Глава 16
KILL КИРИЛЛ vol . 2
Если с Кириллом у меня получилось затянувшееся убийство, то с винтовкой вышли затянувшиеся похороны. Первый раз мне пришлось хоронить ее в чеченских горах, когда, согласно инструкции, я был обязан ее уничтожить. Принять такое решение ничуть не проще, чем принять решение убить лучшего друга. Пусть гражданские смеются сколько угодно, но у снайпера с оружием возникают особые отношения. Отношения как между живыми разумными существами, и даже больше — как между равноправными партнерами. В общем, нет ничего удивительного в том, что инструкцию я все же нарушил. Да, я не уничтожил винтовку, хотя за мной наблюдали в бинокли и стереотрубы десятки строгих глаз. Я попросту обманул наблюдателей — винтовку спрятал в расщелине, а двести граммов тротила подорвал вхолостую.
А в другой раз я ее все-таки уничтожил. Это случилось сразу после бредовых событий в Крыму, во время которых погиб Андрей — мой друг и лучший корректировщик. И надо же было так сложиться обстоятельствам, что именно уничтожение винтовки позволило мне обрести ее снова, но уже не в реальности, а здесь, в сфере взаимодействия.
Мне так и не удалось подробно выяснить в чем тут секрет, но для того, чтобы перетащить в мир вечного ливня какой-то предмет, с ним следует произвести несколько манипуляций. Первым делом предмет надо уничтожить в реальности. Не столько даже уничтожить, сколько привести в негодность по основным для него функциям. Затем уничтоженный предмет необходимо увидеть во сне. Не простая, надо признать, задача, Это лишь кажется, что достаточно долго думать о чем-то перед сном, чтобы увидеть это во сне. Как бы не так! Хоть весь издумайся, а толку будет чуть, если не представлять механизмов, управляющих миром. Однако Дьякон в свое время разъяснил мне в общих чертах, как все работает. Дело в том, что во сне наша энергетическая сущность блуждает по более или менее плотным сферам реальности, обнаруживая при этом такие же энергетические проекции других людей и предметов. Конечно, не все так просто, однако этого приближения вполне достаточно для практических действий. Из этого приближения следует, что увидеть уничтоженный предмет во сне можно лишь в том случае, если окажешься с ним в одной сфере или собственной энергией притянешь его в нужную тебе сферу. При этом потери энергии довольно велики, но ничего в мире не дается даром.
Когда я решил убить Кирилла во сне, я уже знал, из чего буду стрелять в него здесь, в сфере взаимодействия. Раз уж судьба заставила меня в свое время уничтожить винтовку, то грех было не использовать это обстоятельство в собственных интересах, И я его использовал. Во время одного из снов я нащупал энергетическую сущность своего верного оружия и усилием воли вытолкнул его в земляной грот, где мы с ребятами прятались от вечного ливня. Грот находился здесь, в сфере взаимодействия, Поэтому, попав сюда, мне оставалось только по компасу добраться до грота, взять винтовку и снести Кириллу голову метким выстрелом. Правда, в тот раз искусства снайпера от меня не потребовались — стрелял я почти в упор.
А потом, оставив труп посреди вываленного термоядерным ударом леса, я похоронил винтовку в третий раз. Точнее — спрятал, На всякий случай. И надо же — этот случай представился куда раньше, чем я предполагал. Спрятал я ее, кстати, в том же земляном гроте. На боевом сленге мы называли эти гроты «пузырями», поскольку больше всего они напоминали вспученные под землёй пузыри. Говорят, тут ниже уровня почвы растут какие-то особые гигантские грибы. Пока растут, распирают грунт, а потом высыхают, превращаются в труху, а полости остаются, Мы старались обозначать их на карте, чтобы всегда иметь укрытие от дождя. Присохнуть в таких «пузырях» не получалось, поскольку времени не было, а вот покурить — запросто. И спрятать что-нибудь — запросто. И найти — запросто. Даже без карты, ведь я прекрасно запомнил место.
Конечно, окончательно пристрелить Кирилла можно было из чего угодно, хоть из автомата. Но это в теории. А на практике Кирилл не подпустит меня к себе на расстояние трехсот метров. Он уже умный, и хотя подарил мне ворону, но убил-то я его, а не он меня. Каким бы плохоньким снайпером он меня ни считал, но стрелять я умел, и он знал об этом прекрасно. А потому у меня попросту не было выхода, кроме как достать его с такой дистанции, к которой он не готов.
На самом деле дистанции, к которым люди оказываются не готовы, меняются с течением времени. Когда-то максимальная дальность поражения из огнестрельного оружия не превышала пятидесяти шагов. Были эдакие слонобои калибром миллиметров двадцать, но с эффективным огнем метров на тридцать. Если из такой штуковины садануть с близкой дистанции, то дыра в брюхе будет с обеденную тарелку, но дальше пуля летит уже по такой траектории, что камень, пущенный из пращи, может оказаться более эффективным. Затем дальность боя постепенно повышалась, но во все времена находились отдельные виды оружия, которые по характеристикам превышали среднестатистические образцы. Все эти виды были, что называется, эксклюзивными произведениями оружейного искусства, и именно в этом было их сокрушительное преимущество. Большинство людей попросту не знали о них, не имели о них представления, не думали, что их могут снять с дистанции, в два раза большей, чем та, к которой они привыкли. Но в данном случае речь шла о превышении дистанции в десять раз, а уж этого Кирилл от меня никак ожидать не мог.
Дело в том, что КСК «Рысь» пятидесятого калибра, которую я тут благоразумно припрятал, могла поражать живую силу на дистанциях до трех тысяч метров. Конечно, на пределе дальности поражения можно было говорить только о неподвижных целях, но в критической ситуации один раз мне пришлось поразить движущуюся мишень. Это нельзя было считать победой, поскольку на другом конце траектории пули был не враг, а друг, но факт оставался фактом. К тому же я был уверен, что в нужный момент, увидев Алису с ржавым мечом в руке, Кирилл будет скорее неподвижной мишенью, чем подвижной. Я надеялся этим мечом его удивить. Или заставить расхохотаться. Или отвлечь. Ну хотя бы на пару секунд, мне бы этого было достаточно. И образ Умы Турман в желтом комбинезоне с мечом от Хатори Ханзо вполне подходил для данной цели. К тому же ничего другого у меня все равно не было, так что выбирать тактические уловки было попросту не из чего. Правда, трофейная куртка Алисы ничем пресловутый желтый комбинезон не напоминала, да и меч был несколько секонд-хенд, но это можно было считать скидкой на суровую действительность объективной реальности.
Уловки уловками, но не следовало забывать и о главном тактическом ходе — о том выстреле, при помощи которого я хотел навсегда избавить мир от Кирилла. Пробираясь по залитому дождем лесу, я снова и снова мысленно ловил противника в сетку прицела, а затем решительно и плавно выжимал спуск. Сейчас мне это было необходимо — не имея возможности реально тренироваться в стрельбе, хотелось хотя бы таким странным способом освежить навыки. К тому же, чего уж греха таить, ни о чем другом я попросту думать не мог. Рациональные причины, которыми я объяснял мотивации своего марш-броска через лес, меркли в сравнении с крепнувшей во мне первобытной злостью. С той отчаянной злостью, которая заставляет волчицу или тигрицу пускать в ход зубы против превосходящего противника, когда детенышам угрожает опасность. И хотя Макс не был мне родным сыном, но именно сейчас я ощутил проявление самого настоящего родительского инстинкта. Именно сейчас, спеша достать винтовку из тайника, я понял, что вышибу мозги любому, кто будет угрожать Максу или Катьке.
В фильмах и книгах мне часто встречалось выражение «спасти мир», И сейчас, без всякого преувеличения, я шел именно спасать мир от злодея, по всем правилам жанра. Но было и одно но. В данном случае я спасал скорее Катьку и Макса. Ну а уж если для их спасения приходится спасти мир... Что поделаешь? Побочный эффект...
Несмотря на пришедшую в мир вечного ливня осень, я без особого труда узнавал приметы, по которым предстояло найти винтовку. Вот большая, заполненная водой воронка от взрыва. За ней ручей. Все так же, как когда мы пробирались тут с отрядом, ведя боевые действия в этом нереальном лесу. А вот и поляна, за которой под землей располагался «пузырь». Идти дальше я осмелился только после того, как пристегнул к автомату свежий рожок. Дело в том, что в этих «пузырях» время от времени устраивали себе жилище жуткие твари, которых мы прозвали когтерезами. Эдакие безмозглые двуногие чудища с длиннющими когтями на руках. Причем работать этими когтями они умудрялись с такой скоростью, что изображение в глазах размазывалось.
Год назад неподалеку отсюда мне дважды приходилось сталкиваться с когтерезом, причем однажды я оказался с ним один на один без оружия. Сейчас у меня не было ни времени, ни желания повторять тогдашний подвиг, поэтому я вскинул автомат и осторожно двинулся через кусты, Рука болела неистово, но я начал потихоньку привыкать к этой боли, От одного военного доктора я слышал, что, когда боль становится невыносимой, организм сам начинает выделять в кровь эндорфины — естественные наркотические вещества, по структуре близкие к морфинам, Наверное, процесс пошел. В любом случае я ощущал уже скорее тупую пульсацию, чем боль в прямом понимании этого слова.
Желтые листья, набухшие от дождя, непрерывно сыпались с веток деревьев, жидкая глинистая грязь расплескивалась при каждом шаге. Двигаться в таких условиях бесшумно было мне не по силам, поэтому, отбросив иллюзии о возможности скрытного перемещения, я получил выигрыш в скорости. Попросту говоря, я ломился через кусты как медведь, готовый каждую секунду шарахнуть очередью во все, что движется. Неожиданно мне вспомнилась охранная сигнализация Дьякона, и я усмехнулся. Попадись мне сейчас на пути детская игрушка, я бы точно отправил ее в пространство добрым пинком. Такое вот состояние. Скорее всего, это обратная сторона того напряжения, без которого невозможно заставить себя идти в бой. Все инстинкты категорически против, а надо идти на огонь, на пули, на отточенную сталь. Поэтому приходится тащить себя волоком, преодолевая голос разума и голос инстинктов. А как это сделать без напряжения? Никак.
Преодолев таким образом метров тридцать, я обнаружил лаз, ведущий в «пузырь», именно там, где и ожидал. При этом я не мог отделаться от ощущения, что за мной наблюдают глаза хищника — очевидно, когтерез находился неподалеку, но нападать не решался. Возможно, он уже имел неосторожность познакомиться с автоматным огнем. В здешних местах это проще простого. И хотя от близкого присутствия чудища у меня волосы на затылке встали дыбом, я заставил себя забыть об опасности, пока она не станет явной.
Забыть-то я себя заставил, но вот заставить себя не глядя лезть в темноту «пузыря» я не мог, Не хватало еще, чтобы меня там, в замкнутом пространстве, поджидал когтерез. Это было бы так на руку Кириллу, что я попросту не мог дать ему такой удобный спасательный круг. Вот спасательный круг из чугуна — пожалуйста. Его мне для Кирилла не было жалко.
Когда мне было лет семь, дед научил меня штурмовать доты. Он владел этим искусством в совершенстве — бил фашистов начиная с Севастополя и заканчивая Берлином. Во время этой затянувшейся военной Кампании доты ему попадались довольно часто, так что была возможность отточить метод до совершенства Мне же с дотами не везло — наверное, дед подавил их столько, что на мою долю уже не осталось. Скорее всего, это к лучшему, но как бы там ни было, за все годы войны в горячих точках, дот мне ни разу не попался. А если и приходилось подавлять какие-то укрепления, то я это делал недоступным деду способом — с расстояния в полтора-два километра, огнем из своей винтовки. В общем, дедов способ долгое время был для меня бесполезным, но сейчас я снова вспомнил о нем. Передо мной, конечно, был не дот, но сооружение, по характеру очень с ним схожее. И если в «пузыре» кто-то меня поджидал, то наука, переданная по наследству, могла оказаться очень кстати.
«А делали мы так, — рассказывал дед, приняв на грудь граммов сто водочки. — Подберешься к доту сзади и держишь наготове две гранаты. Одну сразу швыряешь под дверь и ждешь, когда она шарахнет. Как только дверь взрывом вышибет, тут же кидаешь вторую, но уже внутрь. А затем долбишь из автомата, пока патроны не кончатся. А их в моем ППШ было аж семьдесят две штуки. Если после этого кто из фрицев в живых остается, то выходят с поднятыми руками».
Деду-то хорошо, у него на такие случаи были две гранаты, а вот у меня ни одной. Пришлось обойтись автоматом, то есть опустить первые пункты инструкции, перейдя сразу к третьему. Сунув «ствол» в черноту лаза, я выдавил спуск. Руку как следует рвануло отдачей, боль выплеснулась из раны и разлилась по всему телу. Грохот ударил по ушам и затерялся в лесу. Мне показалось мало, поэтому, перехватив автомат обеими руками, я добавил две длинных очереди, полностью опустошив магазин. Несмотря на неистовую боль, я тут же перезарядился, чтобы не оказаться безоружным перед лицом неожиданной опасности, и только после этого осторожно пролез в нору целиком.
Через несколько секунд кромешная тьма окружила меня. Пришлось, морщась от боли, достать из кармана коммуникатор, чтобы подсветить путь его экраном. Но стоило мне глянуть на него, я с удивлением остановился — там мерцала новая строчка. Мерцала как линза вражеского прицела — почему-то именно эта ассоциация возникла у меня в тот момент. Пользователь с именем Servernij Olen сообщал следующее:
«Я передал Кириллу контроль над сном Катерины и Максима. Только если разбудишь Спящего Бога, с ними ничего не случится. Получите то, что я вам обещал. Иначе...»
— Сволочь! — произнес я сквозь зубы.
Вот уж с какой стороны я не ожидал подставы, так это от Оленя. Почему, кстати? Что заставляло меня думать, будто он всеми четырьмя ногами стоит на моей стороне? Кто я для него? Кем для него вообще может быть человек — существо, живущее меньше века? Какие отношения могут быть между смертным и древним демоном? Я вдруг с ослепительной ясностью понял, что мне всегда лишь казалось, будто я понимаю задачи и цели Оленя. На самом же деле я не мог осмыслить даже крохотной их части, поскольку полный его стратегический замысел находился не только за пределами отпущенного мне срока, но и за пределами бесконечного числа прошедших и будущих снов Бога. Я представил немыслимую череду возникающих и пропадающих Вселенных, разнообразие миров, которые были до нашего мира и будут после него. Мне стало страшно. Я ощутил себя не просто винтиком колоссального механизма, не просто пешкой в чужой игре, я почувствовал себя элементарной частицей в бурной жизни какой-нибудь далекой звезды. То, что с моей стороны казалось немыслимо важным — моя жизнь, жизнь Катьки и Макса, — на самом деле являлось лишь броуновским движением. Квантовым шумом.
— Вот зараза! — прошептал я, закрывая глаза.
Вспышки сверхновых звезд и столкновения целых галактик предстали перед моим внутренним взором. Это было похоже на работу не мной созданного механизма, разобраться в функциях которого для меня так же невозможно, как для муравья разобраться в функциях компьютера, пока он ползает по его деталям. И в этом компьютере я был не деталью, не крохотным транзистором, а всего лишь электроном, бегущим по натруженным проводам и дорожкам печатной платы. Если же быть до конца точным, то электроном был весь наш мир — просто один из снов бессмертного и вечного Бога. А я был одной из частиц, составляющих неисчерпаемость электрона, о которой говорил дедушка Ленин. Так как же ко мне мог относиться пользователь этого компьютера? В лучшем случае он мог вспомнить об электрическом токе, если тот потек не туда, если возникла какая-то системная ошибка.
И что бы я сделал, как пользователь такого компьютера? Постарался бы ошибку исправить. А раз уж вышло, что исправление ошибки на уровне электрона требует вмешательства в его структуру, то возникло внимание к моей скромной персоне. Просто я, как частица, оказался в нужной точке квантового пространства, и от параметров моего движения теперь зависит время жизни нашей вселенной. Той ошибочной вселенной-электрона, которая двинулась не по тому пути. Той вселенной, которую надо попросту уничтожить, чтобы она не мешала работе колоссального компьютера под названием Мироздание.
Я ощутил, как защипало глаза от предательски навернувшихся слез. Я не плакал уже много лет, а тут не удержался и дал себе волю. Благо меня никто не мог тут увидеть, Так имел ли я право требовать от Оленя исполнения хоть каких-то обязательств? Мог ли я рассчитывать на его помощь и понимание? Да мы с ним находимся не просто на разных уровнях понимания, мы с ним находимся на разных уровнях реальности. Это он, Олень, являлся на самом деле пользователем Мироздания, а Спящий Бог — лишь процессор в этом компьютере. И надо просто нажать кнопку «Reset», просто перезагрузить процессор, чтобы компьютер заработал нужным Оленю образом.
Давясь слезами и корчась от боли в руке, я пополз глубже в нору. Мне было страшно, меня подавляла колоссальность конструкции, суть которой внезапно открылась мне. Но уже через минуту эти чувства приобрели немного другой оттенок. Я разозлился. Ведь Кирилл не был мистическим существом, не был демоном, он был такой же элементарной частицей, как и я. Однако он сумел подчинить Оленя своей воле. Я только в тот момент окончательно понял: последний год работой компьютера Мироздания управлял именно Кирилл. Каким-то невероятным образом он рассчитал все. То, как отреагирую я на созданные им обстоятельства, то, как отреагирует на них Алиса, и даже то, как отреагирует на них Олень. И даже когда я нарушал планы Кирилла, он, как фокусник из шляпы, извлекал альтернативные пути к цели. Причем гораздо более сложные для меня. Он напомнил мне чукчу из анекдота, у которого было не только три билетика на случай потери одного из них, но еще и проездной — на всякий случай. Но сейчас мне не хотелось смеяться. Я вдруг понял, что никакие мои усилия не приведут ни к какому результату — Кирилл все равно меня обыграет. Он собрался стать богом и станет им. Что бы я ни делал, как бы я ни выкручивался.
Мне снова вспомнилась сказка о Снежной королеве. Безысходность — вот что в ней было. Безысходность, сквозящая между строк. Да, по законам жанра Герда все же отыскала Кая, но на самом деле она или осталась бы во дворце, или ее убили бы разбойники, или, в крайнем случае, что совершенно невероятно, она бы добралась-таки до тундры и замерзла бы уже там. Но, скорее всего, ее убили бы разбойники. И скорее всего, изнасиловали бы перед тем, как убить. В жизни обычно так. В той реальности, которая снится сейчас Богу.
Меня сковал ледяной холод тундры. Я понял, что дошел до конца, до того предела, который отпущен любому смертному. Даже Северный Олень уже оставил меня, и мне надо топать через ледяную пустыню босыми ногами, как Герде. Но только для меня сказочник не придумал счастливого конца, как для нее. И что мне оставалось?
Я готов был умереть прямо в тот ужасный момент. Мне казалось, что за несколько дней произошедших событий моя воля так окрепла, что я одним ее усилием мог остановить сердце и навсегда исчезнуть из сна Бога, переместившись в воспоминания о нем. Но этой воли было все-таки недостаточно, чтобы победить волю Кирилла. Он, как и раньше, постоянно переигрывал меня.
Я лежал на льду между торосов, сверкающих в лучах холодного низкого солнца. Я был один. Мне было плохо, как не было еще никогда. У меня очень сильно болела рука, но главное — меня пробирала стужа безысходности, я был уверен, что мне уже никуда не надо двигаться. Ни вперед, ни назад. От моего движения уже ничего не зависело. Мы все погибнем — все до единого. И смерть наша будет ужасна, потому что Кирилл только одним способом может вытянуть себе полномочия всемогущего бога. Только одним — сделав мир еще более страшным, чем сейчас. Я вспомнил об огненных чудовищах, пожирающих людей. На этот раз кошмарное видение было куда более реалистичным. Да, Кирилл все рассчитал до мельчайших тонкостей. Он нашел способ до предела ухудшить сон Бога, а также знает, где применить этот способ.
Или это не Кирилл? Мысль, мелькнувшая у меня в голове, показалась мне ужаснее предыдущей. А ведь правда — Кирилл является такой же элементарной частицей, как и я. Он не мог ничего рассчитать!
— Какой же я идиот! — не открывая глаз, прошептал я.
Слезы теплыми струйками катились по моим щекам, заросшим двухдневной щетиной. Я понял, что Кирилл был той элементарной частицей, единственной функцией которой являлось подтолкнуть меня на нужную траекторию, Вывести к тому событию, которое необходимо конечному пользователю. Все частицы, с которыми я соприкасался за свою жизнь, взаимодействовали со мной, сталкивались, а затем разлетались в разных направлениях, спеша выполнить предначертанную программой функцию. Я подталкивал их, они подталкивали меня, а все мы — просто обеспечивали движение электрона в нужном направлении. Все люди на Земле и все существа на других планетах, все камни, все птицы и все кошки. И ветер, и шелест волн — все только для того, чтобы электрон попал в нужное место схемы Мироздания и замкнул нужный транзистор. Звезды зажигались и гасли, равноценные нам, людям. Потому что и у них, и у нас, и у последнего вируса была одна и та же функция — замкнуть нужный транзистор. И все мое преимущество перед другими людьми состояло лишь в том, что я не просто летел в оглушающей пустоте, а знал, какой именно транзистор замкнется от моего движения. Тот, что осуществляет функцию перезагрузки процессора.
Наверное, Олень не просто так появился передо мной в оцифрованном виде. Это была подсказка на доступном мне уровне. Подсказка, что все мы попросту обеспечиваем работу Сервера Мироздания. Вход — выход, единица — ноль, да — нет. Жизнь — смерть. Состояния битов. А эмблемой на корпусе этого сервера, скорее всего, является китайский черно-белый значок, символизирующий взаимодействие, Инь и Ян.
Вот почему я не мог противостоять Кириллу! До чего же все просто. Ни моя, ни его воля здесь ни при чем. Просто его функция — направить меня на нужный путь, заставить разбудить Спящего Бога. И ничего я с этим сделать не смогу. Потому что чем больше я сопротивляюсь, тем больше на меня будет давление электрических полей обстоятельств. А в то же время я мог сразу согласиться разбудить Бога, и не было бы никакого давления. Может быть, я бы даже не узнал о том, что Кирилл находится в сфере взаимодействия. Скорее всего. И как бы я ни выкручивался, Кирилл всегда меня переиграет, поскольку это функция, предписанная ему программой. А я-то, дурак, искал какие-то мотивации! Думал, зачем ему становиться всемогущим богом? Да ни зачем. Точнее, только затем, чтобы вынудить меня двинуться к транзистору, осуществляющему перезагрузку.
Даже если бы я застрелился в тот самый момент, это ничего бы не изменило. Другая частица начала бы выполнять мою функцию. Так уж лучше пусть я. Хотя бы с точки зрения уменьшения энтропии Вселенной. И все же какая-то мелочь, какая-то шероховатость в этой теории не давала мне покоя. Почему, спрашивается, Кирилл, уже находясь возле Спящего Бога, не может выполнить мою функцию? Не потому ли, что функция, возложенная на частицу, не может быть спонтанно изменена? Возможно, есть некий закон, вроде закона сохранения импульса, который запрещает резко изменять направление мотиваций? И Кирилл, согласно этому закону, будет мешать мне, а Катька и Дьякон будут помогать. Они не могут поменяться местами. И я не могу. Тогда получается, что все, что говорил мне Олень, — только поле, толкающее меня к нужным шагам. Поле более высокого порядка управления, чем те поля, которыми взаимодействуем мы, элементарные частицы.
Я усмехнулся, вытащил из коммуникатора SIM-карту, швырнул ее на земляной пол лаза и с наслаждением раздавил ногой.
— Уши и глаза, — прошептал я, проползая глубже. — Обоняние, осязание, вкус. Интуиция, внутренний голос... К чертям собачьим! Я закрываю порты. Я теряю ориентацию в пространстве. Я выхожу из-под контроля полей. Пусть я буду той самой частицей, которая создает шум и помехи в работе компьютера.
Я хотел изменить траекторию, прекрасно понимая, что без внешнего управления она станет непредсказуемой. Я сознательно отдавался Хаосу. Я плевал на Порядок, установленный запредельным программистом. Я знал, что у меня не получится убить Кирилла, поскольку это не входило в число моих функций, а резко изменить функцию мне не даст закон стабильности. Пусть так. Но я собирался внести такой хаос в систему, который приведет к непредсказуемым результатам. Пусть этот результат будет непредсказуем для меня, но главное, что он будет непредсказуем для Программиста. Этот результат с вероятностью пятьдесят на пятьдесят может сыграть на руку как мне, так и Программисту, Но ловушка, в которой я неожиданно себя осознал, оказалась настолько безвыходной, что и пятидесятипроцентная вероятность могла оказаться щедрым подарком.
Забравшись в беспросветное пространство «пузыря», я почти сразу нащупал винтовку. Под тяжестью шестнадцати килограммов она вросла сошкой в рыхлый грунт, но я вытянул ее без труда. Я провел ладонью по ее гладкому, чуть влажному боку, я готов был расцеловать ее, ведь в настоящий момент она была единственной частицей в пространстве Вселенной, чья траектория в точности совпадала с моей. Когда-то давно я дал ей имя — Хитрый Обманщик, поскольку война, по утверждению восточных мудрецов, является путем обмана.
— Теперь мы с тобой всех перехитрим, — прошептал я. — Пусть теперь попробуют направить нас в нужную им сторону. Пусть теперь только попробуют...
Ничего не видя в кромешной тьме, я пополз к выходу, отшвырнув автомат и увлекая за собой винтовку. Рана руки была слишком тяжелой, я и винтовку тащил с огромным трудом, куда уж еще автомат! Зато мы с Обманщиком снова были вместе, и снова у меня в кармане лежали девять патронов от ДШК, которые и на этот раз я стащил из Громовского боекомплекта прежде, чем он отправился выполнять отвлекающий маневр. С винтовкой я ощущал себя в силах противостоять замыслу Программиста, кем бы он ни был. Пусть даже истинным венцом творения. Слезы высохли на моих щеках. Я был готов принять бой хоть с богами, хоть с чертями.
На самом деле у меня начиналась истерика, я это чувствовал. Нахлынувшая эйфория была следствием чудовищного нервного напряжения последних минут и следствием непрекращающегося болевого давления. Понятно, что долго она не продержится, понятно, что я сорвусь, но все же я был намерен использовать душевный подъем по полной программе. Выбравшись из «пузыря», я не без труда зарядил винтовку, поднялся в полный рост и взвалил ее на плечо. Чавкая ногами по раскисшей от ливня глине, я направился туда, где, по словам Алисы, расположилось Белое озеро, возле которого рос таинственный гриб, видящий мир во сне. Желтые, красные и коричневые листья падали вокруг вместе со струями вечного ливня.
Когда я отошел от «пузыря» метров на сто, на меня из-за дерева выскочил когтерез. Наверное, тот, взгляд которого я ощущал возле лаза. Тварь эта на редкость быстрая, но не успела она преодолеть и четверти расстояния до меня, как ствол Обманщика уставился ей в живот. В следующую секунду грянул сокрушительный выстрел. Отдачей меня швырнуло на землю — из таких винтовок не стреляют иначе, чем с сошки и из лежачего положения. Наверное, от резкой боли в руке я на несколько секунд потерял сознание, но едва очнулся, тут же вскочил на ноги. Когтереза видно не было. Только проходя мимо того места, где в него попала двенадцатимиллиметровая пуля, я заметил изуродованную тушу в кустах. Нога чудища все еще дергалась в конвульсиях, а вот грудь разнесло в кровавые клочья. Когда, попав в тело, пуля такого калибра и такой энергии переворачивается хвостовой частью вперед, она образует в плоти огромную временную раневую полость. Иногда эта полость оказывается больше тела, и тогда его разрывает чудовищным гидравлическим и кавитационным ударом, возникающим при прохождении пули через насыщенные водой ткани на сверхзвуковой скорости. Порой этот эффект оказывается более мощным и более разрушительным, чем эффект от легкой разрывной пули.
Снарядив винтовку новым патроном, я двинулся дальше в направлении Белого озера. По словам Алисы, оно располагалось у южного склона известковых дюн, прорезавших пространство леса в двух километрах к востоку от моего тайника. А раз так, то далеко идти не стоило, надо было где-то неподалеку отыскать удобную позицию для стрельбы. Дело в том, что крупнокалиберный снайперский комплекс «Рысь» был специально приспособлен для поражения живой силы с дистанции до трех километров, и теперь я намеревался использовать эту характеристику в полной мере. Кирилл был слишком опасен, чтобы приближаться к нему без необходимости. Но стрелять из леса я не мог, мне нужна была хоть какая-то возвышенность. Дерево не подходило — с полученной раной я бы и сам на него не забрался, а уж винтовку втянуть и думать нечего. Но я знал, что неподалеку расположены три известковые дюны — слепой отросток главной гряды. Если увижу оттуда Белое озеро, значит, выиграл. Если нет, то пятидесятипроцентная вероятность сыграла против меня.
Примерно через полкилометра лес начал редеть, а глина — становиться все более светлой. Тут и там появлялись совсем белые участки грунта, а еще метров через сто я увидел вершины известковых дюн.
Подъем дался нелегко. Иногда я выл от боли, когда вынужден был опираться на пострадавшую руку, но чем круче становился склон, тем чаще возникала такая необходимость. Иногда я распластывался на грунте и по несколько минут отдыхал, шумно сопя и скрипя зубами. Уже чувствовалось, что прилив сил исчерпан и дальше придется собрать в кулак всю волю. Иначе ничего у меня не выйдет. Ничего ровным счетом. Ни Хаоса, ни Порядка.
Время от времени я поглядывал на восток, пытаясь увидеть Белое озеро, но далекая гряда дюн, расположенная почти в трех километрах, показывалась из-за леса только вершинами. По мере подъема я начинал паниковать — было похоже, что высота, на которую я с таким трудом вскарабкался, оказалась слишком низкой. До вершины оставалось совсем немного, а цели все не было видно. Все боги и все черти словно смеялись надо мной.
— Будьте вы прокляты! — прохрипел я, устроив очередной привал. Судя по всему, последний — до вершины оставалось совсем ничего.
Я лежал, вымазанный белой и рыжей глиной, похожий на загримированного актера в театре безумного режиссера. Я хрипел, я ругался, я плакал. У меня попросту не оставалось сил на какое-либо продуктивное действие. Потом я вдруг вспомнил, что все страдания, пережитые в сфере взаимодействия, мне еще раз предстоит пережить в реальности. Это меня окончательно сломало. Я уже не хотел карабкаться на вершину. Я уже понял, что в этом нет ни малейшего смысла, — цели оттуда не видно. С неба потоками падал дождь, я перевернулся на спину и ловил капли ртом. Они били меня по щекам и в зажмуренные веки, смешиваясь со слезами.
Однако, собрав остаток сил, я все же пополз к вершине — образ Северного Оленя с Гердой на спине не оставлял меня. Последний десяток метров я преодолел с закрытыми глазами — боялся посмотреть на восток. Боялся не увидеть там озера. Просто боялся.
Наконец я ощутил себя на верхней точке дюны. Глаза открывать было страшно. Я лежал лицом вниз, тяжело дышал и не мог удержаться от стонов. Голова раскалывалась от боли, в глазах рябило. Я никогда еще не ощущал себя в столь отвратительной форме. Мне вдруг стало ясно, что даже если я увижу цель, выстрелить все равно не смогу. Все. Предел. Наверное, сбылось пророчество Макса — я стал старым и не могу защитить свою принцессу от злого колдуна. Во мне агонизировал снайпер — еще несколько секунд, и он скончается. Мне нужен был мощный положительный посыл, и тогда, может быть, я смогу сделать самый важный в своей жизни выстрел.
Собравшись с духом, я открыл глаза. И взвыл. Взвыл так, как не выл, даже напившись в ночном клубе. Цели не было видно — дальние дюны торчали из пожелтевшего леса только наполовину. Все, конец.
В неистовстве, не обращая внимания на дикую боль в руке, я подхватил бесполезную теперь винтовку, поднялся во весь рост и с силой швырнул ее со склона. Бросок, правда, получился не ахти какой — пролетев метра три, тяжелая винтовка грохнулась на землю, прокатилась еще несколько метров и замерла на сошке с разбитым и свернутым прицелом. Не в силах смотреть на совершенное мною, я обхватил лицо руками, грохнулся на колени и заплакал навзрыд. Ливень сокрушался вместе со мной, заливая окружающее пространство струями пресных слез.
— Ну что, дорогой, — раздался прямо за спиной голос Кирилла. — Тяжко пришлось?
Я медленно оглянулся. Да, он стоял передо мной — такой же, как в день своей смерти. В очках, в кожаных штанах, в черной рубашке и кожаной жилетке. Ему было весело. На его плече висел короткий американский пистолет-пулемет, а рядом стояла хмурая Катька и заплаканный Макс, Похоже, парень уже понял, что это не просто сон.
— Твоя рыжая бестия сейчас ждет меня у Белого озера, — усмехнулся Кирилл. — Пусть подождет, скоро я там буду. С электромагнитной установкой. Будет приятно прикончить наконец это девку. Я не склонен к сантиментам, но вот ее прикончу с удовольствием. Достали меня в свое время Хранители. А потом я обмотаю гриб двумя соленоидами и начну претворять в жизнь тот план, о котором ты знаешь из диктофонной записи.
— Мило, — усмехнулся я. — Ты был уверен, что я выброшу винтовку и останусь безоружным?
— Конечно. Я ведь долго тебя изучал. У тебя на лбу написаны все твои стратегические планы. Надо быть идиотом, чтобы не понять, что ты будешь убивать меня не из банального автомата, а из своей навороченной «Рыси». С чем тебя и поздравляю. Ну а предсказать твое появление именно здесь вообще труда не составило. Здесь нет других высот. Но и эта, как видишь, не годится.
«Сука... — подумал я. — Все предусмотрел, даже мою психологическую реакцию на отсутствие цели».
— И чего ты хочешь? — спросил я вслух.
— В первую очередь справедливости, — пожал плечами Кирилл. — Год назад я остался перед тобой безоружным. И ты не замедлил этим воспользоваться. Теперь ситуация обратная, и я тоже мешкать не буду. Только поговорю немножко, как положено злодею в конце фильма.
— В конце фильма злодеев убивают.
— Расслабься. Ты, Саша, у меня сценаристом работал, а я всегда правил твои сценарии, поправлю и сейчас. В этом фильме злодея не убьют. Я хочу обновить само понятие киноискусства.
— Иллюзии в жизнь? — усмехнулся я, глянув на Катьку.
Она молодец. Мы с ней всегда понимали друг друга с первого взгляда. Она боец. Сразу поняла, что я заговариваю Кириллу зубы.
— Да. Иллюзии в жизнь. Я, Саша, так долго и с таким трудом карабкался вверх по иерархической лестнице общества, что это вошло у меня в привычку. И когда я занял на ней верхнюю ступеньку, разделив ее с сильными мира сего, мне стало некуда двигаться. Пришлось продолжить лестницу за пределы общества. Подняться над ним, а заодно и над всем человечеством. Над самой материей, если хочешь.
— Жестко, — иронично оценил я, давая Катьке возможность выскользнуть из поля зрения Кирилла.
Она шажок за шажком по дуге зашла ему за спину, а затем разогналась и прыгнула на него. Не ожидая такого от женщины, Кирилл пошатнулся вперед, сделав пару неловких шагов, успел схватиться за рукоять своей скорострелки, но прицелиться я ему не дал. Прыгнув вперед, я ухватил его за ремень автомата и рванул изо всех сил. От неожиданности Кирилл выдавил спуск, ударив длинной очередью в землю у меня между ног. Не задумываясь и не давая противнику возможности опомниться, я с разворота всадил ему локтем раненой руки в челюсть, сбив с ног.
Несмотря на то что автомат оказался у меня в руках, этот удар отразился на мне почти так же сурово, как на Кирилле. Взвыв от боли, я рухнул на колени, не в силах не то что выстрелить, а даже прицелиться. Однако Катька в столь критичной ситуации совершенно не растерялась. Бросившись ко мне и прекрасно понимая, что со мной происходит, она выхватила автомат из моих ослабевших рук, прицелилась и нажала на спусковой крючок.
Но выстрела не последовало — кончились патроны.
— Мило, — усмехнулся Кирилл.
Он пытался спрятать за иронией ужас предыдущей секунды, но я видел, как у него дрогнули губы. Это была моя маленькая победа над ним. Маленькая, но очень для меня важная. А сверху потоками хлыстал ливень.
Кирилл медленно поднялся и сделал шаг в сторону Катьки, но она, умница, отшвырнула трофейный автомат подальше. Понятно, что у Кирилла был запасной магазин, но Катька лишила его оружия. Два-один в нашу пользу. Жаль только, что Алиса оказалась не так умна, как я рассчитывал. На ее месте, поняв, что у озера никого нет, я бы рванул сюда на подмогу. Хотя, может, она уже в пути? Три километра по пересеченной местности — не самый легкий кросс. Впрочем, девушка она спортивная.
— Дуэль на кулаках? — глянул на меня Кирилл. — Пошловато, на мой взгляд.
— Зато, учитывая, что я буду драться только одной рукой, у тебя появляется слабый шанс на выигрыш, — с сарказмом ответил я.
— Переоцениваешь ты себя, дорогой.
— Да нет, я действительно сегодня не в форме.
Так, перебрасываясь колкостями, мы с ним приглядывались друг к другу, кружа на вершине дюны под проливным дождем. У меня открылась рана, я чувствовал, как из нее все сильнее течет кровь. Кроме того, я с грустью заметил, что всегда недооценивал рукопашные качества Кирилла. Он с самой первой встречи показался мне хлюпиком, я его воспринимал как продюсера, хотя знал, что когда-то ему довелось служить снайпером и что именно он убил предыдущего хозяина Базы. Теперь я видел, что Кирилл неплохо держится на ногах и что мне придется туго с ним один на один. Проблема Кирилла была лишь в том, что я не собирался тягаться с ним в одиночку. Точнее, даже если бы я принял такое решение, Катька бы мне не дала. Она, как боевая кошка, собиралась принять в финальной битве самое непосредственное участие.
Мы образовали на вершине почти правильный треугольник, заставив Кирилла постоянно вертеть головой, переводя взгляд то на меня, то на Катьку. Наконец, приняв решение, он бросился на нее. Первым же ударом в челюсть он сбил Катьку с ног, но я тут же всадил ему ногой в копчик, вынудив подскочить и взвыть от боли. Выгадав момент, я добавил ему кулаком в лоб, и он рухнул на спину.
Катька в это время поднялась на четвереньки и по-кошачьи прыгнула на него, молотя кулаками по голове, Удары у нее были не очень поставленные, зато частые, в результате чего Кирилл рефлекторно прикрылся и попытался откатиться в сторону, тут же налетев на мой прямой удар ногой в лицо.
Надо отдать ему должное — удар он выдержал с честью. Мотнув головой, он перекувыркнулся через плечо и лихо встал на ноги. Катька попробовала сунуться и снова получила прямой кулаком, на этот раз в нос. Похоже, понимая его преимущество, она специально подставлялась, чтобы дать мне возможность наносить ему более эффективный урон. И я не стал мешкать — придерживая раненую руку, я начал атаковать ногами ниже пояса. Кирилл эффективно отбивался, но все же я всадил ему носком ботинка в колено. Он пошатнулся и грохнулся на бок.
Это было похоже на победу — Кирилл валяется на земле, я готов его добить, Катька тоже вроде очухалась, хотя у нее кровь пошла носом и здорово ей мешала. Но тут вдруг возникло еще одно обстоятельство — Кирилл выхватил нож. Не понятно почему он не сделал этого раньше, но я подозревал, что это было хитрой уловкой. Он нарочно решил дать нам почувствовать превосходство, дать нам расслабиться, а потом вызвать шок неожиданным изменением расстановки сил.
— Назад! — крикнул я Катьке, прежде чем Кирилл успел кинуться в ее сторону.
И она отпрянула. Умница. Не стала хорохориться и лезть на клинок. Нет ничего зазорного в том, чтобы отступить перед отточенной сталью, если не знаешь, как правильно противостоять ей. Если, в конце концов, нет достаточного опыта работы против холодного оружия. Без наработанных навыков можно запросто получить повреждения организма, несовместимые с жизнью, как любят говаривать патологоанатомы.
У меня опыт был, но и это не давало полной гарантии от фатальной ошибки. К тому же Кирилл, оказалось, ножом владел куда лучше, чем могло показаться на первый взгляд. Поняв, что Катька не собирается геройствовать и лить воду на его мельницу, он сделал три разноуровневых выпада в мою сторону, распоров мне правый рукав. Подставившись таким образом, я получил возможность достать его ногой в печень, но нельзя сказать, что этот удар прошел вполне чисто. А дальше началось настоящее молотилово. Причем с самых первых секунд этой односторонней поножовщины Кирилл навязал мне оборонительную тактику, что сильно меня напрягало. Он вертелся ужом, проводя скоростные тычки то справа, то слева, то снизу, то сверху, то наискось, и я никак не мог предсказать направление следующего удара. Поэтому мне постоянно приходилось разрывать дистанцию, чтобы не получить клинком в шею или под ребра.
Пару раз я попытался выбить у него нож ногой, но это кончилось глубоким порезом лодыжки, после чего я перестал корчить из себя Джеки Чана. Обычно в таких случаях я старался по возможности швырнуть в глаза противника пыль или песок, но здесь об этом нечего было и думать — кругом только белая размокшая известь, которую с ходу никак не зачерпнуть.
Честно признаться, через минуту этих дурацких скачек я начал ощущать себя на редкость неловко. С одной стороны, у Кирилла явно было маловато сноровки, чтобы засадить мне нож по самую рукоятку, а с другой — я банально начал уставать. Кроме того, рана на руке начинала все больше давать о себе знать и не только болью, но и ощутимой кровопотерей. Было ясно, что в таких условиях долго мне не продержаться, а помощи ждать неоткуда.
— Ну что, дорогой? — хищно оскалившись, спросил Кирилл после очередного удачного выпада. — Не нравится? Сейчас я тебе шкуру на ремни распущу.
Я не стал отвечать — сил и так не было, а вступать в перепалку во время ножевой драки не очень разумно. Особенно когда ясно, что силы надо экономить. Мое состояние в тот момент трудно было назвать отчаянием, но на самом деле было очень близко к тому. Я отчаянно искал выход, так правильнее было бы это назвать.
Время от времени я поглядывал в сторону дальних дюн, надеясь увидеть за спиной Кирилла Алису. Ее помощь была бы как нельзя кстати. Но ложка хороша, как известно, к обеду, а подмога по какой-то причине не торопилась. Я уже начал беспокоиться, уж не случилось ли чего нехорошего с рыжей лисичкой, хотя в моем положении мне бы о себе позаботиться. Только вот как?
Кирилл продолжал меня теснить, и вскоре мне пришлось покинуть вершину и пятиться по склону. Это сделало мою позицию еще менее выигрышной, поскольку нападать и обороняться легче тому, кто выше по склону. Один раз я поскользнулся в луже и чуть не получил ножом в глаз — еле успел увернуться. И в этот момент, подняв взгляд, я увидел на вершине Алису с мечом в руке. Видимо, она вскарабкалась по противоположному склону и уже успела договориться с Катькой. Уж не знаю, о чем они там говорили, но то, что кошачья и лисья шерсть не летела клочьями, уже дорогого стоило. В критической ситуации Катька умела отставить менее существенные проблемы на второй план. Не думаю, что она простила рыжей нападение в тире, когда мог пострадать Макс, но, очевидно, решила отсрочить месть до окончательного выяснения обстоятельств.
Для меня же появление Алисы было манной небесной — в ее навыках рукопашного боя я убедился на собственной шкуре и остался о них высокого мнения. Радовало меня и то, что Кирилл не имел глаз на затылке, а значит, не подозревал пока о моем неожиданном подкреплении. Теперь, насколько я понимал, мне оставалось только сберечь силы для окончательного удара и отвлечь на себя как можно больше внимания. Я не из тех, кто считает удар в спину особо честным приемом, но в данном случае был готов поступиться понятиями чести. Есть люди, для которых честь дороже собственной жизни и жизни близких, но я так высоко не задирал для себя планку. Всему должен быть разумный предел, в том числе и честности. Катька с таким постулатом могла бы поспорить, внести в него дополнительные коррективы, но я сейчас не был склонен к тонкому анализу ситуации. Попросту говоря, наилучшим вариантом, с моей точки зрения, был бы тот, при котором Алиса подкралась бы к Кириллу сзади и снесла ему голову ржавым мечом, И я намеревался максимально облегчить ей эту задачу. Любыми, пусть даже не особенно честными способами.
Алиса это сразу поняла. Она, лисичка, вообще считала, что честность — это название планеты за пределами Солнечной системы. Насколько я успел изучить ее мотивации и особенности поведения, для нее хитрость и коварство были основными боевыми добродетелями. Что поделаешь? У девушки, скорее всего, было трудное детство, раз из всех игрушек она полюбила пластмассового верблюдика. В общем, увидев, что я готов начать отвлекать внимание, она кивнула и заняла позицию для нападения в спину.
— Не устал? — спросил я у Кирилла первое, что пришло на ум.
— Думаешь, шутники попадают исключительно в рай? — усмехнулся он.
— Я туда не стремлюсь. Мне Посланник пообещал после смерти милое местечко на острове в океане.
— А я-то думаю, чего ты так активно на нож кидаешься? Спешишь вступить во владение собственностью?
Алиса не заставила себя долго ждать. Заметив, что я начал отвлекающий разговор, она пулей рванулась по склону, на ходу занеся меч для удара. Она двигалась с неимоверной, на мой взгляд, скоростью, но... Но Кирилл оказался быстрее. Он отвлекся лишь на миг — чтобы с разворота метнуть в нее нож. Целился, понятное дело, в грудь, но у Алисы хватило реакции немного уйти с линии поражения, в результате чего клинок вонзился ей в правое плечо.
Мы с ней вскрикнули одновременно — она от боли, я от неожиданности. А Кирилл еще успел отпустить пошлую шуточку:
— От тебя, сучка, паленой шерстью так воняет, что я тебя за версту чую. И еще я ненавижу, когда на меня нападают сзади без предупреждения.
Алиса уронила меч, попыталась вырвать нож из раны, но снова вскрикнула и грохнулась на колени в липкую белую грязь. А мне не оставалось ничего другого, кроме как броситься на временно безоружного Кирилла. Он этого ожидал, но оказался в затруднительном положении. С одной стороны, надо было отразить мое нападение, а с другой — хотелось поскорее добраться до ножа. Что-то знакомое было в этой ситуации, и я вспомнил, что именно на этом Кирилл погорел в прошлый раз. На том, что не смог вовремя и правильно выбрать один из двух возможных тактических ходов. А если человек однажды наступил на грабли, то можно ожидать от него этого и в будущем. У Кирилла было мало бойцовых недостатков, я в этом имел несчастье убедиться, но одним из имеющихся как раз являлась неспособность верного выбора в динамичной критической ситуации. Грех не воспользоваться таким подарком судьбы!
Сейчас я был на сто процентов уверен, что Кирилл бросится выдергивать нож. Слишком уж жирной была в его натуре прожилка жадности. Он не столько на сознательном, сколько на подсознательном уровне стремился получить надо мной весомое преимущество.
И он действительно рванулся к Алисе за ножом. Всего на секунду он задержался, схватившись за рукоять, но этой секунды мне оказалось достаточно, чтобы с разгона толкнуть его плечом в спину. Кирилл не удержался на ногах, споткнулся и кубарем покатился в грязь, а я, не теряя ни мгновения драгоценного времени, схватил меч. Он оказался длинноват, на мой взгляд, но вполне сносно сбалансирован, так что вполне мог послужить неплохим оружием.
— Ворона я, говоришь? — Насмешка невольно сорвалась с моих губ.
В его глазах мелькнула короткая тень страха, но тут же пропала, сменившись задорной искоркой. Эта искорка предвещала мало хорошего — она означала, что в рукаве Кирилла завалялся еще один козырь. Какой, я понятия не имел, но невольно замешкался. И этого замешательства хватило Кириллу на то, чтобы кувыркнуться еще пару раз, скрыться за склоном, подобрать автомат, о котором все позабыли, и вставить в него запасной магазин.
— Конечно, ворона, — с улыбкой ответил он. — Кто же еще. Ладно, надоело мне с вами вошкаться. Пора становиться венцом творения.
Он поднял «ствол», направив его на меня, но тут произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее — в его груди вдруг возникла огромная дыра, через которую мелькнуло затянутое тучами небо, а через миг грянул оглушительный выстрел, и меня обдало фонтаном из крови, обрывков мяса и осколков костей. Невольно я зажмурился и отвернул лицо, а когда вновь посмотрел вперед, Кирилл, точнее то, что от него осталось, дергалось в конвульсиях на размокшей глине.
Я оглянулся, не веря глазам, — и Катька, и раненая Алиса были на своих местах. Вот тогда-то я и вспомнил про Макса, который пропал из виду сразу же, как началась потасовка. В том, что выстрел был произведен из Обманщика, не оставалось ни малейших сомнений, а если так, то Максу срочно нужна была помощь — отдача у патрона пятидесятого калибра настолько тяжелая, что девятилетнего пацана запросто могло убить.
Но Макс был жив. Когда мы подбежали к нему втроем, он счастливо улыбался, хотя был бледен, как смерть. Беглого осмотра мне оказалось достаточно, чтобы определить повреждения как тяжелые — у мальчишки оказался открытый перелом плечевой кости и нескольких ребер. Одно, похоже, острой кромкой задело легкое, иначе откуда кровь на губах?
— Я же говорил, что убью колдуна! — прошептал Макс, дыша хрипло и часто. — Саня, я в него попал. Больше он нашу принцессу не тронет.