Или же западная цивилизация, ступая по земле, уже стерла с ее лица все следы этого древнего учения?
Было бы очень горько, если бы душа народа могла умереть так скоро. Только бедная душа так легко поддалась бы внешнему влиянию. Совокупность психологических черт, составляющих национальный характер, так же устойчива, как и «специфические признаки вида: плавник рыбы, клюв птицы, зуб плотоядного». В своей последней книге, полной поспешных заключений и блестящих обобщений, Лебон пишет: «Открытия, обязанные уму, составляют общее достояние человечества; преимущества или недостатки характера составляют исключительное достояние каждого народа. Это неизменный утес, в который волна должна бить изо дня в день в течение веков, чтобы обточить только его контуры».
Над этими сильными словами стоило бы поразмыслить, если бы качества и недостатки характера, присущие только лишь какому-то отдельному народу, существовали в действительности. Обобщающие теории такого рода появились задолго до того, как Лебон взялся за свою книгу и давно уже были опровергнуты Теодором Вайцем и Хью Мюрреем. Рассматривая добродетели, внушаемые бусидо, мы привлекали для сравнения и иллюстрации европейские источники и не увидели ни одной черты, которая была бы исключительным достоянием бусидо. Верно, что всякая совокупность нравственных качеств уникальна. Именно такую совокупность Эмерсон именует «составным результатом, в который в качестве ингредиентов входят все самые влиятельные силы». Но, вместо того чтобы признавать ее исключительной чертой народа или страны, как это делает Лебон, философ из Конкорда называет ее «элементом, объединяющим самых сильных личностей каждой страны, внушающим им понимание и симпатию друг к другу; признаком настолько четким, что его нехватка ощущается сразу, как отсутствие масонского знака».
Характер, внушенный учением бусидо нашему народу в целом и самурайскому сословию в частности, нельзя назвать «неизменным специфическим признаком вида», но все же нет сомнений в том, что он и сейчас сохраняет жизненную силу. Будь бусидо одной лишь физической силой, его движение, набиравшее скорость в течение семи столетий, все равно нельзя было бы резко остановить. Будь оно лишь наследственной чертой, его влияние и тогда распространилось бы невероятно широко. Только представьте себе, по расчетам французского экономиста Шейссона, принимая в расчет то, что за сто лет сменяется три поколения, «в жилах каждого из нас течет кровь не менее двадцати миллионов человек, живших в 1000 году от Рождества Христова». В жилах обычного земледельца, «согбенного под бременем столетий» над своей пашней, течет древняя кровь, и потому он такой же брат нам, как и «своему быку».
Как бессознательная и непреодолимая сила, бусидо двигало и движет всем нашим народом и отдельными людьми. Когда Ёсида Сёин, один из самых блестящих творцов современной Японии, написал накануне своей казни эти строки, он сделал честное признание от имени народа:
Я сознавал, что ждет в конце пути
Смерть, но дух Ямато
Влек меня вперед, невзгодам вопреки.
Неписаные принципы бусидо до сих пор являются движущей силой нашей страны, духом, придающим ей жизнь.
Рэнсом говорит, что «сегодня бок о бок существуют три Японии: старая, еще не отжившая свой век; новая, едва родившаяся духовно; и переходная, испытывающая сейчас муки становления». Во многом, особенно в том, что касается конкретных «осязаемых» институтов, это утверждение верно, однако применительно к фундаментальным этическим понятиям оно требует некоторого уточнения, поскольку бусидо, будучи творцом и творением старой Японии, служит руководящим принципом при переходе в новую эпоху и станет ее образующей силой.
Великие государственные деятели, стоявшие у руля корабля нашей страны, выстоявшего во время урагана реставрации и преодолевшего водоворот национального возрождения, не знали иного этического учения, кроме кодекса бусидо. В последнее время некоторые писатели, такие как Спир в своих лекциях «Христианские миссии и политика в Азии» и Деннис в книге «Христианские миссии и общественный прогресс», попытались доказать, что значительный вклад в создание новой Японии внесли христианские миссионеры. Я охотно признал бы действительные заслуги, но они едва ли принадлежат нашим добрым миссионерам. Им по роду деятельности надлежало бы следовать заповеди Писания о гордыне, а не претендовать на то, чего они не могут доказать. Сам я склонен считать, что христианские миссионеры делают для Японии много хорошего в сфере образования и особенно нравственного просвещения; однако работа Духа, непостижимая, но оттого не менее истинная, все еще скрыта завесой божественной тайны. Все, что делают миссионеры, оказывает лишь косвенное влияние. Нет, христианские миссии еще очень слабо повлияли на характер новой Японии. Нет, и в счастье, и в горе нами двигало бусидо, и только оно. Откройте биографии таких творцов современной Японии, как Сакума, Сайго, Окубо, Кидо, не говоря уже о воспоминаниях живых еще людей: Ито, Окумы, Итагаки и прочих, – и вы убедитесь, что они мыслили и творили именно под влиянием самурайского учения. Когда Генри Норман, пронаблюдав за жизнью на Дальнем Востоке и изучив ее, сделал вывод, что единственное отличие государственного строя Японии от других восточных стран, где правят деспоты, заключается в том, что «ее народ руководствуется самым строгим, возвышенным и выверенным кодексом чести из всех известных», он прикоснулся к той силе, которая сделала новую Японию такой, какова она сейчас, и сделает ее такой, какой ей суждено стать.
Происходящие в Японии значительные перемены – факт очевидный для всего мира. Естественно, что трансформации такого масштаба происходят по множеству различных мотивов, но главным из них я без колебаний назову бусидо. Когда мы открыли страну для иностранной торговли, когда мы ввели последние достижения техники во все сферы нашей жизни, когда мы начали изучать западную политику и науку, мы делали это не ради преумножения нашего благосостояния или технического развития общества, и тем более не ради того, чтобы слепо копировать западные обычаи.
Знаток и очевидец традиций народов Востока Таунсенд, писал: «Нам каждый день говорят о том, как Европа повлияла на Японию, но забывают, что все перемены Япония осуществила сама, что не европейцы учили Японию, а она сама решила учиться европейским методам организации государства и армии, потому что их эффективность доказана. Она импортировала европейскую техническую науку, как Турция за несколько лет до того импортировала европейскую артиллерию. Это нельзя назвать влиянием, если только не считать, что Англия находится под влиянием Китая, покупая у него чай. Где тот европейский апостол, – спрашивает автор, – философ, политик или агитатор, который реформировал Японию?»
Таунсенд понял, что источник силы, преобразовавшей Японию, целиком находился внутри ее; если бы он проявил интерес к нашей психологии, то с присущей ему проницательностью легко убедился бы, что этот источник не что иное, как бусидо. Чувство собственного достоинства, не терпящее презрения – вот сильнейший из стимулов перемен. Финансовые и промышленные соображения стали двигать нами позднее, уже в процессе реформ.
Наследие бусидо по-прежнему так ощутимо, будто «начертано ясно на скрижалях, чтобы читающий легко мог прочитать». Мимолетного взгляда на жизнь японцев достаточно, чтобы в этом убедиться. Прочтите Хирна, самого красноречивого и верного толкователя японской мысли, и вы увидите, что мыслью этой движет бусидо. Неизменная вежливость нашего народа, доставшаяся нам в наследство от самураев, известна так хорошо, что напоминать о ней нет нужды. «Япошки» доказали свою выдержку, стойкость и храбрость во время Японо-китайской войны. Прочитать об этом можно у Истлейка и Ямады в «Героической Японии» или у Дойси в «Новом Дальнем Востоке». «Есть ли народ более преданный и патриотичный?» – спрашивают многие, и за свой гордый ответ «Нет!» мы должны быть благодарны кодексу бусидо.
С другой стороны, необходимо признать, что бусидо в большой мере несет ответственность и за недостатки нашего характера. Несмотря на то что некоторые наши молодые ученые уже завоевали международное признание в научных кругах, мы еще ничего не достигли в философии, что можно объяснить тем, что воспитание в духе бусидо не уделяло внимания метафизическим учениям. Из-за ревностного отношения к своей чести мы часто бываем чрезмерно обидчивы и раздражительны, и если мы и вправду так заносчивы, как говорят о нас иностранцы, то это тоже патологическое следствие обостренного чувства чести.
Если вы бывали в Японии, вам наверняка приходилось видеть молодых людей с растрепанными волосами, в рваной одежде, с длинным посохом или книгой в руке, которые бредут по улице с видом полного безразличия ко всему на свете. Это сёсэй (студент), которому земля мала, а небеса недостаточно высоки. У него есть свои теории о жизни и вселенной. Он живет в воздушном замке и питается святым духом премудрости. В его глазах горит костер амбиций; ум его жаждет знания. Нужда для него – не более чем стимул, подгоняющий его вперед; а мирские блага – кандалы, стесняющие душу. Он образец верности и патриотизма, самопровозглашенный хранитель чести нашего народа. Со всеми своими достоинствами и недостатками он – последний осколок бусидо.
Как бы глубоко ни укоренилось бусидо и каким бы мощным ни было его влияние, оно, как я уже говорил, оставалось влиянием бессознательным и неявным. Сердце народа, само не зная почему, отзывается на все обращения к тому, что унаследовало, поэтому одна и та же этическая идея воздействует на него с совершенно разной силой в зависимости от того, выражена ли она в заимствованном из другого языка термине или в древних словах бусидо.
Христианин-отступник, оставшийся глух ко всем увещеваниям пастора, сошел с порочного пути, услышав воззвание к верности, в которой он когда-то поклялся своему Господу. Слово «верность» пробудило в нем все благородные чувства, которым он позволил охладеть. Студенты, устроившие забастовку в колледже из-за недовольства одним из преподавателей, разошлись после того, как ректор задал им два простых вопроса: «Ваш преподаватель человек достойный? Если так, то вы должны уважать его и продолжать посещать его уроки. Он слаб? Если так, то недостойно мужчины толкать споткнувшегося». Некомпетентность преподавателя, послужившая поводом для забастовки, показалась студентам пустяком в сравнении с нравственной проблемой. Обратившись к чувствам, вскормленным бусидо, можно подтолкнуть человека к кардинальному нравственному обновлению.
Одна из причин малой успешности миссионерства в Японии в том, что большинство миссионеров ничего не знают о нашей истории. «Какое нам дело до языческих летописей?» – говорят они, демонстрируя тем самым, что их религия якобы чужда тому образу мыслей, которого мы, как и наши отцы и деды, придерживались в течение многих веков. Разве можно принижать историю целой страны? Ведь путь любого народа, даже первобытного племени африканских дикарей, не знающего письменности – это страница общей истории человечества, написанной десницей самого Господа. Даже история ушедших в прошлое народов стала неким палимпсестом, который расшифрует лишь проницательное око. Философскому и верующему уму сами народы представляются знаками божественной каллиграфии, четко прочерченными черным по белому, или же по коже их, и если это сравнение уместно, то желтая раса предстанет драгоценной страницей с золотыми иероглифами! Не принимая во внимание путь, пройденный народом, миссионеры заявляют, что христианство – новая религия, тогда как, по-моему, это «старая, старая история», которая легко найдет место в сердцах людей независимо от их расы и национальности, если изложить ее понятными словами, то есть словами, взятыми из словаря, возникшего в процессе нравственного становления народа. Христианство в его американском или английском изводе – скорее отягощенное англосаксонскими причудами и прихотями, нежели явленное в первозданной красоте и чистоте учение его Основателя, – побег слишком слабый, чтобы его можно было привить к мощному стволу бусидо. Должен ли проповедник новой веры вырвать с корнем все растение, чтобы посеять семена Евангелия в опустошенную почву? Этот подвиг в принципе возможен – например, на Гавайях, где, как известно, воинствующая церковь добилась успеха в разграблении и уничтожении туземного народа, но совершенно немыслим в Японии – такого насаждения Царства Божия на земле никогда не принял бы и сам Иисус.
Мы должны внимательнее вслушиваться в слова благочестивого человека, верного христианина и умнейшего ученого Бенджамина Джоу-этта: «Люди поделили мир на языческий и христианский, не подумав, сколько добра могло таиться в первом и сколько зла могло смешаться со вторым. Они сравнили лучшее, что имели сами, с худшим, что имелось у соседей, христианский идеал с пороками Греции и Востока. Не стремясь к беспристрастности, они довольствовались накоплением всего, чем можно было бы восхвалить себя и осудить другие религии».
Но какие бы ошибки ни допускали отдельные люди, нет сомнений в том, что фундаментальный принцип исповедуемой ими религии – это сила, с которой мы должны считаться, размышляя о будущем бусидо, дни которого, как кажется, уже сочтены.
Его будущее предрекают зловещие знамения, витающие в воздухе. Более того, грозные силы уже стремятся погубить его.