adiuta), и все как один отвечают одновременно и согласованно: «Боже!» (Deus). Тут лучники выпускают первый залп стрел, а более надёжно защищённая тяжёлая пехота должна выдвигаться тесными рядами, щит к щиту по всей длине шеренги.

Сохранение команд, подаваемых по-латински, в армии, основным языком которой был греческий, было не просто данью бездумному консерватизму: это был способ поддержать преемственность по отношению к самой совершенной на то время (да и по сей день) военной институции в человеческой истории, к самому важному наследию, полученному империей нового Рима от старого.

Несмотря на свою краткость, «Стратегикон» Маврикия – самое полное византийское руководство по военному делу. Чтобы описать тренировку и тактику, позволяющую одному победить троих, сам автор пользуется одним словом там, где другим авторам понадобились бы три. Это была, несомненно, самая полезная из всех византийских книг для военачальников за все века, и даже теперь её не назовёшь бесполезной. Под покровом подчас ханжеской христианской церемонности византийцы были подлинными римлянами в своём сугубом практицизме, и это нигде не сказывается так ясно, как в «Стратегиконе», который открывается молитвенным обращением к «Непорочной Владычице нашей Приснодеве Богородице Марии», чтобы сразу же перейти к обсуждению тренировки отдельно взятого воина – верная отправная точка любого серьёзного руководства по военному делу как тогда, так и сейчас.

Военная история часто пишется даже без упоминания о том, как тренировались воины на той или иной стороне. А ведь это пусть и самый рутинный, но решающий фактор в силе любой армии. Не только историки недооценивают существенное значение тренировки в целом, начиная с тщательного курса начальной индивидуальной или базовой подготовки. Если новобранцы не усваивают навыков обращения с оружием и действий в полевой обстановке ещё на уровне базового обучения, прежде чем их отправят по подразделениям, тогда последние не смогут осуществлять тактические действия, вместо чего вынуждены будут восполнять недостаток простейших навыков у каждого новобранца. В большинстве подразделений в большинстве армий именно так и происходит, и, в сущности, потому, что офицеры могут провести своё время гораздо приятнее, нежели следя за индивидуальным обучением новобранцев, для чего часто приходится рано вставать (что уже исключает всякие ночные забавы), тратить долгие часы на утомительно однообразные инструкции, а также много маршировать, бегать и ползать при любой погоде. Так что в большинстве армий мира новобранцы поступают в свои подразделения через пару недель строевой подготовки, сделав для виду десяток-другой выстрелов, да и то в лучшем случае. Результаты этого в бою предсказать нетрудно. Лишь малая часть современных армий тренирует своих солдат серьёзно и потому обладает решающим тактическим превосходством над слабо тренированным большинством человечества, облачённым в военную форму.

Такова и была цель, поставленная в «Стратегиконе», где главным типом бойца предстаёт не пехотинец и не конник, а скорее тот, кто выступает в обоих этих качествах, но прежде всего являющийся лучником. Поэтому ему нужно было тренироваться и в пешей, и в конной стрельбе из мощного лука, в нанесении ударов и уколов копьём с коня (в общей для всего подразделения тренировке в атаке) и в действии мечом в ближнем бою. Старый термин «конная пехота» (“mounted infantry”) здесь не подходит, поскольку в большинстве случаев она была всего лишь пехотой с дешёвыми лошадьми, не способной сражаться верхом и тем более с луком; ещё более старый термин, «драгун», удачнее потому, что лучшие их подразделения снабжались ружьями, обеспечивавшими более точную и более дальнюю стрельбу. Под заголовком «Как нужно упражнять отдельного солдата в ходе тренировок» автор «Стратегикона» замечает:

В пешем строю – в скоростной стрельбе из лука и ромейским [большим и указательным пальцами] и персидским [тремя средними пальцами] способами, то есть в навыке быстро вынимать стрелу [из колчана] и сильно натягивать тетиву; то же самое полезно уметь и всадникам. В самом деле, медленная стрельба бесполезна, даже если окажется, что стрела выпущена точно в цель.

Вполне очевидно, что тактическая эффективность лучников зависит от скорости, точности и убойной силы их стрельбы, но это не взаимозаменяемые качества, потому что враги обычно либо отступают на расстояние, превышающее полезную дальность точной и убойной стрельбы, либо, напротив, постараются атаковать и смять лучников; в обоих случаях именно скорость стрельбы выступает в качестве главной переменной. «[Он также должен упражняться] в скоростной стрельбе из лука на скаку верхом на коне в движении [на галопе] – вперёд, назад, вправо и влево».

Большинство наездников довольны, если им удаётся крепко сидеть на лошади при полном галопе, и далеко не всякий из них решится положиться только на хватку колен, используя обе руки для того, чтобы выпустить стрелу перед собой.

Но ещё труднее, отказавшись от наклона корпуса вперёд, который обычно держат на галопе, повернуться, чтобы прицелиться в сторону, и уж тем более – сделать «парфянский выстрел», повернувшись в седле так, чтобы выстрелить точно назад. Но при наличии изначальных способностей и долгих тренировок даже эти виртуозные приёмы стрельбы из лука можно освоить на подобающем уровне. Эти техники, перенятые византийцами у гуннов, которые начинали тренироваться с раннего детства, до сих пор служат для привлечения зрительского интереса на монгольских праздничных соревнованиях «Эрийн гурван наадам» («Три игры мужей»), где можно подивиться тому, как местные чемпионы точно стреляют из лука на полном галопе «вперёд, назад, вправо и влево», именно так, как предписывается в «Стратегиконе». Согласно Прокопию, этим искусством владели и византийские наездники, которых он видел в действии незадолго до того, как был написан «Стратегикон»:

Они прекрасные наездники и могут без труда на полном скаку натягивать лук и пускать стрелы в обе стороны, как в бегущего от них, так и преследующего их неприятеля [так называемый «парфянский выстрел» назад]. Лук они поднимают до лба, а тетиву натягивают до правого уха, отчего стрела пускается с такой мощью, что всегда поражает того, в кого попадает, и ни щит, ни панцирь не может отвратить ее стремительного удара.

Конная и пешая стрельба из лука исполняла особую роль на каждом этапе битвы, начиная с первых выстрелов из укрытия на дальнее расстояние до скоростной стрельбы в ходе полномасштабного сражения, до преследования отступающих врагов выстрелами прямо вперёд или, напротив, прикрытия собственного тыла за счёт направленных назад выстрелов в наступающего врага.

Оружием византийского конника был, конечно, не простой деревянный лук с тетивой, натягивавшейся до груди, которым пользовались вспомогательные войска римской армии и который то и дело высмеивался у Гомера, несмотря на то, что из лука стрелял и сам Аполлон: «Аргоса вой, стрельцы презренные, нет ли стыда вам?» («Илиада», 4. 242); «Подлый стрелец!» («Илиада», 11. 386); «Тупа стрела ничтожного, слабого мужа!» («Илиада», 11. 390), причём самые презрительные слова Гомер вкладывает в уста героя Диомеда, чью ногу только что пронзила стрела Париса, любовника Елены:

 

Подлый стрелец, лишь кудрями гордящийся, дев соглядатай!

Если 6 противу меня испытал ты оружий открыто,

Лук не помог бы тебе, ни крылатые частые стрелы!

Ты, у меня лишь пяту оцарапавши, столько гордишься;

Мне же ничто! как бы дева ударила или ребенок!

Так тупа стрела ничтожного, слабого мужа!

Иначе мчится моя [метательное копьё]: лишь враждебного тела достигнет,

Острой влетает стрелой, – и пронзенный лежит бездыханен!

 

К шестому веку византийские стрелки были вооружены составным луком с обратным изгибом, самым индивидуальным личным оружием древности. Задолго до написания «Стратегикона», когда византийцы сражались с готами в Италии в середине шестого века, они уже воевали с тактическим упором на конных лучников. В «Стратегиконе» указывается специфика требуемых тренировок:

[Он должен упражняться] в навыке быстро выстрелить из лука верхом на коне в движении [на галопе] одной или двумя стрелами, убрать натянутый лук в налучие, если оно достаточно просторно, или в другое полуналучие, которое для этого предназначено, и выхватить копьё [контарион], которое носится за спиной. Имея натянутый лук в налучии, владеть копьём; быстро забросив его за спину, выхватить лук. Было бы хорошо, если бы всё это стратиоты [воины] упражнялись проделывать верхом на конях.

Составные луки, державшиеся на клее из костей животных и получающие свою мощность прежде всего за счёт высушенных сухожилий, нужно было оберегать от дождя посредством особых налучий, достаточно широких для того, чтобы в них поместился лук, уже натянутый для битвы, а не только со спущенной тетивой. Османские колчаны, водонепроницаемые благодаря отделке кожей, можно увидеть ещё и сегодня в отличие от их византийских аналогов.

Кроме того, «Стратегикон» рекомендует «очень просторные… верхние одеяния из войлока с широкими рукавами… и если, как это случается, пойдёт дождь или воздух станет сырым от влаги, то они, надев эти гунии [накидки] поверх панцирей и луков, смогли бы защитить своё вооружение». Обращает на себя внимание ещё одна примечательная рекомендация: переходить от быстрой стрельбы одной-двумя стрелами к извлечению копья из-за спины, затем возвращать копьё на место и снова вынимать лук.

Вот как должны проводиться плодотворные тренировки в обращении с оружием в любую эпоху. В данном случае после начального этапа овладения оружием как таковым, самим по себе, что происходит посредством стрельбы по мишеням столько раз, сколько понадобится для того, чтобы стрелять точно (сила выстрела – другой вопрос), идёт следующий этап: научиться пользоваться оружием в бою, когда оно уже не одно, когда, кроме него, есть ещё щиты, мечи, копья или дротики. На этом этапе цель состояла в том, чтобы научиться ловко и быстро пользоваться этим снаряжением, то и дело переключаясь на работу разными видами оружия: колющего, рубящего и метательного (включая лук).

Это искусство уже ранее широко практиковалось в римской армии. У нас есть вполне достоверное свидетельство, изложенное в знаменитой надписи, в которой сохранились резкие слова, произнесённые в 128 г. совершавшим поездку императором Адрианом (117–138 гг.) перед бойцами смешанной конно-пехотной VI Коммагенской когорты (Cohors VI Commagenorum, из Коммагены в нынешней юго-восточной Турции). Они только что исполнили упражнение по переключению с одного вида оружия на другой; но, к несчастью для них, это произошло сразу после виртуозного выступления гораздо более элитного, чисто конного подразделения, Первой Паннонской алы (Ala I Pannoniorum):

[Смешанное подразделение] едва ли может угодить даже само по себе, но ещё труднее для него не ударить в грязь лицом после упражнений, исполненных воинами из состава алы. Площадки для выступлений другие; число метателей дротиков другое; чёткие повороты в быстрой последовательности; кантабрийский галоп в тесном ряду [виртуозные достижения, только что продемонстрированные алой]… а стати и качество [ваших] лошадей, тренированность и состояние вооружения отвечает [вашему более низкому] уровню оплаты. Но моего негодования вам удалось избежать благодаря [вашему] рвению… в бойком исполнении своих обязанностей. Кроме того, вы пускали камни из пращей и применяли другое метательное оружие… Отеческая забота [вашего командира] Катуллина… явствует из того, что такие люди, как вы, служите под его начальством…

Для римлян, веривших в уничтожение врага (что было недостаточно мудро и мешало признать преимущества покорения противника), тяжёлая пехота, обученная рубить, колоть и осаждать, была важнейшим видом войск, потому что она лучше могла достичь решающих результатов.

Напротив, на протяжении почти всей своей истории и уж точно во время написания «Стратегикона» византийцы полагали, что нужно сдерживать врагов, а не уничтожать их – возможных завтрашних союзников. Поэтому конница для них была более важным видом войск, ибо сражения с её участием не должны были быть решающими: они могли завершиться быстрым отступлением или осторожным преследованием, вследствие чего обе стороны не понесли бы слишком тяжкого ущерба. И всё же даже в эпоху расцвета конницы нужно было и некоторое количество пехоты – и тяжёлой, и лёгкой. Поэтому в «Стратегиконе» даются советы относительно тренировки обоих видов пехоты, причём отмечается, что этот предмет долго пребывал в пренебрежении.

Под заглавием «Чему нужно обучать одиночных скутатов [тяжеловооружённых пехотинцев]» сказано всего несколько слов:

[Их нужно обучать] единоборству друг против друга с использованием щитов и пало, метанию на расстояние берит [дротиков] и применению марсобарбулов [дротиков со свинцовыми наконечниками].

Есть также советы относительно того, «чему нужно обучать псилов или лучников»:

…Скоростной стрельбе по вертикальному копью как по ромейскому, так и по персидскому способу; скоростной стрельбе со щитом, метанию на расстояние берит и стрельбе из пращей; прыжкам и бегу.

Снаряжение, указанное в «Стратегиконе» для каждого вида пехоты, красноречиво говорит о её характере: это панцири по крайней мере для двух первых шеренг тяжёлой пехоты, чтобы и первая шеренга, и следующая за ней были защищены от вражеских стрел; рубящее оружие (или палицы); шлемы с нащёчниками для всех; железные или деревянные поножи для защиты ног ниже колен, а также щиты, тип которых не уточняется, но больших размеров (кроме того, упоминаются малые щиты, или «мишени»). Исчерпывающее, хотя и не слишком вдохновляющее современное исследование содержит длинный перечень различных видов снаряжения – или, возможно, лишь названий видов снаряжения; и хотя иллюстрации там есть, их связь с названиями не назовёшь бесспорной.

Несомненно следующее: задача тяжеловооруженной пехоты в то время и ещё в течение нескольких веков (а на деле – до внедрения огнестрельного оружия) состояла в том, чтобы захватить позицию и удержать её. От неё не следовало ожидать ни особой подвижности, ни ливня метательных снарядов и стрел, превышающего пределы досягаемости камнемётных пращей, метательных копий и дротиков, в том числе со свинцовыми наконечниками.

Перечень разновидностей длинного оружия начинается в «Стратегиконе» с колющей пики (лат. contus, греч. контос) для конников, хотя они должны быть и у пехотинцев, чтобы сдерживать натиск атакующей конницы. Далее, было много названий для лёгких метательных копий или дротиков различного происхождения и вида: моноконтии, зивинны, миссибилии или классические аконтии; как бы они ни назывались, они были особенно важны для легковооружённых пехотинцев, которые по тем или иным причинам не могли пользоваться луками.

В «Стратегиконе», как и во всех других византийских текстах, лёгкая пехота предстаёт прежде всего как сила, снабжённая метательными снарядами и луками: лёгким пехотинцам полагается иметь колчаны, вмещающие до сорока стрел для составного лука с обратным изгибом, хотя при этом уточняется, что «тех, у кого нет луков, а также малоискусных стрелков» надо снабдить малыми дротиками, [лёгкими] славянскими копьями, дротиками со свинцовыми наконечниками [марсо-барбулы] и пращами.

Был ещё один предмет боевого снаряжения пехотинцев, суть которого понять труднее, отчего его часто толковали неверно: это соленарий – не маленький арбалет с короткими стрелами, как полагали раньше, а скорее «трубки», или (если перевести полное его название, соленариа ксилина мета микрон сагиттон, «деревянные соленарии с маленькими стрелами») деревянные трубки для стрельбы короткими стрелами. Они аналогичны устройствам для дополнительного натяжения, или «удлинителям», до сих пор применяемым иногда современными лучниками.

С его помощью короткие стрелы, способные лететь дальше длинных, вставляются в трубку с выемкой в центре; благодаря этому тетиву можно натянуть полностью, даже если длина стрелы составляет, скажем, 40 сантиметров, а не 140. Эти короткие стрелы, которые сами византийцы называли «мухами» (миэс), служили для того, чтобы их градом осыпать противника, когда он ещё находится вне зоны досягаемости длинных стрел, обладающих, конечно же, куда большей убойной силой, потому что они могли пробить толстые защитные покровы и даже панцирь, а «мухи» – нет.

Главный тип воина в «Стратегиконе» – это, несомненно, конный копейщик-лучник, и вполне естественно, что о его снаряжении говорится подробнее. Видимо, невозможность обучить каждого использованию составного лука с обратным изгибом, а также обычное преобладание лучников-пехотинцев ввели в заблуждение одного выдающегося учёного, полагавшего, что «византийский копейщик/конный лучник – это, скорее всего, что-то вроде мифа».

Автор рекомендует снабжённые капюшоном накидки с нашитой на них чешуйчатой бронёй (lorica squamata), или же пластинчатую броню, или же кольчугу (lorica hamata) длиной до лодыжек – последняя была излюбленным снаряжением воинов в течение ещё примерно восьмисот лет, до широкого распространения мушкетов. Были особые футляры для них, покрытые водостойкой кожей, поскольку доспех был дорогим и мог заржаветь; далее уточняется, что более лёгкие плетёные короба для нательного доспеха также нужно было возить с собой на крупах лошадей позади задних седельных лук, «и если случится так, что накануне дня возвращения, возможно, не окажется поблизости запасных лошадей, перевозящих снаряжение, панцири не остались бы неприкрытыми и не были бы повреждены…».

Упоминаются также шлемы, мечи, стальные нагрудники и налобники для лошадей, но особое внимание уделяется главному оружию: «Луки по силе каждого, но не сверх этого, а лучше – даже более слабые».

Составной лук с обратным изгибом был эффективен, поскольку он накапливал много энергии для выстрела, но он был и весьма тугим, так что вполне уместна была мысль о том, чтобы предпочесть ему такой лук, тетиву которого можно было натянуть быстро и уверенно даже при спуске с неё тридцатой стрелы, а не только первой. Как говорилось выше, упоминаются также налучники для натянутого лука, готового к бою, и запасные тетивы в собственной чересседельной сумке бойца, а не только на складах подразделения, защищённые от влаги колчаны на тридцать-сорок стрел (остальные стрелы хранились на складах подразделения), а также пилки и шила для починки снаряжения в полевых условиях.

Автор упоминает копья для конников, с кожаными ремнями и фламулами [флажками] на навершиях, круглые шейные щитки, нагрудники и шейные щитки, просторные гунии (накидки) и палатки (в действительности круглые кожаные юрты), которые должны быть «аварского образца». Византийские конные лучники, столь отличившиеся при Прокопии за полвека до этого, были созданы по гуннскому образцу, но ко времени написания «Стратегикона» на византийцев уже не раз нападали авары, первые из тюркских конных лучников, пришедшие на Запад, у которых был такой же составной лук с обратным изгибом, что и у гуннов; но по пути авары переняли ещё много всего у обеих самых развитых цивилизаций того времени: у Китая, откуда они вышли, и от Ирана, с культурой которого они встречались, продвигаясь к западу, как только достигли торговых городов Средней Азии.

В отличие от гуннов авары с самого начала могли строить и использовать тщательно разработанные осадные машины, включая, возможно, противовесный требушет с его мощной простотой действия, после которого все прежние камнемётные устройства быстро устарели; возможно, они также ввели на Западе самую знаменитую часть снаряжения, впервые упомянутую в «Стратегиконе»: стремя (скала). Буквально слово «скала» означает «ступенька», но здесь оно относится именно к стремени («при сёдлах должны быть также два железных стремени»), которое было тогда настолько новым, что для него не было даже особого названия – аварское слово, если оно и существовало, осталось неизвестным. Это досадно, потому что аварское название стремени могло бы прояснить вопрос о его происхождении – хотя это всего лишь одно из разногласий, порождённых этим предметом.

Вопреки мифу, распространённому историками, не ездящими верхом (напр.: «Без стремени ударная атака с копьём наперевес была бы попросту невозможна»), стремя не является решающим для того, чтобы позволить всаднику атаковать с копьём наперевес, не будучи сбитым с лошади при столкновении. Если копейщики, жившие в эпоху до введения стремени, падали с лошадей, то это случалось не из-за отсутствия стремян, потому что всадник держится за счёт плотно сжатых бёдер и колен, а не свободно болтающихся стремян. В этом отношении весьма ценно свидетельство нашего современника, занимающегося реконструкцией рыцарских турниров: «Исследование механики битвы на столкновение и развитие соответствующей тактики» доказывает это экспериментально и окончательно.

Кроме того, недавние исследования позволили произвести реконструкцию римского седла; его особая конструкция позволяла опытным наездникам надёжно усидеть на коне даже после удара копьём, а также сидя вполоборота, чтобы действовать мечом. Оно состояло из прочной деревянной рамы, покрытой кожей, и на каждом из четырёх углов было снабжено рукояткой, чтобы всадник мог удержаться в седле, действуя во всех четырёх направлениях. Реконструкторы опробовали эту модель, доказав, что она была вполне функциональна и без стремян. У нас нет доказательств тому, что византийская конница пользовалась теми же сёдлами, но кажется маловероятным, что столь удачная конструкция была забыта.

И у римлян, и у их врагов, то есть прежде всего у сарматов с их конницей в характерной чешуйчатой броне, а также у пришедших им на смену великих иранских держав, то есть у Аршакидской Парфии и Сасанидской Персии, была тяжёлая кавалерия, особо обученная для атаки. Несомненно, у них была тяжёлая панцирная конница задолго до появления стремени; всадники были облачены в доспехи из толстой вываренной кожи, в кольчуги, в пластинчатые или даже в цельные панцири, чем объясняется их поверхностное сходство со средневековыми рыцарями – или, скорее, с изображениями бойцов на турнирах эпохи Возрождения, представлявших средневековых рыцарей, поскольку последние редко облачались в полный панцирь. Между прочим, оружие для атаки, которым пользовались римляне, сарматы, парфяне и персы (а также все другие, кому приходилось атаковать своих врагов в настоящей битве), было ручным копьём, или пикой (контос), какими были вооружены отряды копейщиков в европейской коннице восемнадцатого-девятнадцатого веков, а не тяжёлым ударным копьём турниров позднего Средневековья, которое воспроизводят реконструкторы и кинорежиссёры.

Впервые встретив конных персов, знойным месопотамским летом закованных в панцири, римляне дали им насмешливое прозвище: клибанарии (clibanarii), от греческого слова «клибанос» – печь или форма для выпечки хлеба. И всё же римляне стали подражать этой самой тяжёлой форме панцирной конницы, хотя она была дорогостоящей и быстро утомлялась (особенно в жару), по одной простой и разумной причине: на подходящей местности она могла добиться «эскалационного превосходства» благодаря кратким, но мощным атакам. В «Перечне должностей» (“Notitia dignitatum”), восходящем к пятому веку, упоминаются десять подразделений, включая такие, названия которых выдают их восточное происхождение: «Первые парфянские всадники-клибанарии» (Equites primi clibanarii Parthi), в память об Аршакидской Парфии; «Вторые парфянские всадники-клибанарии» (Equites secundi clibanarii Parthi) и «Четвёртые парфянские всадники-клибанарии» (Equites quarti clibanarii Parthi), для второго и четвёртого подразделений; «Персидские всадники-клибанарии» (Equites Persae clibanarii); «Клин вторых пальмирских всадников-клибанариев» (Cuneus equitum secundorum clibanariorum Palmirenorum). Другие подразделения назывались просто по их специализации: «Всадники-клибанарии» (Equites clibanarii), «Отборные всадники-клибанарии» (Equites promoti clibanarii) и «Всадники-клибанарии с луками» (Equites sagittarii clibanarii).

Конечно, как отмечалось, «Перечень должностей» (“Notitia dignitatum”) не мог быть точным списком боевого распорядка – в разные моменты времени в него, возможно, включались уже упразднённые подразделения, всё ещё входившие в устаревшие ведомости выдачи жалованья (что было выгодно казначеям), тогда как новые, ещё не зарегистрированные в столице, туда не вошли. Кроме того, воинские подразделения стремятся сохранять традиционные названия, даже когда их настоящий характер полностью меняется: так, в бронекавалерийских полках современной армии США нет лошадей, и наоборот – в пехотных дивизиях много танков. Так что нельзя сказать, какова была подлинная природа перечисленных подразделений клибанариев, когда составлялась эта часть «Перечня», но едва ли их назвали бы так, если бы они изначально не носили отличавшие их панцири.

Была и другая категория тяжёлой конницы, вошедшая в «Перечень», которой суждено было просуществовать гораздо дольше: катафрактарии (катафракты, от греч. катафрассо, «покрывать»). Они тоже были надёжно защищены для того, чтобы вступать в ближний бой, и тоже были обучены атаковать с пикой, но изначально у них всё же не было таких тяжёлых панцирей, как у клибанариев. Вместо более тяжёлых сплошных или пластинчатых панцирей у них были чешуйчатые панцири, нашитые на основу, или кольчуги, как упоминается в «Стратегиконе», или нательные панцири из вываренной кожи либо из толстой и плотной ткани – если выпрясть её туго, то можно сшить и связать её во множество слоёв, чтобы она превратилась в некую предшественницу нынешнего кевлара.

В «Перечень должностей» входят девять подразделений, включая одно, появившееся, возможно, в третьем веке, «Первая Юпитерова ала катафрактариев» (Ala prima Iovia catafractariorum) из Фиваиды в южном Египте, тогда как другие перечислены просто как «всадники» (equites), конные подразделения или эскадроны, как мы выразились бы сегодня, если не считать «Клина всадников-катафрактариев» (Cuneus equitum catafractariorum) и одного подразделения, названного по его командиру, «Префекту всадников-катафрактариев Морбиону» (Praefectus equitum catafractariorum, Morbio), в Британии. Похоже, что здесь, как это обычно бывает с воинскими формированиями за долгое время, различие между двумя видами бронекавалерии стёрлось, хотя их старинные названия сохранились.

Представляется вполне очевидным, что историческое значение появления стремени было сильно преувеличено, прежде всего Линном Уайтом (White) Младшим, попытавшимся утвердить всё объяснение социальных перемен на столь узкой опоре (если здесь позволительна такая шутка). Но, безусловно, верно, что стремя повысило относительное боевое значение всех видов конницы, как и сейчас оно облегчает все виды верховой езды. Люди, облачённые в доспехи, которым нелегко было запрыгнуть на коня, как предписывала римская тренировка, могли сесть на них, вступив одной ногой в стремя. В бою стремена повышали боковую устойчивость при действии мечом и палицей и при метании копья.

Но важнее всего то, что стремена позволяли конным лучникам, обладающим достаточным уровнем мастерства, на рыси, на лёгком галопе и даже на карьере держаться прямо и при стрельбе из лука метить поверх своих скачущих лошадей, что существенно увеличивало возможности прицеливания.

В «Стратегиконе» не упоминаются клибанарии, облачённые в пластинчатые доспехи, тогда как катафрактарии превратились в первостепенных по значению копейщиков-лучников в чешуйчатых панцирях или кольчугах – хотя в «Перечне должностей» нет упоминания «катафрактариев-лучников» (catafractarii sagittarii), которые должны были выступать их прямыми предшественниками.

Наряду с лёгкой пехотой, вооружённой луками и метательными снарядами, а также с тяжёлой пехотой, предназначенной для того чтобы захватить позицию и удержать её, в «Стратегиконе» упоминаются ещё три категории бойцов.

Первые из них – букелларии/вукелларии (bucellarii), «состоящие на сухом пайке»; их название произведено от слова «сухари»: они выдавались морякам и бойцам во время кампании. Изначально букеллариев набирали и им платили в частном порядке боевые командиры, державшие их в качестве личной гвардии и отряда для атаки, но они, несомненно, превратились со временем в элитные войска, которым платило государство, ибо мы обнаруживаем, что их внешнему виду уделяется серьёзное внимание:

Букеллариям нелишне позаботиться о железных наручах, небольших султанах на хвостовом и нагрудном ремнях конской сбруи, небольших фламулах поверх панцирей по плечам. Ведь чем более внушительно выглядит стратиот [воин] в полном вооружении, тем более увеличивается его боеготовность и усиливается страх врагов перед ним.

Конечно, это было бы столь же верно и по отношению к другим категориям воинов, однако о статусе букеллариев красноречиво говорит тот факт, что они упомянуты именно по этому поводу. Между прочим, вскоре после этого букелларии превратились в территориальные войсковые корпуса, которым, в свою очередь, были приданы определённые округа, или фемы, чтобы и управлять ими, и защищать их, когда этот срочный ответ на поражение и отступление стал административной системой в конце седьмого века. Фему Вукеллариев должным образом упоминает в X веке Константин Багрянородный в своём обзоре, известном под заглавием «О фемах» (“De thematibus”).

Вторую категорию воинов, упоминаемых либо под своим названием, либо просто как «иноземцы», составляли федераты (от латинского слова «договор», foedus), т. е. войска, поставляемые империи как полные отряды под началом собственных командиров племенами, слишком бедными или, напротив, слишком сильными для того чтобы платить налоги. Впоследствии федератами могли называть просто отряды, служащие по контракту. В отличие от нынешних наёмников, поставляемых страховыми контрагентами, которые стоят порой гораздо дороже даже хорошо оплачиваемых солдат, отряды федератов были гораздо дешевле, чем соответствующее число легионных солдат, потому что граждане – бойцы легионов получали хорошее жалованье, прочно построенные казармы, тщательное медицинское обслуживание и существенную пенсию по выходе в отставку.

Почти половина армии эпохи принципата была дешевле, поскольку состояла она из низкооплачиваемых бойцов вспомогательных войск, не являвшихся римскими гражданами и служивших под началом римских офицеров, – из них набиралась почти вся конница тогдашней армии, центром которой всё ещё служила пехота; но поскольку у федератов не было высокооплачиваемых римских офицеров, они обходились ещё дешевле. Несомненно, это стало причиной того, почему они в той или иной форме продолжали служить в византийских войсках до самого конца, чаще всего в виде лёгких «расходных» отрядов, как обстояло дело с «вооружёнными дротиками, будь они русами или каким-нибудь иным народом», о которых говорится в обсуждаемом ниже трактате «Военные предписания» (“Praecepta militaria”), написанном в десятом веке.

Иногда они отличались мастерством и отвагой, как оногуры («гунны»), сражавшиеся за Велисария в Италии; реже их бранили за поражения или даже обвиняли в прямой измене на поле боя, особенно если враги были их соплеменниками. Предположительно именно такой была одна из причин стратегически важного поражения, которое Роман IV Диоген потерпел в битве при Манцикерте в пятницу 26 августа 1071 г.: некоторые из его наёмников были такими же тюрками-огузами, как и его враги сельджуки, и они, как сообщается, перешли на сторону врага. В «Стратегиконе» рекомендуется особая мера предосторожности на сей счёт под заглавием «О соплеменниках врагов»:

Вражеских соплеменников следует задолго до сражения отделять от войска и отправлять в другие места, чтобы во время столкновения они не предались врагам.

Наконец, в «Стратегиконе» упоминается нечто вроде гражданского ополчения – или по крайней мере говорится об общей готовности граждан выступать в таком качестве:

Все новобранцы-ромеи, исключая иноплеменников, в возрасте до сорока лет, умеющие стрелять из лука либо так, как это предписано выше, либо в достаточной мере, обязаны принести с собой токсофаретру [налучие, лук и колчан на 30–40 стрел]; им следует также приобрести два копья, чтобы, если, как это случается, одно не попало в цель, использовалось бы другое. Менее опытные солдаты должны пользоваться более слабыми луками; если же они не умеют стрелять, они должны постараться со временем обучиться, поскольку это необходимо.

Если вспомнить о том, сколько было глубоких вторжений на имперскую территорию вплоть до самого Константинополя, то можно понять, почему автор «Стратегикона» был за всеобщую воинскую подготовку, чтобы все способные держать оружие могли оказать помощь в защите своей местности, дополняя профессиональные войска империи. Точно такая же рекомендация давалась впоследствии и в более поздних военных руководствах. Например, мы знаем о том, как героически проявили себя жители Эдессы (ныне Шанлыурфа или Урфа в Турции) в сражении с персами-сасанидами в 544 г.: «Взрослые мужчины вместе с солдатами мужественно отражали врагов, и многие из крестьян (агрикон полли) проявили в борьбе с варварами удивительную храбрость».

Но римские и византийские законы запрещали частное использование оружия, тогда как организованное ополчение редко получало санкцию на своё существование от византийских властей.

Это неудивительно. Их потенциальный и эпизодический вклад в случае вражеских вторжений, проникавших в их область империи, перевешивался их актуальной и постоянной угрозой местным имперским властям, а в целом – стабильности империи. А ею управляли не по произволу: её правление регулировалось законами, но оно не было и консенсуальным. Политическая предпосылка существования ополчения заключается в том, что граждане-солдаты непременно должны верно служить правительству, ибо оно представляет их как граждан-избирате-лей или же скоро будет представлять по завершении новых выборов.

Конечно, это было неприменимо по отношению к императорскому самодержавию, даже к самому милосердному – а ни один император не был милосерднее Траяна (98—117 гг.). По крайней мере так утверждал восхищавшийся им Плиний Цецилий Секунд, или Плиний Младший, которого Траян назначил императорским наместником (legatus propraetore consulari potestate) значительной провинции Понт-Вифиния в северо-западной Анатолии. В письме Траяну Плиний сообщил:

…в Никомедии [ныне Измит в Турции] огромный пожар уничтожил много частных домов и два общественных здания… Пожар широко разлился, во-первых, вследствие бурного ветра, а затем и по людской бездеятельности: зрители стояли, неподвижно и лениво смотря на такое бедствие. <…> Ты же, владыка, посмотри, не основать ли коллегию пожарных, человек только в полтораста. Я буду следить, чтобы в нее принимали только ремесленников… держать под надзором такое малое число людей будет нетрудно.

Как подобает опытному имперскому чиновнику, Плиний проявил должную осторожность, хотя 150 человек едва ли представляли угрозу империи. Но для Траяна Плиний оказался недостаточно осторожен:

Тебе пришло в голову, что можно по примеру многих городов основать коллегию пожарников у никомедийцев. Вспомним, однако, что этой провинции и особенно ее городам не давали покоя именно союзы подобного рода. Какое бы имя и по каким бы основаниям мы ни давали тем, кто будет вовлечен в такой союз, он в скором времени превратится в гетерию [политическое общество]. Лучше поэтому приготовить всё, что может потушить огонь, и уговорить домовладельцев пользоваться таким оборудованием у себя…

В остальном автор «Стратегикона» последовательно реалистичен в своих рекомендациях относительно индивидуальной тренировки, как и в рекомендуемых им тактических и оперативных методах, как мы увидим в дальнейшем.