23 ноября 1942 года

– Эй, Миша! – зовет Феликс.

Я только что закончил обед, если это можно так назвать. Простоял двадцать минут в очереди (я снова пытаюсь считать, но всякий раз примерно на пятидесяти сбиваюсь). Получил зачерствелую булочку, ужасный суп и капельку шпината. В десятый раз за десять минут пощупал карман, на месте ли продуктовая карточка: Павел предупреждал, что потерять ее – беда.

– Да?

– В футбол играешь? – спрашивает Феликс.

Я киваю.

– А что?

– Пошли, – говорит он и спешит к выходу из корпуса.

– Погоди! – кричу я вслед. – Ты куда?

– А сам как думаешь? – спрашивает он.

Я бегу за ним.

– Но я думал… нам вроде полагается отдыхать после обеда?

Мы вышли; на улице ждали Педро, Брена, Коко, Эрих, Пудлина и Гида. У Педро в руках самый настоящий футбольный мяч, только очень грязный, я никогда такого грязного не видел. Честное слово, эта грязь выглядела в пять раз грязнее обычной. Но какая разница? Главное – это футбольный мяч.

– Голкипером заделался? – подначивает Феликс Педро.

– Я не голкипер! – Педро возмущен, словно его девчонкой обозвали.

Коко выбивает мяч из его рук и хохочет:

– А если не голкипер, зачем мяч в руках держишь?

Коко ведет мяч по улице, ребята бегут за ним – все орут, требуя пас. Я хотел повторить свой вопрос, убедиться: Франта сказал, что во время тихого часа все должны быть в комнате номер 7, – ничего страшного, что мы не там? Нам можно ходить туда, куда мы сейчас идем? Но тут Педро кричит:

– Кто последний добежит до бастиона, тот вылетает.

И помчался вместе со всеми, чтобы не отстать.

Бастион? Что такое бастион?

Мы пробежали улицу до самого конца, потом свернули на лужок, поднялись на пригорок. И вот уже мы стоим на вершине внутренней крепостной стены, она заросла пожухлой травой и больше похожа на небольшое поле, чем на стену. Значит, это и есть бастион. Нас там ждут другие ребята, их я не знаю.

Мне едва удалось обогнать Брену. Поверить не могу, раньше я бегал куда быстрее. Вот что бывает, если прожить два года в пражском гетто, питаясь впроголодь.

– Повезло тебе, Брена. – Феликс пинает в его сторону облепленный грязью мяч. – Нас десять вместе с тобой, так что можешь играть.

Ребята начали передавать друг другу мяч, но я так запыхался, еле стою на ногах. Притворяюсь, будто нужно потуже затянуть шнурки. На самом деле мне бы нужны новые ботинки, но где взять. Трава еще не просохла после вчерашнего дождя, и, когда я опустился на колени, штаны сразу намокли.

Педро и незнакомый мне парень сбросили куртки на одном конце поля и измерили расстояние между ними, приставляя носок к пятке – мы в Праге тоже когда-то измеряли так ворота.

– Шестнадцать! – кричит Педро в дальний конец поля, где ту же работу выполняют Пудлина с Феликсом.

Затем Феликс и Гида отошли в сторону и принялись шептаться, поочередно показывая на ребят. В том числе на меня. Кто-то перекинул мне мяч, я попытался хотя бы несколько раз набить его на колене, но ничего не получилось: мяч сдутый. Тогда я просто перебросил его одному из незнакомых ребят. И тут наконец заметил – как это можно было не разглядеть сразу? – какой красивый вид открывается сверху. Сады, потом внешняя стена, а там река, а за ней другие здания, жилые дома. До них всего метров триста от того места, где мы стоим. Там живут обычные люди? Нормальные люди, которые ходят куда хотят? Делают что хотят, и не стоят в очередях за тарелочкой ужасного супа, и не делят комнату с полусотней чужаков, где на твою долю приходится одна полочка для всех вещей – да и той много, потому что вещей у тебя никаких почти не осталось? А эти нормальные люди знают, что происходит тут, внутри? Что сюда втиснуто больше пятидесяти тысяч человек с желтыми звездами на груди? В десять раз больше, чем здесь помещается. Пятьдесят тысяч пленников, так и не понявших, за что их сюда, что они сделали плохого. Ребята и обычные взрослые еще как-то справляются, но старики почему-то умирают, вчера я видел по меньшей мере десять мертвых стариков на повозке, их провезли по улице мимо нашего корпуса. Многие были прикрыты одеялами, но не все. Как будто ничего особенного, как будто это всего лишь…

– Миша! Миша! – Гида толкает меня локтем в бок.

– А?

– Ты что, не слышишь? Зову тебя, зову.

– Что?..

– Так ты можешь играть в нападении? Да или нет?

– Да, – отвечаю я, ведь я и правда могу. По крайней мере мог, в прошлом, когда я играл в футбол. Когда ж это было?

– Так, собрались, – говорит Феликс. – Один – ноль. Сравняемся.

Я играю с Феликсом, Бреной и еще двумя парнями против остальных. Феликс – мировой игрок: даже не поймешь, левша он или правша. А Брена хоть и немного медлителен, но он отлично стоит на воротах, иначе было бы уже три – ноль. Те двое парнишек – их, кажется, зовут Густав и Арношт – неплохие защитники, но, когда Пудлина перехватывает мяч, его не остановить.

То есть виноват я. Мои ноги словно прежде никогда не встречались с футбольным мячом. И дыхание никак не выравнивается. Та команда все время гоняется за Феликсом, мне никто не мешает. Вот сейчас, например. И снова в мою сторону передача. Только я ничего не сумел сделать. Гида попросту в очередной раз отбирает у меня мяч, словно мы договорились заранее, что я буду отдавать мяч ему. И ботинок все время развязывается.

Я поднимаю глаза от дурацких шнурков и вижу, как Гида забивает гол. Опять.

– Извини, – говорю я Феликсу два гола спустя. Теперь счет три – один. – Честное слово, раньше я хорошо играл. Честное слово.

Феликс, не глядя на меня, покусывает нижнюю губу.

– Не переживай. – Он утер рукавом пот со лба. – Главное – беги к воротам. Я передам тебе мяч.

Я стараюсь, но почему-то выходит все хуже. Бегу к воротам, как Феликс велел, и он передает мне мяч, как обещал. Но, когда я бью по мячу, каким-то образом попадаю совсем не туда, и мяч вообще вылетает с поля.

Я вижу, что Феликс уже махнул на меня рукой, теперь он пытается вести всю игру сам. Но хоть он и здорово играет, его брат Пудлина, похоже, еще лучше. В паре с Педро он точно сильнее.

– Го-о-ол! – орет Педро.

Четыре – один.

Я хочу предложить, чтобы меня поставили в защиту вместо Густава, но тут Брена хватает меня за рукав и тащит к Феликсу.

– Я понял, в чем беда, – говорит он Феликсу, и я чувствую, как у меня деревенеет лицо. Надо сказать им, мол, я только что вспомнил, что Франта просил помочь ему после обеда, но тут Брена продолжает: – Он не знает нашу речовку.

– Не знаешь речовку? – щурится Феликс.

Что еще за речовка? Я молча пожимаю плечами.

– Рим, рим, рим, темпо нешарим, – почти шепотом произносит Брена. – Густав и Арношт не из нешарим, так что по правилам мы не должны использовать ее сейчас.

– Темпо нешарим? – переспрашиваю я.

– Да. – Феликс кивает. – Это значит: вперед, вперед, вперед, нешарим. Это наша речовка. На случай, когда играем против других комнат. Ее сочинил Франта. Он наш тренер.

– У нас и тренер есть?

– Разумеется, есть! – говорит Феликс. – Что за команда без тренера!

– У нас есть команда? – все еще не верю я.

Брена рассмеялся:

– Конечно! Отличная команда. Намного лучше «Спарты Терезин», за которую играют Густав и Арношт. Несколько недель назад мы их разгромили шесть – один.

– Семь – один, – поправляет его Феликс.

– А меня возьмете? – спрашиваю я.

– Ты же из нешарим? – вопросом на вопрос отвечает Феликс.

– Ну да.

– Рим, рим, рим, темпо нешарим! – Брена нараспев произносит волшебное заклинание, покачивая в такт головой.

Я повторяю за ним:

– Рим, рим, рим, темпо нешарим.

– Рим, рим, рим, темпо нешарим! – подхватывает Феликс, и вот мы уже проговариваем эти слова все вместе громким шепотом, сблизив головы, почти соприкасаясь лбами.

– Пошли! – кричит нам Коко с другого конца поля. – Хватит болтать!

Феликс хлопает меня по плечу и подталкивает к моей части поля.

И не то чтобы башмаки вдруг сделались удобнее или мои легкие вдруг вспомнили, как работать на высоких оборотах, но что-то изменилось. Теперь каждый раз, когда я даю маху – то есть примерно каждые тридцать секунд, – я бормочу себе под нос: «Рим, рим, рим, темпо нешарим» – и сразу происходит что-то… не знаю что, но мне становится лучше. По крайней мере, уже не так скверно.

Феликс передал мне мяч, и на этот раз мне удалось его удержать. Хотел ударить по воротам, но вместо этого, как раз когда Педро уже набежал на меня, сделал обратный пас Феликсу, и тот проскочил мимо Эриха.

Четыре – два.

Рим, рим, рим, темпо нешарим, твержу я себе снова и снова, и дыхание выравнивается, подстраивается под нашу речовку.

Гида ведет мяч мне навстречу, и вдруг я разгадал его маневр: он хочет сделать финт вправо, а свернуть влево. И я просто взял и выставил ногу слева от него. Мяч у меня, и я посылаю его Феликсу.

Четыре – три.

Рим, рим, рим, темпо нешарим, крутится само собой в голове. Уже нет надобности думать о словах, и голос, который их твердит, мой и в то же время не совсем мой. Несколько голосов сразу. Лучше всех я различаю Феликса и Брену, но есть и другие.

Франта. Хотя я почти не знаю нашего мадриха, но я слышу его громкий и ясный голос, ведь это он придумал, что мы – нешарим. Он объясняет нам разные вещи, и читает книги, и велит подниматься по утрам. Вот почему голос его всегда и очень решительный, и очень добрый, вместе и то и другое.

Мяч летит в мою сторону. Рим, рим, рим, темпо нешарим! И это еще не все голоса. Я слышу и папу тоже. Да, конечно, я его слышу. Папа всегда уговаривал меня не унывать, если что-то не получалось. Говорил, что у меня все получится, стоит только захотеть и как следует сосредоточиться. Он помог мне подняться, когда я учился кататься на велосипеде и в первый же день упал. Он присел на корточки, обнял меня, вытер кровь с разбитой коленки. Спросил тихонько, готов ли я попробовать снова. Да, ответил я. И пять минут спустя я уже ехал на велосипеде так, словно отроду умел им управлять.

Странное дело, все это время я старался не думать о папе. Уже несколько месяцев. Не хотел плакать снова и снова. Но на этот раз при мысли о нем мне становится не только грустно. Да, мне грустно, и все же я чувствую что-то еще. Как это называется, когда тебе уже не кажется, что все и дальше будет так же скверно, как было до сих пор. Что это за чувство – будто в этом месте, в Терезине, может найтись и что-то хорошее?

Мяч у меня, я оглядываю поле. Прямо передо мной Гида. Педро и Эрих в стороне, караулят Феликса. Если я сумею обойти Гиду, все решится в поединке между мной и Коко, их вратарем. Попотчую-ка я Гиду его собственным снадобьем – финт вправо, а сам влево. И знаете что? Я уже стремительно веду мяч к воротам. Коко согнулся и ждет. Моя левая нога опорная, правая сейчас ударит.

Рим-рим-рим, темпо нешарим.

Я врезал по мячу сильно-сильно, как еще ни разу в жизни не бил. Но мяч издал какой-то неправильный звук, словно пукнул, сложился пополам и прокатился всего на пару шагов вперед. Голоса в моей голове стихли. И вот я в полной тишине стою на бастионе и смотрю на эту странную вмятину в грязи.

– Ох ты! – Коко горестно покачал головой, подбежал ко мне. Догнал меня и Феликс, подобрал сдохший мяч, сплющил его руками – тот пукнул в последний раз.

– Говорил же я, ему вот-вот конец. – Гида тоже подошел к нам.

– Простите, – бормочу я, но меня как будто никто не слышит.

– Вроде у комнаты девять есть приличный мяч, – говорит Феликс.

– Может, тряпочный погоняем, как на прошлой неделе? – предлагает Коко.

– Ни за что! – Гида и слушать не желает. – Уж лучше жестяная банка, чем эта штука.

– Нет, не лучше! – упирается Коко.

– Да ладно, – махнул рукой Феликс. – Все равно возвращаться пора. Ничья.

– Ничья? – взвился Коко. – То есть как это? Мы выиграли! Четыре – три.

– Миша забил бы, – возражает Феликс. – Ты же видел, он…

– Забил бы, – ворчит Пудлина. Он подхватывает плоскую грязную лепешку и швыряет ее в сторону лагеря – просто так, никуда не целясь.

Они побежали вперед, под горку, перебрасываясь сплющенным мячом и споря о счете в игре. Я оглянулся на дома по ту сторону реки, раз-другой глубоко вздохнул и помчался следом за всеми.