Глава 24

На следующее утро солнце встало как обычно – огромное, яркое и непозволительно сильное, но Холли казалось, что она видит все вокруг другими глазами. Она встала рано, выскользнула из-под одеяла, оставив Руперта на подушках, помятого, но счастливого. Они поужинали на пляже в Лаганасе накануне вечером, в своей обычной одежде после дневных дел, вечерний теплый бриз обдувал их просоленные волосы и открытые шеи.

Она стояла спиной к дому, вглядываясь в даль моря, и думала о своей матери. Дженни Райт оставалась темным пятном в ее памяти в течение многих лет, а этим утром она снова приобрела цвет и наполнилась жизнью, отказываясь и дальше оставаться в мрачных закоулках памяти Холли. Теперь, когда она побывала в стольких местах, которые любила мама, любовалась теми же завораживающими видами, что и она, ела за теми же столами и погружала свои ноги в песок на тех же пляжах, где Дженни когда-то была так счастлива, ей казалось, что она лучше понимает маму. Но все же оставалась огромная дыра, ущелье внутри нее, где гнили воспоминания последних лет. Что случилось, почему красивая, яркая женщина превратилась в бесполезное больное существо?

Мне надо было отдать тебя кому-нибудь.

Даже понимая, что зависимость матери была болезнью, она не могла перестать вспоминать эти слова, которые обжигали каждый раз, как удар плети. Все эти годы она вздрагивала, вспоминая их. Сейчас у нее появился реальный шанс оставить прошлое за спиной, начав новую жизнь с Рупертом, но она стояла здесь, глядя вдаль, одна, убежав от него.

Она услышала, как открылась дверь Эйдана. Слишком поздно, чтобы уйти в дом, поэтому она решила остаться на месте, упрямо не поворачивая головы. Филан, судя по всему, вышедший на утреннюю пробежку, почувствовал, что даже ему здесь не рады, поэтому нерешительно остановился неподалеку. В воздухе повисла тишина, которую можно было буквально потрогать, и Холли знала, что Эйдан стоит у двери. Она чувствовала его прожигающий взгляд, но не шевелилась.

Наконец, когда солнце поднялось выше, а вода засверкала, как смятая мишура, Холли услышала звук мягко закрывшейся двери.

– Поверить не могу, что уже сегодня лечу домой. – Руперт смотрел на нее, голубые глаза еще не до конца проснулись, на щеке красовался комариный укус. Она смогла вернуться под одеяло и лечь рядом с ним так, что он не заметил ее ухода, и теперь протянула руку и погладила его волосы.

– Я знаю. Мне тоже жаль, что ты не можешь остаться, – искренне ответила она. – Но я сама вернусь уже через несколько дней. Мне нужно встретиться с риелтором, который приедет попозже.

– Ты уверена, что хочешь его продавать? – Руперт впервые заговорил об этом с того дня, когда пришло письмо.

– Да, – кивнула она. – Здесь красиво, но я хочу оставить прошлое в прошлом, как ты сказал. И в любом случае мне нужны деньги, чтобы запустить свой бизнес, так?

– Ты невероятная, ты знаешь об этом? – Он хотел поцеловать ее, но Холли почувствовала приступ вины вместо знакомого желания.

– На самом деле нет, – сказала она, но он заставил ее замолчать поцелуем.

Секс с Рупертом, как она поняла уже позже, очень походил на поедание пончика с кремом – в процессе это очень вкусно, но не дает тебе долгосрочного удовольствия. Однако, размышляла она, возможность делать что-то очень приятное в любое время нельзя назвать плохой вещью. На самом деле, после напора Эйдана близость с Рупертом больше всего походила на то, как ты надеваешь самую удобную одежду. Она знала, как себя вести и как сделать его счастливым, и, глядя, как он убегает в душ, поняла, что не видит причин, почему так нельзя жить до конца жизни.

В итоге Руперт поехал в аэропорт на заднем сиденье мопеда Холли со спортивной сумкой, перекинутой через спину. Забежав к Костасу, чтобы купить еды в дорогу, Холли столкнулась с Энни за кассой и пообещала прийти на стаканчик вина вечером. Ей было неудобно, что она игнорирует свою новую подругу, но не хотелось знакомить ее с Рупертом. Энни знала, что она несколько дней разъезжала с Эйданом по острову. И даже если она не в курсе того, что случилось потом, Холли совсем не радовала мысль обсуждать этот вопрос в компании Энни и Руперта.

– Обещай, что позвонишь мне позже, – сказал Руперт, очень крепко обнимая ее, пока они ждали открытия окошка регистрации.

– Обещаю.

– Поверить не могу, что я здесь пробыл всего несколько дней, и столько всего произошло, – добавил он.

Он выглядел таким расслабленным и счастливым в расстегнутой белой рубашке, волосы непривычно свободно лежали без средств для укладки. На щеках показался первый загар. Холли снова обняла его, но в душе полностью согласилась с его словами. Слава богу, что он даже не представлял, насколько близок к истине.

Руперт взял свой посадочный талон и снова повторил, как будет по ней скучать, что позвонит, как только приземлится в Лондоне, и что не может дождаться, когда она переедет к нему. Это выглядело словно сцена из дешевой мелодрамы, но Холли не ощущала ничего даже приближенного к той радости, которой лучился он. Огромная темная тайна измены сидела на ее плечах, как огромный осьминог – липкий, цепкий и опасный.

Обратно Холли ехала медленно, наслаждаясь открывающимися по дороге видами. ей не верилось, что всего через несколько дней она вернется в Лондон и на смену этим сочным синим и зеленым краскам придут одни только серые, а аромат сосен и лимонов, щекочущих нос, заменят выхлопы бензина и застарелый пот пассажиров.

Риелтор должен был прийти около четырех часов, чтобы оценить дом, а это означало, что ей нужно привести его в достойное состояние. Перед отъездом она сложила все постельное белье в стиральную машинку, поэтому первым делом направилась к ней.

– Что за?…

Холли в ужасе ахнула, когда достала когда-то белые простыни и покрывала. С них текла вода и – она принюхалась – грязь. Слава господу, это была всего лишь грязь. Наверное, что-то попало в машинку. Она не проверяла ее, но с чего бы ей это делать?

– Твою мать! – выругалась она, выкладывая белье на пол в кухне и включив машинку на быстрый режим, чтобы очистить барабан. Похоже, она не успеет выстирать белье, чтобы закрыть наверху старые матрасы с застарелыми пятнами.

Разгневанная Холли поднялась с колен и стукнулась затылком о дверцу буфета и снова выругалась, теперь уже от боли. Какого черта она открыта? Дверь скрипнула, заслужив щедрый удар от Холли. Но чувство удовлетворения радовало ее недолго, потому что через секунду дверь слетела с петель и упала на пол рядом с ее ногами.

Что за чертовщина? Дом собрался воевать с ней?

Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и успокоиться. Что ей говорила психолог Джой про негатив? Он притягивает негатив. Позволишь сломанной дверце вывести себя из равновесия, и очень вероятно, что ударишь ногу. Или что-нибудь еще.

Пока она стояла, изо всех сил пытаясь утихомирить свой гнев, пропищал ее телефон.

«Когда ты вернешься? – говорилось в сообщении. – Без тебя здесь вообще трубаL». Элиана определенно скучала по ней. Только сейчас – вместе с приступом чувства вины – Холли поняла, что даже ни разу не написала Элиане с тех пор, как приехала сюда. У нее припадок случится, когда узнает, что Холли переезжает к Руперту.

«Я тоже соскучилась, – ответила она и добавила: Мне тебе надо СТОЛЬКО рассказать. Увидимся!» Если она на самом деле собирается начинать новую жизнь с Рупертом, ей стоит позаботиться и о подругах. У Элианы, наверное, больше всего шансов стать лучшей подругой. И, наверное, стоит позвать Пенелопу и Клемми на шопинг как-нибудь в обед. Эта мысль заставила ее закатить глаза от раздражения.

Телефон снова запищал. В этот раз это было «дразнишь» от Элианы с пятьюдесятью восклицательными знаками. Холли похихикала и отправилась наверх. Там, уже не очень удивляясь, она обнаружила, что две картины, висевшие на стене, упали, образовав на полу кучи пыли и штукатурки.

– Прекрасно. Спасибо, – сказала она, возвращаясь вниз, чтобы принести щетку и совок. Она только успела убрать моющие средства под раковину, как услышала стук в дверь.

– Иду! – крикнула она, задержавшись, чтобы постелить скатерть и снять резинку с волос. Схватившись за ручку, она распахнула дверь и попыталась сделать вежливое выражение лица. Это был не риелтор.

Эйдан выглядел ужасно. Волосы торчали в разные стороны, он осунулся и выглядел измученным. Нижняя половина лица покрылась щетиной из рыжих и седых волос, а на футболке засохла грязь.

– Ты выглядишь ужасно, – обронила она, не успев подумать.

Он улыбнулся, но глаза остались серьезными.

– Можно мне войти?

Он выглядел взвинченным.

– Я кое-кого жду, – ответила она.

– О. – Он поднял бровь, что раздражало ее еще сильнее.

Как он вообще посмел лезть в ее дела после того, что случилось в последние несколько дней? Он соблазнил ее, а затем выплюнул, ткнув Клару ей в лицо, без единого слова объяснения. Она чувствовала, как ее руки трясутся и сами собой сжимаются в кулаки.

– Мне надо оценить дом. – Она посмотрела в пол. – Я хочу его продать.

– Ты знаешь, что Сандра бы этого не хотела, – сказал Эйдан сухо. Она чувствовала его взгляд, но не хотела поднимать глаза.

– Сэнди уже не принимает решений, – сказала она, специально делая тон холодным и резким. – Она оставила мне этот дом, так что теперь я решаю, что мне с ним делать.

– Что с тобой случилось? – Эйдан взял ее за руку, но она быстро вырвала ее.

– Вернулась на грешную землю, – вздохнула она. – Я поняла, что жила в мечте, и все, что мне нужно, – это поумнеть.

– То есть твой бойфренд сказал, что тебе нужно поумнеть? – добавил он, сделав неприятное ударение на слове «бойфренд», а Холли почувствовала, как снова закипает.

– Нет, – наконец посмотрела она на него. – Мой бойфренд ничего мне не сказал. А если бы и сказал, у него на это гораздо больше прав, чем у тебя и у какой-то тети, которую я ни разу в жизни не видела.

– То есть для тебя ничего не значит то, что между нами было? – спросил он. Его глаза сверкали, но Холли не понимала, расстроен он или просто очень зол.

– А что это значит? – с вызовом спросила она. Внезапно она почувствовала себя очень вымотанной всем этим – дом, он, Руперт, остров…

– У меня есть Руперт, в твою жизнь снова вернулась Клара. Что?

Он вдруг начал смеяться. Этот козел смеялся над ней.

– Я рада, что ты находишь это таким смешным, – злобно сказала она. Эйдан открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент на тропинке появился риелтор, приветственно подняв руку. Резко отодвинув Эйдана с дороги, Холли пропустила грека в дома и закрыла за собой дверь.

Она все еще кипела и бурлила от гнева и отчаяния час спустя, несмотря на то, что агент сказал, что дом «очень красивый, да» и что он не видит проблем для продажи, только это может занять какое-то время, учитывая текущий «кризис». Матрасы в пятнах, сломанный шкаф и дыры на стенах вызвали у него лишь вздох, так что план дома бороться до конца провалился. Когда агент пошутил, что, может быть, это хулиганит привидение, Холли почувствовала спиной неприятный холодок.

Она не хотела рисковать, дожидаясь, что Эйдан снова придет или она сама поддастся желанию отправиться к нему, поэтому ушла из дома, закрыла двери и села на мопед. Она не имела ни малейшего представления о том, куда едет, только ощущала, что нужно ехать, пока не пройдут неприятные мысли и чувства. Она помчалась к Каламаки, но вместо того, чтобы на перекрестке повернуть налево и ехать в город, Холли отправилась направо и поехала по прибрежной дороге, проезжая Порто Зоро и Порто Рома, прямо на Василикос. Она раньше не бывала в этой части острова и чувствовала себя в безопасности, думая, что никому в голову не придет ее здесь искать. Никому, то есть Эйдану.

Пляж был намного шире, чем в Лаганасе и Каламаки, а все шезлонги заняты. Всюду пары, играющие в бадминтон и мяч около моря, и дети, наполняющие свои ведерки влажным песком. Холли с удовольствием бродила между ними, останавливаясь только чтобы поднять камешек и повертеть его в руке. Она знала, что продажа дома – правильное решение. Точнее, единственное разумное решение, но если это верно, то почему ее не покидало ощущение, что все не так? Эйдан уколол ее своим замечанием о Сандре, но это только заставило ее более настойчиво идти дальше. Она хотела задеть его чувства, чтобы он понял, как она себя чувствовала. Когда она думала о нем и Кларе, ей становилось так больно, что почти скручивало.

Приехав на Закинф, она впервые почувствовала, что это значит, когда ты принадлежишь какому-то месту. Здесь она чувствовала себя как дома, несмотря на то, что провела здесь всего одиннадцать дней. Погода ли тому виной, греки, или то, что мать провела здесь так много времени, Холли не знала, но она точно знала, что ничего подобного раньше не чувствовала. Хотя, возможно, она просто сентиментальна и нашла место, где можно было честно оставаться собой. Открывшись Эйдану – даже если это оказалось ошибкой, – она сама в чем-то изменилась. Именно это позволило ей стать самой собой с Рупертом впервые в жизни – и это дало ей силы понять, что является настоящей страстью в ее жизни. А еще Холли попыталась – а она именно это и делала – заставить себя до конца возненавидеть своего ирландского соседа.

Несмотря на то что день клонился к вечеру и воздух становился все прохладнее, когда солнце ушло за горы, она дождалась почти до темноты, чтобы вернуться в Литакию. На извилистых дорогах встречалось немало слепых углов, поэтому она ехала не торопясь, держа ногу на тормозе, и наслаждалась тем, как ветер развевал ее волосы по плечам.

Припарковав мопед около закрытого на ночь магазина Костаса, она отправилась прямиком в бар Энни. Народу оказалось больше, чем в обычный вечер, и почти каждый столик был заставлен разноцветными коктейлями. Пробравшись к бару, Холли уселась на стул и тут же подпрыгнула, когда голова со съехавшим набок пучком вынырнула из-за кассы.

– Холли! Дорогая! Прости, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать.

Холли смогла рассмеяться. Вообще-то, ей было очень приятно посмеяться после такого дня, и Энни с удовольствием присоединилась к ней.

– Столько людей, – заметила она, благодарно принимая стакан вина, который Энни торопливо налила ей.

– Большая группа заехала на виллу на горе в Кери, и они хотят быстрее броситься во все тяжкие. Не могу сказать, что виню их.

Холли кивнула. Бар Энни был первым местом, в которое она отправилась в первый вечер. Что-то милое и домашнее чувствовалось в этом месте с обтертыми стульями и мигающими неоновыми знаками. Энни завесила всю стену за баром фотографиями, и Холли, прищурившись, смотрела на одну из них.

– Это?… – спросила она, встав на своем стуле, чтобы наклониться и рассмотреть поближе.

Энни нахмурилась и повернулась туда, куда показывала Холли, затем вскинула руки и вскрикнула:

– Да! Конечно! Как я могла не показать это в прошлый раз. – Дотянувшись, она сняла фотографию с гвоздя и положила на барную стойку.

Холли быстро подсчитала и поняла, что Сандре было около пятидесяти, когда она умерла, – очень рано, конечно. Но эту фотографию сделали несколькими годами раньше, когда тетя совершенно не выглядела больной. Блестящие коричневые волосы собраны в хвост, бронзово светится улыбающееся лицо, бутылка пива зажата в унизанной кольцами руке… Она выглядела ровесницей Холли. Рядом с Сандрой на фотографии, также с широкой улыбкой и бутылкой пива, стоял Эйдан.

– Я говорила тебе, эти двое были близки, – сказала Энни, когда Холли поморгала, чтобы стряхнуть слезинки. Эйдан выглядел так, словно только что смеялся, когда достали камеру. Он смотрел на что-то в стороне, а волосы как обычно растрепались. Холли оторвала глаза от его лица, снова посмотрела на Сандру и поняла, ощутив острый укол грусти, что она выглядела так же, как выглядела бы Дженни Райт, если бы дожила до своего сорокового дня рождения.

– Все в порядке, милая? – Энни подошла к ней и положила руку на плечо.

Холли кивнула, не решившись заговорить. Ей так нравилось это фото, но ей было больно смотреть на него. Столько всего изменилось с тех пор, как оно было сделано, столько людей испытали боль, столько лжи произнесено. Это разрывало сердце Холли.

– Как ты поняла, что Закинф – это твое место? – спросила она Энни, положив фотографию лицевой стороной на стол и подняв свой бокал.

– Я не поняла, не сразу. – Энни вздохнула, вытащила стул и крикнула что-то по-гречески двум молодым официантам, разносившим напитки. – Я приехала сюда со своим бывшим мужем. Мы хотели открыть это место, а потом он смылся с кем-то другим. Он изменял мне все время, что мы были женаты.

– Вот козел, – сказала Холли.

– Да уж. – Энни помолчала и продолжила: – Когда он доделал дела и вернулся в Лидс, я была готова продать это место. Я думала, что воспоминания будут слишком болезненными, чтобы оставаться здесь.

– Что заставило тебя передумать? – Холли попыталась представить молодую Энни, разбитую и униженную изменами, пытающуюся построить собственную жизнь в чужой стране. Сейчас она выглядела такой сильной и довольной, что было очень сложно представить обратное.

– Однажды я пошла на пляж. После обеда должен был прийти человек, чтобы посмотреть бар, поэтому я просто сидела и часами смотрела на воду. Она была такой красивой, что я поняла, что просто не могу оставить ее. И знаешь что? Я никогда не пожалела, ни разу.

«Как ей повезло», – подумала Холли. Если бы у нее случилось озарение и она поняла, что находится в правильном месте с правильным человеком. Она была истинной дочерью своей матери – Дженни сомневалась в себе до самой смерти и передала это качество Холли.

– Что такое? – спросила Энни. – Ты выглядишь так, словно держишь все тяготы мира на своих плечах, если ты не против, что я так выражаюсь.

Холли покачала головой.

– Совсем не против. Мне кажется, я просто ищу ответы. Я бы хотела, чтобы за меня приняли все решения. – Как только она это произнесла, то вспомнила о Руперте, который всегда заказывал ей еду в ресторане, выбирал платье, помогал в риелторском агентстве, когда она не могла понять саму себя, говорил ей очень подробно, как они будут жить вместе. Должно быть, удобно иметь рядом кого-то, кто достаточно тебя любит, чтобы взять на себя всю ответственность за твою жизнь.

– Никто не может этого сделать, – рассмеялась Энни, похлопав ее по колену. – Мой Дерек пытался, но под конец именно это разлучило нас. Ну, это и все женщины, с которыми он… Что?

Одна из молодых греческих официанток подбежала к ним в панике из-за того, что в заказе оказался не тот коктейль. Энни извинилась и ушла улаживать конфликт. Холли с удовольствием посмотрела, как она за несколько секунд рассмешила недовольного клиента.

Допив вино и бросив фото Сандры и Эйдана в сумку, Холли спустилась со стула и отправилась домой. Только улегшись в кровать, она включила телефон и осветила комнату тусклым светом экрана. Спрятавшись под единственной чистой и сухой простыней, оставшейся в доме, она раскрыла карту мамы и тети и провела пальцем по их надписям. Если бы кто-нибудь нарисовал для нее карту, которая приведет к счастью. Если бы она могла взять компас и проложить маршрут туда, где ей нужно быть. Оставить остров за спиной и строить свою жизнь в Лондоне с Рупертом? И если так, почему ее не покидает ощущение, что что-то пытается ее удержать на острове?