Четвертая часть. Живая вода
Кто-то поет в сарае…
Все было хорошо. Теплое лето, ожидание путешествия, постоянные поездки в Колёса… Правда, в Колёсах для меня важнее всего была Ринка, а не театральные дела. Куклы меня, по правде говоря, почти не интересовали. Я даже не очень-то их различал. Мельтешит под ногами всякая тростниково-бумажная мелочь с волосами из пакли… Ну да, в общем-то забавно (а главное — Ринке это нравится; и я делаю вид, что мне тоже). Однако, я все чаще вспоминал другую куклу — флейтиста с выставки в музее купца Лактионова. Конечно, он двигался с помощью ниток, а не силою фантастической гравитации, но зато как двигался! Как бегали по клапанам флейты его тонкие пальцы, как он вскидывал ресницы над совершенно живыми глазами!..
Я не стал говорить о флейтисте Ринке — обидится еще за своих самодельных актеров! А обижать ее мне совершенно не хотелось. Наоборот, хотелось, чтобы ей всегда со мной было хорошо… И я сказал про маленького музыканта Чибису. Помнишь, мол, как он играл, как был совершенно живым? Гораздо живее, чем здешние самоделки, хотя им шевелил на глазах у всех длинный парень в комбинезоне.
Чибис кивнул: помню. Но тут же сказал непонятно:
— Только неизвестно, кто кем там шевелил…
Я хотел спросить: что он имеет в виду. Потому что проснулось странное ощущение — будто Кукольный флейтист был как-то связан со мной. Но Чибис тряхнул отросшими лохмами и убежал к ребятам, которые разворачивали на траве пятнистый шлюпочный парус…
Он убежал слишком быстро. Последнее время он часто вел себя так: оборвет фразу, не ответит на вопрос, встряхнется — и в сторону. Словно пытался спрятать какие-то свои заботы. Может быть, мне это просто казалось. Но все же один раз я спросил:
— Ты какой-то напружиненный. Случилось что-то, да?
Он быстро сказал:
— Ничего не случилось. С чего ты взял… Так, семейные вопросы…
— С тетушкой опять поцапался?
— Ну…
Не хотелось ему говорить. А я… какое я имел право лезть в не свои дела? Может, для Чибиса такое любопытство хуже горькой редьки…
И вообще — что я знал про Чибиса? Мы и знакомы-то были всего два месяца (то, что раньше сидели в одном классе, это ведь не в счет). Ну да, вместе окунулись в загадочную жизнь КНабСа. Но друг в друга-то не так уж и окунались…
Я понятия не имел, как он относится к матери. Есть у нее где-нибудь муж или нет. Хватает ли Чибису и тетке денег на житье-бытье. Не знал даже, кем он хочет стать, когда вырастет. (Впрочем, и про себя не знал…)
И теперь, проводив Чибиса глазами, я задумался. Но… и не только о Чибисе. Почему-то и о флейтисте. Не о кукле, а о том, живом. Казалось бы, с какой стати? Что мне до него? Но вот… Будто предчувствовал что-то…
Старый учитель отца, Всеволод Сергеевич Глущенко, «оказал влияние» в столичных кругах — папин сценарий (то есть папин и Глеба Яковлевича Садовского) рассмотрели быстрее обычного и приняли в производство. А почему бы не принять? По-моему, сценарий был интереснее многих (хотя я иногда критиковал его). Без всякой стрельбы и голых теток, зато «про жизнь» Про большой спор молодых газетчиков со всякими сволочами…
Папе и его соавтору перечислили гонорар. Теперь оставалось оформить покупку «Мазды» у Садовского. И тогда — на Юг!..
Во мне все сильнее дрожали «путь-дорожные» струнки. Было, конечно, жаль расставаться с ребятами, но это же всего на три недели! Лишь бы Ринка и Чибис не загрустили. Но Ринке некогда грустить, она по уши в делах. А Чибис…
Зачем нам расставаться?
Мысль эта — когда Чибис убежал чинить парус — вспыхнула, как фонарик, и сразу стала четкой и убедительной.
В самом деле! Почему не позвать Чибиса с собой? Места в машине хватит. Деньги на пропитание? Да много ли надо птахе-Чибису? А может, и тетушка подкинет на дорогу…
Друг с дружкой было бы гораздо веселее. И мне, и ему… Главное, что ему! Пусть забудет о своих печалях…
Я хотел сразу же кинуться с этой идеей к Чибису! Но в последний момент удержался. Надо все же посоветоваться с мамой и папой. Конечно, они согласятся (хотя и посомневаются сначала), но лучше их подготовить заранее…
Хорошо, что я удержался…
В тот день, когда мы приехали в город на мотовозе, я сразу помчался домой. И увидел, что мама и папа не такие.
То есть они держались так, как это бывало при серьезных неприятностях. Подчеркнуто делали вид, что все в порядке. Все нормально, не о чем беспокоиться. Очень спокойно смотрели перед собой, очень сдержанно говорили друг с другом и со мной. И ходили, как деревянные, хотя думали, наверно, что выглядят ничуть не встревоженными.
Первым делом я подумал: неужели опять решили разводиться? Нашли время!..
— Будешь обедать? — спросила мама с безразличным лицом.
Я сразу сказал:
— Что случилось?
— Ничего не случилось… Где ты извозил так штаны и рубашку?
— Что случилось?! — заорал я. Лерка даже присела.
Папа тоже был здесь, в прихожей. Он не любил женских выкрутасов в разговорах. Объяснил прямо:
— Нехорошие новости. Не у нас, у Глеба Яковлевича, но все равно. Мы же товарищи…
— Какие новости?!
— Не кричи, — сказала мама. — Такие новости, что он просит немедленно выкупить машину…
— Ну и что? — с облегчением выдохнул я. — Ну и выкупим. Деньги-то пришли…
— Да… — сказал папа и зачем-то сел на круглый табурет у вешалки. — Но, как говорит Заратустра, есть в жизни множество причин… Дело в том, зачем ему понадобились деньги так срочно…
— Рэкетиры прижали? — боязливо спросил я.
— Не говори глупости! — вскинулась мама. — У Глеба Яковлевича заболела жена. — Неожиданно и очень тяжело. Лечение возможно только в Германии. Деньги нужны немалые…
Я даже разозлился:
— Ну и в чем дело-то? Получит за машину, отдаст на лечение…
— Мудрое суждение, — сказал папа. — Только это не выход. Сумма получается в два раза меньше той, что нужна…
«Ну, а мы-то что можем сделать?» — чуть не сказал я. В самом деле — что? Но я не сказал, потому что вдруг вспомнил:
— Но папа! Ты же говорил, что Садовский давно в разводе!
Родители вдвоем посмотрели на меня, будто на маленького. И молчали с полминуты. Папа выговорил:
— В разводе или нет, а она все равно живой человек. И не совсем чужой для него…
— И кроме того, — услышал я будто со стороны мамин голос, — она ведь мама его сына. Глеб в нем не чает души… Помнишь мальчика Яшу… то есть Ясика, который восьмого марта играл на флейте?
Конечно, это все было не случайно! Это какое-то сплетение энергетических (или антиэнергетических!) полей. Или разных судеб! Или кармы (или как это называется?).
Я даже не удивился. Будто чуял заранее: должно случиться что-то такое.
Еще бы я не помнил мальчика Ясика! В этот миг я будто сам превратился в него. И не просто в него, а в того Ясика, который услышал, будто у него не стало мамы. Что на свете может быть страшнее?
Ясик уронил флейту и стоял, опустив руки…
Если бы не было на свете никакого Ясика, я конечно, все равно сказал бы то, что сказал в тот раз. Это я знаю твердо. Но стоявший перед глазами Ясик сделал решение быстрым и единственным. Все, конечно летело к чертям, но зачем пудрить друг дружке мозги?
— Так в чем дело-то? — спросил я.
— Не понимаю… — сказал папа.
— Прекрасно понимаешь, Не продавай машину, вот и все…
— Да, но…
— Деньги отдай Садовскому, а машину пусть он продаст кому-нибудь еще. Вот и будет нужная сумма…
— Люблю четкость формулировок, — сказал папа. Опустил голову и стал шевелить носками домашних туфель.
— Клим, ты это всерьез? — негромко спросила мама.
— Господи, а что еще можно сделать? — сказал я.
Папа исподлобья взглянул на маму. С какой-то невысказанной фразой. Мама — на него.
— Ну вот… — выдохнул папа. Сел прямо, расправил плечи. Я понял: они с мамой уже обговорили этот вопрос. Им нужно было только мое мнение.
Мама вдруг шагнула ко мне, повернула спиной, прижала к себе. Я макушкой коснулся ее подбородка. Мама кашлянула и проговорила:
— Все-таки у нас неплохой сын. Да, Аркаша?
— Временами… — сказал папа. Тоже кашлянул и отвернулся.
Мне вдруг стало тошно. От стыда. Они что, считают меня благородным, самоотверженным, великодушным? Тьфу… Я же просто боюсь! Боюсь за флейтиста Ясика, за его маму… За свою маму: вдруг и с ней однажды случится что-нибудь такое же страшное?..
Ну, нельзя же уступать страшному, если есть хоть какой-то способ защиты!
Я хотел тут же высказать это, но вдруг почувствовал, что в горле будто деревянная затычка. С занозами. А мама неожиданно сказала:
— Но есть одна опасность…
— Какая? — спросил папа с непонятно веселым любопытством.
— Все знакомые… и незнакомые… объявят нас сумасшедшими. Если узнают…
Я проглотил занозистую затычку:
— Не все… — Потому что подумал: Глеб Яковлевич Садовский не объявит. Ясик не объявит. И мама его тоже… И еще вспомнил почему-то людей из кафе «Арцеуловъ» — плечистых пилотов, очкастых авторов космических идей, водителей с дальних трасс…
И Ринка, не объявит, и Чибис, и все люди из поселка Колёса…
Папа встал.
— Позвоню Глебу. А то ведь бывает… теряя минуту, теряешь судьбу…
— Так говорит Заратустра, — ляпнул я.
Папа нагнулся, сдернул туфлю, делая вид, что хочет запустеть ею в меня. Я хохотнул и присел. Папа уронил туфлю, сгорбился и ушел из комнаты.
Мы с мамой молчали. А Лерка вдруг капризно спросила:
— Мы, что ли, значит, никуда не поедем, да? — Она, конечно же, крутилась рядом.
— Ну, почему же, — осторожно утешила мама. — Придумаем что-нибудь. Можно поехать на поезде, только чуть позже, во второй половине августа… Наскребем на билеты.
— А на машине, значит, нельзя?
Мама хотела погладить ее по голове.
— Лера, но ты же слышала, что случилось… У дяди Глеба такая беда…
— Ну, не у нас же, — заявила рассудительная сестрица.
Я почувствовал, что взорвусь, как петарда.
— Валерия, — очень сдержанно сказал я. — Да, не у нас… Вот представь, купили мы машину. Съездили в Крым, катаемся на ней по городу. Иногда берем покататься Глеба Яковлевича. Вместе с сыном. Едем по зеленым окраинам… Справа — цветущие луга, слева — благоустроенное Парамоновское кладбище…
— Клим… — предупредила мама.
— Мама, подожди… Глеб Яковлевич Садовский просит папу: «Останови ненадолго, мы с Ясиком навестим могилку его мамы…» И они идут, а мы ждем в машине. В той самой, которая могла бы спасти маму Ясика, но мы не захотели…
Я думал, она дрогнет. Может, заморгает или хотя бы шмыгнет носом. Но Лерка сказала прежним тоном:
— Ну и что?
Я потер уши (они почему-то захолодели). Я попросил:
— Мама, ты иди, пожалуйста, в комнату… Ну, пожалуйста. На минутку…
И… мама послушалась.
Я в правую руку взял оброненную папой туфлю. Левой рукой развернул Валерию, ухватил ее за куцый подол адидасовского платьица и вляпал подошвой по малиновым колготкам!
Лучше бы я вляпал по фугасу!
Лерка взорвалась яростным ревом! Ее сроду пальчиком не трогали, а тут… Она рванулась из комнаты, вылетела из квартиры, вернулась, сунула ноги в сандалетки и, хлопая подошвами, умчалась вниз по лестнице.
Я сразу обмяк. Ушел к себе, сел на тахту, привалился к спинке — будто театральная кукла, у которой обрезали нитки.
Мама и папа возникли в комнате.
— Что ты с ней сделал?! — отчаянно сказала мама.
— Треснул ниже поясницы.
— Всего-то… — хмыкнул папа. Но мама по нему и по мне прошлась гневными глазами:
— Она такая впечатлительная девочка!
— И стервозная, — уточнил я. Потому что слегка пришел в себя.
— Вы оба изверги, — сообщила мама. — Где теперь ее искать? Надо позвонить ей вслед…
Но Леркин мобильник валялся на подоконнике.
— Нигде не надо искать, — решил папа. — Побегает и придет. Первый раз, что ли? Постоянно шастает со своими дружками.
В самом деле, сестрица не раз гуляла допоздна с приятелями — близняшками Катей и Наташкой и со стриженным смирным Борькой. Скорее всего, и сейчас пошла к ним: искать утешения и прятаться от нас. Назло…
Так мы сначала и решили. И делали вид, что ничего не случилось. Было около семи вечера, на улице еще яркий солнечный свет. Чего тут беспокоиться? Я сидел в своей комнате и притворялся, что читаю Мичио Накамуру (Ринка отдала мне эту книгу насовсем). И каждым нервом прислушивался: не возвращается ли сестренка?
Злости не осталось ни капельки. Наоборот… Ну, какая же я сволочь! Поднял руку на такую кроху!.. Ну, правда, не совсем кроха, девятый год уже, вроде Вермишат, но ведь на них-то я даже не сердился никогда, хотя случалось, что они тоже вредничали. А на собственную сестру… Больше не замахнусь ни разу! Даже голос никогда не повышу! Лишь бы вернулась скорее… Великий ВИП, сделай так, чтобы ничего с ней не случилось!
Мама заглянула ко мне.
— Что-то долго она гуляет, ужинать пора… Может быть, есть смысл пойти поискать?
Я с облегчением выскочил на улицу. Ходить, искать — это лучше, чем томиться в неподвижности. Когда ищешь, есть надежда, что вот сейчас, в этом закоулке, за этим углом…
Не было Лерки ни за углами, ни в закоулках, ни в ближних дворах. Борька и близняшки мотались в скверике на качелях. Они сказали, что сегодня после середины дня Лерку не видели…
Господи Боже мой, куда ее унесло? А если решила уйти насовсем, куда глаза глядят?.. Знать бы, в какую сторону…
Я обошел соседние кварталы — и старые, деревянные, и с новыми домами. Заглянул даже под мост на Камышинской — там иногда местные малыши ловили в Туренке головастиков. Но сейчас никто не ловил, никого не было. Только беспризорный пятнистый кот вышел из камышей, глянул на меня с укором…
Запиликал в нагрудном кармане мобильник. Я выхватил его с отчаянным ожиданием: сейчас мама скажет, что Лерка вернулась! Но мама спрашивала (нарочно спокойным голосом): какие у меня результаты? Я таким же голосом ответил, что пока никаких, но думаю, что скоро найду. И нажал кнопку отбоя, потому что понял: вот-вот разревусь.
Мелькнула мысль: пойти к Вермишатам, попросить их включиться в поиски. Они лучше меня знают здешние укромные места. И вообще, если не один, не так тошно. И я поспешил к спуску в Городищенский лог.
И увидел, что Соня и Саньчик топают мне навстречу.
Саньчик сразу спросил:
— Клим, что делать, если нашлась еще одна собака?
— Какая собака? — сказал я машинально.
Соня деловито объяснила:
— Мы не видели, какая. Только слышали. Она скулит в сарае так жалобно. Похоже, что щенок…
— Мы посвистели, она помолчала, а потом опять… — добавил Саньчик.
Не хватало мне еще забот со щенками!
— У нас Лерка пропала. Ушла и не возвращается. Вы ее не видели?
— Не-а… Давно пропала? — спросил Саньчик.
— Часа два назад.
— Всего-то? Погуляет и придет, — сказала Соня.
— Каникулы ведь, — добавил Саньчик.
Вермишата вовсе не были бесчувственными. Просто они не видели причины для тревоги. А вот скулящий щенок…
— Может, он голодный… — прошептала Соня.
— Ну, так вытащите из сарая и покормите! В чем вопрос?
Соня и Саньчик наперебой объяснили, что вопрос в замке. Сарайчик стоит на дворе их соседа, дяди Кирилла. Сосед хранит в нем дрова. Стаскивает туда всякий деревянный мусор, который находит в логу на свалках. Сегодня он отыскал несколько сосновых поленьев с толстой корой. Саньчик увидел их и спросил: не даст ли дядя Кирилл ему один такой кусок? Из коры так хорошо вырезаются паровозики. Но сосед в ту минуту был с похмелья и потому смотрел на жизнь сумрачно. Он показал Саньчику увесистую дулю. И в подтверждение своей неуступчивости навесил на дверь сарая во-от такой замок. «Вроде того, на будке…»
— Ну а я-то что сделаю?
— У тебя же есть ключик… — напомнила Соня.
— Он у Чибиса.
— Можно же попросить у него, — сказал Саньчик.
Все было можно! Если бы не отчаянный страх за Лерку. И я сказал:
— Мало тебе истории с ножом? Попадешь теперь в милицию за кражу со взломом… Все попадем.
— Да дядька Кирилл уже спит! — запританцовывал Саньчик. — Выпил четвертинку и слег! Ничего не увидит…
Мне в общем-то было все равно, куда идти. Лерку можно искать в любом месте (и одинаково бесполезно).
— Как он там оказался, этот ваш щенок?
— Мы не знаем…
— Мы подошли, а он скулит. Пойдем, сам услышишь, как жалобно…
Мне впору было самому заскулить. Но я пошел. Потому что… ну, мало того, что обидел Лерку, не хватало еще обидеть Вермишат. Да и замок надо было посмотреть, прежде, чем тормошить Чибиса.
Мы прошли между неполотых грядок. Знакомый Тушкан у забора помахал нам хвостом, дружелюбно так. Но без дружелюбия цапнул меня за ногу татарник (с-скотина…) Дверь была кривая и щелястая. А замок — и правда близнец того, что мы отперли на будке. И не понадобился никакой ключ. Я качнул замок, и костыль с кольцом охотно вылез из гнилого дерева. Я потянул дверь. Навстречу запахло деревянной трухой. Было сумрачно и тихо.
Было совершенно тихо. Только кто-то еле слышно вздохнул в дальнем углу. И это едва различимое дыхание я узнал моментально.
Я собрал в себе остатки прежней твердости. Сказал стальным голосом:
— Валерия, ступай сюда.
Что-то застучало, обрушилось, и Валерия пошла к двери. Ее лицо и платье быстро пересекали падавшие из щелей вечерние лучи. А потом она возникла на пороге во всей красе. С мусором в волосах и с дырами на колготках.
— Красавица, — сказал я. — Прямо хоть на витрину «Детского мира»…
Она постояла против меня, шагнула и тихонько ткнулась лицом в мою рубашку.
Я задержал дыхание. Господи, до чего хорошо жить на свете… И спросил сурово:
— Чего тебя сюда понесло? В эту халупу?
Она прошептала в рубашку:
— Мы здесь часто прячемся, когда играем в пряталки…
— Пошли домой, ужин стынет…
— Пошли… — она взяла меня за руку сырыми пальцами.
— Лера, это, значит, ты скулила за дверью? — деловым тоном спросила Соня.
— Я ни чуточки не скулила. Я пела… — полушепотом возмутилась сестра.
Саньчик виновато объяснил:
— Мы не догадались. Слов было не разобрать.
— Потому что я без слов. Просто один мотив…
— Она часто поет, когда одна, — объяснил я. — Мычит какую-нибудь музыку…
— И не мычала я вовсе, а вот так… — Лерка гордо вскинула лицо (вот характер!) и не то простонала, не то провыла несколько нот.
— А что это за песня? — дотошно спросила Соня. Она как бы загораживала Лерку от нас, от мальчишек, и помогала избавиться от виноватости.
— Я не знаю. Где-то слышала…
Она не знала, а я знал! Леркины скомканные нотки сложились в мелодию флейтиста:
…Радуги свет,
Лета букет…
В этом была непонятная, но, конечно же, добрая примета!
Я выхватил телефон.
— Мама, все в порядке! Мы идем!
Когда пришли, мама только вздохнула:
— Нагулялась, чудо природы? Где ты так изодрала колготки? Иди, умывайся.
После ужина я понял, что отчаянно хочу спать, и свалился на тахту, не раздеваясь. Это называлось: «Мама я полежу немножко вот так, а потом улягусь по правилам…» Иногда «по правилам» наступало под утро…
Я не успел уснуть. Тихонько отъехала дверь и на пороге возникла Лерка. В отражении закатного солнца, которое бросало лучи от застекленной полки на потолок. В длинной ночной рубашке, с расчесанными волосами.
Тоже мне вечерняя фея…
— Чего тебе?
Лерка на цыпочках подошла к тахте и улеглась рядом со мной. Облапила меня за шею. Так бывало раньше, когда я звал ее (не часто, правда), чтобы почитать перед сном сказку. Сейчас она уткнулась носом в мое плечо и тепло подышала в него. От ее волос пахло сосновой корой.
— До чего бестолковая, — сказал я. — Умчалась куда-то… Я тебя хлопнул шутя, а ты…
— Ага, шутя… До сих пор чешется…
— Не ври давай… А зачем ты полезла в тот сарай?
Конечно, она сама не знала — зачем? От обиды, вот и все… Она опять подышала мне в плечо. Я погладил ее по волосам.
— И долго ты собиралась там сидеть?
— Пока не снимут замок… Я ведь не знала, что дядька запрет за мной дверь…
— Решила, что он это тебя запер?
— Ничего я не решила, сидела, вот и все…
— А если бы пришлось всю ночь?
— Ну и что? — у нее проросли прежние колючки.
— Померла бы от страха.
— И нисколечко не померла бы. Там не страшно, потому что мальчик…
— Какой мальчик? Где?
— Там… Смотришь на него, и с ним хорошо.
— Значит, он остался в сарае? Мы его заперли?
— До чего ты непонятливый, — вздохнула она. — Он и был там запертый. Он же не настоящий мальчик, а портрет. Из дерева. На него солнце падало из дыры. А он улыбался…
Каких сил мне стоило не рвануться с тахты в тот же миг!
Я проводил Лерку до ее постели.
— Мама, я сбегаю к Чибису. По срочному делу…
— Что за дела на ночь?!
— Вновь открывшиеся обстоятельства… — я запихивал в карман на шортах фонарик.
Мама сказала, что уж сегодня-то все эти обстоятельства точно отправят ее в палату реанимации.
— Аркадий, обуздай его!
— Клим, в самом деле…
— Мама-папа, я скоро!..
Улыбка
Я не стал сразу звонить Чибису. Решил разведать сначала: где там этот портрет? (А был ли мальчик?) На ходу обругал себя: вот балда, забыл расспросить Лерку как следует: где именно этот мальчик, в каком углу? Но теперь было поздно возвращаться — я опять, шипя от укусов, пробирался между грядок. Звякнул цепью и снова помахал хвостом Тушкан. Будто подтверждал, что хозяин дрыхнет и бояться нечего. Вот и дверь. Я снова дернул замок, потянул на себя скрипучие доски.
В сарае было темнее, чем раньше. Солнце уже не лезло в щели, оно спряталось за крыши и заборы Городища. Я включил фонарик. Повел широким лучом по углам. Рухлядь всякая, дрова, ящики… Где тут сидела Лерка? (Сидела и «пела»…) Наверно, вон там, на щелястой бочке, под пробитой в стене отдушиной. Скорее всего, именно в эту дыру падали вечерние лучи и высвечивали маску… Я пробрался к бочке. Сел на нее. Уперся светом фонарика в стену напротив… Охнул, испугался немного и радостно обмер.
Мальчишечье лицо выступило из сумрака. Темное, будто загорелое. Со знакомой улыбкой.
Я не сразу схватился за маску. Посидел, привыкая к счастью находки. Потом подошел. Дерево было шероховатое, с мелкими щелками, но улыбка — живая. Та самая…
И у меня внутри была улыбка. Ответная.
— Агейка, привет…
Маска не была прибита или подвешена. Просто застряла среди всякого барахла — между сваленными у стены поленьями, палками, кривым фанерным ящиком, прислоненной к дровам доской, дырявым чемоданом. На уровне моего лица. Видимо, ее бросили сюда, не рассмотрев. Я нагнулся, уперся в доску локтем. Доска шевельнулась, локоть сорвался, фонарик выскользнул из пальцев. Упал, стукнулся и погас.
Вот нечистая сила! Ищи теперь!
Я вытащил мобильник, включил дисплей. И, прежде чем окунуться в поиски, снова высветил Агейкин портрет. Свет был жиденький, не то, что у фонарика, но улыбка была прежняя. Агейкино лицо словно светилось само по себе… Вдруг мобильник шевельнулся в ладони и заиграл. В первый миг я подумал — это мама: «Куда ты пропал?» Но ведь это был не привычный дребезжащий вызов! Это…
Ветер запутался в мокрой листве,
Капли дождя загорелись в траве.
Солнечный свет…
Мобильник проиграл куплет дважды и притих.
Я не очень удивился такому подарку. Много уже было удивительного и без того. Я сказал:
— Спасибо, Агейка…
Нагнулся, нащупал у ног фонарик. Он не захотел включаться. «Ну и фиг с тобой». При свете экранчика я расстегнул рубашку, осторожно взял маску (совсем не тяжелую) и спрятал за пазуху. Обратной стороной к груди. Маска прильнула к телу — будто примагнитилась. Можно было даже не придерживать. Выбрался из сарая, с огорода, из лога. И бегом пустился на улицу Тургенева, в скверик. Позвонил:
— Чибис, выйди. Я на скамейке…
— Тетя Ага подымет крик…
— Чибис, очень важно!
Чибис не любил задавать лишние вопросы. Примчался через две минуты. Встал рядом, часто дыша. На улице было еще светло — лето ведь! К тому же рядом горел на столбе фонарь. Я откинулся к спинке скамьи, достал маску, повернул к Чибису:
— Вот…
Чибис ничего не сказал. Сел на корточки, взял маску в две руки, всмотрелся в нее, как смотрятся в зеркало. И лишь тогда выговорил слова — те же, что я:
— Агейка, привет…
В его нагрудном кармане проснулась переливчатая музыка.
— Ну, вот… — процедил Чибис. — Тетушка…
— Чибис, это не тетушка. Это Агейка…
— Ой, правда…
Мы сели рядом. Чибис положил маску себе на колени, лицом вверх. Агейка улыбался. Нам и всему миру…
— Возьми его пока к себе, — сказал я. — Потом решим, как быть дальше. Спросим у Яна…
— А почему… я — себе?
— Ну, это же твоя находка…
Он даже привстал (маска, однако, не упала):
— С какой стати моя?!
— А чья же? Твоя была идея — найти! Ты метался, искал всюду, тормошил других. Без тебя ничего не случилось бы…
— Не мели ерунду! — Он, кажется, хотел переложить маску на колени мне, но замешкался. — Смотри-ка… она будто прилипает. Как утюги к Железкину.
— Я заметил. Ко мне тоже… Наверно, какой-то особый магнетизм…
Чибис «отклеил» маску от колен, положил между нами на дощатое сиденье. Я попробовал приподнять ее и оторвал от доски лишь с изрядным усилием. Положил опять.
— Вот это да… Дерево — к дереву.
— Опять хитрости гравитации — сказал Чибис. — Я уже слегка устал от всякой фантастики.
— Терпи, кнабс-лейтенант Чибисов…
Чибис промолчал. Тогда я заметил:
— Можно будет не заботиться, как подвешивать. Хлопнул к любой деревянной стенке — и готово…
— Вот и хлопни у себя дома. У тебя там шкаф деревянный, широкий…
— Чибис, это твоя находка!
— Да перестань! Это же ты ее нашел!
— И не я вовсе, а Лерка…
Чибис растерялся:
— Как это?
Он только тут понял, что даже не спросил: где нашлась маска?
— Лерка распсиховалась, убежала куда глаза глядят. И два часа пряталась в сарае, недалеко от дома Вермишат… А потом говорит: «Там мальчик…» Ну, я пошел, посветил…
— Как он там оказался?
— Я думаю, знаешь что? Хозяин сарая, дядька Кирилл, собирает дрова на свалках, вот он и подобрал Аггейку. Сейчас ломают здание старого драмтеатра, вывозят мусор, скидывают в лог. Даже в газете писали, что это безобразие. Наверно, маска с давних пор валялась у них в какой-нибудь кладовке с этим… с реквизитом. Ее сгребли, не глядя, и — с обрыва…
— Может быть, и так, — задумчиво согласился Чибис. Поднатужился, снова взял маску и положил к себе на колени. И вдруг спросил:
— А почему Лерка-то убежала?
— Ну… я ей вляпал тапкой по корме, вот она и…
— А за что вляпал?
— Вредная стала до невозможности…
Говорить про машину и деньги я не хотел. Лишним людям знать про такое ни к чему. То есть Чибис не лишний, конечно, однако зачем ему это…
Чибис, глядя в сторону, проговорил:
— Клим, это свинство. Она же твоя сестра…
— Да мы уже помирились!
— Все равно ты балда.
— Ага, — с облегчением сказал я. А Чибис погладил деревянные Агейкины локоны и раздумчиво добавил:
— Хотя… похоже, в этом какая-то закономерность…
— В том, что я балда?
— Это само собой… Но, если бы ей не попало, она бы не убежала. И не забралась бы в сарай. И мы не нашли бы Агейку…
Наконец-то он сказал не «ты», а «мы»! И чтобы закрепить его в этом понимании, я радостно воскликнул:
— Да!
Но потом все же решил уточнить:
— А какая тут закономерность?
— Ян рассказывал недавно историю… Ты где-то задержался, а мы пошли прибираться в кладовке с блоками от всякой электроники… Ян, Шарнирчик и я… А в двери заело замок. Шарнирчик и говорит: «Надо Климу позвонить, чтобы принес ключик». А ключик-то у меня. Я достал его, дверь мы открыли, а потом я верчу его в руках, и вдруг стукнуло в голову: «Отчего у него такая странная форма? Неровный какой-то, колючка эта на конце…» Спросил Шарнирчика: «Как ты думаешь, почему он такой?» А тому не до ключика, возится с какими-то платами. Зато Ян оглянулся на меня и говорит:
«Сейчас таких ключиков на свете с полдесятка. Размножаются непонятным путем. А раньше был один. У него интересное происхождение…»
Я говорю: «Какое?»
Вот он и рассказал… Это он от Лики Сазоновой слышал, которая нарисовала Агейку… Будто несколько лет назад знаменитый профессор Евграфов огрел ракеткой своего внука, который приехал к нему из Москвы. Внук разозлился, выскочил из дома, решил не возвращаться. А на улице встретил своего врага. Из «крутых»… Тот уволок профессорского внука к себе на сеновал, в заложники, стал думать, что с ним делать. А потом они разговорились, слово за слово, и оказалось, что этот «крутой» никакой не злодей. И что у него пра-прадедушка был резчиком по дереву, украшал дома. И похоже, что именно он вырезал Агейкин портрет…
— Елки-палки! И ты ничего мне про это не сказал!
— Клим, я думал, ты знаешь! Думал, что Шарнирчик сразу выложил тебе эту историю! У него же язык… как на шарнирах.
— Ну, а при чем здесь ключ?
— Этот профессорский внук и этот парень подружились. И другие ребята… Получилась хорошая компания. Стали раскручивать — что к чему. Оказалось, что пра-прадедушка, который резчик, родом с острова Гваделупа…
— С ума сойти!
— Да… И вот они смастерили из серебряной монеты — тоже гваделупской — ключ-талисман. Чтобы открывать тайны прошлого… И всякие хитрые замки. И заводить старинные механизмы… Стальной волосок на конце — как раз для этого…
— Для чего «для этого»?
— Ян сказал, что в каждом замке и механизме есть тайная пружинка. Ну, как бы душа этого устройства. Надо зацепить ее волоском, и она срабатывает. Потому и открываются замки… Видишь, все началось, как у тебя с Леркой…
— Ты мне зубы не заговаривай! Почему ты мне про это не рассказал?
— Ну, я же правда думал, что ты знаешь… Клим, не обижайся…
— Буду, — сказал я. — Буду обижаться всю ночь, до самого утра…
— Лучше вделай мне своей кроссовкой. Как Лерке…
— Какой хитрый! Ты сразу побежишь куда-нибудь и сделаешь еще одно открытие…
Опять заиграла музыка.
На этот раз звонила мама. Она хотела знать, где я болтаюсь в ночное время. Хотя какое «ночное», когда верхушки тополей еще золотятся от заката.
— Мама, мы тут, недалеко! С Чибисом! Обсуждаем важный вопрос!
Мама велела закончить обсуждение и немедленно идти домой, где я получу очередной подзатыльник.
— А кроме того, я позвоню Агнессе Константиновне, чтобы она сделала тоже самое с ненаглядным Максимом!
— Мам, она не сделает! Она противница таких методов! Давай лучше мы сами друг дружке отвесим по затрещине! И крепче будет, и вам забот меньше!
Мама сказала, что я невыносимый болтун и что через две минуты должен быть дома.
— А то я пошлю за тобой папу!
Через две минуты, конечно, не получилось. Мы поболтали еще минут десять. Потом я заставил Чибиса взять маску с собой, проводил его до подъезда и лишь тогда помчался к себе. Проскользнул мимо мамы — и в постель.
— Ты куда с немытыми ногами!
Я демонстративно захрапел. Мама что-то опять сказала про реанимацию…
Несмотря на храп, я заснул не сразу. Агейкина улыбка висела у меня перед глазами. И все было хорошо. Лишь одно слегка царапало меня — то, что я оказался таким бестолковым. Надо было не хватать маску сразу, а привести в сарайчик Чибиса, тогда получилось бы, что мы отыскали Агейкин портрет вдвоем. А теперь, конечно, Чибису досадно… Хотя какая разница, кто нашел! Главное, что Агейкина улыбка снова родилась на белый свет! Лёнчик Арцеулов и его друзья были бы счастливы не меньше нас…
