Глава 11
IN VITRO

Этот день доконал меня так, что я уснул прямо за компьютером. Откинулся в кресле и вырубился, как вырубался, бывало, возвращаясь с боевого задания. Только сядешь, начнешь разуваться, а просыпаешься лишь через пару-тройку часов, причем в одном ботинке, облокотившись спиной о спинку кровати. Так и теперь — в глазах еще рябили строчки текста, которые я читал с монитора, но сон уже овладел мною полностью, спеленав как младенца. Глубокий черный сон, похожий на внутренности компьютера. Откуда такое сравнение? Да черт его знает. Наверное, потому, что компьютер был последним объектом реальности, который остался в памяти на момент погружения в сон. Скорее всего.

Вообще сон — странная штука. Сколько уж его исследовали и так, и эдак, а толку чуть. Ни Фрейд, ни Юнг, ни современные эскулапы ни черта о снах не выяснили, по большому счету. Что за образы рождаются в мозгу, когда он проваливается в черную бездну измененного состояния? Воспоминания? Мечты? Просто бред? А может, нечто реальное? Личный опыт говорил в пользу последнего. Иначе как объяснить свойства сферы взаимодействия, в которую я не раз попадал во сне? Хотя «попадал» — не совсем точное определение. Попасть туда не так-то просто. Как говорит Алиса, для этого надо приложить энергию. И не малую. А потому меня туда чаще затаскивал Кирилл с помощью своего оборудования. Но пару раз я попал туда по собственной воле. Один из них благодаря Катьке.

Сначала я думал, что повторяющийся сон о странном мире, в котором постоянно хлещет с небес ливень, — просто сон. Ну странноватый, конечно, в первую очередь поражающий своей реалистичностью и повторяемостью. Но все же сон и есть сон. И еще там всё время шел бой. Как только я оказывался в таких снах, почти сразу надо было стрелять, уворачиваться от выстрелов и терять друзей. В этом как раз ничего удивительного не было. В то время когда мне начали сниться такие сны, я только вернулся с войны. Казалось, она просто не отпускает меня. Потеряв власть надо мной в реальности, она просочилась в сны и продолжала терзать, заставлять хоть по ночам жить ее варварскими законами.

Но потом все оказалось сложнее. И страшнее. Оказалось, что сфера сна, в которую я попадаю, подвластна одному человеку — Нанимателю. Кириллу. Странно вышло. Сначала он нанял меня в реальности сценаристом на студию, что было уже само по себе удивительно, учитывая мое полное отсутствие всякого опыта в этих делах, а в следующую ночь, уже во сне, нанял снайпером в отряд спящих воинов. Сны, в которых мне потом пришлось воевать, оказались настолько реалистичными, что любое ранение, полученное по ту сторону реальности, затем повторялось наяву. Смерть повторялась тоже, так что мне с огромным трудом удалось ее избежать. Однако была и обратная сторона — любая победа в мире вечного ливня обращалась после пробуждения в удачу. Оказалось, что в этом весь смысл, ведь победа отряда, которым Кирилл командовал из штаба, являлась отчасти и его победой. Так что он, ничем не рискуя, получал заработанную нами удачу. А взамен платил деньги. Неплохие, кстати. Но удача все равно стоила больше, иначе он бы никогда не сколотил четыре миллиарда долларов.

Я до сих пор не знал, каким образом сам Кирилл попадал в те странные сны, в ту загадочную область, которую принято было называть сферой взаимодействия, Откуда он брал на это энергию, не известно, а вот бойцов он туда затягивал с помощью оборудования, которое мне в конце концов удалось взорвать. Мало того, с помощью этого оборудования он мог вовлекать в военные действия не только спящих, но и погибших солдат. Последним не надо было платить, что Кирилла вполне устраивало. А теперь он сам превратился в энергетическую оболочку. Удалось ли ему попасть именно в сферу взаимодействия? Возможно. Но даже если эта возможность ограничивается одним процентом, я просто обязан был попасть туда и завершить начатое. Добить Кирилла. Вот только не хотелось бы попадать в эту таинственную область сна при помощи гриба, растущего в теле. Это, знаете ли, уже за гранью.

Поэтому мне нужен был другой способ, но я не знал, существует ли он. Алиса, говоря о билете в сферу взаимодействия, имела в виду, скорее всего, развитие грибковой инфекции у меня в крови. Но в любом случае, если представится возможность увидеть Алису снова, я намеревался вытянуть из нее всю информацию. После случившегося я считал себя вправе на любую жесткость в отношении ее.

С этими мыслями я и уснул. Но, странное дело, образ компьютерных внутренностей меня не оставил. До ушей продолжало доноситься завывание охлаждающих вентиляторов, потрескивание жестких дисковых накопителей, еле уловимый свист монитора. Постепенно зрение привыкало к полной тьме, и я начал различать цветные провода, по которым, как по трубам, бежали зеленые, тускло светящиеся нолики и единички, затем проявились огромные микросхемы с потертыми надписями «Made in Taiwan», помигивающий процессор, усердно сдвигающий разряды на каждом такте, и пластиковые лопасти кулеров, вращающиеся с огромной скоростью.

Двигаться в этом бредовом пространстве я мог, как оказалось, без всяких помех. Меня то обдувало горячими потоками воздуха, то пронизывало волнами электрических и магнитных полей. Уже через минуту бесцельных шатаний внутри сервера я заскучал — пейзаж был на редкость унылый и однообразный. Однако мне в душу закралось подозрение, что дело не обошлось без шуток Северного Оленя. Вероятно, он снова собирался сообщить мне нечто важное, а в таких случаях он всегда выбирал место для встречи по одной ему понятной логике.

Так и вышло — вскоре я спиной ощутил чужое присутствие. Однако обернувшись, я увидел не совсем то, что ожидал. Не хотелось показывать удивления, но челюсть у меня все равно отвисла от неожиданности. Да, передо мной стоял Олень. Но в несколько оцифрованном виде. Причем слово «оцифрованный» в данном случае следует понимать буквально — Олень целиком состоял из сплетения светящихся и переливающихся ноликов с единичками. Циферки отливали всеми оттенками зеленого, мерцая волнами и затейливыми узорами.

— Привет, — сказал я.

— Здравствуй, — Олень помотал головой. — Ты склонен к поспешным решениям.

— Ты имеешь в виду поход в клинику и противогрибковый укол? — с неприязнью догадался я.

— Да. Теперь без помощи Алисы тебе не попасть в сферу взаимодействия.

— А с ее помощью получится?

— Да. Но у нее свои цели. Мне бы не хотелось, чтобы вы действовали совместно. Однако теперь уже не будет иначе. Гриб в твоей крови умирает. Я чувствую.

— Рад это слышать, — искренне произнес я. — Кстати, это случайно не ты подкинул Хранителям идею заразить меня?

— Я, — просто ответил Олень.

— Сволочь, — хмуро ответил я. На злость уже не хватало ни сил, ни желания.

— Это было бы хорошо. У тебя появились бы очень важные способности, без которых трудно будет справиться с пробуждением Спящего Бога.

— Послушай! — все же психанул я. — Кажется, ты уже слышал, что я не собираюсь будить Спящего Бога.

— Да, я слышал, — негромко ответил Олень.

Из-за не очень подробной оцифровки я не мог видеть выражение его глаз. И очень порадовался этому, поскольку тон мифического существа не предвещал ничего хорошего. Еще у меня мелькнула мысль, что в данном состоянии Оленя следует называть не Северным, а Серверным, поскольку встретились мы внутри сервера. Идея показалась мне забавной.

— И все же тебе придется, — с еще большим напором заявил Серверный Олень. — Потому что этот сон затянулся. И чем дальше, тем больше он превращается в кошмар. Ты хочешь, чтобы по улицам полились реки крови? Уже сейчас мало кто остановится перед убийством за деньги. Даже за небольшие деньги. Даже за совсем маленькие деньги.

— Замолчи, — прервал я его.

— Нет, ты послушай. Целые континенты умирают от голода, дети пухнут и заканчивают жизнь в страшных страданиях. И все только потому, что какому-то миллионеру нужно заправлять машину, потребляющую тридцать литров бензина на сто километров пробега. Кто-то питается паштетом из язычков жаворонков, а кто-то вынужден собственных дочерей выводить на панель и подробно объяснять, как следует привлекать клиентов и что делать после этого...

— Заткнись! Это не повод для уничтожения мира!

— Да? — Серверный Олень поднял на меня морду, составленную из цифр. — А какой же тебе тогда нужен повод? Чего ты хочешь? Хотя да, я понимаю... У тебя ведь у самого теперь две машины, которые потребляют по тридцать литров бензина. Максимка смотрит самые новые фильмы на самом лучшем оборудовании. Ему не придется подставлять свою пухленькую попку какому-нибудь толстосуму-педофилу, чтобы не умереть с голоду. Но другие...

Я шарахнул Серверного Оленя кулаком в морду, но удар поразил лишь пустоту. Цифры затрепетали, замерцали, но больше не произошло ничего.

— Черт тебя побери! — выкрикнул я. — Должен быть другой способ!

— Да, конечно, — ответил Олень. — Когда кто-то умирает от рака, никому не приходит в голову убить больного, чтобы избавить его от лишних страданий. А вдруг найдется другой способ... А вдруг случится чудо...

— Иногда случается! — окончательно вспылил я. — Лучше бы подсказал, как можно изменить сон Спящего Бога. Ты ведь знаешь, чтоб тебя! Не бывает безвыходных положений. Просто ты устал, я вижу. Ты... Ты похож на тех людей, которые сами несут бревна для собственного костра! Несут, чтобы не дергаться, не терпеть побоев, не унижаться перед неизбежной смертью. Но я знал одного человека...

— Он умер, — сказал Олень. — После того как ты выписался из госпиталя, он прожил ровно четыре дня.

— И что с того? Он прожил жизнь.

— Если бы ты знал, насколько его жизнь была ужасна, ты бы вряд ли привел этот пример.

Я не знал, что на это ответить. С одной стороны, меня обуревала злость, но, с другой — черной беспросветной мглой накатывало понимание правоты Оленя. Мне хотелось возразить ему, но не было аргументов. От бессилия хотелось выть, и я бы завыл, но в этот момент мне в голову пришла светлая мысль.

— Он спас жизнь сестре! — выкрикнул я. — Ее бы сожгли, а так она убежала в лес и прожила счастливую жизнь. И детей родила. Да, сам Степан не оставил в этом мире следа, но то, что он не пожелал идти на костер, спасло десятки людей от смерти!

Я ждал, что ответит Серверный Олень, но он молчал почти минуту. Я за это время перегорел, успокоился.

— Должен быть способ, — сказал я наконец.

— Да, он есть, — ответил Серверный Олень. — Но я о нем ничего не знаю. Не так давно один человек пытался выяснить это, как и ты. Но он умер. Погиб.

— Кто это?

— Кирилл, — ответил Олень.

У меня снова заныло сердце. Не столько даже от предчувствия большой беды, сколько от злого рока, заставляющего меня след в след повторять путь моего злейшего врага. Ну что за напасть?

— Он успел выяснить?

— Не знаю. Может быть, да. А может, и нет, поскольку в мире пока ничего в лучшую сторону не меняется.

— А в худшую? Неужели ты думаешь, что Кирилл будет менять мир в лучшую сторону?

— Да, ты прав. Но в худшую сторону мир меняется постоянно. Так что я не могу ответить на твой вопрос. Зато я могу показать тебе кое-что. Может быть, для тебя это будет важно. Ты знаешь, что обозначают слова «in vitro»?

— Что-то вроде «в лабораторных условиях», — припомнил я.

— Дословно по-латыни эти слова означают «в стекле». Имеется в виду в колбе, в пробирке.

— И что?

— Некоторые глобальные процессы тоже можно исследовать in vitro. В лабораторных, как ты говоришь, условиях. Даже сон Спящего Бога.

Честно говоря, я оторопел. Мало того, что это заявление показалось мне бредовым, ведь для лабораторного исследования Бога нужен сам Бог. Или хотя бы какая-то его часть. Но оторопь меня взяла больше от картинки, какую нарисовало воображение — спящий Будда, опутанный проводами, с нацеленными на него микроскопами и ультразвуковыми локаторами.

— Что ты хочешь этим сказать? — севшим голосом спросил я.

— Ничего. Я просто покажу тебе место.

— Сейчас?

— Нет. Оно находится в реальности. Отсюда туда не попасть.

— Как же тогда?

— Я буду на связи.

— В реальности? — снова поразился я.

— Да, конечно. С помощью компьютера. Я ведь в данном случае Серверный Олень, так почему бы нам не воспользоваться сетевыми технологиями?

— Не понимаю...

— Все просто. Ты пользовался системой ICQ?

— Аськой, что ли?

— Да. Мой номер 346594428. Запомни.

Тут же Олень исчез, оставив мерцать во тьме только эти цифры — 346594428. Они все еще горели перед мысленным взором, когда я проснулся.

Отряхнув остатки сна, я убрал с монитора заставку с рыбками, запустил программу ICQ и быстро создал новый контакт с номером 346594428. Тут же сервер ответил, выдав псевдоним владельца данного номера. Псевдоним был написан по-русски латинскими буквами — Serveuniy Olen. Статус пользователя был on-line, то есть в данный момент он находился на связи.

Смахнув пот со лба, я неуверенно ввел с клавиатуры:

«Привет!».

«Привет, — ответил Серверный Олень. — Тебе надо ехать».

«Куда?»

«Я не знаю. Я не могу так ориентироваться в твоей реальности, как ориентируюсь в сферах сна. Я не знаю названия места. Я его вижу. Тебе надо ехать и оставаться на связи».

— Зараза! — ругнулся я вслух.

Мой телефон, стоимостью в три тысячи долларов, не имел возможности выходить в сеть как клиент ICQ. Надо было срочно покупать машинку попроще, долларов за семьсот, чтобы оставаться на связи с Оленем. Быстро одевшись, я прихватил ружье, прыгнул в «жигульку» и погнал в ближайший магазин мобильной техники. Там я подобрал первый попавшийся коммуникатор с возможностью выхода в Интернет, запустил ICQ и снова набрал номер Оленя.

«На связи», — сообщил я, с трудом привыкая к непривычной клавиатуре.

«Вижу. Садись в машину и двигайся по дороге».

«В какую сторону?»

«Не знаю. Просто двигайся, мне надо совместить твое изображение с изображением места», — ответил Олень.

Мне оставалось только выполнять его указания, другого выхода не было. Усевшись в машину, я запустил двигатель и не спеша покатил по Щелковскому шоссе в сторону центра. Коммуникатор пискнул, я глянул на экран и увидел одну лишь строчку:

«В другую сторону», — сообщал Серверный Олень.

Пришлось разворачиваться. На Щелковском шоссе это не так просто, не на каждом перекрестке такой маневр разрешен, так что я вынужден был пересечь две сплошных, а потом встраиваться в общий поток. На меня зло засигналили, а один бодрый молодой человек на «девятке» повертел у виска пальцем. Вот интересно, какова была бы их реакция, если бы я так проехал не на «копейке», а на «Майбахе»? Удивительно все-таки, какими уродами часто бывают люди. Злость принято срывать на тех, кто не может ответить.

Не знаю, что меня заставило это сделать, но я развел руками, — мол, извини, спешу, так чтобы водитель «девятки» увидел. Он психанул и подрезал мне путь, прижимая к бордюру.

«Вот почему так? — думал я, останавливаясь. — Ведь я, наоборот, извинился!»

Нет, понятно, конечно, что причин для злобы в мире становится все больше. Люди начинают ненавидеть друг друга. Но почему, почему они срывают злость за свои обиды и неудачи не на истинных виновниках, а на тех, кто слабее, кому еще хуже живется, чем им самим? Почему вместо того, чтобы притереть к обочине «Мерседес» и надавать по роже зажравшемуся сыну депутата с мигалкой на крыше, этот парень пытается оторваться на немолодом уже водителе «жигуленка»? У меня был ответ на этот вопрос, но чести парню он не делал. Проблема в том, что сына депутата охраняют двое дюжих телохранителей, а то и менты с автоматами. А пенсионера, у которого, кроме картошки на даче, ничего уже не осталось, не охраняет никто. Наоборот, все, начиная от квартирных мошенников-маклеров и кончая государственными структурами, стараются именно этого пенсионера обобрать. Поднимают квартплату, заставляют страховать машину за несусветную сумму... Несусветную, надо сказать, как раз для этого несчастного пенсионера, не для водителя «девятки».

Честно говоря, в этот момент я ощутил такую злобу на опустившийся род людской, что слова Серверного Оленя не показались мне такими уж страшными. Уничтожить мир? Такой мир? С такими уродами? Да гори он действительно синим пламенем! Нам с Катькой и Максом подготовлено приятное местечко на вечность, так чего ломаться, действительно? Чего, блин, ломаться?..

По этой же самой причине, как я теперь понимал, Катька не желала ехать на гастроли. Она чувствительнее меня и видела то же самое ярче. Для нее мир не просто страшен, а попросту отвратителен. Но она еще и сильнее меня. Несмотря на это отвращение к одураченной, одурманенной иллюзиями толпе, она все же поехала. Может быть, ради одного человека, который услышит то, что Катька вкладывает в свои песни. Это подвиг. Я видел, что это подвиг, но начал сомневаться, что сам способен на такое. Стоит ли сохранять мир ради тысячи человек? Этот вопрос вдруг резанул меня по душе опасной бритвой. Тусклым стальным клинком с зазубренным от частого употребления лезвием.

«Стоит сделать этот мир лучше, — с уверенностью подумал я. — Надо хотя бы попробовать».

Едва я остановил «жигульку», как парень из «девятки» выскочил и распахнул мою дверцу.

— Чего руками машешь, мудила? — с ходу наехал он на меня и потянулся, чтобы вытащить из машины за шиворот.

— Да погоди, братишка, я просто спешу, дальше некуда...

— Щас, блин, успеешь! Козел сраный...

Я позволил ему вытащить себя из машины просто из любопытства. Я наблюдал эту сцену как бы со стороны, мне хотелось увидеть, что сделает этот вполне нормальный с виду человек с другим человеком, который ему ничего дурного, по большому счету, не сделал. Мне важно было это узнать. Именно сейчас.

Парень толкнул меня на крыло машины и ударил под дых. Удар у него был так себе, наработанный скорее в спортивном зале на боксерской груше, чем на живом противнике. Мне хотелось узнать, как далеко он зайдет. На что способен человек, ощутивший над другим превосходство в силе. А главное, мне хотелось понять, кто меня бьет — этот самый парень или страх который живет в нем со дня рождения. Страх перед умирающим миром.

Он попробовал врезать мне в печень, но промахнулся, затем рубанул кулаком в скулу. От такого удара нормальный человек на моем месте уже сполз бы на землю. Нормальный — это тот, который три раза в неделю по восемь часов не дрался на тренировках с другими такими же, закованными в резиновый панцирь протектора. Мы вообще не использовали боксерских груш. Мы сами были боксерскими грушами — подвижными, сообразительными, наносящими ответные удары. Без таких тренировок можно стать отличным спортсменом, но не бойцом. А нас тренировали именно так, потому что, несмотря на ведение высокотехнологичных войн, нам иногда приходилось ходить врукопашную, со штыком, примкнутым к автомату. После таких тренировок и рукопашных стычек, когда озверевшие, обкуренные моджахеды стараются выпустить из тебя кишки, перестаешь реагировать на удары, вроде тех, какие наносил мне молодой человек. На них вообще перестаешь обращать внимание ввиду их полнейшей безопасности. Они не смертельны, и это их главное отличие от тех ударов, которым учили нас. Потому что в реальном рукопашном бою нет времени на долгий обмен зуботычинами. Там надо идти вперед именно в этом предназначение бойца. Один удар один труп. В крайнем случае — один блок, один удар, один труп. Иначе трупом уже станешь ты.

Я резко развернулся и, чуть подпрыгнув, с размаху всадил парню локтем в открытые ребра под печень. Раздался неприятный треск, мой противник удивленно крякнул, сделал пару неловких шагов назад и рухнул на асфальт, глухо кашляя и отплевываясь побежавшей изо рта кровью. Через пару секунд глаза его закатились, и он потерял сознание. С непривычки перелом ребер частенько вызывает болевой шок, ничего не поделаешь. Я снял с пояса мобильник и набрал 03.

— Алло. Тут возле станции метро «Щелковская» выходящего из машины человека зацепил мотоциклист. Да, парню плохо, вроде бы ребро сломано. Возможен ушиб печени и повреждение правого легкого. Нет, я не специалист, но у него кровь изо рта идет. Откуда мне знать его фамилию? Возле метро, да.

Я положил трубку и сел в машину. На экране коммуникатора мерцала строчка: «Вперед, прямо».

Я включил передачу и рванул «жигульку» с места. Похоже, нужное место находилось за пределами Кольцевой дороги. Так что надо поспешить, а то вскоре начнет формироваться приличная дорожная пробка.

Пост дорожной инспекции я миновал без приключений. Пробка на выезде с развязки была еще не очень плитной, поэтому я обогнул ее по встречной полосе и прибавил газу, несмотря на запорошивший асфальт снег. День клонился к раннему зимнему вечеру, начинало смеркаться. Падающая снежная крупа искрилась в бело-голубых лучах фар. Конечно, ксеноновый свет на «копейке» — нонсенс. Но я люблю хорошую видимость на дороге, так что простите. Иногда встречные мигали мне, тогда я гасил гудящее дуговое пламя и переключался на ближний свет. Но чем дальше я углублялся в сторону области, тем меньше становилось машин.

Как только я миновал поворот на Щелково, запищал коммуникатор.

«После закругления дороги будет левый поворот, — сообщил Олень. — Тебе туда».

Ветви деревьев по краям дороги покрыла изморозь. Температура воздуха падала, это было заметно по многим приметам. Я вынужден был сбавить скорость, потому что здесь дорожные службы не так усердствовали с уборкой проезжей части, как в Москве. Кое-где на асфальте попадались тусклые зеркала сплошного льда. Мне хоть и установили антиблокировочную и противозаносную систему, но все же не стоило рисковать и лихачить.

Вскоре действительно показался указатель на поселок «Солнечный». Я свернул. Уже совсем стемнело, небо было черным, как старая чугунная сковородка. Встречных не было, я запалил ксенон и катил вдоль обочины, глядя на темные дома, проплывающие мимо. Иногда попадались включенные фонари на столбах, но не слишком часто. Где-то вдалеке выла собака — то ли от холода, то ли от скуки. Пискнул коммуникатор.

«Здесь сверни с дороги на проселок между домами, — гласила надпись. — Я скажу, когда остановиться».

Сквозь тучи просвечивало мутное пятно полной луны. Я осторожно вел «жигульку» по засыпанному снегом поселку, потому что не дай бог тут застрять. Иначе только эвакуатор спасет, никак не иначе.

«Стой, — высветилась надпись на экране коммуникатора. — Нужный дом справа от тебя».

Я выбрался из машины, подняв воротник пальто и прихватив двустволку. Поддувал низкий пронизывающий ветер, тучи клочьями летели над головой, потрескивали деревья, скованные тонким ледком. Ворота, ведущие в дом, выглядели солидно, но собаки за забором, очевидно, не было. Я бы почуял. Я пошатал ворота, но они были заперты, так что лучше уж через забор. К тому же никакого серьезного препятствия он не представлял — обычный кирпичный забор, не очень к тому же высокий. Я перебросил через него штуцер, а затем перевалился сам, ухнув ногами в затвердевший от перепадов температуры сугроб. По всем признакам дом уже давненько не видел хозяев. Дорожки заметены снегом, а высокие стебли сухого бурьяна, торчащие на клумбах, говорили о том, что и летом за садиком не больно ухаживали.

Дверь металлическая, оконные стеклопакеты забраны решетками.

«Есть нормальный вход?» — набрал я на коммуникаторе.

«Через окно. С торца дома слуховое окно туалета, там нет решетки», — пришел ответ с сетевого сервера.

Пришлось переться через сугробы и трещащий заиндевевший бурьян, раздвигая его стволами ружья. Я негромко ругался под нос, скорее для бодрости, чем от злости. Вдалеке, кажется на шоссе, прокричала несколько раз милицейская сирена. Соседская собака продолжала усердно выть, словно это доставляло ей сексуальное удовольствие.

Окно оказалось там, где и предрекал Серверный Олень. Высоковато, надо признать, но мне и не по таким форточкам приходилось лазать, выбирая снайперские позиции для уличных боев. Выбив стекло прикладом, я выломал оставшиеся осколки, чтобы не пораниться ненароком, снял пальто, завернул в него двустволку, просунул внутрь, а затем подтянулся на пальцах и протиснулся следом.

Внутри было темно, как ночью на угольном складе. Курить я бросил, поэтому спичек у меня не было, так что вместо фонарика пришлось использовать подсветку коммуникатора. Не ахти какой прожектор, но двух шагах видно дорогу, и ладно.

Под подошвами хрустнули осколки выбитого стекла.

«Вот такое in vitro», — подумал я.

Накинув пальто и освещая себе дорогу коммуникатором, я выбрался из туалета в дом. Было очень холодно — давно не топили. Зато я обнаружил на стене выключатель. Дело хорошее, но что-то мне подсказывало, что свет включать не стоит. Место, конечно, безлюдное, зимой на дачах мало кто живет, если не считать бомжей, но все равно, когда вламываешься в чужие дома, не следует привлекать излишнее внимание.

«Что дальше?» — спросил я у Серверного Оленя.

«Прямо через холл. Затем на кухню. Там есть лестница в подвальный этаж».

На кухонном столе стаяла недопитая бутылка виски и невымытый стакан. Сразу повеяло духом Кирилла. Уже не было сомнений, что этот домик был его неучтенной собственностью. А раз неучтенной, то и мне не доставшейся. Я снял очки и сунул в карман пальто. В темноте они только мешали — подсветка монитора отблескивала на стеклах, сужая и без того неширокое поле зрения.

— Вот зараза! — выругался я, внимательнее осмотрев стол.

За пепельницей, полной окурков, лежал диктофон. Точно такой же, какой принесла мне вчера Зинаида Исаевна. А рядом комплект батареек в заводской упаковке.

«Вот зараза этот Кирилл, — мелькнуло в голове. — Другой бы о такой мелочи не подумал! А ведь правда, никакие батарейки без упаковки год не продержатся».

Я присел на табурет и нажал кнопку воспроизведения.

— Привет, дорогой, — раздался голос Кирилла. — Надо сказать, я в тебе не ошибся. Глубоко копаешь. Или везет тебе. Но это не имеет значения, раз уж ты добрался до этого дома. Вообще-то я предполагаю, кто тебе на ушко нашептал адресок, иначе не оставлял бы эту запись. Ладно, речь не об этом. Ты сначала сходи в подвал, раз уж приехал. А потом дослушаешь. Иначе не поймешь, о чем речь. Свет включается справа на стене.

Я выключил диктофон, поудобнее перехватил ружьецо и осторожно спустился по скрипучей деревянной лесенке. Выключатель обнаружился без труда, и после щелчка вспыхнул до боли яркий свет. Я зажмурился, но даже сквозь веки какое-то время пробивался красноватый отсвет. Пришлось простоять довольно долго, давая адаптироваться глазам. Светильники под потолком мерно гудели, как мухи в знойный августовский день. Пахло душной сыростью, никак не вязавшейся с моими представлениями о жилых помещениях.

Наконец я смог поднять веки, но, честно говоря, не сразу понял, что вижу. Какие-то жгуты проводов, металлические штанги, ажурные фермы с жестяными коробами. Все это вдоль стен, а посреди довольно обширного подвала не было вообще ничего. Голый, как мне вначале показалось, пол.

— Фигня какая-то, — обескураженно пробормотал я.

Только пройдя пару шагов по бетонному полу, я разглядел, что весь он покрыт толстым слоем мусора, коричневатой трухой, из которой торчали окислившиеся бронзовые штыри. К некоторым из них с помощью хромированных зажимов были подцеплены витые провода, убегавшие к стенам. С удивлением я понял, что все коммуникации сходятся к огромному пульту, какие бывают на хороших звукозаписывающих, студиях. Пришлось, теряясь в догадках, идти осматривать это сооружение. По пути я присел, чтобы получше разглядеть, из чего состоит мусор под ногами. А когда понял, у меня по спине пробежала волна ледяных мурашек.

Труха представляла собой высохшие грибы. Сколько их тут было когда-то, даже представить страшно. Причем это были не шампиньоны, какие иногда выращивают в подвалах, а какие-то поганки с пупырчатыми шарообразными шляпками. Приглядевшись получше, я понял, что среди этого компоста есть и вполне процветающие экземпляры — то там, то сям группами виднелись живые грибы, уцелевшие за год. Вблизи они гадостно воняли, их запах напоминал запах толуола.

— Ну и ну! — невольно воскликнул я, припомнив, где я в последний раз ощущал такой запах.

Точно так же вонял наркотик, с помощью которого необстрелянные пацаны попадали на бойню в сферу взаимодействия. Алиса называла эту гадость шумерским снадобьем. Теперь мне стало понятно, откуда этот порошок появлялся на черном рынке. Значит, не все, что говорила Алиса, — вранье. Уже неплохо.

Теперь провода, пульт и другие конструкции предстали совсем в другом свете. Я вдруг понял, что производство шумерского снадобья было далеко не главной задачей этого помещения. Кирилл здесь исследовал грибы — вот что самое важное. Остальное вторично. Подойдя к пульту, я убедился в своей правоте. Десятки различных данных приходили сюда и вводились в компьютер — электропроводность грибных тел, влажность на разной глубине, скорость роста, характеристики образования спор. Кроме входов, по которым данные поступали на пульт, были еще и выходы. Надписи на них меня шокировали. На одном фейдере красовалась маркировка «ухудшение состояния», на другом, рядом, «улучшение состояния».

— Лаборатория по исследованию реакций Спящего Бога, — сделал я вывод. — Странно, что такой подход мне самому не пришел в голову.

И ведь действительно. Если проекция Спящего Бога на реальность является грибом, то каким бы особенным грибом он ни был, его реакции можно математически просчитать. Наверняка ведь существуют определенные показатели окружающей среды, при которых гриб будет существовать в наиболее комфортных условиях. А на другом конце этой шкалы — гибель гриба. Вот и вся арифметика.

Однако столь простое решение проблемы подошло бы мне, но никак не Кириллу. Мне бы просто сделать получше условия, в которых спит гриб, чтобы его сон перестал быть кошмаром. А чего хотел от этих исследований Кирилл? Вряд ли спасения мира. Ой, вряд ли. Наверняка он стремился изменить сон Бога каким-то определенным образом, чтобы вбить туда вполне конкретные образы. Какие? С этим вопросом к Кириллу. Я даже не уверен, что Кирилл собирался воскреснуть. Это я так ляпнул Алисе, просто в качестве варианта. Но вполне могло получиться так, что энергетическое существование его на все сто процентов устраивает. Чего же он тогда добивается? Какого сна ждет от Спящего Бога?..

Я решил, что с подвалом все ясно. Надо дослушать диктофонную запись. Поднявшись по лесенке в кухню, я положил двустволку на стол и включил диктофон.

— Впечатлился зрелищем? — после недолгой паузы раздался голос Кирилла. — На самом деле оборудование этого подвала обошлось мне недешево. Зато результат оправдал затраченные средства. Знаешь, дорогой, я выявил целый спектр причин, улучшающих иди ухудшающих состояние этого вида грибов. И, насколько мне удалось выяснить из разных источников, проекция Спящего Бога на нашу реальность родственна именно этому виду грибов. Не идентична, но родственна.

— Вот сволочь, — прошептал я. — А ведь говорил, что не верит в Спящего Бога!

Хотя что удивительного? Основным оружием Кирилла всегда была ложь. Пора бы мне привыкнуть. Я протянул руку и выключил диктофон.

«Бессмысленно слушать, — пожал я плечами. — Все равно, кроме вранья, на пленке ничего нет».

— Включи, — раздался рядом знакомый голос.

— Алиса? — обернулся я.

Но никого, естественно, не увидел. Очки ведь лежали в кармане пальто. Покосившись на стол, я убедился, что и ружья нет там, где я его оставил.

«Везенье кончилось», — с досадой понял я.

— Руки на стол, — посоветовала Алиса, не выходя из состояния невидимости. — Включи диктофон и не дергайся. А то, как ты недавно изволил выразиться, от тебя останутся только ноги и хорошо перемолотый фарш.

В ее словах был определенный резон, так что я не стал возражать. Нажав кнопку воспроизведения, я уперся ладонями в стол и перенес на них тяжесть тела, чтобы не нервировать девушку. Подавляющее большинство людей уверены, что из такой позы нельзя моментально нанести удар, выхватить оружие или перейти к другим активным действиям. Именно поэтому спецназовские инструкторы так упорно учили нас действовать именно из этого положения. А также из положения «руки вверх», «руки на затылок» и «лежа лицом вниз». Но я не спешил. Мне было интересно, с чем в этот раз пожаловала моя рыжеволосая знакомая.

— Из этого я сделал вывод, что смогу повлиять на сон Бога в нужную сторону, — снова донеслось из диктофона. — Точнее — вынудить Спящего Бога выйти на контакт со мной через Посланника. План мой прост и эффективен. С помощью разработанных в подвале приемов я делаю существование Спящего Бога невыносимым. Довожу дискомфорт его существования до предела, за которым смерть. Но предел не перехожу. Арсенал приемов довольно большой, начиная от некоторых ядов в точнейших дозах и заканчивая переменным магнитным полем. Я все изучил. А когда Посланник выйдет со мной на связь, я продиктую свои условия. Все очень просто, дорогой, я пожелаю стать всемогущим Богом. Подлинным венцом творения.

— Подлым венцом творения, — сквозь зубы поправил я. Но Кирилл меня не слышал, он уже год находился в сфере взаимодействия.

— Любое разумное существо, если будет о чем-то усиленно думать, увидит это во сне. А я постараюсь сделать так, чтобы Спящий Бог думал только обо мне, чтобы ни на что другое, кроме мучений, у него попросту не осталось сил. Но в моем плане, к сожалению, есть одно уязвимое место. Я не знаю, где находится проекция Бога на сферу взаимодействия. Где растет этот чертов гриб, понимаешь, дорогой? А узнать это может только Хранитель. Я все силы положил, чтобы ты вошел с ними в коалицию. Надеюсь, что ты сейчас слушаешь эту запись не один. Ладно, теперь самое главное. Мне нужен Хранитель. Но как заставить его появиться в сфере взаимодействия и выдать мне местоположение проекции Бога? Казалось бы, задача неразрешимая. Но я так не считаю. Дело в том, что мне известно одно очень интересное место в сфере взаимодействия. Одна уютненькая землянка, в которой лежат бессознательные тела Хранителей. Одно мужское и одно женское, рыжеволосое. И если, Саша, ты сюда с одним из Хранителей не явишься, то этим двоим конец. Я убью их здесь, и они, само собой, умрут в реальности. У меня железное терпение, но не бесконечное.

Диктофон умолк. Я стоял в позе кажущейся беспомощности и обдумывал слова Кирилла. Наверняка процентов на девяносто вранье. Но что касается землянки, то и Алиса про нее говорила. Правда, второго тела там уже нет, но год назад информация была на сто процентов верная. Интересно, каково Алисе сейчас? Честно говоря, мне ее было жалко, настолько жалко, что я бы так и стоял с раздвинутыми ногами, опершись ладонями о стол. Мне не хотелось не то что убивать ее, но даже просто бить. Но это был тактический порыв, а настоящий боец должен думать как можно более стратегически, просчитывая события на много ходов вперед. Со стратегической же точки зрения Алису следовало убить прямо сейчас. Она ведь призналась, что является последним Хранителем, значит, кроме нее, никто не сможет выдать Кириллу местоположение Спящего Бога. Если я ее грохну, то Кирилл так и останется в сфере взаимодействия, не имея ни малейшей возможности воздействовать на реальность.

Останавливало меня только то, что и я без Алисы не смогу узнать местоположение проекции Спящего Бога на реальность. А мне хотелось выяснить, где спит этот Бог. Раз уж Кирилл докопался, какими средствами можно ухудшить сон Бога, то он же знает, какими средствами его можно улучшить, И что бы ни случилось, я из него вытрясу эту информацию. В любом случае в сферу взаимодействия я попаду. В крайнем случае дождусь Катьку и она меня туда переправит, как в прошлый раз. Но, не зная, где спит Бог, я никак не смогу воздействовать на его сон. Даже если выясню, какими средствами это можно сделать.

В общем, щекотливая создалась ситуация — дальше некуда. Куда ни кинь — всюду клин. Однако все безвыходные ситуации похожи одна на другую тем, что из каждой можно выбраться, если как следует рискнуть. Риск, правда, чаще всего бывает смертельным. Но это ладно бы! В данном-то случае я не только собой рисковал, но и всем миром!

«Вот уже начинается, — с грустью подумал я. — Вот уже ты стоишь и просчитываешь, как шахматист, чьей жизнью можно пожертвовать, а чьей нет. И какова будет стоимость этой жертвы».

Мне стало ясно, что Алису я не убью. Вот не буду этого делать, и все. Вот ни при каких обстоятельствах. Смог бы Кирилл принять такое решение? Скорее всего нет, и я был несказанно этому рад. Потому что я нашел различия между ним и собой, и это для меня было очень важно. Он шахматист, а я — нет. Он может жертвовать людьми, как фигурами, а я к этому не готов. Я лучше собой пожертвую, но не перейду эту черту. Все, хватит. Я и так слишком много людей отправил на тот свет, если можно, конечно, считать людьми моджахедов. Но Алиса другой породы.

Как бы там ни было, создавшуюся ситуацию следовало разрешить. Ну не люблю я стоять под прицелом, не получаю я от этого мазохистского удовольствия! Очки бы на нос натянуть, было бы проще... И какого чёрта я их снял?

«Ладно, придется снова драться вслепую», — подумал я, переводя дыхание в боевой режим.

На тренировках в спортивном зале инструкторы нередко выключали свет. А поскольку зал располагался в подвале, наступала кромешная темнота. И в этой темноте нам приходилось драться. Конечно, существуют определенные приемы боя, но одним лишь знанием приемов не сделать из человека бойца. Главное в рукопашном искусстве — драться. Драться подолгу, с разными противниками. И тогда тело само начинает рождать систему приемов, которая чаще всего годится только для тебя самого. Но зато именно она становится в высшей степени эффективной. То же и с дракой вслепую. Можно сколько угодно рассказывать, какие звуки что обозначают, но, если из-под палки заставлять драться в темноте, от этого будет намного больше проку. Не скажу, что в этой дисциплине я был отличником, но кое-чему за шесть лет успел научиться.

Проблема была лишь в одном — Алиса тоже была бойцом не последним, а потому знала, что ее может выдать любой звук. Ну и, понятное дело, издавать этих звуков она не собиралась. А для меня жизненно важно было в начальный момент поединка безошибочно определить хотя бы направление на противника. Потому что если я ошибусь в расчетах, тут же получу картечью из обоих стволов. И тогда врачам придется долго бороться за мою жизнь, а я этим по горло сыт.

В результате я продолжал стоять, опасаясь сделать первое движение, пытаясь уловить хотя бы отголосок дыхания, хотя бы запах чужого тела. Хуже всего, что я не знал главного — сидит Алиса или стоит. От этого зависел уровень, по которому ударит картечь в момент выстрела. А в том, что выстрел грянет сразу, как только я дёрнусь, не было никаких сомнений. В общем, несмотря на теоретическую возможность начать схватку и выйти из нее победителем, я ощущал себя в крайне затруднительном положении.

И тут мой взгляд упал на экран коммуникатора. Трудно сказать, случайно так получилось или на подсознательном уровне я таким образом искал выход из ситуации, но факт остается фактом — я глянул на монитор. И сюрприз, который меня там ждал, оказался единственной строчкой:

«Она сидит на корточках прямо у лестницы в подвал».

Как бы я ни относился к Серверному Оленю, но такой подарок переоценить было трудно. Это я поставил ему в зачет. Однако воспользоваться подсказкой Оленя было не так-то просто — позицию Алиса выбрала до придела удачно. Получалось, что нас разделяет полных пять шагов, что очень много, учитывая ружье у нее в руках, к тому же при любом моем резком движении она могла пальнуть и тут же скатиться по лестнице в подвал. Кроме того, она сидела на корточках, а это означало, что броском на пол у меня не получится уйти от выстрела, что совсем уж скверно. В общем, я недооценил Алису как бойца, хоть Олень и предупреждал об этом. Но это в мужчинах зашито намертво — женщина не воспринимается ими как полноценный противник, хоть кол на голове теши. И время от времени этим колом представителям сильного пола как следует достался. На этот раз за всех мужиков пришлось отдуваться мне, что было не очень кстати и не очень вовремя. Но как бы там ни было, ситуация требовала разрешения. И я начал действовать.

Единственным выходом, как мне казалось, было сильнее опереться руками о стол, чуть подпрыгнуть и с кувырком оказаться на столешнице. Это давало сразу два преимущества — во-первых, я на какое-то время покину пол, не давая Алисе возможности пальнуть мне по ногам, а во-вторых, крепкая столешница в первый момент в достаточной мере защитит меня от картечи, Все-таки гладкий ствол есть гладкий ствол — даже если картечь пробьет дерево стола, мне она на излете уже не причинит большого вреда. Это не пуля из винтовки.

Надо было только успеть провернуть этот маневр раньше, чем Алиса вскочит на ноги. Потому что, как только это произойдет, я на столе буду для нее очень удобной мишенью. А поскольку рыжую бестию никак нельзя было назвать медлительной, то мне следовало как следует постараться. Кроме того, и сам прыжок с кувырком следовало провести с наивысшей скоростью. Учитывая реакцию Алисы, она могла шарахнуть мне по ногам раньше, чем подошвы оторвутся от пола.

Осторожно, стараясь не выдать себя, я сделал несколько глубоких вдохов, прокачивая легкие воздухом, после чего напрягся и прыгнул, Выстрел прозвучал почти в тот же момент, из угла шарахнуло метровым сполохом пламени, но я уже был на столе, что сильно мне помогло. Хотя на самом деле картечь в стол не попала — выстрел пришелся в то место, где Алиса видела меня секунду назад. Промчавшись через всю кухню, четвертьфунтовый заряд свинца долбанул в стену, разметав деревянную обшивку по всему помещению. Для меня было жизненно важно выяснить, оба ствола разрядила Алиса или только один, но в темноте по разрушениям определить этого я не смог бы, так что не стоило и время терять. Вместо этого я потратил две драгоценных секунды на то, чтобы достать из кармана очки и напялить их на нос. В общем-то это меня и спасло и избавило врачей от долгих усилий по спасению моей жизни.

Едва очки стали на место, я увидел Алису в шаге от себя, заканчивающую наводить на меня жерло моего мушкетона. Я колбасой скатился на пол, больно ударившись локтем, и в тот же момент грянул второй выстрел, проломив столешницу и забив ноздри едким пороховым дымом. Пожалуй, хрен бы стол остановил картечь на таком расстоянии. Захотелось перекреститься, но у меня было занятие поважнее.

В глазах еще не угасла вспышка выстрела, а я пружиной вскочил с пола и по-кошачьи прыгнул через стол, пытаясь достать Алису. Но верткая она была, как лисица, — мои руки схватили лишь пустоту. Зато спина ощутила такой добрый удар прикладом между лопаток, что у меня зубы клацнули. Получив столь мощное ускорение по тому же вектору, по которому уже и без того двигался, я влетел башкой в стеклопакет, вышиб стекло и звонко боднул черепом оконную решетку. На мгновение я узрел небо в алмазах, а в ушах загудел тяжелый бронзовый колокол. Самым же паршивым были то, что очки слетели с носа и шлепнулись в снег у дома. Теперь от невидимой противницы можно было ожидать любой подлости, поэтому, с огромным трудом взяв себя в руки и чувствуя, как из глаз брызнули невольные слезы, я нашел в себе силы оттолкнуться от решетки и сделать кувырок назад.

Такого маневра Алиса от меня точно не ожидала — об этом говорила полная его беспрепятственность. За ту секунду, пока я осуществлял перекат, мозги сами высчитали возможные направления, по которым могла уйти противница. Получалось, что негде ей быть, кроме как у умывальника. Недолго думая, я пнул табурет в ту сторону и был вознагражден громким нецензурным восклицанием. Второй табурет тут же отправился следом за первым, а потом в том же направлении прыгнул и я, с размаху налетев солнечным сплетением на стволы.

Взвыв от боли и сложившись пополам, я все же умудрился крепко схватить Алису за руку. Она врезала мне кулаком между глаз, что значительно усилило освещение за счет полетевших во все стороны искр, но ни капельки не улучшило реальную видимость. Однако отпускать добычу я не был намерен. Напротив, нащупав сустав, я резким движением перенес вес тела на другую ногу и рванул руку противницы на болевой прием. Выпавшее ружье грохнулось мне на ногу, но все болевые пороги давно были пройдены, так что я просто отметил это как факт.

Алиса тоже взвыла — этот болевой прием мне всегда удавался. А раз так, следовало закрепить позицию — я навалился на противницу всем телом и толкнул ее на стену. Раздался глухой удар, а затем еще один — с таким звуком тело падает на пол. Помня о хитрости лисиц, я не стал осматривать поверженного врага, а прыгнул на него сверху всем телом, чтобы уже надежно выбить из Алисы сознание. Она тихо ойкнула и умолкла. И тут же мир дрогнул, пошел рябью и я, несмотря на почти полную темноту, увидел лежащее подо мной женское тело.

Грохнувшись рядом, я дал себе отдышаться, после чего проверил пульс Алисы. Ровным назвать его было трудно, но он бился, а значит, я не переусердствовал. Уже хорошо. Некоторое время у меня ушло, чтобы найти выключатель, пользуясь коммуникатором, как фонариком. А когда кухню залил яркий свет, я отрезал провод от микроволновки и крепко привязал им Алису к трубе отопления. Потом пришлось сходить во двор и подпить очки. Они оказались целыми.