Минимализм

Одним из плюсов готовности встать на колени и отмывать чужой унитаз является то, что найти такую работу нетрудно. Вдобавок к «Классик Клин» я начала брать собственных клиентов. Опубликовала объявления на разных сайтах и на Фейсбуке. Согласилась убирать у Донны, два раза в неделю, по четыре часа, вечером в пятницу, когда Джейми сам забирал Мию. Дом Донны стоял на холмах в долине Скаджит, недалеко от Каскадных гор и сельской местности, в которой моя семья жила шесть поколений.

Донна сотрудничала с местной программой «Жилье для Человечества» и упоминала о семьях, которые получали возможность приобрести собственный дом – обычно по бартеру, за так называемую «трудовую повинность», по которой члены семьи и их друзья выполняли физическую работу: заколачивали гвозди, что-то красили или наводили порядок в садах взамен платежей по ссуде. По мне так даже найти время для такой работы было бы нелегко, кроме того, как взрослая с одним материально зависимым членом семьи я должна была обладать месячным доходом 1600 долларов чистыми, чтобы претендовать на участие в программе.

– Я не думаю, что подойду, – сказала я, но Донна посоветовала все равно обратиться к руководству. Как следует поразмыслив, я поняла, что сама не знаю, хочу ли жить в долине Скаджит. Во всех остальных местах, кроме Анакортса и перевала Десепшн, где жилье было мне не по карману, я не чувствовала себя дома. А «Жилье для Человечества» не давало выбирать, где именно в округе тебе селиться.

– Там же вся твоя семья, – говорила Донна. – Как это, ты не чувствуешь себя дома?

– Ну, – отвечала я, протирая рамы картин в ее парадной гостиной, – вообще я подумывала перебраться в Миссулу, в штате Монтана. Собиралась поступать там в колледж, но тут узнала, что беременна Мией.

В тот момент Донна занималась оформлением фотоальбома и вдруг остановилась, поглядев на меня поверх кучи бумаг, фотографий и наклеек на столе.

– Знаешь, как заставить Бога смеяться? – спросила она.

– Что? – удивилась я, не понимая, как это связано с моим желанием переехать в Миссулу.

– Рассказать ему о своих планах, – воскликнула она. – Хочешь заставить Бога смеяться – расскажи ему о своих планах! – и разразилась каркающим смехом.

– Верно, – сказала я, переходя к перилам в прихожей.

Донна платила мне 20 долларов в час за уборку в ее доме и говорила никогда не соглашаться на меньшее. В «Классик Клин» с клиентов брали 25 долларов за то, что я работала в их домах, но мне из них доставалось лишь девять. После всех налогов и расходов, связанных с работой, оставалось всего шесть. Самостоятельные поиски клиентов и составление расписания занимали немало времени, особенно если переговоры не заканчивались договоренностью о сотрудничестве. Но неоплачиваемые часы, проведенные в поисках и беседах, все равно окупались и помогали мне повысить свой ежемесячный доход. Если, конечно, я сама все не портила.

После переезда от Тревиса наши ежедневные перемещения на машине удлинились на сорок минут. Большинство моих клиентов из «Классик Клин» жили в Стэнвуде и на острове Камано. Но ясли Мии находились рядом с домом Тревиса, и мне было невыносимо постоянно проезжать мимо. Я почти непроизвольно сбавляла скорость и едва не сворачивала себе шею, пытаясь углядеть, как он будет выходить из дверей в своих грязных резиновых сапогах. Помимо отсутствия партнера, была еще одна вещь, которую я тяжело переживала. Через пару недель, за которые я по нескольку раз в день проезжала мимо его дома, я решилась попросить у Тревиса разрешения как-нибудь зайти и прополоть огород. Я не могла видеть, как он зарастает сорняками – отличные овощи могли запросто пропасть.

– Ладно, – после долгого молчания согласился он.

– Могу привезти с собой Мию, чтобы погуляла немного, – сказала я.

Он, похоже, был не против. Тревис говорил, что постарается по мере сил принимать участие в ее жизни. Но лето означало сенокос, и почти ежедневно он работал от зари дотемна. Ей нравилось сидеть у него на коленях, когда он управлял газонокосилкой. По крайней мере, она сможет этому порадоваться еще пару раз.

В нашей новой жизни утро начиналось ровно в семь часов. Я вылезала из постели, отгоняя от себя сон, и ставила на плиту воду для кофе. Делала себе одну чашку, чтобы выпить за столом, и еще одну наливала на дорожку в термос. Мия обычно завтракала овсянкой или хлопьями. Иногда я разводила водой готовую смесь для оладий, и она смотрела, как я их пеку и поливаю растопленным маслом и сиропом. Готовила с собой сандвичи с арахисовым маслом и джемом, которые заворачивала в бумажные полотенца и фольгу – ее я использовала раз за разом, пока та не приходила в полную негодность.

С учетом квартплаты, расходов на хозяйство, страховки на машину, бензина, мобильного телефона и Интернета, прачечной и туалетных принадлежностей мои расходы приближались к 1000 долларов в месяц. Если нам с Мией нужна была новая обувь или даже зубная паста, мне приходилось сверяться с бюджетом, где было указано, до какого срока надо оплатить каждый счет и в какие даты ко мне поступают платежи. У нас оставалось не больше 20 долларов на непредвиденные расходы, например, необычно большой счет за электричество. Если бы я не получала от государства дотацию на оплату яслей, то вообще не могла бы работать. Поскольку мои доходы выросли, дотация сократилась до 50 долларов. Чем больше я получала, тем меньше мне выдавали продуктовых купонов – теперь примерно на 200 долларов в месяц, – и это были все наши деньги на еду. Доходы увеличились, зато сумма государственной помощи упала. В месяц у нас оставалось не больше 50 долларов на развлечения или мелкие улучшения в доме. С учетом времени и сил, которые я затрачивала на тяжелый физический труд, горечь от того, что я не могу позволить себе элементарные покупки, становилась еще острее.

То, что наша новая квартира находилась на окраине, сыграло нам на руку. Рядом имелся кооперативный магазин, в котором Мия получила «банановую карту»: каждый раз, когда мы что-нибудь покупали, она получала бесплатно яблоко, апельсин или банан. Я могла расплатиться продуктовыми купонами за дорогие сандвичи, попавшие на распродажу, йогурт или хумус для Мии, шоколадное молоко и ее любимые фрукты. Мы садились за столик у большого окна, выходившего на променад. За доллар я покупала себе кофе. Мы сидели, улыбаясь друг другу, радостные от того, что могли пообедать не дома.

Ниже по улице находился комиссионный магазин под называнием «Спраутс», открывшийся совсем недавно. Сэйди, его владелица, молоденькая блондинка, всегда находилась на месте: ее дочка или спала в слинге у матери на груди, или сидела в детском кресле.

– А вы возьмете еще один такой переносной манеж? – спросила я ее, пока Сэйди разбирала сумку с вещами, которые я принесла на комиссию. Она на секунду задумалась.

– Он в хорошем состоянии?

Сэйди покачала ребенка, чтобы он снова уснул, и продолжила разбирать вещи.

Мне пришлось сказать ей о дыре в сетчатой стенке.

– Но пользовались мы им совсем недолго, – уверила ее я, а потом решилась добавить:

– И еще у меня есть прогулочная коляска.

– За них я могу вам дать только кредит у себя в магазине, – сказала она, сморщив нос от расстройства. – Не наличные.

– Ну ладно, – пробормотала я.

Она открыла ящик кассы и протянула мне двадцатку за одежду.

– Тут у вас много хороших вещей, – сказала Сэйди, улыбаясь.

– Знаю, – прошептала я еле слышно. – Я их берегла, на случай…

Я хлюпнула носом, глядя на распашонки для новорожденных, которые я хранила в надежде, что у нас с Тревисом появится ребенок.

– В общем, просто так.

Сэйди, казалось, поняла, о чем шла речь, а может, просто сделала вид. Мы с ней сошлись немного ближе, когда она увидела мои посты с предложением услуг в группе местных мамочек на Фейсбуке. Она пригласила меня убирать у нее в доме, поскольку здорово его запустила, поглощенная собственным бизнесом и одновременно заботой о двух малышах. Когда я спросила, не нужна ли ей помощь в магазине, она сначала отказалась; через некоторое время я предложила убирать туалет в подсобке в обмен на кредит за одежду. Сэйди улыбнулась – сначала мне, потом Мие, прижимавшей к груди пижаму с паровозом Томасом, которую мы с ней откопали в отделе для мальчиков, – и кивнула. Благодаря нашему бартеру Мия могла прийти и выбрать себе платье или еще какую-то одежду, в которой у нее возникала потребность. Я превратила это в семейный выход: мы отправлялись в кооперативный магазин на ланч, а потом в «Спраутс», где она выбирала себе наряд. Ее гардероб полностью состоял из секонд-хенда и рейтуз, продававшихся в Уолмарте по распродаже. Но она так высоко держала голову, отправляясь за покупками, что можно было подумать, будто Мия одевается исключительно в дизайнерских бутиках.

Когда мы переехали в переходное жилье, мама передала мне коробки со старинными вещицами, некогда украшавшими наш дом. Теперь, за неимением места, я начинала думать, что она, скорее, всучила мне барахло, ради которого ей жаль было арендовать хранилище. Более-менее ценные сувениры я развезла по комиссионным магазинам, поскольку в новой квартире, как когда-то в приюте для бездомных, где допускалась только одна сумка, у нас не было места все это хранить. Мне вспоминались увиденные в журналах фотографии с улыбчивыми семейными парами, решившими до минимума сократить арсенал личных вещей или переселившимися в крошечный домик, выражая тем самым сознательный подход к расходованию природных ресурсов. Они в любой момент могли вернуться в обычный дом, с двумя спальнями, двумя ванными и дополнительным туалетом. Наверняка и я по-другому чувствовала бы себя в своей студии, если бы знала, что всегда могу переселиться в жилье втрое просторнее.

Сразу после моего переезда от Тревиса Пэм мне предложила сложить часть вещей у нее на чердаке, пока я решу, что с ними делать. Я заехала в офис «Классик Клин», чтобы пополнить запасы моющих средств, забрать зарплату и официально уведомить руководство о смене адреса.

– И как тебе на новом месте? – спросила Пэм в своей обычной улыбчивой манере, и я постаралась ответить с оптимизмом, ну или, по крайней мере, сделать вид.

– Все отлично, – сказала я. – Вот только не знаю, что делать с лишними вещами. Тревис не разрешил оставить их у него, а арендовать хранилище я не могу.

Я остановилась, чтобы не вываливать все свои переживания на начальницу. Она и без того очень заботливо поинтересовалась, как у меня дела, выслушала все, что я говорила – в общем, попыталась сыграть в моей жизни роль матери, в которой я так отчаянно нуждалась.

Решения относительно того, что нужно оставить, а от чего избавиться, давались мне нелегко. Вещи, которые предстояло рассортировать, были бесполезными – и в то же время бесценными. Детские книжки, фотографии, старые письма и дневники, хоть и были мне дороги, занимали слишком много места. Я почистила свой гардероб, избавившись от зимних вещей и одежды для рыбалки, которая оставалась у меня с Аляски, юбок и платьев, которые почти не надевала. Что касается предметов домашнего обихода, с ними разобраться было сложней всего. Приходилось решать, для чего стоит выкроить место и что я сама не смогу себе купить. Кастрюлю для чили, доставшуюся от отца, я почти не использовала, но с ней было связано множество воспоминаний, как и с набором форм для запекания, которые родителям подарили на свадьбу. Но это были всего лишь вещи, и у меня не хватало на них места. Мы с Мией оставили себе по два банных полотенца, два полотенца для лица и два комплекта постельного белья. В моем шкафу, изначально предназначавшемся для хранения метел и швабр, я разместила оставшийся гардероб: две пары джинсов, брюки цвета хаки, одну нарядную блузку и «парадное» платье, которое купила на собственные деньги. Кроме этого там хранились только форменные футболки «Классик Клин» и рабочие штаны. У меня не хватило духу избавиться от многих вещей Мии, и пришлось придумывать креативные способы превращения мягких игрушек, книжек и тому подобного в элементы декора. Я перебрала горы вещей. Вынужденная постоянно принимать решения, что выбросить, а что сохранить, я страдала от душевных терзаний. Часть вещей я сложила в подвале под нашей квартирой, но очень немного – я боялась, что они могут пострадать от влаги, плесени и мышей. Но я не могла просто их выкинуть. Они составляли нашу историю.

Я не собиралась все это озвучивать Пэм, но та, похоже, интуитивно догадалась, внимательно посмотрев на меня. Возможно, она и сама некогда стояла перед подобной дилеммой, будучи матерью-одиночкой с крошечным жильем. Внезапно ее лицо приобрело сходство с круглой физиономией миссис Санта-Клаус; Пэм подмигнула мне и сказала следовать за ней.

Мы вошли в дверь небольшого холла, расположенного между офисом и ее домом, и Пэм указала на потайную кладовую наверху.

– На самом деле, там куча места, и оно никак не используется, – сказала она, пожимая плечами. На чердак вела выдвижная лестница, с которой мне пришлось повозиться, чтобы забраться вверх. На полу стояли разные вещи, напоминавшие ассортимент гаражной распродажи после того, как все интересное уже раскупили.

– Если тебе что-нибудь нужно, забирай.

Пэм обвела рукой кувшины и пластиковые полочки, увидев, что я присматриваюсь к ним.

– Бери что угодно. Наша церковь проводит большие благотворительные распродажи, им нужны пожертвования, но если что-то тебе пригодится, не стесняйся.

Я посмотрела и увидела у своих ног старый табурет.

– Его можно использовать как кофейный столик, – сказала я.

Пэм улыбнулась и кивнула.

– И еще вот эту банку – для кухонных принадлежностей. Если понадобится еще что-то, даже я сама, к примеру, чтобы вычистить ковры, только дай знать, – предложила она.

Я хотела ее обнять. Хотела, чтобы она обняла меня. Я так нуждалась в материнских объятиях, что готова была разразиться слезами и взмолиться о них.

– И еще мне нужна помощь во дворе, если у тебя есть свободное время, – добавила Пэм.

– У меня есть время в следующие выходные, совершенно точно! – тут же выпалила я. – Но я проверю график, может, найдется что-то и пораньше.

– Да ничего, – сказала она. – Дело терпит.

Пэм открыла дверь в отдельную секцию чердака, где хранились моющие средства.

– Может, и тут заодно порядок наведешь.

Она зажгла свет, и я увидела длинный коридор, заставленный запасными пылесосами, полировальной машиной для паркета и рядами бутылей и швабр.

Я уже подсчитывала в голове, сколько заработаю дополнительно.

Пэм улыбнулась. Глаза ее блестели. Глядя на ее невысокую полноватую фигуру, в которой таилась такая щедрая душа, я подумала, ко всем ли сотрудницам она настолько добра.

В свободные выходные я начала разбирать вещи, которые хранила на чердаке у Пэм. Рассортировала бумаги, книги и открытки по двум коробкам. Большая часть отправилась в помойку или в лавку старьевщика. Я избавлялась от вещей, которые когда-то аккуратно упаковала на хранение. Однажды вечером, точно зная, что в доме никого нет, я вынесла детские вещички, последние из отложенных – костюмчики для младенца, которые до последнего берегла, надеясь, что у меня появится еще ребенок. Сдав их в комиссионный, я могла, по крайней мере, одеть ребенка, который у меня уже был и мгновенно вырастал из любой одежды и обуви. Но я извлекла из этого и еще один урок – ценить то, что имеешь, ту жизнь, которая у тебя есть, и использовать пространство, которым располагаешь. Конечно, лучше было бы усвоить его не насильно, но все равно этот опыт был мне полезен.