Порнодом

В первые пару недель я сопровождала Кэтрин, женщину, которую должна была заместить. Она была выше ростом и старше меня и ездила на свежем джипе «Чероки». Она сказала, что собирается перейти бухгалтером на полный день к мужу, в строительную компанию. Уборкой она подрабатывала, пока его бизнес простаивал. Она выглядела усталой, но явно радовалась тому, что обходит своих клиентов в последний раз.

Я ездила за ее джипом по домам две недели, пытаясь перенять ее спокойный, размеренный подход к делу. За несколько дней до Рождества я заметила, что клиенты оставляли ей открытку, куда вкладывали долларов десять или около того. Они не знали, что к ним придут две уборщицы, как не знали, что я ее скоро заменю. Каждый раз при виде такой открытки она искренне удивлялась, и у меня возникло ощущение, что свои рождественские сюрпризы уборщицы получали не слишком часто. Мне предстояло проработать целый год, раз двадцать пять отскрести руками каждый туалет, чтобы получить десятку чаевых.

Нам внушали, что мы должны заходить в дом через заднюю дверь, или через боковую, на кухне. За собой следовало вкатить аккуратную тележку с моющими средствами и щетками, взять мешок с чистыми белыми тряпочками, пылесос и швабры. Поначалу я плохо управлялась со своим инструментарием. Подход «Классик Клин» отличался от того, к которому я привыкла у Дженни – мы должны были все отмывать руками. Моя работа больше не ограничивалась тем, чтобы смахнуть пыль и навести блеск, а потом прыснуть освежителем. Здесь все надо было мыть – используя разные щетки и губки, хозяйственное мыло и уксус.

Я кое-как затаскивала все в дом, стараясь сделать это за один раз, и организовывала свою «рабочую станцию», как мне сказали называть тележку. Открывала папку с графиком, записывала имя последнего клиента и звонила в офис, чтобы оставить сообщение с датой и временем начала уборки. Поначалу мне приходилось сильно торопиться, чтобы закончить уборку в доме за три или четыре часа, которые на нее выделялись, и отзвониться об окончании.

У меня установился более-менее постоянный режим дня, начинавшийся с того, что я отводила Мию в ясли, находившиеся за углом от нас. Эти ясли никогда мне не нравились, но только там принимали оплату в виде пособия. Мне казалось, что у них очень холодно, слишком много народу, а воспитательницы делают свою работу через силу; кроме того, Мия приносила оттуда очередную болезнь, стоило только ей поправиться после предыдущей. Мне надо было ее туда водить, чтобы иметь возможность работать, даже ценой ее благополучия. На данный момент мои заработки являлись для нас главным приоритетом. Помню, как я стояла на пороге яслей, держа Мию за пухлую маленькую ручку. Я знала, что нужна ей. Знала, что нам лучше бы посидеть дома, но не могла объяснить, что меня уволят, если я не явлюсь на работу, а это означало бы для нас полный крах. Мы остановились, прежде чем шагнуть в дверь. Я посмотрела на дочку и увидела зеленые сопли, стекавшие из носа на верхнюю губу.

– Что это у тебя под носом? – спросила темноволосая женщина, кажется, помощница воспитательницы, которую я никогда раньше не видела, подойдя к нам поближе. Вопрос был адресован Мие, но на самом деле она обращалась ко мне. Мия потянулась меня обнять, и женщина отвернулась, неодобрительно качая головой. Я чувствовала себя ужасно от того, что должна была оставить дочь там. После двух доз тайленола , после того, как накануне вечером ее тошнило… Но у меня не было выбора.

Из яслей звонили и просили забрать Мию, если она становилась сонливой, если ее рвало или поднималась температура. Бывало, когда мы возвращались с ней домой, я усаживала Мию перед телевизором, укутывала пледом, давала ей поильник с соком, и она так и сидела без движения до самого ужина, после которого я ее мыла и укладывала спать. Тревис обычно садился с ней рядом, и они смотрели мультфильмы, пока я готовила и убирала.

Несмотря на растущее разочарование, я видела, что Тревис искренне любит Мию. Ему нравилось, когда малышка ходила за ним по пятам во время работы или сидела рядышком на диване и смотрела телевизор. Меня же больше привлекала иллюзия семьи, чем наши с ним настоящие отношения. Он олицетворял собой отличного отца, с лихвой компенсируя то, что недодавал дочке Джейми. Рабочий человек, как мой отец. Когда на ферме все было сделано, он мог проявить заботу и напечь оладий. Но в моих глазах эта забота не перевешивала его постоянного сидения перед телевизором, хотя Мия смотрела на него сияющими глазами. Я даже завидовала ей. Мне хотелось, чтобы меня он очаровывал тоже. Глядя, как они вдвоем сидят на диване, я, после долгого рабочего дня, ощущала себя в относительной безопасности. Кто знает, может, у нас все еще сложится?

На работе, после того, как Кэтрин ушла, у нас с Лонни образовался определенный ритуал. Когда появлялся новый заказчик, она «знакомила» меня с домом, как будто у домов был собственный дух, которым мне следовало проникнуться.

В такие моменты Лонни выглядела счастливой. Казалось, у нее и правда есть с домом какая-то внутренняя связь.

– Вы должны познакомиться друг с другом, – говорила она, подмигивая.

Большая часть информации, которую Лонни мне сообщала на этих выездах, отсутствовала в печатных инструкциях, которые мы получали официально по каждому клиенту. На них делались дополнительные пометки, которых клиенты никогда не видели, например: «Душ надо отмывать по-настоящему тщательно, они его уделывают вконец» или «В гостевом туалете на полу постоянно остается моча». Это по-новому открыло мне глаза на нашу работу: я поняла, что мы, хоть и прячемся за профессиональным подходом, все-таки признаем, какая она отвратительная.

В «Классик Клин» я в одиночку убирала несколько домов. Самым длинным днем была среда, шесть рабочих часов на два небольших домика, стоявших рядом на краю утеса над океаном.

Многие наши клиенты жили на острове Камано, в получасе езды от яслей Мии. Многие из них работали в Эверетте или Сиэтле, куда им приходилось добираться не меньше часа. Я не представляла, кем они могут быть – наверное, серьезными врачами и адвокатами, чтобы платить налоги за такие дома. Остров Камано находится между континентом и островом Уидбей, так что у большинства этих домов был вид на океан. Дома, которые я убирала по средам, выглядели совсем небольшими по сравнению с отдельно стоящими гаражами, раза в два превосходившими жилое пространство.

Лонни сказала мне первым убирать дом супружеской пары, чтобы у другого клиента оставалось время уехать, прежде чем я перейду к нему. Когда мы впервые приехали к тем домам, Лонни кивнула головой в сторону второго:

– Надо дать ему время собраться и уехать. Он очень болен.

Я спросила, чем. Лонни пожала плечами.

– Его жена умерла, – ответила она. – Сама увидишь. Грустно все это.

С того момента я называла дом «Грустный». Не могла по-другому думать о нем. У остальных домов тоже со временем появились свои названия: дом Леди с сигаретой, Фермерский дом и так далее.

Когда я только начинала, мне казалось странным, что ни один из клиентов не знал о замене уборщицы, в то время как я уже отлично ориентировалась в их домах. Не думаю, что Лонни уведомляла их о заменах, если только не имела на это прямых указаний, особенно с учетом нашей «невидимости». Вряд ли клиенты были бы довольны, узнав, какая в агентстве текучка. Они удивились бы, поняв, сколько чужих людей проходит через их дом. Я была не личной прислугой, а сотрудницей компании. Они обращались за услугами к агентству, не ко мне. Я проводила в их домах по многу часов, а они даже не знали, как меня зовут.

Порнодом, как я его назвала, был первым из тех, что я убирала по средам. Там было всего три комнаты с широкими окнами, выходящими на океан, и розарий на заднем дворе. Супруги, жившие там, держали кошку и собаку, так что все это тесное пространство было усыпано шерстью вперемешку с пылью. Приходилось обращать особое внимание на то, что творится на каминной полке, на телевизорах, в помещении со стиральной и сушильной машинами.

– Ох уж этот душ, – сказала Лонни, открывая сдвижную шторку, за которой оказался стоячий душ, весь покрытый волосами, бутылками с шампунем и какими-то склизкими комками зеленоватого цвета. – Его надо сперва замачивать.

При уборке мы пользовались самыми примитивными средствами. В моей тележке стояла бутылка с разбрызгивателем, в которой находился наполовину разбавленный водой раствор жидкого хозяйственного мыла. В другой такой же бутылке была вода с четвертью белого уксуса. У меня имелась банка порошка «Комет», кусок пемзы, зубная щетка, несколько зеленых жестких губок и ручные щетки двух разных размеров. Для мытья этого душа, покрытого мыльным налетом и слизью, существовал особый протокол.

Сначала надо было убрать все бутылки с шампунем, мочалки и губки, аккуратно вынеся их за дверь. Потом обрызгать все так называемым «многоцелевым моющим раствором Классик-Клин», чтобы замочить. Дальше, после мытья столешницы и унитаза, следовало смыть раствор, окуная щетку в воду, которую я наливала в обрезанную молочную бутылку и ставила в центре душа. Мне требовалась губка, щетка, обе бутылки с распылителями и несколько тряпок. Я еще раз обрызгивала стеклянную раздвижную перегородку изнутри, посыпала губку «Кометом» и оттирала ее слева направо, сверху вниз.

Затем душ надо было ополоснуть водой с уксусом, просушить тряпкой, потереть пропущенные пятна и придирчиво осмотреть, прежде чем идти дальше, по всей ванной, которую я должна была отмыть не менее тщательно. В свой первый визит я потратила целый час только на душ, мечтая о настоящем многоцелевом моющем растворе. «Классик Клин» не заявлял о себе, как об «экологичной» компании – они просто использовали натуральные продукты, чтобы снизить себестоимость услуги, полагаясь, в основном, на «силу рук» уборщиц. Я не говорила об этом менеджеру, но из-за защемления нерва в позвоночнике не могла крепко держать губку или щетку правой, ведущей рукой. Я с детства страдала сколиозом, искривлением позвоночника, а в последнее время из-за работы у меня защемило нерв, идущий к правой руке. Чтобы оттереть тот душ, я сжимала руку в кулак, кулаком прижимала губку к плитке и изо всех сил давила на нее. Чтобы вымыть пол в ванной, я полностью разгибала локоть, точно так же сжимала кулак и всем весом наваливалась на правую руку, очищая налет. Когда правая рука совсем отказывала, я работала левой, но после первых моих шестичасовых смен, возвратившись домой, я едва могла удержать тарелку с едой или сумку с продуктами.

В первые несколько визитов я задерживалась, и Пэм сильно возмущалась. «Классик Клин» не мог взять с клиента больше, чем было договорено, поэтому выплата сверхурочных ложилась на ее плечи. Деньги были небольшие, но Пэм очень сожалела о такой финансовой нагрузке, как будто я нанесла ей личное оскорбление, запоздав на пятнадцать минут. Я переживала, что работаю медленно, хотя не могла взять в толк, как можно отмыть целый дом, пусть даже небольшой, за каких-то три часа.

Порнодом получил свое название не сразу – до этого я некоторое время проработала там. Однажды, войдя в спальню, где надо было переменить простыни, я увидела на ночном столике, прямо перед большими электронными часами, флакон со смазкой. Его освещали яркие красные цифры на экране, и я уставилась на флакон так, будто он может броситься на меня. Я обошла комнату вплотную к кровати, стараясь держаться от него подальше. Ящик ночного столика оказался приоткрыт, и в нем лежал журнал Hustler. У моих ног валялась пара грязных носков.

Осторожно их обойдя, я сняла натяжную простыню и с ее помощью подняла носки с пола. Все полетело в стиральную машину. Чистую простыню следовало надевать точно по инструкции: туго, с диагональными углами и максимально натянутым верхом. Когда дошло до пыли, то я решила оставить ночной столик на самый конец, чтобы не браться за смазку. Хоть я не имею ничего против мастурбации и порнографических журналов, я бы советовала все же прятать подобные вещи перед приходом уборщицы.

Может, он забыл, что сегодня среда, – подумала я.

Но со временем я поняла, что смазка – лишь одно из проявлений того, что происходило в Порнодоме. Казалось, супруги жили каждый своей жизнью. Женщина работала медсестрой, в неурочные часы; я знала это по медицинской форме, аккуратно разложенной на стуле в задней комнате. Чем занимался муж, мне угадать не удалось. Хотя они и были вроде как женаты, на стенах не висело ни одной свадебной фотографии – только их портреты в одинаковых свитерах. Дом казался темным, поскольку они предпочитали землистые тона: серо-синий и болотный зеленый. На полке над кухонной раковиной в рамке с завитушками стояла картинка с надписью: «Живем вместе ради кота».

Мусорное ведро в ванной вечно было переполнено обрывками туалетной бумаги, тампонами, прокладками и использованными зубными нитями. Их аптечка, которая часто стояла открытой, полнилась сильнодействующими антибиотиками. Судя по носовым платкам и слизи в душе, у одного из них был хронический насморк, как и у меня, и у Мии, и, кажется, у всех жителей этой влажной северо-западной местности, где черная плесень в домах прорастала за одну ночь, покрывала все подвалы и подоконники.

В гостиной стоял диван и пара кресел, повернутых к камину и телевизору. Медсестра, похоже, любила одно конкретное место, возле лампы, куда часто устраивался и их кот. Муж предпочитал сидеть в кресле, рядом с которым стояла корзинка со старыми журналами о путешествиях, перемежавшимися выпусками Hustler. Примерно с месяц стол в столовой покрывали брошюры с рекламой курортов «все включено», но по-моему они так никуда и не поехали. Обычно клиенты отменяли уборку, если уезжали в отпуск.

В задней комнате, прилегавшей к прачечной, стояла аккуратная полуторная кровать, а рядом с ней на стуле висела медицинская форма. На тумбочке лежали романы из тех, что обычно продаются в универсальных магазинах, с мускулистыми мужчинами с голым торсом на обложке, обнимающими длинноволосых красоток. Я гадала, почему она спит отдельно. В спальне имелась большая двуспальная кровать и платяной шкаф, с ручки которого свисал собачий ошейник. Может, ее муж храпел? А может, ей приходилось вставать и ложиться в неудобное время.

Однако порнография и романы меня потрясли. Я представляла, как они спят в разных кроватях, в разных комнатах, и каждый фантазирует о другом партнере и, возможно, о совсем другой жизни.

Мы с Тревисом шли к тому же самому. Пусть не до такой степени, но он, приходя домой, съедал приготовленный мной обед, усаживался перед телевизором и по четыре часа пялился в экран, прежде чем лечь в постель и пялиться дальше, в другой телевизор, с таймером. Таймер он обычно выставлял на шестьдесят минут.

Когда я только переехала к Тревису, у него был телевизор с экраном размером с двуспальную кровать, стоявший на самодельной подставке. Он наклонил его вперед, чтобы добиться нужного угла, и зафиксировал цепями, прикрученными к стене. Впервые оказавшись там, я тут же об него ударилась. С тех пор Тревис успел обзавестись большим плоским телевизором и покупной тумбой под него. Но размер экрана остался тем же. И я продолжала об него ударяться.

На тридцать первый день рождения Тревис подарил мне ноутбук. Уложив Мию спать, я садилась за кухонный стол и писала в блог, который начала вести из-за того, что не могла долго удерживать ручку правой рукой. Иногда я делала домашние задания или болтала с друзьями онлайн, сидя спиной к Тревису, неизменно смотревшему телевизор.