Натюрморт с Мией

На улице становилось все холоднее, и по ночам я лежала, глядя в потолок и в тревоге кусая губы всякий раз, когда слышала потрескивание напольного обогревателя. Чтобы не мерзнуть, мы с Мией спали вместе в моей узкой полуторной кровати. Я завешивала окна одеялами и простынями, пытаясь защититься от стылых сквозняков. Когда трава возле дома и оконные стекла перестали оттаивать от инея, я закрыла раздвижные стеклянные двери на бывшую террасу, и теперь мы жили в своей тесной гостиной, совмещенной с кухней, которая по размерам была не больше гостевых спален или кабинетов в домах, где я убирала. По вечерам я раскладывала двухместный диванчик, чтобы спать с дочкой вдвоем. Мия по нему радостно скакала, говоря, что это похоже на ночевку в гостях. Хотя на диванчике было больше места, чем в моей кровати, она все равно старалась прижаться ко мне сзади и обхватить рукой за шею; ее дыхание грело мне спину между лопаток. По утрам, когда мой будильник начинал жужжать и пищать в темноте, я переворачивалась на спину, чтобы потянуться. Мия обнимала меня и гладила рукой по щеке.

В одну из ночей после Рождества зимний дождь вдруг превратился в снежинки размером с монету, которые покрыли всю землю пушистой пеленой. Мы с Мией долго не ложились спать, зная, что на следующий день все равно никуда не сможем поехать, и любовались снегом. Мия натянула теплый комбинезон и, в свете уличного фонаря, рисовала на земле снежных ангелов, пока я проверяла, какой толщины снег на крыше «Перл» – почти семь сантиметров. Таких снегов я не видела с тех пор, как мы жили на Аляске.

На следующее утро Пэм позвонила мне и велела сидеть дома. Она не хотела рисковать, зная, что я неизбежно застряну где-нибудь по пути от одного клиента к другому. На северо-западе штата жизнь замирала, даже если снега выпадало совсем чуть-чуть. На шоссе под окнами нашей студии совсем не было машин – разве что парочка, припаркованных и брошенных хозяевами, жившими неподалеку.

Мия подхватилась рано и, не обращая внимания на то, что ее комбинезон еще не просох после вчерашнего, спросила, когда мы опять пойдем гулять. Моя бывшая учительница, которая жила по соседству, оставила мне на Фейсбуке сообщение с вопросом, не пригодятся ли нам санки. Она писала, что у нее есть одни, в отличном состоянии, с веревкой и всем прочим, и обещала оставить их для нас на крыльце. Когда я рассказала об этом Мие, она начала скакать, как сумасшедшая, спрашивая: «Можно сейчас? Можно мы пойдем прямо сейчас?» Я заколебалась. Если я о чем и мечтала в тот момент, так это о мягком диване, чтобы на него улечься, паре десятков кружек чая и шерстяных носках, а если дать волю фантазии – то еще и о пламени в камине, перед которым можно читать книги, и собаке, свернувшейся у моих ног.

– Туда далеко идти, – сказала я дочке, зная, что ей все равно. Я могла сказать, что идти придется весь день – ее восторг никуда бы не делся. Поход вверх по холму в снегу, доходящем чуть не до колен, в ее три года казался отличным приключением. Большую часть пути мне пришлось тащить ее на себе. Подойдя к дому, где на крыльце нас дожидались, словно приз, обещанные санки, я остановилась и посмотрела на город, укутанный снежным одеялом и погруженный в тишину.

Утро мы провели на улице: я катала ее на санках, пока она лежала на них на животе и пригоршнями заталкивала в рот снег. С холма я видела, что по главным улицам ездят снегоуборочные машины, и думала, доберутся ли они до нас. Дом, в котором мы жили, стоял в нижней точке дороги. Куда бы я ни поехала, двигаться пришлось бы вверх. Колеса «Перл», с учетом ее миниатюрности, по размеру были едва ли больше, чем у игрушечной тачки, в которой я иногда катала Мию по двору. У меня не было ни зимних шин, ни даже цепей, и купить я их тоже не могла.

После того, как весь день снег таял на солнце, к вечеру температура опять упала и назавтра не поднялась. Наша дорога превратилась в сплошной каток. Я смотрела, как мои соседи пытались выехать на своей машине на шоссе, но у них ничего не вышло. Пропадал еще один рабочий день. Может, попробовать пропустить в этом месяце платеж по кредитной карте или взять деньги из оставшегося кредита, положить на банковский счет и сделать платеж с него? Прошло уже полмесяца, большинство счетов я успела оплатить, но зарплаты можно было ждать не раньше чем через две недели, а к тому времени появятся новые счета. Зарплата же, с учетом пропусков, будет долларов на сто меньше.

Большую часть этих снежных дней мы провели в своей гостиной-кухне. В спальне было чересчур холодно: мы смотрели на заиндевевшие окна через закрытые раздвижные двери, и Мия надевала теплую куртку, чтобы выскочить в спальню за игрушкой. Телевизор принимал только местные каналы, поэтому она раз за разом прокручивала свои любимые DVD. От мультика, где Хэллоу-Китти с ее писклявым голоском была волшебной балериной, у меня уже голова шла кругом. Мы решили выключить телевизор и взялись за акварель.

Мия рисовала, а я сидела с ней рядом и читала вслух. Нам редко удавалось проводить время вдвоем – обычно только по выходным, когда она не уезжала к отцу. Денег на развлечения у нас не было, так что мне приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы как-то занять свою подвижную и сообразительную дочку. В дождливую погоду мы не могли пойти ни в Детский музей, ни в игровую «Макдоналдса», чтобы дать выход ее энергии. В погожие деньки не веселились в зоопарках или на водных аттракционах.

Мне достаточно было оказаться на дорожке позади гуляющей супружеской пары, чтобы устыдиться своего одиночества. Я разглядывала их со спины – в нарядах, которые я никогда не смогу себе позволить, со специальными детскими сумками, подвешенными к ручкам дорогих колясок. Я никогда не говорила таких же слов, как они: «Милый, можешь подержать это?» или «Ой, возьми ее на минутку». Они могли передавать ребенка друг другу. Мне же приходилось раз за разом говорить Мие, что ей надо идти ножками, потому что руки у меня устали и я больше не могу ее нести.

В тот первый снежный день я постаралась приглушить мои настойчивые внутренние голоса и мысли о том, что Мие было бы лучше с кем-то другим, что я совершила ошибку, решив родить ребенка. Подперев подбородок рукой, я сидела с ней рядом, наблюдая, как дочка рисует очередную улыбающуюся рожицу. Обе мы были в теплых свитерах и двух парах носок. В воздухе пахло морозом.

У меня болело сердце сильней, чем даже в те моменты, когда я видела, как ей тяжело кочевать между домом отца и моим. По воскресеньям я тратила на дорогу по три часа, чтобы привезти Мию обратно, и это всегда приносило тяжелейший стресс и переживания нам обеим. В прошлом году, когда я забирала Мию после обеда, почти всю дорогу домой она спала, измученная бесконечными походами с отцом по друзьям, которым он старался показать, как заботится о ней. Потом она начала плакать по Джейми, отчего у меня разрывалось сердце и одновременно закипала злоба в груди. Никогда я так не жалела о своем решении остаться в Вашингтоне, как в эти вечера по выходным. Бедность казалась мне тогда болотом, которое засасывало нас и отказывалось отпускать.

В последнее воскресенье перед снежной бурей Мия кричала на меня весь обратный путь: все полтора часа от паромного причала до нашей с ней квартиры. Я не знала, что произошло у них с отцом и что он ей наговорил, чтобы она так рассердилась. Она кричала тем же гортанным, каким-то животным голосом, как тогда, после операции.

– Ненавижу тебя! – повторяла она, молотя в воздухе ногами. – Я тебя убью! Хочу, чтобы ты умерла!

Ее отец пользовался любой возможностью настроить дочку против меня: говорил, что я не пускаю ее к нему и что он очень грустит, когда ее нет с ним дома. Если бы он действительно хотел проводить с ней больше времени, ему достаточно было сказать. Он даже не подумал обустроить для нее отдельную комнату. Но она этого не знала. Он лишь хотел, чтобы она стремилась к нему. Чтобы плакала без него. Когда Мие был годик, она возвращалась ко мне безутешной, и я часами держала ее на руках, бившуюся у меня в объятиях от злобы и тоски, в слезах и крике, пока у нее не срывался голос и не заканчивались последние силы. Все, что я могла сделать, – это продолжать ее держать, отчаянно желая, чтобы она никогда больше так не страдала.

Вечером снежного дня, словно оказавшись внутри стеклянного шара, я наслаждалась, сидя с чашкой чая или кофе, напротив дочки за столом, пока она, напевая себе под нос, макала кисточку в краски. Мия была слишком мала, чтобы выразить словами чувство потери, грусти, одиночества, тоски или злости, но от осознания этого мне не было легче в моменты, когда дочь выходила из себя. Инстинктивно я хватала ее в объятия, но она начинала лягаться и кричала еще сильней. Иногда я начинала кричать на нее в ответ. Стены в нашей квартире были тонкие, и соседи наверняка все слышали. В такие моменты я просто не знала, что делать. Мне не к кому было обратиться, не было родителей, чтобы им позвонить, не было консультанта или психотерапевта, на худой конец – группы поддержки для мам, чтобы посоветоваться. Я ждала, что моя дочь проявит стойкость и научится справляться с тем, как родители передают ее из рук в руки, но вместо этого она закатывала истерики. Как расценила бы «домашняя» мама, чей ребенок скандалил по совсем другим, обычным, поводам, эту ее злость?

Не то чтобы я не пыталась общаться с другими родителями. В ту осень в подготовительном классе Мии устроили что-то вроде семейной вечеринки, и я достаточно долго на ней пробыла. У большинства детей, посещавших класс вместе с ней, были родители – во множественном числе. Они столпились вокруг Бабушки Джуди, наслаждаясь оживленной беседой. Мия бегала туда-сюда с другими ребятишками, а я стояла одна; рядом со мной какие-то женщины жаловались друг другу на своих мужей. Я повернулась глянуть на них, и они поняли, что я все слышала.

– Так тяжело все делать самой! – сказала мне одна из них – та, что слушала жалобы подруги.

Я кивнула, кое-как принудив себя улыбнуться.

– А вы, Стефани, – сказала вторая, – мать-одиночка, правда же? Моя подруга только что пережила кошмарный развод – ужас, как нелегко ей пришлось! Вы не знаете какую-нибудь организацию, где могут помочь?

– Хм… конечно, – выдавила я, нервно стреляя в разные стороны глазами. Три женщины стояли вокруг стола рядом с нами, держа в руках тарелочки с морковными палочками и кусочками брокколи с соусом «ранч». Теперь они все повернулись ко мне. Официальной матери-одиночке. Я пробормотала названия пары служб по дотациям на продукты и оплату яслей.

Одна из мамаш, невысокая дама с темными подстриженными волосами и круглым лицом, фыркнула и высоко задрала подбородок.

– Когда Джека в прошлом году уволили, – сказала она, – нам всем троим пришлось переехать к моим родителям. Помнишь?

Она толкнула локтем в бок женщину, стоявшую рядом с ней.

– В той комнатке даже кроватку Джилли некуда было всунуть, пришлось ставить прямо к стене. Мы были словно бездомные. Бездомные!

Подруга говорившей кивнула, сделав печальное лицо.

– Хорошо еще, мы кое-что отложили на черный день.

Вторая мамаша кивнула тоже. Все они повернулись ко мне, ожидая ответа. Я посмотрела на тарелку Мии с чипсами и размокшим хот-догом, которую она сунула мне в руки. Мы с ней не принесли никакого угощения, поэтому я сама решила не есть. Я понятия не имела, что говорить. Что они бы сказали, увидев комнату, в которой нам с Мией приходилось жить? Я не могла дать ей дом и хорошую еду, я принимала любую помощь, чтобы продержаться. Самым неприятным в зависимости от государственных дотаций было то, что они превращались в штрафы, стоило нашей жизни немного наладиться. Если я превышала нижнюю планку доходов хоть на пару долларов, то теряла сотни в виде пособий. Из-за работы с почасовой оплатой я должна была подавать отчет о зарплате каждые несколько месяцев. Заработав на 50 долларов больше, я лишалась такой же суммы из дотации на детский сад. Иногда мне не выплачивали ее вообще. Мне не оставляли возможности накопить денег. Система держала меня в тисках, топила, не давая выбраться на поверхность.

Одна из мамочек спросила, о ком идет речь – кто развелся? – и они вернулись к своим сплетням, а я смогла потихоньку сбежать.

Может, они чувствовали себя не лучше, чем я. Может, в браке они ощущали даже большее одиночество. Может, все мы хотели чего-то и уже лишились надежды это обрести.

Я думала о приступах гнева у Мии, о том, что едва не потеряла ее в той аварии, о том, что мы ходим дома в куртках, потому что у нас нет денег на отопление. О том, как все выходные без Мии я чистила сортиры и драила полы.

В ту зиму я приняла еще одно решение и начала вести онлайн-дневник в другом формате. До этого я писала в основном о трудностях, с которыми нам приходилось сталкиваться, поскольку не знала, где еще могу о них рассказать. Время от времени там проскакивали описания моментов счастья, красоты и радости, которые бывали у нас Мией. Я решила отныне сосредоточиться на них, изменив тему блога, и назвала его Натюрморт с Мией. Мне хотелось уделять больше внимания таким мгновениям, как сейчас, когда я сидела за столом, погрузившись в собственные мысли, и смотрела, как она рисует, чтобы потом легче восстанавливать их в памяти.

Этот блог стал тем светлым пятном в моей жизни, о котором я мечтала, выходом для слов и фотографий, способом справляться со стрессами и страхами и фокусироваться на том, что я больше всего любила, – на моей дочери и на писательстве. Я фотографировала Мию, пока она, восхищенная, познавала мир. В такие минуты меня охватывало чувство, что я справляюсь даже лучше, чем хотела бы.

Не о такой жизни для нас я мечтала, но пока это было все, что я могла предложить. Так будет не всегда! Я повторяла себе эти слова, чтобы чувство вины за наше жилье, за то, что у моей дочери многого нет – ни своей комнаты, ни обильной еды, – не поглотило меня с головой. Я мечтала, чтобы у Мии был дом с просторным двором и террасой, с дорожкой, чтобы прыгать на ней в классики. Мия говорила, что хочет песочницу и качели, как в подготовительной школе, когда мы играли с ней в «дом нашей мечты». Мы представляли, где хотели бы жить, чем заниматься, и эта игра увлекала ее не меньше, чем меня.

Мы находились в самом начале пути. На старте. Сидя за тем столом, я чувствовала, что время будто остановилось, пока Мия проводила по бумаге своей кистью. Мы были в тепле. У нас был дом, друг у друга были мы, и нас связывала глубокая и сильная любовь. Нам приходилось бороться, справляться, сводить концы с концами и все начинать заново, но я все равно не забывала остановиться и сделать глубокий вдох, наслаждаясь редкими мгновениями красоты и покоя.

В тот вечер позвонила Пэм, и я разговаривала с ней, по-прежнему сидя за столом и глядя в окно на снег.

– Ты сможешь выехать? – с надеждой в голосе спросила она.

– Я уже пыталась, – ответила я, поднимаясь на ноги, чтобы посмотреть через остекление нашей запертой сейчас спальни на улицу. – Выкатилась с парковки на дорогу и забуксовала.

Я покачала головой, вспоминая жизнь на Аляске.

– Сосед вышел: хотел помочь мне закатить машину обратно на парковку, но ничего не вышло.

Я поскребла пальцем иней на стекле. «Перл» так и осталась на дороге, разве что мы немного сдвинули ее к обочине. Говорили, что холод продержится еще день или два. Хотя главные трассы расчистили, большинство моих клиентов жило среди леса или на холмах. Застрянь машина где-нибудь, и я не смогла бы вовремя приехать за Мией, а попросить ее забрать было некого.

На мгновение я подумала, не собирается ли Пэм уволить меня за то, что я не могу работать. Раньше я никогда не пропускала столько дней кряду, но эта история говорила явно не в мою пользу. Тем не менее сейчас мне было все равно. Я ненавидела эту работу, хотя полностью зависела от нее. Ненавидела, что она мне так нужна. Ненавидела, что должна быть за нее признательна.

– Я что-нибудь придумаю, – сказала я Пэм.

– Уж постарайся, Стефани, – ответила она, и мы попрощались.

Я соскребла еще иней с оконного стекла. Мия снова включила телевизор. При каждом выдохе у меня изо рта вырывались облачка пара. Когда я попыталась отодвинуть несколько ее мягких игрушек от окна, оказалось, что их мех примерз к стеклу.

Начинало темнеть. Я решила приготовить Мие блинчики на ужин и добавить к ним шарик мятного мороженого с шоколадной крошкой. Себе я заварила лапшу с двумя крутыми яйцами и остатками замороженных брокколи. Мия забралась в ванну, а я сделала запись в новом блоге и загрузила фотографии с нашей прогулки за санками. На них щеки у Мии раскраснелись, а волосы выбивались из-под шапки, закручиваясь в колечки; она слизывала снег со своей розовой варежки. Вспомнила, как тихо было вокруг, и единственным звуком был скрип наших шагов по снегу.

Мия выстроила на бортике ванны своих Маленьких Пони, полученных в подарок от подружки.

– Я хочу вылезти, мама, – позвала она меня.

Я вытащила ее, все еще в пене, раскрасневшуюся от теплой воды, и поставила на полотенце, расстеленное на крышке унитаза. Дочка стала заметно тяжелее. Немало времени прошло с тех пор, как она младенцем лежала у меня на руках.

В тот вечер началась вторая неделя, как мы спали на раскладном диване. Мия опять скакала по нему, радуясь, что будет ночевать со мной, а перед тем мы еще раз посмотрим В поисках Немо.

На половине мультика она заснула. Я встала, чтобы выключить нагреватель. Я знала, что еще часа три не смогу заснуть, и мечтала о кружке кофе без кофеина или бокале вина – о чем-нибудь, чтобы согреться. Вместо этого я снова забралась под одеяло и прижалась к теплому тельцу дочки, прислушиваясь к ее дыханию и вздохам. И, наконец, сама провалилась в сон.