Дом с клоунами

Я называла тот дом Домом с клоунами. Хозяйка обожала пейзажи Томаса Кинкейда – ими были увешаны все стены первого этажа. Но на длинной лестнице, ведущей наверх, висели в ряд картины с изображениями клоунов. Грустных клоунов. Их портреты, провожавшие меня глазами. Статуэтки клоунов она собирала тоже, но картины были хуже всего. Глядя на них, я чувствовала себя беспомощной. Испытывала одновременно ужас, отвращение и любопытство – кто согласится повесить такое у себя на стене? А если электричество вдруг отключится и луч света от фонарика выхватит из темноты клоунское лицо? Можно же до смерти испугаться!

Раз в месяц я делала уборку на нижнем этаже, где для двоих взрослых сыновей хозяева устроили отдельные спальни с ванной. По-моему, мальчики никогда там не жили, но их детские сокровища были аккуратно расставлены по своим местам. Я стирала пыль с кассет Белл Бив Дево, школьных фотоальбомов, будильника с Микки Маусом; взбивала подушки, а сверху сажала игрушечного медведя. Но в тот день, впервые выйдя на работу после аварии, я первым делом прошла в ванную.

Мне казалось вполне естественным запереться там, чтобы защититься от зияющей пустоты, навалившейся вдруг со всех сторон. В ванных вообще хорошо прятаться. Мне хотелось распластаться на полу, на животе, закрыв голову руками – так нас учили делать в случае торнадо, – словно мир собирался обрушиться на меня. После аварии Дом с клоунами, большой трехэтажный особняк с видом на город, в котором мы когда-то жили с Тревисом, словно лишний раз указал мне на то, насколько моя жизнь вышла из-под контроля. Насколько я не уверена в собственном будущем. Как финансово не защищена.

Я упала на колени перед унитазом и сделала вдох, считая до пяти, прежде чем выдохнуть. Одновременно я сворачивала треугольником кончик туалетной бумаги – один уголок, потом другой, пока треугольник не будет ровным. Закончив, я потянулась рукой к своей коробке за желтыми резиновыми перчатками. Из них на пол посыпались осколки стекла.

Слезы заволокли мне глаза. Туалет, который только что казался мне надежным укрытием, теперь напомнил кузов грузовика, в котором прессуют мусор. Я схватилась за ручку двери и распахнула ее, ловя ртом воздух. Из моей груди вырвался животный стон, а потом рыдания. Днем раньше Джейми, забирая Мию возле причала, пронзил меня многозначительным взглядом; он прилетел туда, явно ощущая себя супергероем, спасающим свою дочь от злой ведьмы, которая ее едва не убила. Мия начала плакать, протягивая ко мне руки.

– Нет, любимая, – сказал он, – тебе лучше пойти со мной.

И потом этот взгляд.

Я сидела на полу возле душа, упираясь лбом в колени, и гладила рукой пушистый коричневый коврик. Звук лопающегося стекла по-прежнему отдавался у меня в ушах, заставляя сжиматься все в груди. Я на работе, – говорила я себе. – У меня нервный срыв, а я на работе.

Внутри перчаток тоже были осколки стекла. Я вытряхнула их и надела перчатки, но слезы слепили меня, поэтому я снова их стащила и закрыла ладонями лицо в попытке спрятаться.

Потом достала телефон и нажала кнопку с домашним номером Пэм.

– Я плачу и не могу остановиться, – сказала я. – Пэм, я не знаю что делать. Слезы не прекращаются.

Я едва могла дышать.

– Стефани? Что с тобой? Ты где?

Она говорила так обеспокоенно, по-матерински, что я зарыдала еще сильнее.

– Я… тут… – пробормотала я, прижимая ладонь к губам, чтобы не заставлять ее это слушать. Я не помнила фамилии владельцев. – В большом доме с клоунами.

– У Гаррисонов? – переспросила она.

– Ага, – кивнула я. Кажется, именно так их звали. – Убираю сегодня нижний этаж.

По моему голосу могло показаться, что я бегу.

– В моих вещах осколки стекла. Мию всю засыпало осколками. Она могла погибнуть.

– Ясно, – сказала Пэм и сделала паузу, словно подбирая слова. – Ты же не могла знать заранее… говорят, люди отвлекаются, глядя на объекты, мимо которых проезжают… но ты же не знала об этом, когда там припарковалась, правда?

Я подумала о том водителе, который, наверное, писал СМС, или прикуривал сигарету, или отвлекся еще на что-то – вдруг он смотрел на меня, склонившуюся над разделительной полосой? Что, если я стала тем самым объектом, на который он отвлекся?

Пэм знала о моей финансовой ситуации. Знала, как мне нужны эти часы, что я не могу себе позволить их пропустить и не получить оплату. В то утро она выслушала мой рассказ о том, каково это – садиться после аварии за руль. О том, как дрожали мои руки, как мне пришлось снова проезжать то самое место, как я старалась не смотреть на черные следы шин и осколки стекла на краю дороги, но все равно увидела их. В тот день мне надо было убрать только один дом. Но я не могла этого сделать.

– Почему бы тебе не взять выходной? – мягко предложила она, когда я закончила. – На сегодня и на завтра тоже.

– Завтра я уже смогу работать, – возразила я. На завтра у меня был только Фермерский дом. Тоже, конечно, не шутки. – Я справлюсь. – Я сказала это больше для себя, чем для нее. – Может, разве что сегодня. Тогда я попробую дозвониться до страховой компании и составить какой-то план. Разобраться в ситуации, – сказала я, чувствуя немного больше уверенности в себе.

– Хорошо, – ответила Пэм. Мне показалось, она улыбается. – А потом возвращайся к работе. Это тебе надо, не мне. Тебе же будет хуже, если станешь так расклеиваться. – Она сделала паузу. Я услышала в трубке звуки телевизора. – Ты сильная. Полагайся на себя, – добавила она.

Вот только очень трудно было поверить, что во мне еще остались силы.

Повесив трубку, я вздохнула, не осознавая, как сильно мне требовалось хоть какое-то сочувствие. Днем раньше мой отец накричал на меня по телефону, потому что я написала об аварии на Фейсбуке. Он сказал, что теперь кто угодно сможет увидеть фото моей разбитой машины и использовать эту информацию против меня.

– Мой профиль открыт только для друзей, – ответила я, раздраженная его паранойей и задетая тем, что только это его и обеспокоило. – Я имею право общаться с людьми, папа.

– Вот только не обязательно все им выкладывать, – выкрикнул он. – Ты понимаешь, что страховая может решить, что виновата ты? Ты вообще об этом подумала?

Естественно, он не понимал, как я в тот момент нуждалась в поддержке – пусть даже в виде комментариев, оставленных под фото, от людей, находящихся от меня за тысячи миль.

– Да, папа, – мягко произнесла я. – Да, я об этом подумала.

Я замолчала, слушая, как он затягивается сигаретой и выпускает дым. Мне хотелось, чтобы он пригласил меня куда-нибудь сходить, предложил угостить пиццей. А вместо этого – новые нотации.

– Ну ладно, папа. Мне пора.

Я обратила внимание, что он не сказал мне, что любит, прежде чем попрощаться. Что ж, я этого не сказала тоже.

Вместо того чтобы поехать домой, я заскочила на свалку, куда отвезли мою машину. Четки из бусин со стеклянными цветами по-прежнему болтались на зеркале заднего вида. Я забрала свою термокружку, подаренную подругой, в которую точно помещались две порции эспрессо. Отклеила стикер «Девчонки с Аляски круче всех» с заднего стекла. Сделала несколько фотографий разбитого багажника «Руби», изуродованного до неузнаваемости. Угол его вдавился внутрь, туда, где находилась крышка бензобака, и теперь она болталась, не закрываясь, словно отогнутый край фольги.

Я провела рукой по заднему стеклу, где начиналась крышка багажника и куда не доставал дворник. Глаза мои закрылись, голова опустилась. Честное слово, я чувствовала ее боль!

Эта машина, словно броня, спасла мою девочку от гибели, а теперь ее разберут на запчасти, а остатки расплющат.

– Спасибо тебе, – прошептала я.

После обеда я сидела у себя на кровати, глядя в серое небо, грозившее вот-вот разразиться ливнем. Во вторник было жарко и солнечно, но теперь вернулась обычная холодная влажность, характерная для осени в штате Вашингтон. Хорошо еще, нам не пришлось тогда стоять на дороге под проливным дождем. Я не могла поверить, что авария случилась каких-то два дня назад.

Я мерила шагами свою студию, прижав к уху телефонную трубку, и слушала обрывки классической музыки. Полицейский позвонил сообщить мне, что у второго водителя была минимальная страховка, так что мне следовало как можно скорее связаться с его страховой компанией.

– Просто отправьте мне номер двигателя вашей машины, а мы перешлем вам чек, – сказала сотрудница страховой через несколько томительных минут ожидания. – За пропущенные рабочие часы мы выплатим компенсацию тоже. А также за аренду машины на это время и перевозку вашей на аварийную стоянку. Стоимость ремонта или выплату ущерба мы осуществим на следующей…

– Подождите, – перебила ее я. – Получается, я не виновата? Вы берете ответственность на себя?

– Да, – ответила она. – Ответственность за аварию мы берем на себя полностью. Вы съехали к разделительной полосе, включили аварийный сигнал, машина была припаркована. Вашей вины в происшествии нет.

Голос ее казался таким искренним. Я не виновата! Не виновата! Я и сама начала в это верить.

Став матерью, я большую часть времени ощущала себя в подвешенном состоянии, словно не осмеливалась нащупать под ногами твердую почву, опасаясь тут же лишиться ее. Каждый раз, когда у нас появлялось что-то свое – стены, потолок, крыша над головой, – я ждала, что мы вот-вот все потеряем. Моей задачей было пережить новый крах, отряхнуться и опять браться за дело. Поэтому я приняла решение доверять своей интуиции и, возвращаясь на работу, предупредила Пэм, что смогу убрать только один дом. После того как я завезла Мию в детский сад, добралась до первого дома и сделала там уборку, даже мысль о том, чтобы ехать куда-то еще и снова работать, повергла меня в дрожь. Я была полностью вымотана.

Вернувшись в Дом с клоунами две недели спустя, я затащила свое добро вверх по лестнице, мимо их всевидящих глаз, в хозяйскую ванную. Там имелись две раковины, стоячий душ размером с парадный обеденный стол и ванна с гидромассажем на специальном подиуме. Увидев эту ванну, я застыла на месте. Мне так хотелось почувствовать себя в уюте и тепле. Я забралась в нее, села, перекинув одну ногу через борт, и набрала номер своего адвоката. Мне надо было понять, как выбраться из финансовой ямы, в которую авария меня повергла.

Я рассказала адвокату все о происшествии и о том, что обещала покрыть страховая, но сумма, которую они предлагали мне за машину, едва компенсировала долг, остававшийся за мной по рассрочке. Машина требовалась мне немедленно. Он научил меня нескольким ключевым фразам, которые могли мне пригодиться в разговоре со служащей, занимавшейся моим делом. Когда я позвонила ей пару часов спустя, голос у меня немного дрожал, но фразы эти были заучены наизусть.

– Психологически мы с дочерью очень сильно пострадали из-за аварии, – сообщила я, стараясь, чтобы мои слова не прозвучали так, будто я читаю по бумажке. – Она не спит по ночам и сильно вздрагивает при любом шуме.

Я рассказала, как Мия подпрыгивает, когда наш сосед заводит мотор, как она пугается и даже прибегает ко мне в слезах. Я упомянула о собственном потрясении, о том, как теперь не могу справляться с обязанностями, которые раньше выполняла играючи.

– С учетом эмоционального потрясения, которое мы перенесли, из-за последствий стресса после аварии и недостатка финансов на приобретение другого транспортного средства, мы оказались в очень тяжелой ситуации.

Я сделала глубокий вдох.

– Нам обеим потребуется лечение. Мне нужна психотерапия, возможно, и медикаменты. Мие также требуется помощь. Естественно, я не могу себе позволить оплачивать ее, особенно с учетом расходов на новую машину.

Я снова остановилась, чтобы сделать еще один вдох.

– Если ваша компания не собирается компенсировать нам моральный ущерб, я обращусь в суд для установления объема денежной выплаты.

Говоря это, я водила пальцем по бумажке, но на последней фразе моя рука застыла.

Я стояла, дрожа, и ждала ее ответа.

– Я посмотрю, что мы можем сделать, и вам перезвоню, – сказала она.

Через час служащая позвонила с предложением: страховая компания полностью выплатит мой долг по рассрочке и переведет мне тысячу долларов в счет новой машины, плюс упущенную выгоду – то есть зарплату. Я постаралась держаться невозмутимо, пока прощалась с ней, но, повесив трубку, расплылась в улыбке. Так я не улыбалась уже очень давно.

Я уже несколько дней изучала объявления на местном сайте в поисках подходящей машины, но достойных предложений за 1200 долларов мне не попадалось. Наконец, одно нашлось. Продавалась маленькая «Хонда Сивик». 1983 года. Голубая. Тревис повез нас с Мией на нее посмотреть. Пожилые супруги, владевшие магазинчиком автозапчастей, вложили несколько сот долларов, чтобы подновить ее для своего племянника. Они отремонтировали двигатель, заменили тормоза и поставили новые шины. Племянник, однако, решил, что она ему не нужна, поэтому машину решено было продать. Машина работала с мурлыкающим звуком. У нее была ручная коробка передач. У супругов до сих пор сохранились документы, которые они подписали, когда они ее покупали – новую, в автосалоне. Я предложила 1100 долларов. Они согласились. Мы с Мией назвали ее «Перл» – жемчужина. Определенно, она привнесла некоторый блеск в нашу унылую жизнь.

«Перл» достойно справлялась с нашими ежедневными поездками, и от облегчения, что она у нас появилась, мой уровень стресса заметно упал. Рабочий график у меня, к счастью, по-прежнему был забит, что также меня отвлекало от тяжелых мыслей. Если выдавались свободные полдня, я брала заказ от частного клиента. Я стала размещать объявления об уборке в местных группах «мамочек» на Фейсбуке, отказавшись от онлайн-доски, поскольку оттуда поступало слишком много запросов на уборку голышом или в костюме сексуальной горничной. Когда это случилось впервые, мужчина объяснил: он просто хотел доставить мне удовольствие. Как будто сама уборка не была достаточно унизительной!

Заплатив за бензин, который уходил, чтобы доехать до работы, я получала от «Классик Клин» за один заказ меньше половины того, что зарабатывала в час у частных клиентов. Отменив уборку в Доме На Выходные, я перестала брать клиентов, до которых требовалось добираться дольше сорока пяти минут, в том числе и частных. Но на одном заказе Лонни все-таки настояла.

– Это того стоит, – сказала она. – Они правда очень приятные.

Новые клиенты жили в большом доме, построенном по индивидуальному проекту из дерева и камня. Я убирала там всего несколько раз и называла его Любовным домом. Чтобы туда попасть, надо было долго петлять по дороге, окруженной вечнозеленой живой изгородью. Дом стоял на вершине холма, и оттуда открывался вид на сельские угодья в долине. Хозяева во время уборки находились дома. На холодильнике и на полках стояли фотографии их дочери и внучки. Спальня рядом с кухней постоянно была готова к их приезду.

Муж встретил меня у двери и помог внести вещи. Лохматый лабрадор, размахивая хвостом, обнюхал мне ноги. Я сняла туфли и улыбнулась жене, которая приветствовала меня из своего кресла – она его редко покидала. Лонни, рассказывая мне историю Любовного дома, сказала, что муж заботился о ней круглосуточно с тех пор, как она заболела. Наверное, у нее был рак или еще что-то серьезное, возможно, смертельное. В гостиной постоянно работал телевизор: она смотрела по нему Доктора ОЗ или программы по дизайну интерьера. Стоило ей заговорить, как муж тут же бросался приглушать звук. Я с трудом понимала ее речь – жена говорила очень тихо и невнятно. Муж всегда кормил ее обедом, а потом относил в ванную на первом этаже.

Вместе они много путешествовали, предпочтя отложить появление ребенка на потом. В гостиной у них стояли тамтамы, деревянные статуэтки, слоники из камня и книги по горному туризму. Если муж рассказывал что-нибудь об этих поездках, то всегда ласково спрашивал жену, помнит ли она то замечательное время. Если она кивала, то он улыбался с такой добротой и любовью, что я испытывала острый укол жалости к ним.

В первый раз, работая в том доме, я немного задержалась. Кухню и ванную тщательно не убирали уже довольно давно, так что потребовалось время, чтобы все как следует оттереть. Когда я закончила, надела куртку и подошла попрощаться с хозяйкой, она подозвала меня поближе и взяла за руку, а другой рукой вложила мне в ладонь десятидолларовую купюру.

– Это больше, чем я зарабатываю в час, – сказала я, сама удивляясь тому, что делюсь этой информацией. – Почти в два раза больше.

Она улыбнулась, и я, развернувшись, двинулась к двери, пробормотав под нос слова благодарности. Прежде чем уехать, я остановилась на пороге, оглянулась на нее и сказала:

– Ура, сегодня вечером куплю Мие «Хэппи Мил»!

Мы с ней обе улыбнулись и прищелкнули языками.

Муж настоял, чтобы я загнала машину в их гараж и там укладывала вещи в багажник, потому что на улице лил дождь.

Мы загрузили мою тележку, чистые тряпки и мешок с использованными, которые в выходные мне надо было постирать. Потом он поманил меня в глубь гаража.

– В последнее время у нас редко бывают гости, – сказал он и протянул мне лакомство, чтобы я угостила их пса. Стараясь не покраснеть от того, что меня назвали гостьей, я что-то сказала насчет мотоцикла, стоявшего у задней стены. Он улыбнулся и ответил, что дочь приезжала к ним на неделю этим летом, так что у него появилась возможность отправиться в ежегодное путешествие на мотоциклах по побережью со старыми друзьями.

Мы с ним немного постояли молча, словно обмениваясь немыми репликами. Я хотела спросить его про жену, про то, как они жили раньше, как им удалось пронести счастье и мир через всю жизнь. Вместо этого я сказала, что тоже хотела бы поехать в путешествие.

– Пускай всего на день или на два, все равно было бы здорово, – неожиданно для себя самой выпалила я.

В разговорах с клиентами я никогда не упоминала о том, какой у меня напряженный график и сколько таких вот домов мне приходится убирать, чтобы хоть что-то заработать.

– Правда? – спросил он с искренним интересом. – И куда бы вы поехали?

– В Миссулу, штат Монтана, – ответила я, гладя собаку и думая о том, что Мия тоже хотела бы завести такую. – Я сама с Аляски. Очень люблю те края.

– Неудивительно, – сказал он, улыбаясь. – Такая красота! Широкое небо. Правду говорят, что небо там шире всего.

Я тоже улыбнулась, позволив этой картине, этой мечте, овладеть мной.

– Надеюсь, нам выпадет шанс там побывать, – сказала я.

Он кивнул, а потом велел мне поторопиться за моей маленькой девочкой. Выезжая задним ходом из гаража, я помахала ему рукой. Побывав в этом доме, я поняла, что там жила любовь в своей истинной форме. Ее было столько, что она выплескивалась из открытых гаражных дверей.

Этот дом был в моей жизни аномалией. Я вздыхала, вспоминая о нем, пока ехала к себе. По будням меня окружало отупляющее одиночество. Я постоянно была одна – за рулем, на работе, ночью за столом, корпя над домашними заданиями. Исключение составляли два часа с Мией по вечерам, пока мы ужинали, я ее купала и читала сказку перед сном. Моя наставница в местном университете посмотрела на меня широко распахнутыми глазами, когда я сообщила ей, что являюсь матерью-одиночкой и работаю полный день.

– По сути, то, что вы пытаетесь сделать, практически невозможно, – ответила она, оценив учебную нагрузку, которую я на себя брала вдобавок к остальным обязанностям. После нашей встречи я долго сидела в машине на парковке, не заводя мотор.

Однако учеба меня не слишком тяготила – просто казалась скучной. Надо было пройти базовые курсы, например, математику и естественные науки, которые требовались для получения любого высшего образования. Часть предметов, которые я уже изучала, мне перезачли, но физкультуру и коммуникативные навыки мне пришлось проходить снова – причем, что особенно смешно, сидя на стуле и в полном одиночестве.

Если я не успевала выполнить все задания в будни, то занималась ими по выходным, пока Мия была у Джейми. Иногда я забегала вперед. Предметы смешивались у меня в голове. Антропологию я учила вместе с природоведением и забывала все выученное, как только сдавала онлайн-тест. Мне казалось, я бессмысленно трачу на учебу время и деньги. До конца оставалось еще так долго. И я даже не знала, что это будет за конец. Знала только, что для того, чтобы до него добраться, надо сдать очередную контрольную – про названия разных облаков. Ну и что-то наврать про мои физкультурные достижения.

В долгие выходные без Мии, обложившись заданиями, я сидела за круглым столом у нас на кухне и подолгу смотрела в окно. Окна запотевали, и я по нескольку раз в день протирала их, думая, что разница между «внутри» и «снаружи» – это всего лишь пара градусов да старое кривое стекло.

В сезон туманов я вела нескончаемую битву с черной плесенью, от которой мы с Мией постоянно болели. У Мии вечно текло из носа. Я кашляла так, словно работала в шахте, иногда до тошноты. Один раз, ударившись в панику после попытки поставить себе диагноз, изучив симптомы в Интернете, я поехала в «Скорую помощь». Миндалины у меня до того распухли, что я не могла повернуть голову, и я решила, что подхватила менингит. Две недели спустя мне пришел счет на 200 долларов за пятиминутный осмотр у врача. Я позвонила в бухгалтерию больницы и обрушила на них свой праведный гнев, уже готовая вообще не оплачивать счет – пускай обращаются в суд. Однако, ответив на несколько вопросов, я убедила их уменьшить сумму – оказывается, существовала специальная программа для малообеспеченных пациентов. Надо было просто позвонить и спросить. Меня всегда поражало, что о таких возможностях никто не предупреждал. На счете было напечатано: информация о возможных вариантах платежа по телефону, – но ничего не говорилось о скидке в 80 %.

Погода, заставляющая вас сидеть в помещении, заставляет одновременно обращать больше внимания на то место, которое вы называете домом. Я размышляла о своих клиентах, которые жили одни. Представляла, как они ходят по пустым комнатам, где на полу еще видны следы от пылесоса. Не хотела бы я закончить, как они. Жизни моих клиентов, дома, ради которых они столько работали, больше не были моей мечтой. Но хотя для себя я о подобном не мечтала, все-таки, в глубине души, проходя с пылесосом по розовым спальням с цветами и куклами, признавалась себе, что отчаянно желала бы такую для своей дочки. А иногда гадала, не теряют ли члены семьи друг друга в анфиладах комнат с видеоиграми, компьютерами и телевизорами.

Студия, в которой мы жили, несмотря на все минусы, была нашим домом. Мы не нуждались в двух с половиной ванных и гараже. К тому же я прекрасно знала, как нелегко поддерживать в них чистоту. Несмотря на сложную ситуацию, по утрам я просыпалась в доме, полном любви. Я была там. В этой маленькой студии. Смотрела, как Мия танцует и строит рожицы, и наслаждалась каждой секундой. Это пространство стало нашим домом, потому что там мы жили в любви.