Лондонский филиал в 1451–1480 гг

После 25 марта 1451 г. лондонский филиал и филиал в Брюгге разошлись, и несколько лет их пути не пересекались. Целесообразно поэтому на какое-то время остановиться на судьбе лондонского подразделения. Джероццо де Пильи, правда, по-прежнему оставался партнером в обоих филиалах, но, по правовым нормам, существовавшим для коммандитных товариществ, он предоставил фактическое управление младшим партнерам, Тани и Нори. Поскольку по соглашению от него не требовалось проживать на месте, он вернулся во Флоренцию, хотя и не совсем вышел в отставку; будучи человеком добросовестным, он приезжал в Англию и во Фландрию с инспекцией и пробыл там больше года. Известно, что в Брюгге он прибыл 29 октября 1453 г., а во Флоренцию вернулся в ноябре или декабре 1454 г. После того он постоянно проживал во Флоренции; возможно, возраст и болезни не дали ему совершить еще одно утомительное путешествие верхом. Скорее всего, он продолжал консультировать старших партнеров относительно положения дел в Англии и Фландрии и рекомендовал проявлять осторожность. В свете последующих событий остается лишь гадать, насколько они следовали его советам.

Одной из целей поездки Пильи в Брюгге, очевидно, было превращение коммандитного товарищества в обычное товарищество, в название которого вернулись бы имя и торговая марка Медичи. Нори хотелось, чтобы старшие партнеры образовали обычное товарищество для защиты своей чести и репутации в Лондоне. Однако в том случае, если бы они отказались так поступить, он соглашался дослужить до окончания действия своего контракта. В конце концов, заявлял Нори, он гордится своей репутацией и тем, что, «хотя он итальянец», его любят в Сити. Наверное, правильнее было бы употребить слово «терпят», потому что в то время англичане испытывали сильное предубеждение против иностранцев. Особенно плохо обитатели Сити относились к «ломбардцам», считая их агрессивными захватчиками. Они не останавливались ни перед чем, чтобы вытеснить итальянцев из контроля над морской торговлей. Распространенные настроения нашли выражение в поэме Libelle of Englyshe Polycye (1436). Ее автор изливает ярость на венецианцев и флорентийцев, которые на своих галерах привозят «обезьян и шлюх, безделушки и отбросы», а вывозят жизненную основу Англии – ее драгоценную шерсть.

В самом деле, шерсть считалась главной статьей английского экспорта, хотя с ростом экспорта сукна количество шерсти неуклонно сокращалось. Но флорентийцам нужна была шерсть; в гораздо меньшей степени их интересовали свинец, олово, медные подсвечники и некоторые другие товары. Они покупали мало сукна; однако в переписке Медичи время от времени встречаются слова suantoni (сукно из Саутгемптона) и charisea (грубое домотканое сукно). В принципе, монополией на экспорт шерсти обладала Компания купцов-стапельщиков Кале. Именно в этот город свозились все запасы шерсти, которой торговала компания. Допускались лишь два исключения из правила: во-первых, грубую шерсть из Шотландии и с севера Англии можно было напрямую из Бервика и Ньюкасл-он-Тайна посылать в Брюгге и Мидделбург, не завозя ее в Кале; во-вторых, по особому разрешению, выданному королем, можно было экспортировать шерсть в любое место через Гибралтар. Конечно, какое-то количество шерсти итальянцы покупали у Компании купцов-стапельщиков Кале, а оттуда по суше переправляли ее в Ломбардию. И все же основная часть шерсти приобреталась по королевской лицензии. Ее доставляли на галеры, которые выходили из Сандвича или Саутгемптона. Конечно, такая торговля возбуждала стойкое противодействие участников Компании купцов-стапельщиков Кале, которые считали действия итальянцев нарушением их монополии. В этом состояла одна из главных причин, почему итальянцы не пользовались любовью в Сити; периодически там даже вспыхивали антиитальянские мятежи. С течением времени получить лицензию на вывоз шерсти становилось все труднее; их можно было добыть лишь в обмен на услуги, оказанные королю. Из всех услуг король больше всего ценил займы, и его спрос на займы не уменьшался. Такая услуга стала еще более насущной с началом Войны Алой и Белой розы, которая вспыхнула в мае 1455 г. и с перерывами продолжалась до 1485 г. Война опустошала королевскую казну. Вот на каком фоне разыгралась трагелия лондонского филиала Банка Медичи.

Отказать королю было невозможно: флорентийские галеры почти всецело зависели от груза шерсти на обратном пути, а у Фландрии, как уже объяснялось, сложился очень неблагоприятный баланс в торговле с Италией, и ей нечего было предложить в качестве обратного груза. Галеры приходили в Слёйс или вставали на рейде в Зеландию главным образом для того, чтобы разгрузить экспортные товары. Затем они шли в Саутгемптон, где разгружали остальное и принимали на борт партии шерсти с небольшим количеством олова или свинца в качестве балласта. Будь все по-другому, галеры сначала заходили бы в Саутгемптон и уже оттуда отправлялись во Фландрию. Причина очевидна: для того, чтобы загрузить или разгрузить корабль, вначале он должен быть пустым.

Доступные доказательства не оставляют места для сомнений. В переписке упоминается несколько маршрутов следования флорентийских галер. Во всех конечным пунктом называется Саутгемптон, а Слёйс считался портом захода только для рейсов, отбывающих в дальнее плавание. То, что Саутгемптон гораздо ближе, чем Слёйс, если плыть со стороны мыса Финистерре к Ла-Маншу, не играет никакой роли. Даже в наши дни, по морским обычаям, обратный отрезок пути начинается после того, как корабль принимает на борт входной груз, и не раньше: дело не в расстоянии, а в погрузке и разгрузке. Если этого доказательства недостаточно, в главе 7 приводятся перечни грузов флорентийских и бургундских галер. До 1464 г. флорентийские галеры, в противовес генуэзским карракам, с трудом заполняли трюмы даже во время заграничных рейсов, потому что специи и предметы роскоши, хотя и стоили очень дорого, занимали мало места. После 1464 г. ситуация в корне изменилась: главным грузом на заграничных рейсах из Италии стали папские квасцы, а главным импортируемым грузом – шерсть. Как-то в Северном море захватили бургундскую галеру, когда она шла от острова Валхерен в Англию. Оказалось, что лишь малая толика перевозимого груза на галере предназначалось для Италии. Основную часть составляли квасцы, которые перевозили в Саутгемптон, и немного предметов роскоши (парча, золотая нить), которые направлялись туда же.

Управляющих филиалами в Лондоне и Брюгге постоянно волновало, как выплатить долги Италии. Филиал в Брюгге обычно пополнял счет в Испании, но этого было недостаточно для покрытия дефицита. В письме от 4 октября 1453 г. Симоне Нори делился своими мыслями: «Как вам известно, нам здесь (в Италии. – Авт.) всегда нужны средства». И Томмазо Портинари, управляющий филиалом в Брюгге, в письме от 9 ноября 1464 г. поздравлял самого себя с тем, что он рассчитывал добыть партию шерсти, которую можно обменять на квасцы. Хотя управляющие Банком Медичи прекрасно понимали, что когда-нибудь долги придется возвращать, едва ли они до конца сознавали, что стойкий торговый дисбаланс в международных отношениях порождал экономическую проблему первой величины, которую не в силах были разрешить предприниматели, пусть даже и способные, в пределах одной компании.

К сожалению, после Джероццо де Пильи управляющие Банком Медичи в Лондоне отнюдь не отличались выдающимися способностями. Как представляется, лучшим из них был Симоне Нори, но он отличался мягким, покладистым характером, и ему недоставало важного качества: жесткости на переговорах и умения выторговать лучшие условия. Сначала все шло довольно неплохо, поскольку денежные средства еще не ушли на займы королю. Дела развивались хорошо. В конце лета 1453 г. Нори верхом поехал в Котсуолд, чтобы купить шерсть. Он собирался купить всего 60 мешков, но, поскольку настриг оказался необычно большим, а цены низкими, по 11 марок (7 ф. ст. 6 ш. 8 п.) за мешок, он не сумел удержаться от искушения и купил 100 мешков. Шелковые ткани из Флоренции пользовались большим спросом. В то время шелка лучше продавались в Лондоне, чем в Брюгге, – скорее всего, благодаря подготовке к крещению принца Эдуарда, сына Генриха VI и Маргариты Анжуйской. Рождения наследников и свадьбы в королевской семье всегда были поводом для праздников и пышных нарядов.

Нори неплохо ладил с Джероццо де Пильи, своим непосредственным начальником. Ожидалось, что он будет тесно сотрудничать с Брюгге, но на деле отношения двух филиалов не отличались сердечностью. По словам Нори, «наши» в Брюгге не уделяли должного внимания его поручениям и плохо обслуживали его филиал. Анджело Тани, жаловался Нори, не любит признавать свои ошибки, и «у него на поясе всегда висят ножницы», которыми он отсекает любую критику. Его правая рука, Томмазо Портинари, также обидчив и «сразу впадает в гнев». Кроме того, Нори утверждал, что на Брюгге постоянно висит задолженность примерно в 2 тыс. ф. ст. из-за тратт и покупок английской шерсти. Можно с уверенностью предположить, что шерсть покупалась для того, чтобы расплатиться по счетам в Италии.

К радости Нори, 25 марта 1454 г., когда Джероццо де Пильи еще находился в Брюгге, коммандитное товарищество преобразовали в обычное товарищество. Изменения не коснулись ни инвестированного капитала, ни распределения прибыли. Соглашение было рассчитано на 4 года, срок его действия заканчивался 24 марта 1458 г. Единственное изменение связано с названием компании, которая стала именоваться «Пьеро де Медичи, Джероццо де Пильи и компания из Лондона». Вероятно, тогда лондонский филиал еще приносил прибыль. Однако с началом Войны Алой и Белой розы прибыль исчезла: война оказала неблагоприятное действие на деловую конъюнктуру и сильно сократила количество клиентов Банка Медичи в обоих лагерях.

Эдуард IV, узурпатор, не мог себе позволить восстанавливать против себя общественное мнение или пренебрегать коммерческими интересами, игравшими такую важную роль и в Сити, и в парламенте. Чтобы умиротворить английских купцов и сукновалов, ему пришлось дать согласие на закон 1463 г., в котором, под предлогом борьбы с «праздностью», иностранцам запрещалось скупать английскую шерсть. Кроме того, иностранным гражданам, в том числе натурализовавшимся, запрещалось доставлять шерсть в любое место, кроме Кале. Тем самым отменялась лицензионная система. Но Эдуарду IV нужны были все деньги, какие он мог наскрести. Хотя закон 1463 г. он не отменял, на следующий год ему удалось вставить еще в один закон небольшой пункт, который исключал шерсть из государственного регулирования, если она «выходит из наших владений через Гибралтар». Таким образом, лицензионная система была восстановлена в прежнем виде. По сути Эдуард IV по-прежнему выдавал экспортные лицензии, просто, видимо, не так щедро, как раньше.

Для того чтобы получить драгоценное разрешение на вывоз шерсти, Симоне Нори и в большей степени его преемник, Герардо ди Бернардо Канигьяни (1424–1484), вынуждены были все больше и больше давать ему в долг. Вскоре убытки начали расти, а оборотный капитал оказался замороженным из-за кредитов, что наносило еще больше ущерба рентабельности.

К 1457 г., если верить налоговой декларации Героццо де Пильи, убытки поглотили весь капитал. Однако ликвидация компании 24 марта 1458 г. оказалась не такой катастрофой, как ожидалось, потому что активы примерно равнялись пассивам. Серьезные трудности начались только после 1461 г., когда на престол взошел Эдуард IV. Конечно, дело усугублялось тем, что Медичи не могли получить долги со сторонников дома Ланкастеров, таких, например, как Роберт, лорд Хангерфорд, который должен был Банку Медичи крупную сумму. Ее пришлось заплатить за его выкуп после того, как он попал в плен к французам в битве при Кастильоне и в 1453–1459 гг. сидел в тюрьме.

В начале 1460-х гг. Симоне Нори проводил много времени в Италии. Видимо, английский климат был вреден для его легких. Почти весь 1461 г. его не было в Лондоне; в марте 1464 г. он совершил еще одну поездку во Флоренцию и вернулся лишь год спустя, в мае 1465 г. После возвращения в Лондон он тяжело заболел (декабрь 1466) и после того едва ли мог заниматься делами. Как только он окреп и смог отправиться в путь, он уехал во Флоренцию и в Англию больше не возвращался. В 1469 г. Нори был еще жив, так как заполнил налоговую декларацию катасто, но, видимо, вскоре после этого он умер. Из-за того что он не только участвовал в прибылях лондонского филиала, но и делил убытки, его сводному брату Франческо Нори достались в наследство одни долги.

Пока Симоне Нори не было в Лондоне, бремя управления легло на плечи его помощника, Герардо Канигьяни. Именно он навлек на филиал беду. Канигьяни больше стремился втереться в доверие к Эдуарду IV, чем верно служить своим хозяевам. Будучи не в силах или не желая сопротивляться давлению, он предоставлял королю один заем за другим. Правда, Канигьяни находился в затруднительном положении: получить новые лицензии на вывоз шерсти можно было, только предоставив новые займы. Тогда принято было возвращать займы с помощью лицензии на вывоз определенного количества мешков шерсти, свободного от всех пошлин и сборов. Так, 26 апреля 1464 г. Эдуард IV, в обмен на заем в 800 марок, или 533 ф. ст. 6 ш. 8 п., предоставил Канигьяни право беспошлинно вывезти 200 мешков шерсти из Лондона или Сандвича в Кале, а оттуда в Италию. Так как пошлина для иностранцев составляла 4 марки за мешок, заем автоматически погашался после погрузки количества мешков, указанного в лицензии. Займы в такой форме, пусть на скромные суммы, опасности не представляли, чего нельзя сказать о крупных займах, если они не были полностью и надежно обеспечены залогами или уступками.

К 1465 г. положение лондонского филиала настолько ухудшилось, что, когда истек срок действия существующего партнерского соглашения, Пьеро ди Козимо де Медичи отказался продлевать его. Скорее всего, Томмазо Портинари убедил Козимо вступить с ним в коммандитное товарищество, а в качестве полных товарищей привлечь Джованни де Барди и Герардо Канигьяни. Этому коммандитному товариществу суждено было просуществовать три года, с 25 марта 1466 г. по 24 марта 1469 г.; оно называлось «Герардо Канигьяни и Джованни де Барди», без упоминания других партнеров и использования торговой марки. Капитал составлял 2 тыс. ф. ст., из которых 900 фунтов предоставил Пьеро де Медичи, 500 фунтов Томмазо Портинари и по 300 фунтов – каждый из полных товарищей. После удержания 10 % прибыли на благотворительность и богоугодные дела остаток надлежало распределить следующим образом: Пьеро де Медичи причиталось 8 ш. 4 п. на фунт, Портинари 5 ш. на фунт, а Канигьяни и Барди – по 3 ш. 4 п. на фунт. В дошедшем до нас партнерском соглашении содержатся обычные статьи, определяющие обязанности полных товарищей и ограничивающие их права. Что характерно, в тексте соглашения не назван лимит, в пределах которого разрешалось предоставлять займы королю. Поскольку товарищество было коммандитным, ответственность Пьеро де Медичи и Томмазо Портинари, разумеется, ограничивалась их первоначальным взносом (плюс нераспределенная прибыль).

В то время еще жив был Героццо де Пильи, который был партнером с самого начала, то есть в течение 20 лет. Он благоразумно решил выйти из компании, по возможности минимизировав ущерб для себя. В результате он заключил соглашение с Пьеро де Медичи, по которому Пильи выплачивали 1500 флоринов при окончательном расчете и он освобождался от дальнейшей ответственности как в связи с Лондоном, так и в связи с Брюгге. Он сделал умный ход, особенно зная, что к его советам перестали прислушиваться или ими явно пренебрегают.

Из-за пробелов в сохранившихся документов неизвестно, вступило ли в полную силу соглашение о создании коммандитного товарищества, образованного 2 августа 1465 г., как планировалось, с 25 марта 1466 г. Даже если так, оно вряд ли просуществовало полных три года, оговоренные в соглашении. По мнению бельгийского историка Армана Грунцвейга, Джованни д’Аньоло ди Дзаноби ди мессер Андреа де Барди (ок. 1433–1488), оценив риски данного предприятия, предпочел уклониться от такой серьезной ответственности и оставил единственным управляющим Герардо Канигьяни. Скорее всего, два управляющих, едва начав работать вместе, разошлись во взглядах на проводимую стратегию. Во всяком случае, сохранилось письмо от Джованни де Барди, написанное из Брюгге 27 февраля 1470 г., из которого ясно, что в то время он еще занимался делами Медичи в Англии. После реставрации Генриха VI 22 февраля 1470 г. он добился для себя и трех своих клерков королевской охранной грамоты и гарантии, что пошлина на шерсть останется на уровне 4 марок (2 ф. ст. 13 ш. 4 п.) за мешок. В 1482 г. Джованни де Барди еще занимался делами на Ломбард-стрит. В тот период Эдуард IV предоставил «Джону де Бард» в возмещение долга в 200 ф. ст., или 300 марок, право экспортировать 75 мешков шерсти, свободной от пошлины в 4 марки за мешок, при условии вывоза через Гибралтар. 11 января 1488 г., когда Джованни де Барди умер во Флоренции, Галеаццо ди Франческо Сассетти называл его «великим купцом, а в частной жизни – достойным и честным человеком». Нет доказательств того, что Джованни де Барди в какой-то мере ответственен за трудное положение лондонского филиала Банка Медичи. Возможно, удалось бы избежать серьезных бед, если бы Пьеро ди Козимо прислушивался к советам Барди, а не ставил на Канигьяни.

Судя по хронике Бенедетто Деи, персонал лондонского филиала около 1470 г. состоял не более чем из четырех человек: Герардо Канигьяни, Лоренцо Бардуччи, Лоренцо Оттавани и Якопо дель Дзаккериа. После Канигьяни самым известным из этой группы в Англии, наверное, является Лоренцо Бардуччи, которого англичане называли Лоренсом Бардоче. Прослужив фактором в Брюгге с 1455 до 1461 г. или позже, он был переведен в Лондон и оказался в подчинении Канигьяни, когда последний разорвал отношения с Медичи. В 1468 г. он принимал участие в переговорах по поводу приданого Маргариты Йоркской, сестры Эдуарда IV, помолвленной с Карлом Смелым, герцогом Бургундским. В 1480 г. Бардуччи арестовали за долги, как партнера Канигьяни, но вскоре освободили, потому что ему удалось доказать, что он был простым фактором и получал заработную плату.

В 1467 г. дела в лондонском филиале Банка Медичи шли так плохо, что Пьеро ди Козимо, по совету Сассетти, решил послать в Лондон Анджело Тани с приказом привести дела в порядок и приступить к ревизии бухгалтерских книг. Приехав в начале января 1468 г., Тани обнаружил, что Эдуард IV должен филиалу фантастическую сумму в 8500 ф. ст., на что Канигьяни уже пустил средства из нескольких источников дохода и получил разрешение на экспорт шерсти с условием, что пошлина в размере 4 марок за мешок будет вычитаться из суммы долга до его полного погашения. Таким образом, погашение долга шло, но постепенно и, по мнению Тани, слишком медленно. Кроме того, король был должен Банку Медичи еще 2 тыс. ф. ст., обеспеченные разными залогами, но не льготами. В целом финансовое положение лондонского филиала оказалось совсем не радужным, и Тани намекал: если штаб-квартира и другие подразделения срочно не окажут Лондону помощи, филиал окажется на грани банкротства. «Я прекрасно понимаю, – едко писал он Пьеро ди Козимо 12 февраля 1468 г., – что мне поручили оживить труп; тем не менее я надеюсь добиться успеха, если вы и Томмазо (Портинари) сделаете, как я прошу».

По оценке Тани, задолженности покрывались активами. В дополнение к королевскому долгу, который в сумме равнялся 10 500 ф. ст., имелись другие долги на 1000 ф. ст., сделанные англичанами, главным образом лордами, и на 7 тыс. ф. ст. долга в виде товаров (шерсти и сукна), посланных по консигнации в флорентийское отделение и филиалы в Брюгге и Милане. Что касалось королевского долга, Тани не рассчитывал в первый год вернуть более 2500 ф. ст. Англичане, возможно, не были безнадежными должниками, но Тани считал, что получить у них деньги будет трудно и выплаты затянутся. В пассиве имелась значительная сумма, которую Лондон задолжал римскому филиалу – у того в очередной раз возникли трудности с переводом денег. В составе же активов основную массу составляли деньги, занятые под высокую ставку в 12 или 14 % годовых. Такой была общая картина. В то время как активы по большей части были труднореализуемыми и не приносили дохода, выживание филиала зависело от заемных средств, и процентная ставка «поглощала его богатство». Чтобы выбраться из трясины, Тани не видел другого выхода, как попросить короля ускорить выплату долга и расширить поставки шерсти и сукна на континент, особенно в Италию.

В связи с первым пунктом программы Тани надеялся, что ему удастся получить часть денежных ассигнований, выделяемых парламентом, и был согласен на погашение долга шерстью и сукном. Хотя Эдуарда IV беспокоило возможное недовольство со стороны Уорика, король всерьез попытался ликвидировать свою задолженность Медичи. Он передал им часть прибыли от парламентских ассигнований и распорядился произвести поставки шерсти и сукна. Благодаря беспошлинному вывозу Тани надеялся сократить долг на 2500 ф. ст. Его надежды оказались слишком радужными. Чтобы сохранить благосклонность Эдуарда IV, Медичи пришлось предоставлять ему новые займы. Самый крупный, на 2600 ф. ст., выдали в ноябре 1468 г. Более того, они не могли удержаться от искушения и продали королю в кредит на 1000 ф. ст. шелковых тканей. Шелк понадобился в связи со свадьбой сестры короля и Карла Смелого, которую с большой пышностью отпраздновали в Дамме, неподалеку от Брюгге, в воскресенье, 3 июля 1468 г. Тем не менее каких-то успехов достичь удалось, и амортизация старого долга превзошла сумму новых долгов. Очевидно, в декабре 1468 г. произвели расчет, после которого непогашенный остаток по старому долгу составил 3225 ф. ст. 6 ш. 8 п. Такая цифра приводится в грамоте за 8 января 1469 г.

Как ни странно, вторую часть спасательной операции Тани оказалось выполнить труднее, чем первую. Тани попросил у Франческо Сассетти аванс в размере 3 тыс. ф. ст. на товары, посланные по консигнации в другие подразделения Банка Медичи. Однако к просьбам Тани не прислушались. Сассетти, скорее политик, склонный к компромиссам, чем лидер-предприниматель, вместо денег щедро осыпал его советами. Немного преувеличивая, Тани жаловался Лоренцо де Медичи: «Нам нужна помощь, а не советы; здесь нам дают множество советов, так как юристы составляют одну четверть населения этой страны… – И далее: – Перед моим отъездом (из Италии. – Авт.) все обещали творить чудеса, но теперь все глухи». Самый благоприятный ответ пришел из Милана, от Пиджелло Портинари, который заявил о своей готовности принять больше шерсти и сукна, обещал быстро продать их и вернуть деньги. Его брат Томмазо также шел навстречу, хотя он мог бы сделать больше. И все же, если бы не его помощь, скорее всего, лондонский филиал не устоял бы. Франческо Нори из Лиона и пальцем не шевельнул, а Джованни Торнабуони из Рима, как обычно, видел лишь свои проблемы и свои непосредственные интересы. Он отказался принять сукно в счет оплаты лондонской задолженности. Затем, в 1469 г., он вдруг встревожился, потому что задолженность достигла 40 213 флоринов, или 6702 ф. ст., без всякой надежды на урегулирование. Торнабуони поехал во Флоренцию и, при попустительстве Сассетти захватил шерсть и сукно, которые Тани прислал по консигнации на бургундских галерах. Партия предназначалась филиалу в Брюгге. Эти поспешные и незаконные действия стали источником дальнейших трений. Короче говоря, никакой координации усилий не наблюдалось, команда не сработалась; просто чудо, что фургон не увяз в болоте.

Выполнив задание, Анджело Тани в сопровождении Томмазо Портинари весной 1469 г. вернулся в Италию. Скорее всего, он был доволен, потому что ему удалось спасти лондонский филиал и снова поставить его на ноги. Однако во главе филиала по-прежнему стоял ненадежный Канигьяни. Более того, успех миссии Тани во многом зависел от сохранения мира в раздираемой распрями Англии. А именно этого и не случилось, потому что вскоре Война Алой и Белой розы вспыхнула с новой силой. Ричард Невилл, граф Уорик, по прозвищу «делатель королей», перешел на сторону ланкастерцев, сверг Эдуарда IV и отправил его в ссылку, а Генрих VI на несколько месяцев вернулся на престол (октябрь 1470 – март 1471 гг.). Во время этой короткой реставрации агенты Медичи не докучали королю, потому что Генрих взял под свою защиту Герардо Канигьяни, Лоренцо Бардуччи «и всех остальных из братства Медичи». Но, естественно, он отказался платить по долгам узурпатора. Поэтому Канигьяни, скорее всего, с облегчением встретил возвращение Эдуарда IV. Последний, разгромив своих противников, снова взошел на английский престол. Однако Медичи почти не получили преимуществ от его победы. Почти все их клиенты, как йоркисты, так и ланкастерцы, погибли в сражениях при Барнете и Тьюксбери. Сам король еще глубже залез в долги и имел меньше возможностей расплатиться, чем раньше. 30 августа 1471 г. он признал, что должен Канигьяни 6600 ф. ст. Он предоставил ему обычную лицензию на беспошлинный экспорт шерсти в зарубежные страны через Гибралтар. Сумму пошлин следовало вычитать из долга. Возможно, сколько-то шерсти и было вывезено по этой лицензии, но подвигам Анджело Тани не суждено было повториться. Обстановка в Англии казалась такой безнадежной и нестабильной, что в 1472 г. Медичи решили выйти из дела и разорвать соглашение с Герардо Канигьяни.

Чтобы угодить Франческо Сассетти, Томмазо Портинари согласился, что филиал в Брюгге примет на себя активы и пассивы лондонской компании, в том числе долги Эдуарда IV с сомнительными перспективами погашения. Последний 6 июня 1475 г. признал, что еще должен 5 тыс. ф. ст. Лоренцо и Джулиано де Медичи, Томмазо Портинари и их агентам, и выдал им обычную грамоту, уполномочивавшую их экспортировать шерсть, а таможенную пошлину (4 марки за мешок) использовать в счет погашения долга. Сделка между Сассетти и Портинари безусловно состоялась за спиной Анджело Тани, который, напомним, был партнером филиала в Брюгге, но не в Лондоне. Узнав о произошедшем, Тани выразил решительный протест, в котором снова и снова подчеркивал, что отделения в Брюгге и Лондоне суть отдельные юридические лица и что он ни в коей мере не отвечает за убытки лондонского филиала. Несомненно, в этом отношении он был прав, однако его письмо не понравилось Франческо Сассетти, который любил всевозможные уловки, способные оттянуть принятие неприятных решений. Как показала практика, такой подход не способствовал решению проблем, а в конце концов лишь усугублял их. Как справедливо указывал Тани, взяв на себя обязательства лондонского филиала, Брюгге принимал на себя и выплату процентов, что становилось постоянным бременем и серьезно сокращало потенциальный доход. Более того, в том числе эта причина в 1478 г. привела филиал в Брюгге к краху. И только тогда убытки лондонского филиала, составившие 51 533 флорина, наконец списали.

Что случилось с Герардо Канигьяни, или Джерардом Канициани, как его называли в Англии? Вскоре после того, как он разорвал отношения с Медичи, он получил у своего доброго друга Эдуарда IV разрешение на натурализацию для себя и своих наследников (3 ноября 1473 г.). Через несколько дней он женился на богатой англичанке, кавалерственной даме Элизабет Стоктон, и стал сельским сквайром, потому что король, в обмен на сумму в 360 ф. ст., даровал ему поместье Грейт-Линфорд в Бакингемшире с патронатом над приходской церковью. Очевидно, Канигьяни вступил в Корпорацию торговцев шелком и с тех пор называл себя «купцом, гражданином и торговцем шелком из Лондона, прежде состоявшим в компании Медичи из Флоренции, фактором и уполномоченным названной компании». Кстати, Канигьяни утверждал, что никогда не являлся партнером компании.

Узнав, что Канигьяни так процветает и сделал столь блестящую партию, Томмазо Портинари решил, что последний должен компенсировать часть убытков, понесенных из-за его ненадлежащего управления. Для достижения цели разработали хитроумный план, граничивший с мошенничеством. В Лондон послали Кристофоро, или Кристолано, Спини, подручного Томмазо Портинари. Тот лестью убедил Канигьяни помочь ему организовать крупное предприятие по закупке шерсти по лицензии на 6600 ф. ст., предоставленной Эдуардом IV 30 августа 1471 г. Так как Канигьяни пользовался доверием у торговцев шерстью, Спини просил его стать поручителем за купленную у них шерсть, всего 711 мешков и 20 нагелей – количества достаточного, чтобы заполнить трюм галеры. Спини сделал первоначальный взнос. Едва груз отбыл из Саутгемптона, как Спини сбросил дружелюбную личину и отказался от дальнейших платежей, заявив, что остаток вычтут из суммы, которую Канигьяни задолжал компании Медичи. Последний, поняв, что его одурачили, подал прошение в суд лорда-канцлера, требуя судебного предписания на арест Спини и запрета ему покидать страну. Очевидно, его просьбу удовлетворили. Однако Канигьяни, боясь репрессий по отношению к родне, оставшейся во Флоренции, вынужден был освободить Спини и позволить ему вернуться в Брюгге.

13 января 1475 г. Канигьяни получил от Эдуарда IV охранную грамоту сроком на 5 лет для себя самого, своих слуг и своего имущества против «Кристофера Спайна» и других флорентийских купцов, близких к Медичи. Они, как было сказано королю, собирались докучать Канигьяни «без уважительных и законных оснований» из-за услуг, которые он оказывал королевской власти, и его женитьбы на англичанке. Канигьяни немного исказил факты. Кроме того, он подал иск в суд, который вынес вердикт 25 февраля 1475 г. По нему Медичи должны были заплатить 2 тыс. ф. ст., которые они остались должны английским торговцам шерстью. Оставшиеся 952 ф. ст. на судебные издержки платил Канигьяни. Как бы там ни было, королевский долг Медичи сократился с 6600 до 5 тыс. ф. ст. Эта сумма фигурировала в официальном документе от 6 июня 1475 г., поскольку пошлина за 711 мешков шерсти составляла более 1600 ф. ст. Канигьяни написал жалобу Лоренцо Великолепному, утверждая, что Спини «достоин доверия меньше, чем турок». Прочитав это, Лоренцо, должно быть, криво усмехнулся и пожал плечами.

Хотя после роспуска компании с Герардо Канигьяни лондонский филиал перестал существовать как независимое предприятие, известно, что в 1473 г. Медичи заново открыли контору в Сити. Они не могли обойтись без такой конторы, поскольку торговали шерстью. Это новое предприятие, в противовес старому, которое переживало процесс ликвидации, имело статус дополнительного отделения филиала в Брюгге и подчинялось управлению Томмазо Гвидетти. Решающее доказательство представляет баланс от 12 ноября 1477 г., который обнаружен в архиве Медичи. Судя по нему, ресурсы нового предприятия были довольно значительными и составляли почти 3750 ф. ст., крупную сумму в XV в.

На обеих сторонах баланса бросаются в глаза счета зарубежных корреспондентов, стандартная черта всех финансовых документов Банка Медичи и других итальянских торговых банков того периода. В составе активов самой крупной суммой, причитающейся со стороны зарубежного банка-корреспондента, стала позиция в 554 ф. ст. 17 ш. 1 п., отнесенная на специальный счет компании Медичи и Портинари в Брюгге за поставки шерсти. Есть еще два счета той же фирмы, один счет ностро с балансом в 171 ф. ст. 15 ш. 1 п. и один счет лоро с балансом в 303 ф. ст. 2 ш. 6 п., так что общий долг достигал почти 1030 ф. ст. «Наши» во Флоренции были должны еще 520 ф. ст., почти наверняка за шерсть, доставленную в Пизу на галерах. Еще один важный счет, связанный с зарубежными банками-корреспондентами, – позиция приблизительно на 118 ф. ст., отнесенная на счет Джованни Фрескобальди и Филиппо Нерли из Венеции. Наверное, стоит также отметить, что лондонский филиал поддерживал активные деловые отношения с компанией Бартоломео Маркионни из Лиссабона, откуда поступали по коносаменту сахар и вино.

Таблица 69

Баланс лондонской конторы Банка Медичи, 12 ноября 1477 г. (все суммы приводятся в фунтах стерлингов).

* Речь идет об охранной грамоте от 5 июня 1475 г.

В активе самой большой суммой, представленной к оплате зарубежному корреспонденту, является сумма почти в 333 ф. ст. в связи с переводными векселями, выписанными на венецианский банк «Федериго де Приоли и K°.». Может быть, в лондонском филиале не хватало оборотного капитала и там решили добыть средства, продав переводные векселя? Второй по величине является сумма в 287 ф. ст.; возможно, она представляет собой прибыль от поставки коринки, посланной по коносаменту компании Медичи в Венеции. Далее, имеется остаток в 82 ф. ст. 17 ш. 6 п., записанный на счет Фрескобальди и Нерли и почти равный их дебетовому сальдо. В активе римского филиала записано всего около 60 ф. ст., ничтожная сумма – возможно, потому, что римский филиал предпочитал иметь счет в компании, не связанной с Банком Медичи: Джованни Торнабуони не всегда проявлял покладистость. Единственной оставшейся важной позицией служит сумма в 116 ф. ст., которая связана с партией сахара, принадлежащей Бартоломео Маркионни из Лиссабона.

Судя по балансу, пассивы включают 1111 ф. ст., подлежащие оплате английским купцам. Несколько из них, что вполне естественно, были торговцами шерстью, которые прочесывали свои округа, собирали шерсть и перепродавали ее либо экспортерам в Италию, либо отечественным купцам в Кале. Хотя у Медичи не было депозитного банка в Лондоне, они принимали вклады, подлежащие оплате «по требованию». В разделе «Пассивы» имеется позиция на 666 ф. ст. (ровно 1000 марок), которая, возможно, отражает таможенные пошлины, подлежащие вычету из долга короля. Другие позиции понятны без объяснений, например, «Вознаграждение брокерам» или «Аккредитивы, оплаченные авансом». В Лондоне, как и в Брюгге, флорентийский консул облагал пошлиной все товары, как ввозимые, так и вывозимые, и все денежные переводы и тратты. В разделе «Пассивы» нет ни одного счета оборотных средств, если не считать позицию «Начисленная прибыль» долей партнеров.

В составе активов недоумение вызывают одна или две позиции. Задолженность со стороны английских священнослужителей, конечно, связана с пересылкой папских булл и других церковных документов. Счет Томмазо ди Фолько и Джованни д’Адоардо Портинари наверняка относится к сделке с шерстью, в которой каждый из них участвовал на 50 %. Поскольку Томмазо Портинари, будучи партнером Медичи, в соответствии с общепринятой практикой, не имел права вести дела с самим собой, приходится только гадать, не обманывал ли он хозяев тем, что не приглашал их участвовать в каких-то выгодных сделках и не прикарманивал ли прибыль у них за спиной.

Лондонским отделением управлял Томмазо Гвидетти; в письмах его именуют «нашим Томмазо Гвидетти». С его текущего счета списано 121 ф. ст. 13 ш. 9 п.; возможно, это аванс в счет его заработной платы. Судя по всему, он руководил лондонским филиалом всего с одним помощником, Алессандро д’Адоардо Портинари, упомянутым вместе с его братом Фолько и вместе с Гвидетти в охранной грамоте Эдуарда IV от 6 июня 1475 г. Похоже, Томмазо Портинари старался окружать себя родственниками, которые хранили верность ему, а не компании Медичи. В свое время Козимо неуклонно выступал против подобных методов; они последовательно запрещались в соглашениях о партнерстве.

В 1477 г. лондонская контора Банка Медичи дышала на ладан. Через несколько месяцев Лоренцо Великолепный принял окончательное решение разорвать деловые отношения с Томмазо Портинари; он вынудил последнего принять руководство филиалом Медичи в Брюгге и конторой в Лондоне. Таким образом, лондонская контора стала частью новой компании, которую Медичи больше не контролировали.