Железная руда Эльбы
Медичи стремились еще к одной монополиии – на добычу железной руды. Единственными железорудными месторождениями в Италии были и остаются месторождения на острове Эльба, неподалеку от побережья Тосканы. Такое местоположение способствовало монополистической эксплуатации. У железа с Эльбы не было конкуренции при условии, если цена на него оставалась ниже, чем цена железа, импортируемого из Испании, единственного альтернативного источника поставок. В XV в. остров Эльба принадлежал правителям Пьомбино, для которых шахты по добыче железной руды были основным источником дохода. Эти правители умело пользовались своей монополией и, чтобы облегчить сбор вознаграждения, продавали всю руду, добытую на своих шахтах, группе коммерсантов, организованных в подобие того, что можно назвать территориальным картелем. Каждый участник этой группы получал эксклюзивные права на определенной территории, где он перепродавал железо местным кузнецам, которые плавили руду в печах в лесистой местности на Апеннинах, поскольку на самом острове Эльба не было топлива для выплавки железа.
В 1455–1477 гг. Magona del Ferro («железорудный картель») находился в руках группы генуэзских купцов. И лишь в 1477 или 1478 г. Лоренцо Великолепный, в поисках новых источников дохода, обратил свой тоскующий взгляд на выгодные операции с железной рудой и добился контракта с правителем Пьомбино. Последний находился не в том положении, чтобы противоречить планам своего более влиятельного соседа. Соглашение, заключенное Пьеро Филиппо Пандольфини, было рассчитано на пятилетний срок. За это время Лоренцо добился контроля над всей продукцией Эльбы за общую сумму в 15 тыс. дукатов. Судя по всему, контракт так и не вступил в силу или не продлевался, потому что в 1489 г. Лоренцо Великолепный сделал еще одну откровенную попытку приобрести контроль над железорудными шахтами Эльбы. На сей раз переговоры от его имени вел Джованни ди Бернардо Камби. Переговоры увенчались успехом, а в результате филиал Банка Медичи в Пизе приобрел решающую долю на торговлю рудой в Пизе и Пьетрасанте.
По такому контракту лица или компании, получавшие право на разработку недр, обязались платить в обмен на монопольные привилегии. Плавильни в Пьетрасанте, возле Каррары, где добывали знаменитый белый мрамор, находились в гористой местности, вблизи от моря, изобилующей лесом. Кузнецы покупали руду, но платили за нее не наличными деньгами, а чугуном или готовыми изделиями, например подковами и гвоздями. Клиентами плавильни в Пизе были кузнецы из области Пистойя и даже из дальней Казентино, лесистой и гористой местности вблизи Ареццо. Они платили либо деньгами, либо железными клепками, реже промышленными изделиями. Судя по дошедшей до нас бухгалтерской книге, железо, которое таким образом приобретали Медичи, продавалось либо на месте другим компаниям, либо пересылалось агентам в Риме, Неаполе или Палермо. Такие поставки были сопряжены с многими рисками; товар не всегда удавалось продать по ожидаемой цене. Судя по документам, несмотря на временные разочарования, торговля железом оказалась успешной и приносила хороший доход, который был очень нужен Медичи для компенсации убытков в других сферах. К сожалению, до нас дошли лишь документы до 24 марта 1492 г. До краха Банка Медичи оставалось два года. Вероятнее всего, контракт, связанный с плавильнями в Пизе и Пьетрасанте, был позже аннулирован, и подряд вернулся к компании Буонвизи из Лукки, которая оплатила все задолженности и запас руды на складах.
Картельные соглашения принято считать явлением современным, но изучение экономической истории показывает, что их корни уходят в далекое прошлое. Правда, постоянные монополии, такие как квасцовый картель, в XV в. были еще исключениями из правил. Однако эта тенденция набирала обороты в течение следующего столетия, когда возникали добывающие картели, финансируемые Фуггерами. Она достигла своего пика в XVII в. с развитием первых акционерных обществ и монополистической организации колониальной торговли. Адам Смит был не совсем не прав: век меркантилизма был также и веком монополий.
Глава 8
Медичи как промышленники
В течение многих лет Медичи контролировали три промышленных предприятия: две суконные мануфактуры и одну шелковую. В XV в. главными отраслями производства во Флоренции считались изготовление сукна и производство шелковых тканей, в том числе тафты, бархата и парчи. По старинной традиции видные флорентийские семьи, даже владевшие обширными земельными угодьями, стремились либо владеть, либо управлять суконными или шелковыми мануфактурами, чтобы обеспечивать работой «бедняков». Верный этой традиции Джованни ди Биччи уже в 1402 г. вложил часть дохода в производство сукна и образовал компанию с Микеле ди Бальдо ди сер Микеле, которому, благодаря его опыту, поручили управление новым предприятием. Как уже упоминалось в главе 3, вторую суконную мануфактуру открыли в 1408 г., а управляющим партнером в ней стал Таддео ди Филиппо. Как оказалось, вторая мануфактура приносила больше прибыли, чем первая, которой, судя по всему, плохо управляли. Так как она приносила убытки, в 1420 г. ее закрыли.
На протяжении нескольких лет у Медичи была только одна суконная мануфактура, которой управлял Таддео ди Филиппо. Он умер в 1429 г., но работа на мануфактуре возобновилась через несколько месяцев под управлением нового партнера, Джунтино ди Гвидо ди Джунтино. После его преждевременной смерти, наступившей около 1433 г., Джунтино сменил его брат Андреа. Вторую мануфактуру открыли в 1439 г.; управляющим Медичи выбрали Антонио Таддеи (р. 1417), сына Таддео ди Филиппо, хотя ему был всего 21 год. Как оказалось, с выбором они не прогадали. Несколько лет обе суконные мануфактуры работали бок о бок. Мануфактура, возглавляемая Андреа Джунтини, прекратила существование между 1458 и 1469 гг., возможно из-за смерти управляющего. Вторая еще существовала в 1480 г., судя по налоговой декларации Антонио Таддеи, дела в ней шли не блестяще, и ее ликвидировали. В то время суконная промышленность Флоренции переживала спад; однако некоторые компании еще получали прибыль, например, мануфактура, принадлежавшая Джулиано ди Джовенко де Медичи, представителю старшей ветви семьи. Может быть, Антонио Таддеи заболел и потому больше не мог успешно руководить мануфактурой. В таком случае неясно, почему Медичи не убедили его выйти в отставку и не заменили более молодым и работоспособным управляющим.
Очевидно, в 1491 г. Лоренцо Великолепный еще испытывал оптимизм по поводу флорентийской суконной промышленности, поскольку его убедили вложить 226 флоринов 13 с. 4 д. в компанию, управляемую Паоло Бенчи. Другими партнерами-инвесторами стали Филиппо да Гальяно и Ланфредино Ланфредини. Совокупный капитал составлял 5 тыс. флоринов. Это предприятие было рентабельным, судя потому, что долю Медичи в капитале и накопленный доход в 1495 г. конфисковали члены магистрата, управлявшие имуществом сосланных Медичи.
Точная дата, когда Медичи занялись производством шелка, неизвестна. В их налоговой декларации катасто за 1433 г. упоминается суконная мануфактура под управлением Джунтино ди Гвидо, но нет ссылок на другие промышленные предприятия. Однако в libro segreto имеется запись, согласно которой в пределах следующих нескольких месяцев Медичи вступили в уже существующую компанию, куда входили два фабриканта-шелковщика, Пьеро ди Доменико Корси и Франческо ди Франческо Берлингьери. Условия их соглашения неизвестны, но компания оказалась недолговечной. В 1438 г. из нее вышел Пьеро Корси, и Медичи заключили новый контракт с Франческо Берлингьери, который стал управляющим, и Якопо ди Бьяджо Танальей, который стал помощником управляющего шелковой мануфактурой. Как уже говорилось выше, в главе 4, капитал составлял 5 тыс. флоринов, из которых Медичи внесли 4200 флоринов, а Франческо Берлингьери – остальное. Таналья не внес ничего; тем не менее ему в награду за службу причиталась доля прибыли. Договор периодически продлевался до смерти Франческо в 1446 или 1447 г. Его условия немного изменились в 1444 г., когда сумму основного капитала повысили до 7200 флоринов: 4800 флоринов предоставил Банк Медичи, 1900 флоринов – Франческо Берлингьери и 500 – Якопо Таналья (таблица 15). Прибыль делилась в следующих пропорциях: половина причиталась Банку Медичи (Козимо и Джованни Бенчи), 1/3 – Франческо Берлингьери и 1/6 – Якопо Таналье.
Франческо Берлингьери сменил его сын, Берлингьери ди Франческо Берлингьери (1426–1480). 25 марта 1447 г. заключили новое партнерское соглашение, условия которого слегка изменили в пользу Якопо Танальи, чья доля в капитале повысилась до 600 флоринов, а доля в прибылях – до 1/4, за счет нового партнера, возможно в силу молодости и неопытности последнего. Можно предположить, что Таналью повысили до управляющего и поручили ввести молодого Берлингьери в курс дела. Судя по налоговой декларации катасто, заполненной Пьеро ди Козимо де Медичи незадолго до его смерти, в 1469 г. компания еще существовала. Очевидно, компания продолжила свое существование после 1469 г., а договор несколько раз продлевался без внесения в него новых статей и без изменения распределения прибыли, до смерти Берлингьери в 1480 г. В течение всех этих лет Якопо Таналья продолжал играть активную роль в управлении, поскольку в 1477 г. он еще называл себя партнером в компании Лоренцо и Джулиано де Медичи, setaiuoli (производителей шелка). В начале следующего года Берлингьери был избран гонфалоньером справедливости (номинальным главой Флорентийского государства). 11 января 1480 г. он был еще жив – он обратился с письмом к Лоренцо Великолепному, который уехал в Неаполь, где убеждал Фердинанда Арагонского не поддерживать папу римского.
Должно быть, вскоре после этого Берлингьери скоропостижно скончался. Ликвидация компании вызвала затруднения, судя по тому, что в 1486 г. Лоренцо Великолепный подал иск на сыновей Берлингьери на сумму в 769 «широких» флоринов, предположительно принадлежавшую их отцу, видимо, из-за того, что его доля в совокупных убытках превосходила внесенную им долю капитала. Лоренцо получил вердикт, по которому ему причиталось несколько предметов имущества, несмотря на возражения наследников Берлингьери, которые отказывались от какой-либо ответственности и жаловались на то, что их незаконно и самовольно лишили собственности.
В 1494 г., когда Медичи изгнали из Флоренции, доля их капитала в шелковой мануфактуре по-прежнему составляла 7500 флоринов. Мануфактуру конфисковало новое правительство; управление перешло к Лоренцо ди Джованни Торнабуони (1466–1497). Кроме того, им принадлежала доля в товариществе златокузнецов (это ремесло подпадало под юрисдикцию шелковой корпорации, или гильдии Ворот Святой Марии).
Несколько партнерских соглашений, имевших отношение к суконным и шелковой мануфактурам, управляемым Банком Медичи, дошли до наших дней. Они составлены по обычному образцу, описанному в связи с другими дочерними компаниями. Верховное руководство осуществляли старшие партнеры (maggiori), которые обычно вносили половину или более капитала и сохраняли за собой право ликвидировать компанию в любое время, если они будут недовольны работой младших партнеров. Как правило, последних выбирали среди специалистов, хорошо знакомых как с тонкостями ремесла, так и с управленческими особенностями при производстве шелковых и шерстяных тканей. Все бремя управления брали на себя младшие партнеры; ожидалось, что они будут безгранично отдавать компании время и силы. Фиксированной заработной платы они не получали, зато им причиталась бо́льшая доля в прибыли, чем подразумевало их участие в капитале. С другой стороны, убытки делились в той же пропорции, что и прибыль, поэтому неэффективные управляющие штрафовались и рисковали потерять все свое имущество в том случае, если убытки превышали их небольшой вклад в основной капитал.
Младшие партнеры обычно занимали свои посты до тех пор, пока сохраняли доверие старших партнеров. Я не знаю ни одного примера, по которому Медичи отказались бы продлить контракт с управляющим, чья служба их устраивала.
Между партнерскими соглашениями, имевшими отношение к текстильной промышленности, и соглашениями, имевшими отношение к международной торговле и банковскому делу, имелось одно важное различие. Во втором случае, как мы видели, Медичи неизменно нанимали служащих сами и не позволяли управляющим отделениями проявлять инициативу в данном вопросе. Такое условие, однако, серьезно мешало бы успешной работе промышленного предприятия. Поэтому в партнерских соглашениях управляющим мануфактурами прямо или косвенно предоставлялась свобода при найме и увольнении работников, а также в привлечении услуг посредников или субподрядчиков, красильщиков, ткачей и прочих ремесленников, сдельно или поденно. Во-первых, среди рабочих в текстильной промышленности наблюдалась такая текучка, что непрактично было передавать каждое решение головной конторе: тогда у старших партнеров не оставалось бы времени на более важные дела. Во-вторых, управляющий мануфактурой, обладавший необходимыми техническими познаниями, лучше мог судить, кто годится для той или иной работы и кому можно доверить необходимые материалы. Собственно говоря, одной из главных задач управляющего была организация производства и забота о том, чтобы на последовательных этапах производственного процесса не было задержек.
Конечно, в банковском деле возникали совершенно иные проблемы при найме служащих. Разрешение управляющим филиалами самим подбирать персонал вело бы к мошенничеству и сговору. Центральный аппарат стремился избежать того, чтобы служащие на местах лояльнее относились к местному управляющему, чем к компании в целом или к старшим партнерам.
В промышленности, так же как и в банковском деле, управляющий партнер занимал ключевую позицию, и успех или неудача в большой степени зависели от его порядочности и работоспособности. Иногда Медичи выбирали не тех людей, как произошло, например, в случае с Микеле ди Бальдо. В течение ряда лет он успешно управлял мануфактурой, и она приносила прибыль. Потом он, должно быть, совершил ошибку, которая проделала брешь в его оборотном капитале. Чтобы покрыть убыток, он по собственной инициативе занял деньги на стороне – скорее всего, без ведома старших партнеров. Судя по бухгалтерской книге Лаццаро ди Джованни Браччи, Микеле ди Бальдо занял у него 300 флоринов под 8 % годовых. Первый заем, сделанный в 1415 г., еще не был выплачен в 1420 г. Вскоре выяснилось, что занятых средств недостаточно, и в мае 1417 г. Микеле ди Бальдо начал занимать в том же источнике, доставая деньги путем обмена с Венецией, что было гораздо более дорогим видом краткосрочного займа. Этот заем также продлевался несколько раз.
Скорее всего, старшие партнеры, узнав о его операциях, утратили доверие к Микеле и либо отказались продлевать с ним партнерское соглашение, либо расторгли его раньше срока. Во всяком случае, в 1420 г. оно было аннулировано. Когда подвели баланс, выяснилось, что за последние месяцы его работы мануфактура понесла убытки в размере 1736 счетоводных флоринов 15 с. 5 д. Так как прибыль и убытки делились поровну, на долю каждого партнера пришлось по 868 счетоводных флоринов 7 с. 9 д. Так как Медичи вложили в мануфактуру 3 тыс. флоринов, эта цифра представляла для них убыток почти в 30 %. Однако для Микеле, чья доля не превышала 1 тыс. флоринов, убыток оказался куда серьезнее и соответствовал 87 % его доли в капитале. Таким образом, он принял главный удар за собственные оплошности. После того как провели ликвидацию, убытки оказались гораздо больше ожидаемого, и Банку Медичи пришлось выплатить еще 1887 счетоводных флоринов 28 с. 5 д. – скорее всего, потому, что многие задолженности, которые, как считалось, имели покрытие, оказались безнадежными.
Катастрофическая ликвидация мануфактуры, управлявшейся Микеле ди Бальдо, скорее всего, произошла из-за ненадлежащего управления, потому что вторая мануфактура, под управлением Таддео ди Филиппо, в 1408–1420 гг. процветала и приносила достаточную прибыль.
Общим для партнерских соглашений, которые имели отношение к текстильной промышленности, являлось требование, по которому управляющий, если контракт не продлевался, должен был оставаться в должности в течение еще шести месяцев, чтобы завершить дела. Он должен был дождаться, пока сырье, находившееся в производстве, превратится в конечный продукт. После уплаты всех долгов кредиторам активы распределялись делиться между партнерами. Каждый забирал свою долю сначала ликвидных средств, а затем неоплаченных претензий и материально-производственных запасов. Разногласия, которые возникали при распределении ценностей, разрешались третейскими судьями. Контракты, связанные с шелковой мануфактурой, включали в себя любопытное условие: если в городе начнется эпидемия чумы, управляющим партнерам, после разрешения всех вопросов в отсутствие владельца, разрешается бежать из города и искать спасения в сельской местности, пока опасность не минует.
Конечно, суконные и шелковая мануфактуры, принадлежавшие Медичи, не были фабриками в современном смысле слова. Во Флоренции производство шерстяных и шелковых тканей было организовано на основе простейшего мануфактурного производства – раздаточной системы, когда почти все обрабатываемые материалы раздавались ремесленникам-кустарям, работавшим на дому. Что касается производства сукна, в помещении, принадлежащем фабриканту, скорее всего, проводились лишь процессы трепания, прочесывания и ворсования шерсти. Все остальные работы, в том числе промывка, кручение, прядение, валяние, аппретура (окончательная отделка) и окрашивание производились на дому у работников. В шелковой промышленности в помещении фабриканта не производилось вообще никаких работ. Шелковая мануфактура представляла собой не какое-то большое помещение, но состояла обычно из одной или двух комнат, в которых хранилось сырье до передачи его мотальщицам, полуфабрикаты между двумя последовательными этапами производственного процесса и готовые ткани в ожидани продажи или перевозки. Одной из главных задач фабрикантов было отслеживать материалы, розданные кустарям-ремесленникам. Они заботились о том, чтобы работники вовремя возвращали розданный материал после завершения порученного этапа производства.
Организация флорентийской суконной промышленности изучалась немецким историком Альфредом Дореном (1869–1934), чей труд на данную тему является поистине первопроходческим. Его книга достойна восхищения во многих отношениях и до последнего времени остается непревзойденной. Тем не менее в книге имеются два крупных недостатка, которые искажают общую картину. Во-первых, Дорен в качестве источников пользовался в основном уставами корпораций в ущерб другим, таким, как деловая переписка и бухгалтерские книги, а во-вторых, под влиянием марксистской идеологии он склонен был преувеличивать размер типичной мануфактуры, а также степень эксплуатации и угнетения, которым подвергались рабочие-текстильщики. С другой стороны, из-за его повышенного внимания к классовой борьбе он не всегда уделял должное внимание управленческим проблемам. Так, меры, которые были призваны просто поддерживать высокие стандарты мастерства или предотвратить мелкое воровство, когда рабочие крали материал, вверенный их заботам, он склонен был приписывать алчности хозяев. Мелкое воровство – вечная проблема в любой отрасли, где работа главным образом производится на дому, а не в централизованной мастерской под непосредственным наблюдением работодателя или уполномоченных им лиц.
По Альфреду Дорену, флорентийские суконные мануфактуры были «гигантскими фабриками», «учреждениями сродни современным фабрикам» или «крупномасштабными предприятиями». Фабрикантов он называет «промышленными магнатами» или «суперкапиталистами», которые достигли «громадного накопления капитала в руках меньшинства». Такие эпитеты хорошо подошли бы Эндрю Карнеги или Генри Форду, но существование таких промышленных магнатов в Средние века и эпоху Возрождения вызывает скептическую улыбку. Хотя организация флорентийской текстильной промышленности во многих отношениях была капиталистической, не следует преувеличивать и терять чувство пропорциональности. Большие флорентийские состояния сколачивались в банковском деле и международной торговле, а не в промышленном производстве. Медичи не стали исключением из общего правила, и их инвестиции в промышленность были далеки от их инвестиций в банковское дело. Не были мануфактуры и главным источником прибыли. Статистические данные, представленные в таблицах 8, 11, 15 и 17, в этом отношении являются исчерпывающими. Знаменательно и то, что Медичи в течение долгого времени финансировали две суконные мануфактуры, не сливая их в одно более крупное предприятие. Трудно было бы объяснить такую политику, если бы тогдашняя экономика была основана на крупномасштабном производстве.
По данным самого Дорена, средняя производительность флорентийской суконной мануфактуры в 1381–1382 гг. составляла 70 рулонов ткани в год, а максимум, достигнутый производителем, не превышал 220 штук. Таковы цифры для всех четырех округов Флоренции. Средняя цифра для одного округа Сан-Мартино, где размещались самые известные мануфактуры, немного выше среднего показателя и равняется 91 рулону ткани. Непонятно, как такие цифры соотносятся с точкой зрения Дорена, что мануфактуры были «огромными» предприятиями.
Хотя в записях Медичи не всегда можно найти желаемые сведения – средневековые бухгалтеры не думали о том, чтобы удовлетворить любопытство современных историков или статистиков, – сведения о производительности можно получить из записей в libri segreti за номерами 1 и 2. За 32 месяца, с 1 января 1405 г. до 6 сентября 1407 г., мануфактура, управляемая Микеле ди Бальдо, произвела 242 штуки, или рулона, сукна, что соответствует производительности в 91 рулон в год (таблица 29). Вторая мануфактура, управляемая Таддео ди Филиппо, произвела 554 рулона сукна ровно за 6 лет, с 1408 до 1414 г. (таблица 30). Эта цифра позволяет вычислить примерную среднюю производительность за год в количестве 92 рулонов. В следующие 17 месяцев эта производительность повысилась, но упала до 70 рулонов сукна в период с 1 сентября 1415 до 29 мая 1420 г. Видимо, тогда были непроизводительные годы, поскольку и прибыль упала примерно с 900 до примерно 550 флоринов в год. В следующие несколько месяцев дела, очевидно, несколько улучшились. Производительность снова выросла до прежнего уровня и достигла в среднем 90 рулонов в год за 66 месяцев, с 9 марта 1424 до 15 сентября 1429 г. В то же время прибыль восстановилась и выросла до 1160 флоринов в год. Из этих цифр можно заключить, что в хорошие времена годовая производительность суконной мануфактуры приближалась к 90 рулонам ткани. Это точно соответствует средней цифре, приводимой Дореном для округа Сан-Мартино, где находились мануфактуры Медичи. Поэтому можно смело предположить, что мануфактуры Медичи были среднего размера, но их относительно низкая производительность не поддерживает довод, что флорентийская суконная промышленность служит ранним примером крупномасштабного производства.
Таблица 29
Данные о производительности, прибыли и убытках суконной мануфактуры «Козимо де Медичи и Микеле ди Бальдо и K°.», 1402–1420 гг.
* Доля Банка Медичи составляла половину, или 3522 счетоводных флорина 20 с. 2 д., что, после вычета дополнительных убытков в размере 1887 счетоводных флоринов 28 с. 5 д., дает 1634 счетоводных флорина 20 с. 9 д., сумму, приведенную в таблице 8.
В 1420 г. суконная мануфактура Медичи в партнерстве с Таддео ди Филиппо имела капитал в 4 тыс. флоринов, который в следующие несколько лет вырос до 4500 флоринов. Суконная мануфактура с управляющим Микеле ди Бальдо в 1402 г., скорее всего, имела первоначальный капитал в размере 4 тыс. флоринов. Видимо, такая сумма считалась средней для округа Сан-Мартино, где использовали только тонкую английскую шерсть превосходного качества, потому что та же цифра приводится для суконной мануфактуры, учрежденной в 1434 г. Бернардо и Джовенко д’Антонио де Медичи (они принадлежали к старшей ветви семьи, чей архив находится в Гарвардском университете). Их партнерское соглашение несколько раз продлевалось без изменения общей суммы капитала. В 1441 г. Бернардо д’Антонио учредил филиал для производства сукна в Лотрарно, но с общим капиталом в размере всего 1550 флоринов. В мануфактурах в том округе использовали более дешевую и грубую испанскую или местную шерсть. В 1451 г. Банк Медичи контролировал две суконные мануфактуры в округе Сан-Мартино: одну с капиталом в 4 тыс. флоринов и вторую – в 6 тыс. флоринов (таблица 15). Возможно, последняя была крупнее среднего размера, но, к сожалению, данные о ее производительности недоступны. Во всяком случае, 6 тыс. флоринов соответствуют менее чем 24 тыс. долларов. Даже если принять во внимание, что покупательная способность денег в то время была гораздо выше, чем в наши дни, такой суммы было явно недостаточно для финансирования крупного промышленного предприятия.
Помимо скромной производительности и небольшого инвестированного капитала, еще одним указанием на то, что типичная флорентийская мануфактура не была гигантским предприятием, служит небольшое количество старшего руководящего персонала. Судя по гарвардскому архиву Медичи, персонал типичной мануфактуры сводился к управляющему, помощнику управляющего, иногда счетоводу и одному или двум ученикам, которые выполняли мелкие поручения и занимались канцелярской работой. Поскольку производственный процесс в текстильной промышленности включает в себя много этапов, требовалось много планирования и надзора; малый персонал мог эффективно руководить таким процессом лишь в ограниченном объеме. Обязанности руководства были самыми разнообразными и включали в себя закупки сырья и продажу готовой продукции, ценообразование, наем и увольнение работников, ведение бухгалтерии и контроль качества, а также проверку материалов, которые поступали в дома работников и через какое-то время возвращались. Этого хватало, чтобы управляющий и его помощники были заняты с утра до ночи, пусть даже объем операций по современным меркам кажется небольшим.
Таблица 30
Данные о производительности и прибыли суконной мануфактуры «Лоренцо де Медичи и Таддео ди Филиппо и K°.», 1408–1429 гг.
a Эта позиция отражает позднейшие уточнения.
b Эта цифра согласуется с итогом, приведенным в таблице 8.
c Прибыль распределялась следующим образом: в периоды А и Б 7/24 причитались Таддео, а из оставшегося 1/9 – Пьеро ди Микеле ди Бальдо и 8/9 – Банку Медичи. В периоды В и Г 1/3 причиталась Таддео ди Филиппо, а 2/3 – Банку Медичи. В периоды Е и Ж 1/3 причиталась Лионардо д’Аньоле де Бальони, а из оставшегося 1/3 – Таддео и 2/3 – Банку Медичи.
Конечно, Альфред Дорен прав в том, что по своему характеру флорентийская суконная промышленность была капиталистической. Она имела сложную организацию и в большой степени зависела от устойчивого притока капитала. Однако речь шла об оборотном, а не основном капитале. Средства, вкладываемые в оборудование или, по марксистской терминологии, в средства производства, были ничтожными, а амортизация даже не учитывалась как одна из составляющих стоимости. В соответствии с описанием, которое можно найти в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, капитал суконной мануфактуры был возобновляемым фондом, который применялся на то, чтобы «усадить за работу трудолюбивых людей» и снабдить их материалами, которые, в законченном виде, продавались для пополнения фонда. Использовались лишь простые орудия труда, которые, как правило, принадлежали рабочим. Хотя они, таким образом, владели «средствами производства», они тем не менее зависели от заработков, которые выплачивал работодатель. Работодатель снабжал работников материалами и брал на себя труд поиска рынка для готовой продукции. Благодаря широкому распространению разделения труда производство нуждалось в организации. Эту функцию брал на себя управляющий, который, как показывают документы из архива Медичи, не обязательно являлся владельцем или частичным владельцем мануфактуры: он мог вообще не вкладывать в нее капитал. Таким образом, управление стало особой функцией, иногда совершенно отделенной от владения.
Во Флоренции производство сукна из шерсти включало не менее 26 различных стадий; это был сложный процесс, в котором возникало много технических и управленческих проблем. Отдельные стадии группировались, и можно вычленить 5 основных этапов: подготовка шерсти, мотание, кручение и прядение, окрашивание и аппретура.
Подготовительный процесс можно подразделить на несколько вспомогательных этапов: чесание или щипание шерсти, сортировка, промывка, очистка, трепание и гребнечесание или прочесывание (в зависимости от вида шерсти). Только эти операции, за исключением промывки, выполнялись в помещении предпринимателя. Сортировщики шерсти в силу своего опыта часто выступали в роли посредников и советовали управляющим мануфактурой купить ту или иную шерсть. Благодаря своим техническим навыкам они высоко ценились и получали сравнительно высокую плату. Более того, поскольку их услуги не требовались в течение всего года, они не зависели от одного предпринимателя; обычно в число их клиентов входили несколько фабрикантов-суконщиков, и они переходили от одного к другому.
После прочесывания и сортировки шерсть посылалась на промывку. Промывку производили шерстемойщики за пределами мануфактуры; во Флоренции ремесленники-шерстемойщики жили на берегах канала Гора, поскольку им требовалось много воды. Судя по архиву Медичи в Гарвардском университете, шерстемойщикам платили фиксированную ставку за 100 фунтов промытой шерсти, которая возвращалась к фабриканту, и еще что-то за фунт квасцов, которые применялись для удаления жира. В ходе промывки шерсть значительно теряла в весе, до 20 % или больше, и партии сильно отличались по весу в зависимости от качества, происхождения и состояния необработанной шерсти. Конечно, суконщик по опыту примерно мог определить объем примесей. Тем не менее в этом, как кажется, проявлялся один из главных недостатков раздаточной системы: поскольку большая часть работ производилась за пределами мануфактуры, у фабриканта-суконщика не было эффективных средств контроля за браком и отходами, что вело к мелкому воровству и небрежности.
После промывки шерсть возвращалась в помещение мануфактуры, где ее очищали при помощи ножниц, трепали, а затем кардовали или вычесывали, в зависимости от длины волокна. Во Флоренции такие операции, одни из немногих, производились в помещении самой мануфактуры, под зорким взглядом десятника, который назывался capodieci. Трепание, вычесывание и кардование считались черной работой; это был монотонный процесс, требовавший не тонких навыков, а скорее большой мышечной силы. Среди рабочих, занятых в текстильной промышленности, трепальщики, кардовальщики и чесальщики считались самыми неквалифицированными, самыми безответственными, самыми презираемыми – и самыми низкооплачиваемыми. Даже Святой Антонин, архиепископ Флоренции, называл их безнравственными и несдержанными на язык буянами, подверженными отвратительным порокам. Отчасти он возлагал вину за это на мастеров, которые не сдерживают своих рабочих и не берут на себя никакой ответственности помимо выдачи оговоренной платы. Некоторые из них даже обманывают рабочих, платя натурой или фальшивой монетой. Собственно говоря, фабрикант-суконщик имел дело только с десятниками, которые уже нанимали рабочих. Ввиду таких общественных условий не приходится удивляться, что именно трепальщики и чесальщики возглавили восстание чомпи в 1378 г., как и все мятежи, которые возникали во Флоренции, когда массы были доведены до отчаяния голодом или распространявшейся и продолжительной безработицей.
Десятник – первый в цепочке промышленных факторов или субподрядчиков, которых называли fattori sopra I lavoranti и чью значимость еще не до конца поняли ученые, которые занимаются суконной промышленностью Флоренции. Эти факторы стояли между фабрикантом-суконщиком и рабочими. Факторы отвечали перед работодателем за завершение работы, которую они брались исполнить. Им платили в зависимости от производительности, на сдельной основе. Фактор сам нанимал необходимых помощников или рабочих, распределял задания, надзирал за исполнением и платил им из собственного вознаграждения. Управляющий-фабрикант имел дело только с факторами или субподрядчиками и не имел ничего общего с низшими рабочими, чьи имена даже не фигурируют в зарплатной ведомости или в кассовой книге. Туда записывались только суммы, выданные факторам.
Кручение, второй основной этап в производстве сукна, вплоть до XVIII в., когда изобрели прядильную машину «дженни», занимало много времени. Хотя процесс требовал значительного навыка, он был не слишком утомительным и в случае необходимости мог сочетаться с укачиванием младенца. Во Флоренции кручение в основном было побочным источником заработка для сельских жительниц, которые жили в пригородах. Из-за того что для фабрикантов было бы крайне непрактично иметь дело с каждой из крутильщиц, задачу также поручали промышленным факторам или субподрядчикам, которые ездили по деревням на муле или ослике, развозили шерсть и собирали готовую пряжу. Субподрядчики делились на stamaiuiolo, которые занимались вычесанной шерстью, которая наматывалась на ручные прялки, и lanino. Последние занимались кардной шерстью, из которой производили нить с помощью самопрялки. Субподрядчики платили крутильщицам из того, что они получали от фабриканта; они же отвечали перед фабрикантом за все потери материала. Хотя платили крутильщицам мало, из-за низкой производительности кручение было дорогим процессом. Судя по надежным данным, взятым из бухгалтерских книг, расходы на кручение превосходили расходы на кардование и ткачество.
Следующим шагом после кручения было ткачество, самый важный этап в производстве сукна. Перед тем как ткач начинал работу, следовало подготовить основу. Эту операцию обычно поручали женщинам, которым платили сдельно. В Средние века уток сукна изготавливался из кардной пряжи, а основа – из гребенной. Для утка обычно требовалось в два раза больше пряжи, чем для основы.
Скорее всего, во Флоренции измеряли основу сами ткачи. Ткачи были мелкими ремесленниками, которые работали дома. Некоторые из них владели двумя или тремя ткацкими станками. Они нанимали учеников, которые ткали более грубые ткани. Поскольку в то время быстрого (летающего) челнока еще не изобрели, для того, чтобы работать на более широких станках, требовались два человека: ткач, который поднимал и опускал передаточный механизм, и помощник, который протаскивал челнок.
В партнерских соглашениях, имевших отношение к текстильной промышленности, иногда оговаривалось, что одной из главных обязанностей управляющего является наблюдение за работой ткачей, то есть их буквально отправляли «к станку». Очевидно, работодатель имел право приходить домой к ткачу, чтобы убедиться, что работа выполняется должным образом и в соответствии с графиком. Подобная практика вызывалась не желанием угнетать бедных ткачей, а вполне закономерной заботой о поддержании качества. Станки, хотя и были довольно дорогим оборудованием, обычно принадлежали ткачам. В Гарвардском архиве Медичи не удалось найти подтверждение мысли Альфреда Дорена о том, что хозяева часто платили ткачам авансом под залог станков, либо для того, чтобы привязать ткачей к службе, либо для того, чтобы легче было их эксплуатировать. Зато архивные документы показывают, что владельцы мануфактур помогали ткачам, покупая для них станки и позволяя им расплачиваться за покупку еженедельными порциями, которые вычитались из их заработной платы. В 1534 г., судя по Гарвардскому архиву Медичи, станок стоил 42 пиччоли, или 6 флоринов, что приблизительно соответствовало заработку ткача за 6 недель. Если считать архив надежным источником, среди ткачей наблюдалась большая текучка; вместо того чтобы работать на одного нанимателя, они переходили от одного к другому в поисках лучших условий. Не все ткачи были одинаково искусны или надежны. Наверное, лучшим не составляло труда найти работу; менее усердные, судя по всему, становились первыми жертвами безработицы, когда дела шли на спад и суконщики экономили, потому что запасы не распродавались.
Ткачам платили сдельно; сдельная оплата значительно варьировалась в зависимости от длины и типа пряжи, например, простое было волокно или с диагональным (саржевым) переплетением. Назначение соответствующих расценок было не такой простой задачей и часто становилось источником трений между работодателями и рабочими.
Трудно сказать, сколько станков работало в типичной мануфактуре, потому что производительность была непостоянной и во многом зависела от оборота запасов. Даже при самых благоприятных условиях этот оборот был медленным, меньше двух раз в год, поскольку процесс производства обычно занимал свыше полугода. В типичной мануфактуре с капиталом в 4 тыс. флоринов, скорее всего, работало от 4 до 8 ткацких станков, в зависимости от условий и графика производства. Вряд ли на многих флорентийских суконных мануфактурах имелось больше 10 станков, которые работали одновременно.
В отличие от шелка шерстяная ткань, сходившая с ткацкого станка, не считалась готовой. Перед тем как предлагать ее на продажу, ее необходимо было свалять, растянуть на ширильной раме и подвергнуть еще нескольким процессам. Во Флоренции из-за распространенного разделения труда в данной отрасли промышленности на каждом этапе завершающего процесса работали разные ремесленники.
Так, валяние проводилось кустарями-ремесленниками, которые работали на сукновальных машинах в сельской местности вблизи водоемов, которые служили источниками и воды как таковой, и энергии для работы молотами. В XV в. сукновальные машины находились в собственности богатых землевладельцев, которые сдавали их внаем валяльщикам. Кроме того, сукновальные машины принадлежали Корпорации суконщиков.
Операцию растяжения или растяжки проводили в больших помещениях, называемых tiratoi (волочильни, места для натягивания и просушки), которые в XV в. принадлежали Корпорации суконщиков. Эти tiratoi представляли собой просторные залы под остроконечными крышами – единственные здания во Флоренции, которые в каком-то смысле предвосхищали современные фабрики. Подобно церквам и другим крупным зданиям, tiratoi выделялись на планах старого города, например на плане, созданном Домом Стефано Бонсиньори в 1584 г. В 1498 г. Корпорация суконщиков владела семью или восемью tiratoi, но четырьмя крупнейшими были: Tiratoio all’Uccello, расположенная в Олтрарно возле ворот Сан-Фредьяно, Tiratoio delle Grazie рядом с одноименным мостом, Tiratoio degli Angeli, расположенная на современной улице дельи Альфани за Воспитательным домом, и Tiratoio della Pergola, которая стояла на месте нынешнего театра, носящего то же название. Два из этих внушительных сооружений еще существовали в начале XIX в.: Tiratoio all’Uccello было уничтожено пожаром, а Tiratoio delle Grazie, крупнейшее из четырех сооружений, снесли, чтобы освободить место для нынешнего Palazzo della Borsa, где размещаются фондовая биржа и Торговая палата. Tiratoi были оснащены рамами и другими механизмами, которые рабочие арендовали у руководства корпорации.
За исключением валяльщиков и волочильщиков почти все остальные участники завершающего этапа – чистильщики суровья, ворсильщики, стригали и так называемые штопальщики, которые исправляли недостатки ткачества, – очевидно, работали дома или в собственных мастерских. Подобно большинству других рабочих, которых нанимали флорентийские суконщики, рабочим, проводившим завершающий этап, платили сдельно, обычно по твердой ставке за кусок сукна стандартной длины. Все участники завершающего этапа работали не на одного работодателя, а всегда на нескольких. Причина была технической: так как все процессы на завершающем этапе были краткосрочными, не было ни одного промышленника, чья производительность была настолько большой, чтобы валяльщик, ворсильщик и пр. были постоянно заняты. Вот еще одно доказательство того, что во Флоренции не было полностью объединенных сукновальных фабрик.
Крашение не занимало определенного места в процессе производства, поскольку сукно могло окрашиваться на стадии шерсти, пряжи или ткани. Соответственно окрашивание происходило после любого из трех этапов: мытья, прядения или ворсования. Во Флоренции окрашиванием занимались мелкие компании – с одним или несколькими владельцами, – которые владели некоторым капиталом и нанимали нескольких работников. Их статус был выше, чем у других категорий рабочих-суконщиков. Сами Медичи не гнушались создавать компанию с мастерами-красильщиками. Конечно, капитал таких компаний был еще меньше, чем капитал, вложенный в типичную суконную мануфактуру. Красильщики работали не на одного работодателя, но обычно имели клиентуру из нескольких промышленников-суконщиков.
Во Флоренции существовало две основные группы красильщиков: tintori di guado и tintori d’arte maggiore. Первые использовали в качестве основных краситель синего цвета, получаемый из вайды, а также индиго, а вторые окрашивали кармином, мареной, серным колчеданом и другими веществами, придавая ткани все оттенки красного, пурпурного, коричневого и желтого. Небольшая группа красильщиков, называемых tintori d’arte minore, окрашивала только дешевые ткани, которые не шли на экспорт. Подобно другим ремесленникам в текстильной промышленности, красильщикам платили сдельно. Ставки варьировались в зависимости от используемых красителей. Фабрикант-суконщик часто сам поставлял им красители, очевидно, для того, чтобы не сомневаться в их качестве. Бухгалтерия Медичи не подтверждает вывода Дорена о том, что корпорация или промышленники получали дополнительную прибыль, продавая красильщикам красители. Более того, ни о какой продаже речь не шла, потому что, судя по записям, цена красителей непосредственно закладывалась в стоимость. В отличие от лиц, работающих по найму, красильщики не получали еженедельных выплат; им платили довольно большие суммы. Иногда они получали плату натурой, что вызывало много протестов.
До нас не дошли конторские книги мануфактур, принадлежавших правящим Медичи, но в Гарвардском университете сохранились книги другой ветви семьи. Можно смело предположить, что методы бухгалтерии в разных ветвях семьи почти не отличались друг от друга. Более того, в данной отрасли они были более или менее единообразными, потому что все компании сталкивались с одними и теми же проблемами.
Из-за многоэтапного процесса производства сукна возникала необходимость вести довольно сложные записи. Помимо бухгалтерских книг, которые были стандартными во всех флорентийских компаниях, суконным мануфактурам приходилось вести ряд дополнительных книг, чтобы отслеживать материалы, розданные на разных этапах производственного процесса. Эти книги назывались libro dei filatori (в них записывались расчеты с промышленными факторами или субподрядчиками, которые распределяли шерсть среди прядильщиц), libro dei tessitori, где велся учет материалов, розданных ткачам, libro dei tintori, где велись счета с красильщиками, и libro dei lavoranti, в которых учитывалась готовая продукция, поступавшая в распоряжение фабриканта-суконщика. Подробности в процедуре учета могут слегка отличаться в разных компаниях. Часто libro dei filatori и libro dei tessitori велись в одной книге, а libro dei tintori и libro dei lavoranti – в другой. Кроме того, велись quaderno di cassa, которые в ряде компаний представляли собой своего рода книги учета заработной платы: на сторону дебита заносились еженедельные авансы, выплачиваемые каждому рабочему, а на сторону кредита – его заработная плата. В большинстве компаний вели также кассовую книгу, в которую записывали доходы и расходы, за вычетом заработков, которые выплачивались периодически крупной суммой.
Серьезное осложнение проистекало оттого, что фабрикант-суконщик имел дело с двумя валютами. С субподрядчиками и рабочими по найму он расплачивался лирой ди пиччоли (серебряной валютой), а расчеты с красильщиками, покупателями и торговцами шерстью велись в золотых флоринах. Отсутствие фиксированного курса между двумя валютами серьезно тормозило нормальный бухучет и мешало введению двойной бухгалтерии. Прибыль определялась через неравные интервалы путем вычитания расходов и первоначальных инвестиций из общей суммы активов.
Некоторые компании пошли дальше и вели записи, которые позволяли с большой точностью высчитать затраты на производство каждой штуки сукна. Так было положено начало учету производственных затрат, хотя первоначально целью данной меры был учет товаров в процессе и предотвращение брака и мелкого воровства. Тем не менее собранные таким образом сведения уже использовались для определения издержек, а архивы Датини свидетельствуют о том, что они применяли систему коэффициентов для распределения накладных расходов на каждую штуку сукна. Такая рациональная процедура подтверждает высокий уровень технической грамотности и управленческих навыков. Пока у нас нет доказательств того, что эту систему переняли другие компании, но все сохранившиеся документы еще не были изучены, даже поверхностно.
К налоговой декларации Медичи за 1427 г. приложена ведомость активов и пассивов для суконной мануфактуры, управляемой их банком (таблица 31). Такая ведомость не является балансовым отчетом в полной мере, поскольку активы превосходят пассивы плюс собственный капитал предприятия – решающее доказательство того, что бухгалтерские книги велись не в соответствии с двойной бухгалтерией. Более того, ведомость нельзя назвать полной: в ней не приводится стоимость товаров в процессе производства или сырья и готовой продукции на складе. Несмотря на такие пробелы, ведомость активов и пассивов позволяет многое прояснить.
Капитал суконной мануфактуры составлял 4500 флоринов, из которых Медичи внесли 3800 флоринов, а управляющий, Таддео ди Филиппо, – 700 флоринов. Вдобавок имелись 1500 флоринов накопленной прибыли, которую партнеры оставили в деле, доведя размер капитала до 6 тыс. флоринов, плюс неоговоренная сумма текущей прибыли, которая оставалась нераспределенной. Помощником управляющего был Лионардо д’Аньоло Бальони, который не имел доли в капитале, но тем не менее к нему относились как к третьему партнеру, и ему причиталась 1/6 часть прибыли. Оставшиеся 5/6 распределялись следующим образом: 2/3 – Банку Медичи и 1/3 – Таддео ди Филиппо.
Очевидно, почти все сукно продавалось на месте экспортерам – как отдельным купцам, так и компаниям торговых банкиров. Основная часть предназначалась флорентийскому отделению Банка Медичи. Судя по всему, крупнейшим рынком сбыта являлся папский двор, поскольку римский филиал был должен суконной мануфактуре значительную сумму, видимо за сукно, посланное по консигнации. Торговцы мануфактурными товарами во Флоренции и соседних городах не считались сколько-нибудь значительными клиентами. Какое-то количество сукна, правда очень небольшое, продавалось напрямую покупателям, все из которых принадлежали к кругу Медичи. Одной из них была донна Джиневра, жена Лоренцо ди Джованни де Медичи. Во всяком случае, в финансовой декларации не подтверждается та точка зрения, что у флорентийских фабрикантов-суконщиков имелась сложная организация торговли и агенты, рассредоточенные по всей Европе. Внимание производителя сукна было сосредоточено на производстве, а экспортная торговля находилась главным образом в руках крупных торговых компаний. Они распределяли флорентийское сукно по всей Италии, их главному рынку. В числе лучших покупателей были венецианцы, которые скупали сукно для реэкспорта на Балканы и в страны Леванта. В Испании условия были не такими благоприятными из-за острой конкуренции со стороны фламандских тканей, особенно из Вервика, которые удерживали свои позиции на рынке. В Северной Европе спросом пользовался итальянский шелк, но, очевидно, не флорентийское сукно.
Таблица 31
Ведомость активов и пассивов суконной мануфактуры, управляемой Таддео ди Филиппо в соответствии с налоговой декларацией катасто за 1427 г.
Долгое время степень эксплуатации в флорентийской шерстяной промышленности считалась темой противоречивой. Во всяком случае, следует подчеркнуть, что основной причиной для плохих условий жизни рабочих была не эксплуатация, а низкая производительность. Даже если бы эксплуатации вовсе не было, уровень жизни рабочих был бы ненамного выше, поскольку не требует доказательства, что общество, какой бы ни была его организация, плановая или неплановая, не может потреблять то, что оно вначале не произвело. Эксплуатация возникала из-за того, что фабриканты-суконщики находились в гораздо лучшей рыночной позиции, чем рабочие-суконщики, и пользовались цеховой властью, чтобы не дать последним создавать никаких объединений, даже под прикрытием религиозных общин. Представители церкви клеймили подобные объединения, называя их монополиями и заговорами, призванными ограничить свободу.
В уставе корпорации суконщиков (Arte della Lana) особо запрещались все «тайные собрания» или «общины», образуемые ремесленниками или рабочими в противовес корпорации. От них требовали присягнуть, что они не будут вступать в такие организации. Не будет анахронизмом сказать, что в качестве предварительного условия найма от рабочих требовали подписать нечто вроде обязательства о невступлении в профсоюз. Попытки нарушить такое правило влекли за собой серьезное наказание. В 1345 г. некоего чесальщика по имени Джуто Брандини приговорили к смерти и казнили за то, что он пытался образовать «братство» или рабочий союз. В приговоре, текст которого дошел до наших дней, Брандини обвиняется в том, что он «движим сатанинским духом», из-за чего предлагает вредоносные «новшества», подвергает опасности собственность и нарушает мир и порядок. В архивах задокументированы несколько других случаев, которые доказывают, что корпорация, не колеблясь, прибегала к решительным мерам против любых агитаторов, которые угрожали посеять смуту среди рабочих.
Хотя Антонин Пьероци, архиепископ Флоренции, был хорошо знаком с социально-бытовыми условиями в флорентийской суконной промышленности, он относился к мятежным рабочим движениям не менее неодобрительно, чем другие средневековые моралисты. Тем не менее он укоряет тех работодателей, которые, пользуясь бедностью и нуждой рабочих, платят им меньше средних расценок. Значит, текущие расценки определялись спросом и предложением на рынке труда. Антонин Флорентийский еще более сурово обличает работодателей, которые, движимые скорее жадностью, чем необходимостью, не платят рабочим в срок или заставляют рабочих принимать плату натурой или фальшивыми монетами. Правда, неясно, имел ли в виду архиепископ Флоренции какого-то конкретного работодателя или группу в целом, потому что корпорации суконщиков и шелковщиков, возглавляемые крупными промышленниками, иногда оказывали давление на флорентийское правительство с целью обесценить серебряную валюту (монета ди пиччоли), чтобы понизить реальную плату, не трогая номинальные расценки. Система оплаты труда товарами существовала и в суконной, и в шелковой промышленности. Наверное, большее распространение она получала во времена спада, а не процветания, потому что работодатель, который расплачивался товарами, рисковал сбить цены на рынке своей продукции.
Самой большой опасностью, угрожавшей рабочим, были продолжительная безработица, поскольку суконная промышленность была подвержена резким взлетам и падениям из-за своей зависимости от зарубежных рынков и чувствительности к таким потрясениям, как война, голод и эпидемии. В 1378 г., во время восстания чомпи, одним из главных народных требований к суконщикам было производить в среднем 2 тыс. штук сукна в год, чтобы поддерживать занятость рабочей силы. План полной занятости провалился, потому что суконщики отказались пойти навстречу восставшим. Но, даже если бы хозяева не оказали сопротивления, такой план вряд ли увенчался бы успехом: сколь долго фабриканты могли бы сохранять за рабочими плату во время спада, когда доходы от продаж резко снижались? Следует пояснить, что объем производительности зависел от спроса, а промышленники, как хозяева, так и рабочие, не имели власти над потребителями.
Даже в обычные времена флорентийские ремесленники и рабочие не перерабатывали: из-за того что, по цеховым уставам, запрещалось работать по воскресеньям и в многочисленные церковные праздники, в году набиралось не более 275 рабочих дней. Рабочий день продолжался от рассвета до заката с одним перерывом на обед зимой и двумя – летом. Конечно, такие условия труда были не у всех, а только у чесальщиков и ворсильщиков, которых нанимали поденно. Те, кому платили сдельно и кто работал дома, могли рассчитывать рабочее время, как им было удобно, но, конечно, работа по ночам запрещалась цеховыми уставами. Естественно, у рабочих, которые стремились обеспечить семью хотя бы на минимальном уровне, почти не было возможностей бездельничать в рабочие дни. Условия труда в шелковой промышленности были чуть лучше, чем в суконной, особенно для ткачей, которые изготавливали парчовые ткани и фигурный бархат. Они получали сравнительно высокое вознаграждение, потому что считались высококвалифицированными рабочими.
Организация шелковой промышленности была основана на тех же принципах, что и в суконной промышленности, но между ними имелись заметные различия. Во-первых, шелк-сырец, в отличие от шерсти, уже является нитью, которая получается после скручивания нескольких волосков или прядей, выходящих из кокона. Во-вторых, шелковая ткань не требует окончательной отделки (аппретуры) после того, как сходит с ткацкого станка. Поэтому изготовление шелковой ткани включает в себя меньше этапов, чем изготовление сукна. Более того, процесс производства в XIV в. был уже настолько механизирован, что до XIX в., когда изобрели станки с механическим приводом, в шелковой промышленности почти не наблюдалось прогресса.
Главными этапами в производстве шелка были и остаются следующие: 1) размотка коконов; 2) шелкокручение; 3) обработка нитей водяным паром; 4) окрашивание; 5) ткачество. Не будем останавливаться на первом этапе, поскольку размотка коконов почти всегда производилась не во Флоренции, а в тех регионах, где выращивали тутового шелкопряда. В XV в. шелк-сырец высшего качества поступал из Модильяны в окрестностях Фаэнцы. Другие итальянские центры шелководства находились возле Пистойи, в Анконе (область Марке), в Абруцци, в Калабрии и на Сицилии. Хотя итальянский шелк-сырец пользовался спросом среди флорентийских производителей шелковых тканей, спрос превосходил предложение, и запасы приходилось пополнять с помощью импорта из-за границы, главным образом из Испании, а также из Малой Азии, Грузии и даже из Китая. Китайский шелк поступал в Европу через генуэзские черноморские колонии Каффа (современная Феодосия) и Тана (современный Азов). Однако этот источник снабжения в конце концов пересох, так как войны и анархия то и дело закрывали шелковый путь по азиатским степям.
Еще до XV в. шелкокручение стало механизированным процессом. Его выполняли на особом станке, который назывался сучильной или прядильной машиной. Станок состоял из двух круглых рам: внешней, неподвижной, и внутренней, которая вращалась вокруг вертикальной оси наподобие турникета. Каждая рама была разделена вертикально на одинаковое количество секторов, обычно их было 10 или 12. Внешняя рама обычно снабжалась несколькими рядами шпулек. В каждом ряду имелось по одной шпульке на сектор и по нескольку коклюшек для каждой шпульки. Внутренняя рама, приходя в движение, вызывала медленное вращение шпулек, а коклюшки в стеклянных гильзах вращались гораздо быстрее. Шелк скручивался в прочные нити, переходя через S-образные проволочные ушки с быстро вращавшихся коклюшек на медленно вращавшиеся шпульки. Поскольку шелкокручение было по большей части механизированным процессом, за работой машины следили всего один или два помощника, чьей главной задачей было соединять порвавшиеся нити. Сучильная машина давала экономию в рабочей силе и заменяла несколько сотен шелкокрутильщиков, которые работали вручную. В 1385 г. одна сучильная машина из Лукки, по описаниям, состояла из пяти рядов по 96 коклюшек, то есть имела в целом 480 коклюшек. Судя по подробной статье в «Энциклопедии» Дидро, такие машины продолжали применяться до XVIII в. без каких-либо заметных изменений или усовершенствований.
Очевидно, шелкоткацкие станки, распространенные во Флоренции, имели меньше коклюшек, чем станки из Лукки, – возможно, из-за того, что непостоянное течение Арно не позволяло применить водную энергию, которая использовалась в Лукке. Во Флоренции некоторые сучильные машины располагались вдали от реки, на окраинах города, возле ворот Сан-Галло на улице, носящей то же название. Скорее всего, шелкопрядильщики были мелкими ремесленниками, которые работали с одним-двумя помощниками и пользовались известной степенью независимости, потому что они работали не на одного хозяина, а брали заказы у нескольких владельцев мануфактур. Во всяком случае, шелкоткацкий станок, хотя и был сложной машиной, не вызвал роста фабрик в современном смысле слова.
Целью выварки, третьего главного этапа в производстве шелка, было удаление серицина (клееобразного природного белкового слоя), который вплоть до того этапа являлся достоинством, но после мешал окрашиванию. В Лукке выварку производили с помощью выварочной машины, а во Флоренции процесс выварки сочетался с окрашиванием. После выварки шелк становился блестящим и мягким, жемчужно-белого цвета. Для того чтобы он стал чисто-белым, его отбеливали, окуривая серой. Разумеется, другие цвета получались путем окрашивания мотков пряжи.
Окрашивание было процессом, требовавшим осторожности. В трактате XV в., посвященном флорентийской шелковой промышленности, подробнейшим образом описываются применявшиеся тогда способы окраски. Все они более или менее различались в зависимости от красителей. Как и в сукновальной промышленности, красильщики были мелкими ремесленниками, не привязанными к одному хозяину. Им тоже платили сдельно. В основном красители поставлялись фабрикантом, в первую очередь для того, чтобы предотвратить брак или порчу.
Перед ткачеством необходимо было подготовить основу. Во Флоренции такую работу поручали как мужчинам, так и женщинам. Ткачество оставалось самым важным этапом в производственном процессе, особенно в случае фигурного плетения, которое требовало сложных станков и высокой квалификации. Такие станки были довольно дорогими предметами оборудования, и часто случалось, что ткач занимал необходимые средства у фабриканта и расплачивался постепенно, путем еженедельных или ежемесячных вычетов из заработков. Эта система подразумевала серьезное неудобство: работник вынужден был оставаться у одного и того же хозяина, пока полностью не расплатится с долгом. Подобное положение способствовало злоупотреблениям и эксплуатации.
Ткачам платили сдельно; ставки очень различались в зависимости от времени и квалификации, которые требовались для данной работы. Судя по вышеупомянутому трактату XV в., ставки варьировались от 6 ш. пиччоли за braccio (локоть) простой тафты до 18 фунтов пиччоли за braccio тяжелой золотой парчи. Правда, на то, чтобы выткать 50 локтей тафты, уходил всего месяц, а на то, чтобы произвести такое же количество парчи, требовалось более 6 месяцев. Тем не менее существовала большая разница в плате. На парче ткач около 1460 г. мог заработать в год свыше 700 фунтов пиччоли, или около 130 флоринов, – эта цифра вдвое больше, чем жалованье кассира в Банке Медичи. С другой стороны, ткачиха, которая изготавливала тафту, с трудом зарабатывала 145 фунтов пиччоли, или около 27 флоринов, за целый год. Несмотря на стимул в виде хороших заработков, высококвалифицированных ткачей парчовых тканей, очевидно, было мало, им не приходилось конкурировать за работу, потому что среди фабрикантов-шелковщиков существовал большой спрос на их услуги.
Как правило, ткачи работали дома, а не в мастерской хозяина. В поправке к цеховому уставу, вступившем в силу в 1429 г., особо оговаривалось, что производители шелка, даже если они владеют станками, должны относиться к ткачам как к мастерам (maestri), а не простым рабочим (lavoranti). Целью такого условия, было, очевидно, не дать хозяевам ставить станки в собственных мастерских. Они должны были раздавать работу обычным способом и не платить меньше минимальной сдельной ставки, установленной корпорацией. Это правило вызывалось не столько заботой о процветании рабочих, сколько страхом, что ткачи и прочие квалифицированные ремесленники, возмутившись из-за потери независимости, могут эмигрировать и поселиться в других городах, которым не терпелось учредить у себя конкурирующие шелковые мануфактуры. В корпорации шелковщиков власть принадлежала промышленникам-фабрикантам; хотя ремесленники не могли записываться в их корпорацию и не имели права занимать цеховых должностей, тем не менее они подпадали под цеховую юрисдикцию и дисциплину и обязаны были присягнуть, что будут соблюдать цеховой устав. Такая присяга была необходимым условием для их найма.
Шелк был не только дороже шерсти; в шелковой промышленности широко применялись такие драгоценные материалы, как золотая и серебряная нить. В результате насущной проблемой было мелкое воровство, гораздо более серьезное, чем в суконной промышленности. Нет ничего удивительного в том, что корпорация принимала строгие меры против этого зла. Никому не разрешалось покупать шелк из подозрительного источника, то есть у человека, который не был постоянным торговцем – купцом или фабрикантом. Укрыватели краденого должны были вернуть похищенный товар законным владельцам и вдобавок заплатить большой штраф. Без прямого согласия руководства корпорации как лицензированным закладчикам, ссужавшим деньги под залог, так и не имевшим лицензии ростовщикам запрещалось предоставлять ссуды под залог любого материала, связанного с шелковой промышленностью. Ремесленники, ученики или факторы, обвиненные в воровстве, заносились в черный список, и после того их не имел права нанимать ни один член корпорации. Поскольку многие преступники были так бедны, что им нечем было платить штраф, руководство корпорации своей властью накладывало на них другие виды наказания: порку, колодки или выставление к позорному столбу. К подозреваемым в воровстве или вредительстве разрешалось даже применять пытки.
Конечно, фабриканты применяли меры предосторожности: взвешивали материалы перед тем, как раздавали их, и снова взвешивали, получая готовую продукцию от работников. Трудность заключалась в том, что на разных этапах производственного процесса происходила утруска и усушка, на что необходимо было делать скидку. Чтобы предотвратить мошенничество, такие скидки по цеховому уставу урезались до минимума; так, ткачи отвечали за любую недостачу свыше 1/6 унции на фунт в случае простых тканей и 1/3 унции на фунт в случае фигурного бархата, парчи и атласа. Кроме того, рабочие отвечали за любую порчу, вызванную недостатком профессионального мастерства, вследствие халатности или злого умысла. По уставу, если работник ненадлежащим образом исполнял свои обязанности, хозяин имел право взыскать долг с его ближайших родственников и даже с его «подруги». В свою очередь, мужья и сыновья ткачих, занятых в производстве шелковых тканей, отвечали за своих жен и матерей.
Как правило, корпорация не поощряла оплату труда товарами; в уставе содержалось требование, чтобы заработки выплачивались деньгами, а не натурой. У подобного распоряжения, скорее всего, две причины: во-первых, цеховые старшины сознавали, что выплаты товарами портят рынок, потому что работники, чтобы раздобыть деньги, скорее всего, будут продавать выданные в счет платы товары по сильно сниженным ценам; во-вторых, терпимое отношение к подобной практике не способствовало предотвращению мелкого воровства и, более того, вступало в противоречие с цеховым принципом, согласно которому торговать шелковыми тканями имели право только промышленники, купцы и розничные торговцы, состоящие в корпорации. В 1420 г. приняли поправку к уставу, где делалось два исключения из правила. Владельцам шелковых мануфактур разрешалось продавать красители красильщикам, а также платить другим работникам часть – до 1/4 заработков – продуктами: зерном, вином, маслом или мясом.
Судя по бухгалтерским книгам торговца шелком Андреа Банки, он в больших количествах закупал вино и растительное масло, а затем перепродавал их работникам более мелкими партиями, скорее всего ниже розничной цены. Нет доказательств того, что работников эксплуатировали или принуждали. Андреа Банки был проницательным предпринимателем, который наверняка понимал, что недовольство не принесет ему ничего хорошего. Почти наверняка он стремился вызвать расположение ткачей, продавая им вино и масло по выгодной цене.
В соответствии с предпринимательской политикой, которой следовали Медичи, бремя организации процесса и надзора за производством всецело лежало на плечах младшего, или управляющего, партнера. Старшим партнерам не следовало докучать техническими подробностями, например, спрашивать, какие ткани изготавливать – простые или узорные, какой выбрать узор или какую цветовую гамму. Подобные вещи старших партнеров не волновали; решать вопросы предстояло управляющему. Ожидалось, что он будет производить только товар, который хорошо продается и будет иметь быстрый оборот, потому что иначе средства окажутся замороженными, а прибыль снизится.
Из-за того что шелковые ткани относились к предметам роскоши, их покупателями были представители правящих классов, главным образом высшее духовенство, придворные и аристократы. В результате флорентийская шелковая промышленность в еще большей степени, чем суконная, зависела от зарубежных рынков. Продукция большинства шелковых мануфактур, несомненно, продавалась на месте купцам, которые вели международную торговлю. Они перепродавали ткани за границу. Более крупные шелковщики, такие как Банки, иногда выступали не только в роли производителей, но и в роли экспортеров. За границей их представляли собственные агенты, которым они посылали партии товара на условиях консигнации. Такой способ распределения, конечно, подразумевал больший риск и более медленный оборот инвестированного капитала. Шелковая мануфактура Медичи пользовалась тем преимуществом, что входила в концерн, имевший филиалы и корреспондентов, разбросанных по всей Италии и Западной Европе. Ожидалось, что они будут продвигать продукцию мануфактуры Медичи на зарубежных рынках. Успеха удавалось добиться не всегда: вкусы покупателей различались, и клиенты часто отдавали предпочтение изделиям конкурирующих шелкопрядильных центров, таких как Лукка или Венеция.
Одним из главных посредников был римский филиал, который имел тесные связи с папским двором, где покупали много дорогих узорчатых бархатных и парчовых тканей, из которых шили литургическое облачение. Миланский филиал Банка Медичи пользовался своими связями с двором герцогов Сфорца, одним из самых величественных в Европе, и принимал у придворных заказы на шелковые ткани. Однако почти все они импортировались из Венеции, потому что миланцы предпочитали флорентийским шелкам венецианские. В Брюгге долгое время ситуация была такой же, если не хуже, из-за прочной позиции луккских шелков, которые уверенно продвигали Дино Рапонди, Джованни Арнольфини и другие уроженцы Лукки, приближенные к бургундскому двору. Естественно, они отстаивали интересы своего родного города. И только в 1464 г., после того, как Джованни Арнольфини перешел на службу к Людовику XI, Томмазо Портинари, управляющему филиалом Банка Медичи в Брюгге, удалось получить при дворе заказ на флорентийский шелк. Первые по-настоящему крупные заказы поступили лишь в 1468 г. по случаю свадьбы Карла Смелого и Маргариты Йоркской, сестры Эдуарда IV. Кстати, этот брак оказался благом и для лондонского филиала, у которого Эдуард IV закупил весь шелк для приданого своей сестры и ее свиты. Более того, на протяжении всего XV в. Лондон был лучшим рынком для флорентийских шелков, чем Брюгге. Другим важным каналом сбыта стала Женева, а позже Лион из-за близости Савойского двора и скопления немецких купцов, которые приезжали на ярмарки за специями, шелками и бархатом.
Помимо того, Медичи поставляли шелк к арагонскому двору в Неаполь. Судя по накладной на два сундука бархатных тканей, поставленных в 1477 г. Медичи из Флоренции в Неаполь, ни одного куска ткани не вышло из их мануфактуры, но вся партия была куплена у нескольких других шелковщиков. Значит, Банк Медичи торговал шелком, произведенным конкурентами одного из их филиалов! В подобной политике нет ничего странного: чтобы сохранить клиентов, Банку Медичи приходилось предлагать им более широкий ассортимент тканей, чем производились на одном предприятии среднего размера.
Так как изготовление шелковых тканей включало меньше этапов, чем изготовление сукна из шерсти, бухгалтерия шелковых мануфактур также была менее сложной, чем бухгалтерия суконных мануфактур, однако она служила той же цели: отслеживать суммы, которые должны были быть собраны или выплачены, и материалы, раздаваемые и возвращаемые на каждом этапе производственного процесса. В дополнение к бухгалтерской книге и журналу, производители шелка вели libro dei tessitori и другие вспомогательные книги, в которых записывались материалы, розданные кустарям, и их заработки. То, что производители шелка использовали один стандарт, золотой флорин, в расчетах с клиентами, а другой стандарт, серебряный (пиччоли), – при расчетах с наемными работниками, мешало внедрению двойной бухгалтерии. До наших дней сохранилось несколько бухгалтерских книг, принадлежавших разным производителям шелка, но среди них нет ни одной книги правящей ветви Медичи.
Единственной бухгалтерской записью, сохранившейся до наших дней, является ведомость активов и пассивов – я намеренно избегаю использования термина «балансовый отчет» – от 1497 г. и относящаяся к компании «Пьеро ди Лоренцо де Медичи и K°.», за фискальный период, начатый в 1493 г. (таблица 32). В 1494 г., когда Медичи изгнали из Флоренции, руководство компанией, скорее всего, перешло к Лоренцо ди Джованни Торнабуони за 11 500 «широких» флоринов. Хотя сохранившаяся ведомость помечена 1497 г., скорее всего, она относится к 1494 г., когда Медичи изгнали, а все их имущество конфисковали. Если так, шелковая мануфактура оставалась одним из их немногих процветающих предприятий: судя по ведомости, чистая стоимость активов составляла 18 616 «широких» флоринов, из которых лишь 7500 флоринов представляли капитал, а все остальное – нераспределенную прибыль. Кроме того, активы превышали пассивы и чистую стоимость на 522 флорина – скорее всего, еще одно дополнение к нераспределенной прибыли. Однако на стороне активов имеется корреспондирующая позиция в 3067 флоринов. Скорее всего, она относится к средствам, изъятым из предприятия наследниками Лоренцо Великолепного. Сумма в 844 флорина, записанная в дебет кардиналу Джованни де Медичи (1475–1521), позже ставшему папой Львом Х, может быть того же происхождения и относиться к займу, а не к долгу за купленный шелк. Если такая интерпретация верна, чистую стоимость активов следует сократить с 16 670 до 12 758 флоринов, что ближе к сумме в 1 1 500 флоринов, выплаченной Лоренцо Торнабуони. Правдоподобность такой интерпретации подтверждается и тем, что Медичи испытывали финансовые затруднения еще до банкротства в 1494 г. и черпали из всех доступных источников, чтобы преодолеть кризис.
При более внимательном рассмотрении декларации оказывается, что римский филиал и Ватикан по-прежнему оставались самыми крупными покупателями тканей, произведенных на шелковой мануфактуре Медичи. «Прочие счета» к получению включают 99 позиций, большинство из них небольшие. Самый крупный, на сумму в 662 флорина, выписан Джулиано д’Антонио Борги из Мантуи, скорее всего поставщику двора Гонзага. Лион по-прежнему упомянут в качестве зарубежного рынка, но ссылок на Брюгге, Лондон или Милан нет – в 1494 г. у Медичи уже не было там филиалов. Авансы ткачам на сумму в 187 золотых флоринов 11 с. 2 д. золотом свидетельствуют о том, что подобные займы были распространены, но не о том, что они широко применялись для угнетения рабочих. На стороне пассивов имеется лишь 7 позиций счетов кредиторов; две самые большие суммы – долги флорентийским банкам: 1386 флоринов головному отделению Банка Медичи и 457 флоринов – «Бартоломео Бартолини и K°.».
Таблица 32
Ведомость активов и пассивов шелковой мануфактуры Медичи, 1497 г.(?)
* Эта сумма включает только личные счета, так как нет документов, подтверждающих наличие товаров на складе или в процессе производства.
Как видно из документов, Медичи не сосредотачивали свою деятельность на текстильной промышленности, которая поглощала лишь небольшую часть их капитала (таблицы 14, 15 и 16). Более того, три промышленных предприятия приносили лишь малую толику общей прибыли, получаемой из предпринимательской деятельности (таблицы 8, 11 и 17). В течение всей истории Банка Медичи производство оставалось побочной линией, гораздо менее важной, чем сочетание банковской деятельности и международной торговли. Статистические и прочие данные, представленные в настоящей книге, не оставляют в том ни малейших сомнений.
