15

Иногда по вечерам мы смотрим телевизор, обязательно какой-нибудь канал про животных, на которых вечно крутят программы о жизни китов да акул. Кадры сопровождаются драматичной музыкой и словно кричат – опасно! жестоко! ужас! – особенно когда про акул. Представления о животных мало чем отличаются от средневековья, когда человек делил зверей на добродетельных и порочных и полагал, что течение их мыслей более или менее схоже с нашим. Кит в целом воспринимается как добрый малый, чуть ли не мещанин, живущий в кругу родной семьи, у которой только и забот, что петь песни, играть да воспитывать детишек в промежутках между вегетарианскими трапезами и совместными кругосветными путешествиями, напоминающими летний отдых отпускников.

Впрочем, некоторые кадры нарушают идиллию. В одной программе мы видим, как ныряльщица хочет подружиться с гриндой. Присосавшись к ступне, гринда увлекает ее вниз, на глубину не менее десяти метров, погружаться на которую без снаряжения крайне опасно. Там кит отпускает девушку, позволяя той вынырнуть и как следует вдохнуть. После чего снова тащит на глубину и не отпускает, пока ныряльщица не начинает захлебываться. Кит не кусает, просто цепко и при этом бережно удерживает ныряльщицу. Забавляется с ней, точно с куклой. Погрузившись и вынырнув так еще несколько раз, девушка становится все заторможенней. Кажется, она вот-вот потеряет сознание. Гринда же, судя по всему, прекрасно чувствует предел ее выносливости и, доведя девушку до состояния, когда та уже ни жива ни мертва, выталкивает наверх. Ныряльщицу спасает тот же кит, который только что едва не утопил ее. Хороший кит / плохой кит в одном флаконе.

В истории этой едва ли есть мораль, за исключением той, что киты, хотя животные и умные, не питают к человеку ни добрых чувств, ни симпатии по умолчанию, а поступают с нами так, как им заблагорассудится. Как у всякого разумного существа, в их поведении могут встречаться очень серьезные отклонения, а то и психические расстройства.

Четыре дня спустя я просыпаюсь с чувством, что что-то не так. Лежу некоторое время в раздумьях, что бы это могло быть, как вдруг меня осеняет. Ветер прекратил хлестать стену косым дождем. Все стихло. Хуго давно встал и уже успел сходить к пирсу и накачать нашу лодку.

– Едем прикармливать акулу? – спрашиваю.

– Сперва поедем за приманкой, чтобы было чем прикармливать.

Нашей наживкой, за неимением хайлендского бычка, станет китовая ворвань – за ней мы отправляемся на Эллингсенский рыбозавод, расположенный прямо напротив Осъюрдгордена. Переплыв Скровкейлу шириной менее ста метров, забираем мешок с ворванью и мусорный пакет с четырьмя лососями. Все даром. В мешке двадцатипятикилограммовый кусок жира, вырезанный прямо из брюха полосатика. Его заморозили свежим, а третьего дня достали из морозилки – середина еще не оттаяла до конца. Пахнет приятно. По виду напоминает в несколько раз увеличенный шмат сала, прозрачный и аппетитный. Японцы считают ворвань деликатесом и едят сырой. После зловонной бычатины иметь дело с такой приманкой сущее удовольствие. Я вроде и не проголодался, а так и тянет зажарить кусочек да и съесть. Шкура белая, как мел. Сам кусок похож на гармошку, только меха с прямоугольными складками. На ощупь гладенький, упругий и прочный – качеству такого материала могло бы позавидовать НАСА.

Ворвань мы наживим на крючок. А приваживать акулу будем лососями с Эллингсенского рыбозавода. Может, их забраковали из-за внешнего вида (недостаточно привлекательны для экспорта на европейский рынок), а может, они подхватили одну из многочисленных инфекций, которыми часто болеет лосось на фермах. Ну, да гренландская акула по-любому не станет привередничать.

Рассекая волны, мы летим из залива к наветренной стороне Скровского маяка и там, проткнув пакет с нашими лососями в нескольких местах, забрасываем его в море. Поверхность Вест-фьорда покрыта мертвой зыбью – opplætt, как называют ее норвежские рыбаки. Ветра почти нет, но зыбь никак не уляжется после бури. А буря, мы чувствуем это, все еще ходит где-то далеко в море.

Забавы ради заодно опускаем и наш линь, все триста пятьдесят метров с шестиметровым поводком из якорной цепи и крюком, на который я нанизал толстый кусок ворвани. Мы не особо надеемся на удачу – запах приманки еще не успел распространиться по округе. Однако попытка не пытка, к тому же чем не предлог провести несколько лишних часочков в Вест-фьорде.

Идет дождь, но не мутит, а больше успокаивает море и ласкает глаз. Словно убаюкивает воду и каждой каплей чеканит ее маслянистую, блестящую гладь. В такую погоду море открывает взору мельчайшие детали.

Мы ненадолго заходим в Свольвер – купить газет, коробку красного вина и съесть по сэндвичу в местном кафе. Воротившись тем же путем, становимся у Скровского маяка. Только-только стих дождь, и море, не успев наморщиться снова, разглажено, подобно лесному озерцу. Почитав газет и побеседовав о том о сем, заходим ближе к берегу со стороны Флесы, чтобы половить на удочку – если повезет, поймаем палтуса или, на худой конец, треску или сайду. Попутно становимся очевидцами редкого явления. Посреди утихшего моря метрах в двухстах от крайнего островка, то бишь Флесы, зарождается исполинская волна. Стремительно растет и, достигнув нескольких метров, катится в нашу сторону. Мы спокойно сдаем чуть назад. Были бы у нас под рукой гидрокостюмы с доской для серфинга, сейчас бы уже “оседлали” волну. Ну ладно, не мы, а тот, кто владеет этим искусством. Тем временем растет новая волна. Вспухает над ровной поверхностью. Я смотрю на Хуго. Мы торчим тут несколько дней кряду, а ничего подобного еще не видывали.

– Там, наверное, порожек – при определенных условиях поток налетает на него, собираясь в волну, – предполагает Хуго.

Так ничего и не поймав на удочку (если не считать нескольких мальков сайды, которых мы тут же выпустили), возвращаемся на место и дрейфуем в надежде увидеть, как уйдут под воду наши буйки. Отполированное дождем, море поблескивает ровным серым глянцем. Солнце прорывается из-за туч.

Хуго толкает новую теорию того, как гренландской акуле удается ловить более проворных рыб и зверей. Теория эта подкреплена анатомическими исследованиями акулы.

– Она делает рывок, но не всем телом, а головой или челюстью. Обычно она плывет и ведет себя вполне безобидно. Но сблизившись с добычей, резко выстреливает челюстью. Челюсти у нее не зафиксированы, как у нас, а ходят, словно направляющие на роликах или как затвор у автомата, – объясняет Хуго.

В одной из передач про животных он увидел, как акула откусила аквалангисту губы и полщеки. Пока товарищ снимал на камеру, аквалангист медленно сблизился с мелкой, на вид миролюбивой акулой – нос к носу. Он уже собрался чмокнуть ее в рот, как она его цапнула. Челюсть выстрелила так молниеносно, что глаз не успел уследить за движением.

– У гренландца челюсть устроена точно так же, – развивает свою мысль Хуго.

Возможно, и так, но только это не объясняет всё. С какой стати, например, лосось разрешает акуле подплывать вплотную? И как акула тягается с крупными зубатками, люрами и пикшами, которые плавают не в пример резвее?

– Тело у гренландца имеет форму сигары, а хвост такой же мощный, как у белой акулы. Хвостом он может запросто забуриться в остов мертвого кита. Чтобы быстро плавать, и силы хватает, да и всего остального, – заключает Хуго.

Так проходят часы. Но никто из нас не внакладе, а мне вообще не хочется никуда уезжать отсюда. Пейзаж не выстраивается передо мной, не манит в дорогу – пройди меня и оставь позади. Но стелется вокруг, зримо присутствуя в физическом потоке подле Скровского маяка, далеко-далеко от информационного потока, в котором мы бултыхаемся в обыденной жизни.

Я наблюдаю, полулежа на палубе. Нас отнесло на несколько сотен метров от поплавков, а они всё четко виднеются на море, уснувшем после штормов; лишь изредка утомленные волны доползают досюда с голоменья.

Дни всё короче, не за горами темное время года. Одна звездочка, другая, третья, забрезжив на севере и востоке, неспешно плывут по бескрайнему небесному океану. Уже угадываются очертания нескольких созвездий, а Полярная звезда светит так ярко и так протянула свои лучи, что мы с Хуго сперва принимаем ее не то за муху, не то за воздушный шар, не то за неопознанный летающий объект. Ни дать ни взять – нарочитое изображение Вифлеемской звезды, какие порой встречаешь в религиозной литературе. Звезда, указующая путь в надежную гавань двум волхвам в челне.

Чтобы лучше видеть, беру мобильник. Я загрузил приложение, которое при помощи камеры и встроенной GPS определяет местонахождение созвездий в нашем либо в Южном полушарии, кому какое нравится.

Люди всех культур, в том числе первобытных, состраивали небесные светила в созвездия, называя их именами богов и мифических существ. Имена, дошедшие до нас, по большей части произошли от греков, которые заодно сочиняли мудреные сказки о генезисе “открытых” ими созвездий, ведь всякое созвездие – чистый продукт человеческого воображения. Орион, к примеру, вовсе не охотник, со страстью преследующий на небесном своде семь дев в скоплении Плеяд. Греки и сами не верили в свои небылицы. Небо в их представлении было скорее экраном, на который они проецировали фантазию своих сказаний.

Такова была древняя наука, и наука эта состояла в нахождении небесных узоров или мест их разрывов. Для рыбака нет искусства выше, чем умение читать по морю, по небу и по погоде, запоминать и сопоставлять их сложные сочетания. Составив свой календарь, рыбаки обзавелись тайным оружием. Ведь течения, как и жизнь моря, до высокой степени зависят от фазы луны. С прибавлением луны растет уровень моря, а вместе с ним – количество воды и течений. В результате меняется и карта движения рыбы. Многие рыбаки знали например, в каком месте ловить сельдь ровно в полнолуние. Опоздай они хоть на пару часов, и все пропало – сельдь уходила и не показывалась вплоть до следующего полнолуния.

В прежние времена, до того как рыбаки обзавелись спутниковыми навигаторами, сонарами, эхолотами, мобильными телефонами и точными прогнозами погоды, самые искусные из мореходов и рыбаков пользовались славой и почетом ученых светил – широкой известностью в узких кругах, так сказать.

Увы, богатый запас слов, описывавших тончайшие нюансы природных явлений, за последние десятилетия изрядно оскудел. Вместе со словами уходит понимание сложных экологических взаимосвязей. Мы все хуже разбираемся в окружающем мире, все меньше смысла извлекаем из его примет, в наших глазах мир утрачивает былую ценность. В результате мы с легкостью готовы разрушить его, в погоне за сиюминутными благами.

Скоро уже нам придется поднять снасть и вернуться на Скрову. Но мы не хотим даже думать об этом. Мы упиваемся тишиной. Мысли снимаются с якоря и пускаются по течению. Звездное небо над нами, море под нами. Звезды плещутся в его мерцающем зеркале.

Из космоса Гольфстрим выглядит как Млечный путь, с Земли Млечный путь выглядит как Гольфстрим. Оба напоминают закручивающийся спиралью водоворот. В научно-фантастических комиксах звездолеты изображаются не в виде самолетов, а в виде кораблей. Они постоянно попадают в звездные туманы, ионные шторма и метеорные потоки, которые подстерегают их так же, как непогода и бури с айсбергами подстерегают морской корабль. На мостике стоит капитан и хмуро взирает на палубу. Выдержит ли суденышко удар? Или получит пробоину и команде придется спасаться на шлюпке или в капсуле? Космические монстры – и те часто похожи на чудовищ из моря.

Сегодня конструкторы пытаются собрать космический зонд нового типа. Беда старых в том, что они разряжаются. Новые отправятся в космос под огромными солнечными парусами на высоких мачтах; видом своим они будут напоминать фрегаты и шхуны, рассекающие волны Вселенной.

В кармане у меня лежит плоский камушек, я достаю его, чтобы запустить “лягушку”. Или “пустить блинчик” – много названий у этой игры. В детстве мы часто состязались, чья “лягушка” больше подпрыгнет. Если камень чересчур легкий и плоский, то, заюлив в воздухе, он тут же булькнет на дно. Если слишком тяжелый и округлый, “лягушка” из него выйдет неважная. Многое, конечно, зависит от ловкости кидающего. Пускаю “лягушку” и считаю: пять подскоков. Стыдоба! Лучше всего пускать “лягушку” на гладкой воде пруда, там она подпрыгивает аж до двадцати раз.

Вода расходится, круг за кругом, поглощается взором, отдыхающим на тонкой соленой пленке соленой воды. Наши глаза – сложнейший оптический прибор, который, впрочем, пользуется технологией, совершенствовавшейся другими организмами на протяжении миллионов лет – чтобы глядеть на мир из-под воды. Наши глаза видят довольно ограниченный спектр световых волн. Мы не воспринимаем большинства световых волн и лучей, например, гамма-излучения, – а если бы воспринимали, мир в наших глазах предстал бы совсем иным. Нам остается пользоваться теми глазами, что даны природой, и, надо сказать, пользуемся мы ими мастерски. На близком расстоянии мы способны четко различить микроскопических планктонных рачков. Но различаем и звезды, расположенные за тысячу световых лет от нас и, возможно, погасшие тысячу земных лет тому назад. На радужной оболочке у многих из нас проступают крапинки. Если приглядеться, их узор напоминает звездные туманности, галактики или морские течения с высоты космического полета. В уменьшенном масштабе, в миниатюре, разумеется. Но при этом в них есть глубина, за которой может скрываться новая глубина, и еще одна, и еще. Точно так же, как наши телескопы, постоянно совершенствуясь, позволяют нам все глубже проникать в космические дали.

Древние греки полагали, что Земля омывается мировой рекой Океаном, которая одновременно служит источником всякой питьевой воды. Бог Океан, с воловьей головой и рыбьим хвостом, управлял движением небесных светил, всходивших на небосклон и сходивших с него за линию, которая в большинстве древнегреческих земель располагалась на море. После битвы титанов побежденные были сброшены в Океан, обреченные скитаться в нем во веки веков.

В ранних античных мифах Океан был богом неба. Несколькими веками позже, после того как греки в ходе освоения Атлантики, Индийского океана, Северного моря открыли новые части света, Океан превратился в бога моря. Он олицетворял собой мировые моря и изображался теперь с рогами в виде крабовых клешней, нередко с веслом, рыбацкой сетью и огромным змеем.

“Размышление и вода навечно неотделимы друг от друга”, – писал Герман Мелвилл. Баюкающий плеск волн о пластик и каучук укачивает нас, унося в дрёму, больше похожую на транс.

Все-таки откуда взялась вода? Большую часть ее принесли кометы, сталкивавшиеся с едва народившейся планетой. Она попадала на Землю в форме льда, занесенного из самых отдаленных и холодных краев Солнечной системы, прежде чем успели сформироваться планеты и само Солнце.

“Грязные снежки” из камня, праха и льда по-прежнему встречаются во Вселенной. Это остатки того материала, из которого строилась наша солнечная система на начальном этапе – в ту эпоху, когда все летало, сталкивалось, рушилось, плавилось и испарялось в непрерывном светопреставлении, длившемся миллиарды лет. До тех пор, пока материя не остепенилась, позволив Солнечной системе обрести хоть какую-то стабильность, вместе с ее большими и малыми планетами.

Четыре с лишним миллиарда лет назад, когда еще не появились океаны и Земля была покрыта морями расплавленной магмы, на планету, подобно бомбам, сыпались объекты из космоса. Одна из таких бомбардировок была настолько сильной, что огромные куски, отделившись от Земли, вылетели в космос. Часть из них осталась на околоземной орбите. Один кусок, сохранившийся до наших дней, называется Луной.

Чуть более пятисот миллионов лет назад Земля вращалась вокруг своей оси значительно быстрее, чем сегодня, а расстояние до Луны было короче. Сутки длились 21 час, а в году было 417 дней. В то время количество кислорода только-только достигло той нормы, когда стало возможно горение. За целых пятьсот миллионов лет – до нашей эры, подумать только.

А мы всё ведем себя, точно мартышки, только что спрыгнувшие с дерева. Некоторые из нас покупают линь длиной в несколько сотен метров, якорную цепь и крюк на акулу, на который наживляют шмат ворвани и бросают в море, чтобы поймать рыбину, которая нам без надобности. А с другой стороны, мы, как вид, способны запустить космический аппарат на край Вселенной.

За десять лет космическая станция Rosetta улетела на полмиллиона километров от Земли. Там она вышла на орбиту кометы 67P, по форме напоминающей резинового утенка и рассекающей космический простор со скоростью десять тысяч километров в час. Rosetta запустила небольшой спускаемый аппарат Philae, который сел на поверхности кометы. Он должен был взять пробы воды и отправить их на Землю. Дело в том, что многие видные ученые в области естествознания бьются над вопросом, сколько именно воды на Земле получено из Вселенной. Существует теория, что Земля, едва народившись, тотчас лишилась своей атмосферы. Газы, отделявшие нас от Вселенной, улетучились. Однако из-за того, что Землю бомбардировали кометы с их запасами воды и разных частиц, на планете снова появилась атмосфера.

При посадке аппарат Philae неудачно перекосило – солнечные батареи не смогли заряжаться. Прежде чем они разрядились, аппарат все же успел передать на Землю кое-какие сведения. А многие месяцы погодя, в июне 2015-го, вдруг ожил и начал снова слать на Землю короткие сообщения.

Хуго, нахлобучив наушники, слушает радио. Кажется, ему по душе то, что нет нужды спешно сматывать удочки и идти на Скрову. Я машу ему и, когда он снимает наушники, интересуюсь, знает ли он, откуда во Вселенной взялась вода. Он с улыбкой качает головой и снова напяливает наушники. Видно, думает, что я в шутку спросил.

Вообще-то ответить на этот вопрос конкретно не так уж сложно. Единственная причина существования воды в мировом пространстве состоит в том, что водород способен соединяться с кислородом. Вокруг атомного ядра кислорода витают шесть отрицательно заряженных электронов. А ядру не хватает еще двух. На роль такого партнера как нельзя лучше годится атом водорода. Два его атома соединяются с кислородом, образуя H₂O, то есть молекулу воды.

Благодаря водороду молекула воды образует свободные связи, постоянно паруясь с новыми молекулами воды – со стороны это выглядит танцем, в котором партнеры меняют друг друга по миллиарду раз за секунду.

В головокружительном темпе молекулы неустанно складываются в комбинации, каждый раз новые – так буквы, строясь одна за другой в строке, складываются в новые слова, из которых рождаются предложения и целые книги. Если представить молекулы воды в виде букв, можно сказать, что море – это библиотека, вобравшая в себя все книги, когда-либо написанные на всех ведомых и неведомых языках. В морях родились и другие языки и азбуки, такие как РНК и ДНК, молекулы, в которых гены собираются в волны, бегущие по спиралевидным структурам и определяющие, что им сотворить на этот раз: цветок, рыбу, морскую звезду, светлячка или человека.

Ласковый ветерок дышит из необъятных хранилищ морской библиотеки. Свет же, пробиваясь сквозь тучи, нисходит в море колоннами – лучи, преломившись в воде, образуют в ней неправильные глаголы.

Запасы воды во Вселенной неистощимы. И все же в Солнечной системе вода – в виде жидкости – очевидно, встречается лишь на одной планете . Земля находится от Солнца как раз на том удалении, которое нужно. Отодвинься она дальше, вода превратилась бы в лед или в пар, которым наполнены похожие на сперматозоидов хвосты комет, летящих прочь от солнца.

Земля достаточно велика, чтобы своим притяжением удерживать атмосферу, хотя с этим можно поспорить. Хорошо и то, что поблизости нет планеты-гиганта: ее притяжение превращало бы каждый прилив в цунами высотой в несколько сотен метров, которое бы накрывало Землю целиком – как в кинофильме “Интерстеллар”. Взять тот же Нептун – условия там суровые. Над ледяным покровом планеты непрерывно воют свирепые ветры, скорость которых достигает 2100 километров в час. Расстояние от Солнца до Земли таково, что большая часть воды на последней сохраняется в жидком виде. При другом раскладе это было бы невозможно. Жизнь, какой мы ее знаем, просто не смогла бы существовать.

С лодки мы наблюдаем, как из-за восточных гор на синий небосклон взбираются всё новые звезды. Галактики с планетами продолжают свой бесшумный путь, всё дальше и дальше от нас, по инерции взрыва, который не знает пределов. Они не сбавляют ход. Напротив – ускоряются, а астрофизикам остается лишь гадать, почему. Причина кроется в “темной энергии” – этим кодовым словом они называют нечто недоступное их знанию. Слово это подразумевает, что на некотором расстоянии, за тридевять миллионов световых лет, опущен космический занавес. Все, что находится за этим занавесом, скрыто в темной бездне космического океана и навечно останется тайной для нас.

Меж тем смеркается. Уже выплыл месяц, но даже с ним мы не могли бы разглядеть наши поплавки, когда бы не знали, где они. Я все еще различаю их верхушки. Они покачиваются на прежнем месте, и мы, на скорости в несколько узлов, потихоньку плывем в их сторону. Хуго всецело поглощен своей радиопередачей, а может, крепко задумался о чем-то. Мне же не хочется быть первым, кто предложит собираться домой.

Даже лунному свету нужно больше секунды, чтобы достичь Земли. Солнечному свету требуется на это восемь минут. Астрономы суть те же археологи либо геологи, занятые поиском световых ископаемых. Ничего не происходит в реальном времени, мы видим лишь минувшее. Плетемся в вечном обозе. Да что далеко ходить – даже на ближайшие процессы, происходящие у нас в голове, мы реагируем с задержкой в миллионную долю секунды.

Только наша галактика Млечный путь, одна из миллиардов ей подобных, занимает сотни тысяч световых лет в диаметре. Самая далекая галактика из обнаруженных телескопом “Хаббл” представляет собой темно-красное пятно с будничным названием UDFj‐39546284. Немало миллиардов лет утекло, покуда свет от нее коснулся наконец Земли. Может статься, к тому моменту галактика уже миллиарды лет как остыла и умерла.

Такие уймы расстояния и времени непостижимы для нашего рассудка. Мы созданы, чтобы жить на Земле в условиях, к которым мы привыкли, в мире деревьев, машин, письменных столов, гор, животных, кораблей, других людей. Вещей, которые мы можем понять или потрогать, – гладких, шершавых, мягких или твердых на ощупь. Море, воспринимаемое нами почти бесконечностью, не более чем капелька в масштабе Вселенной.

Каждый раз, задумываясь о звездах в подобном контексте, рано или поздно задаешь себе вопрос: А есть ли жизнь на других планетах?

Ввиду того, что планет этих невесть сколько миллиардов, а Вселенная, не исключено, вообще бесконечна, вероятность утвердительного ответа вроде бы довольно велика. Даже если сразу отнять 99,99 процента планет из соображений того, что на них нет условий, хоть сколько-нибудь пригодных для жизни сложных организмов, разность составит несколько сотен миллиардов. Исследователи сходятся в одном: высока вероятность, что жизнь, в том числе на других планетах, зависит от присутствия воды. Это вопрос химии. Считается, что вся Вселенная построена из одних и тех же материалов, и стало быть, повсюду жизнеутверждающим началом служит вода, а с нею – и углерод. Пусть вода не обязательно несет с собою жизнь, но без нее какая-либо жизнь вообще едва ли возможна. Вот почему астрофизики, прочесывая Марс и другие планеты, ищут в первую главу не признаки жизни, но воду. Правда, находят они по большей части пар и лед, порой в баснословных количествах. В 2011 году две команды НАСА, исследуя квазар, расположенный в двенадцати миллиардах световых лет от Земли, обнаружили на нем океан. По их подсчетам запасы воды в нем в 140 триллионов раз превышают всю водную массу земного океана.

За последние годы ученые из Университета штата Пенсильвания (Центр экзопланет и обитаемых миров) изучили сотни тысяч галактик на предмет наличия сложных форм жизни. Они отыскивают экзопланеты по аномально высокому излучению тепловых волн средней длины (согласно теории, высокоразвитые цивилизации потребляют энергию, выделяющую тепло). Пока не удалось обнаружить ничего интересного. Только черную бездну.

Летом 2015 года НАСА сообщило, что обнаружило за пределами Солнечной системы планету, которая похожа на нашу Землю больше, чем любая другая из найденных до сих пор. Есть вероятность, что она обитаемая. Однако поскольку ее солнце выделяет больше энергии, чем наше, планета скорее всего представляет собой всего лишь каменистую пустыню, окруженную атмосферой; однажды в такую пустыню превратится и наша планета. Покуда же Земля наша не только благословенна воздушным пространством и гигантскими запасами воды, но богата также плодородными почвами, которые могут прокормить многие миллиарды людей и зверей.

В “Звездных войнах” есть забавная сцена в баре, где кутят, братаются и дерутся выпивохи всех рас и мастей, слетевшиеся с разных галактик. В действительности даже при наличии миллиардов галактик человек, очевидно, единственное существо во всей Вселенной, когда-либо выпивавшее в баре.

Вдоль океанических горных хребтов, опоясывающих всю Землю, встречается множество вулканических источников, или “курильщиков”. В 1977 году ученые обнаружили, что эти источники представляют собой оазисы жизни. “Курильщики” извергают кипящую геотермальную воду с высоким содержанием сульфидов. Из-за высокого давления температура достигает 400 °C. Никто и подумать не мог, что кто-то может выживать в таких условиях. Редкие крупные виды способны постоянно обитать в восьмидесятиградусной воде.

На больших глубинах нет света и, соответственно, и растений. Энергия здесь получается благодаря химическим реакциям. Ядовитые вещества, разложившись под воздействием бактерий, становятся пищей прочих организмов. Жизнь внизу поддерживается не с помощью фотосинтеза, а с помощью хемосинтеза. Одни исследователи высказывают предположение, что жизнь на Земле зародилась именно в этих гидротермальных источниках. По мнению других происхождением жизни мы обязаны глубинам космического океана.

Тут Хуго, сняв наушники, принимается осматриваться и выводит нас из нашей мирной дремоты. В лодке у меня припасена бутылочка виски, на торжественный случай. Никакого торжественного случая у нас нет, что, согласитесь, само по себе придает случаю некоторую торжественность, и потому я откупориваю бутылку. Хуго не большой любитель крепких напитков, и тут как нельзя кстати приходится трехлитровая коробка вина. Я делаю добрый глоток виски. Тепло растекается по нутру маленьким гольфстримом, постепенно достигая северного и южного полюсов моего организма. Градус веселья в нашей лодке успевает изрядно подняться, когда Хуго, вновь оглянувшись окрест, вдруг соображает, что пора закругляться. Вокруг красным вином плещется море, а звезды мерцают, словно просеиваясь сквозь сетчатый небесный абажур.

Хуго успевает рассказать байку про то, как однажды они с дядей Арне пересекли Вест-фьорд на “Хельнесунне”. Дядя Арне славился голосиной, причем настолько зычным, что мог перекричать толпу, и потому ему всегда поручали вести шумные собрания – на праздниках в честь дня конституции 17 мая или вечеринках в доме молодежи. Хуго, тогда четырнадцатилетнему отроку, случилось зайти в крошечный отсек позади капитанской рубки, в котором размещалась радиостанция и эхолот. Там на столе поверх морских карт лежал раскрытый блокнот. Дядя Арне сочинил стихотворение. Несколько строф отпечатались в памяти Хуго: “Под небом ночным / где звезд мириады горят / стою у руля”.

И в тот самый миг, когда вспыхивает Скровский маяк, Хуго произносит:

– Всё, поднимаем снасть и уходим. А то темень на дворе.

Прожектор, разрезав тьму, на мгновение фиксирует нас в своем овале и тотчас ползет дальше, посылая снопы света в морскую даль.

Из всех неразумных затей, которые только можно было выдумать, неразумность нашей затеи кажется нам наиболее разумной.