Двадцатая серия
Вы даже разговариваете как Том Уэйтс
Триптих недолгого российского рок-братства Гарик завершил в 1992-м, записав с «Бригадой С» альбом «Все это рок-н-ролл», составленный из кавер-версий своих любимых песен. Продвижение данного проекта строилось уже четко по лекалам шоу-бизнеса. В поддержку диска сняли смачный клип на заглавную песню (в которой, согласно легенде, долго определяли, кто из артистов споет строку: «Ну, а мы? Ну, а мы – педерасты», и в итоге доверили это американской девушке Джоанне Стингрей), выпустили сингл, а затем «FeeLee» устроили и презентацию-фестиваль (его телеверсию сделала популярнейшая в ту пору «Программа А») в том же ДС «Крылья Советов» почти с теми же участниками, что годом раньше выступали там на «Роке против террора».
Такая простая вроде бы идея – перепеть чужие хиты – оказалась тогда чуть ли не новаторской. Многие считали, что именно из этого «бригадовского» альбома вылупились позже «Старые песни о главном» Первого канала и ряд других отечественных кавер-проектов. Сейчас видеоматериалы, связанные с акцией «Все это рок-н-ролл», можно использовать в качестве учебника для новых поколений поклонников русского рока, дабы они лучше узнали, какими были когда-то их кумиры. Там другой Кинчев, другой Скляр, другой Бутусов, а Гарик с «Бригадой С» подпевает и аккомпанирует Шевчуку (нынче подобное сложно представить). «Сейчас такой аккомпанемент невозможен. И уже, наверное, никогда. Хотя, как говорится, никогда не говори никогда, поэтому скажу: скорее никогда, чем когда-либо. Я вообще не готов теперь говорить о Шевчуке. Это не моя история. Мы взаимно отталкиваемые люди. Думаю, не только мне, но и Шевчуку это понятно. Нас ничего не связывает. Вообще. Кроме того, что я признаю и уважаю его талант. Его популярность и любовь народа к нему вполне заслужены. В его творчестве по-прежнему колоссальна социальная составляющая. Но это не герой моей песни. Многое в нем вызывает у меня чувство отторжения, а некоторые вещи и презрение».
Былая атмосфера ненарочитой, не мотивированной стратегически или коммерчески музыкантской солидарности ушла давно. Каждый объясняет сей факт по-своему. Сукачев, например, вполне прозаично и рассудительно. «Мы часто в то время виделись с Костей Кинчевым и даже выпивали у него дома. Его жена Сашка, довольно строгий человек, нам это позволяла. И у нас с Ольгой на «Войковской» тоже выпивали. Не могу назвать это тесной дружбой, скорее искренним общением. Саня Скляр к нам приезжал, Димка Ревякин… Каким-то странным образом мы сблизились. Возможно, еще и потому, что жили все недалеко друг от друга. Сколь творческим было такое сближение – не знаю, но необходимость в нем, видимо, была. И впоследствии я ни от кого внутренне не отдалился. Просто у всех дети, свои дела. Чем старше становишься, тем больше посвящаешь себя дому».
И все-таки некоторые участники «Рока против террора», «Рока на баррикадах», концерта «Все это рок-н-ролл» с возрастом отдалились от своих прежних соратников не только «по семейным обстоятельствам». Тут речь о куда более глубинном размежевании (перечитайте еще раз вышеприведенное высказывание Сукачева о Шевчуке). Но в 1992-м они еще гребли сообща в одну сторону. Поэтому заглавную вещь «бригадовского» альбома, написанную Кинчевым, они спели на диске вместе: Гарик, Костя, Юра, Слава Бутусов, Володя Шахрин, Саня Скляр… Она ведь была о каждом из них и в «соборном» исполнении выглядела гимном.
Другие семь треков пластинки, которую командир «Бригады С» считает «великолепной», сложились в довольно причудливый узор из гариковских предпочтений. Особенно выделялись две композиции: «Банька по-белому» и «Telephone Call from Istanbul». В первом случае Игорь взялся за сложную для интерпретации и переложения в ансамблевое исполнение песню Владимира Высоцкого. Вышел арт-хаус чистой воды. Тяжелая длинная исповедь сталинского «лагерника» обрела рок-аранжировку и предлагалась преимущественно молодой «бригадовской» публике, привыкшей танцевать под «Бродягу» и «Эксгибициониста». Фетишизация Высоцкого в России, когда каждый второй музыкант или актер берется за исполнение его сочинений, в тот момент еще не началась. Гарик и тут оказался фактически первопроходцем, которого не все сразу поняли. Помнится, ортодоксальных почитателей Владимира Семеновича раздражало, что Сукачев пытается «косить» под их кумира. А на рок-сейшенах «Банька по-белому» некоторых слишком «грузила» (рефлексивная композиция длилась почти восемь с половиной минут). Но торные пути Гарика никогда не привлекали. К тому же его любви «к Семенычу» требовался выход. Начав с «Баньки…», он через двадцать с лишним лет пришел к полноценному трибьюту «Мой Высоцкий», где с ним опять играли Галанин, Паля, Скляр…
Завершавшая пластинку «Все это рок-н-ролл» тема «Telephone Call from Istanbul» являлась для Игоря не менее сакраментальным номером, чем песня Высоцкого, и опять же выглядела андеграундным жестом. Это был кавер на пятилетней давности композицию Тома Уэйтса из его девятого студийного альбома «Franks Wild Years». Культовый ныне, «грэмминосный», смурной американский хрипловатый рок-бард, актер, эксцентрик, Уэйтс выпускал свои первые диски, когда Игорь еще учился в школе и ничего о нем не знал. И когда в 1987-м вышел «Franks Wild Years», бывший тушинский железнодорожник тоже слабо представлял, who is mister Waits? Однако, как сказал поэт Пушкин, «бывают странные сближенья». Сам того не ведая, со второй половины 1980-х фронтмен Сукачев развивался так, словно именно Том был для него «ролевой моделью». А дальше произошло вот что. «Однажды в 1989-м после одного из выступлений «Бригады С» в США состоялась вечеринка. Я сидел за столиком в компании нашего американского продюсера Кэтрин Пэри, и к нам подошла милая брюнетка. Она внимательно, с каким-то удивлением на меня посмотрела и поинтересовалась: «Вам кто-нибудь говорил, что вы очень похожи на Тома Уэйтса?» Я ответил, что от некоторых российских хиппи что-то подобное слышал. Но я никогда Уэйтса не видел и только недавно послушал его записи. Девушка продолжила: «Вы даже говорите как он». Оказалось, что она его ближайшая подруга-журналистка. «Хотите, я ему сейчас позвоню?» Я согласился. Мы уже выпили к тому моменту. И она на моих глазах подошла к стоявшему рядом таксофону, дозвонилась Уэйтсу в Лос-Анджелес и сообщила: «Здесь русская группа «Бригада С». Отличные ребята. Том, приезжай. У них будет еще концерт в Нью-Йорке. Тебе понравится». И передала трубку мне. Я сказал: «Привет, Том». Он мне: «Привет, Игорь. К сожалению, не могу к вам приехать, у меня в эти дни свои спектакли». А потом прислал мне в Москву видеокассету со своим концертным фильмом «Big Time», подписанную: «Гарику Сукачеву от Тома Уэйтса». Я включил видеомагнитофон и ужаснулся нашему сходству. На какой-то момент я вообще перестал себя осознавать, ибо у меня складывалось ощущение, что я – там, на экране».
В «Big Time» Гарик как раз и увидел авторское исполнение «Telephone Call from Istanbul» и оттуда выудил ее для «бригадовского» альбома. Надо же было как-то официально отметить его «родство» с Томом. Хотя на презентации диска «Все это рок-н-ролл» об этом догадывались считаные зрители. Большинство отечественных меломанов тогда еще не «подсели на Уэйтса» и воспринимали данный опус как эксперимент «Бригады С» с какой-то малознакомой англоязычной песней. В определенной степени так и было.
«В нашей версии «Telephone Call from Istanbul» – собирательный текст. Когда я захотел ее записать, то обратился к своему американскому приятелю Эрику, находившемуся в то время в Москве. Попросил его сделать перевод, поскольку сам английский знал плохо. Он послушал эту вещь на «Big Time» и сказал: «Я – американец, но ничего не понимаю! Он поет крайне странно, глотает и путает слова, окончания сливает с началом следующего слова». Пришлось искать другие варианты. Нашли такой, где Уэйтс исполнял «Telephone Call from Istanbul» как длинную нудную балладу. На избранную нами ритмику она совершенно не ложилась. В итоге я подключил Серегу Воронова, который великолепно говорит и на немецком, и на английском, и мы написали свою версию текста. Вернее, в нашей «Telephone Call from Istanbul» половина слов Уэйтса, а другая половина нашего сочинения».
Забавно, что, завершив альбом «телефонным звонком из Стамбула», именно в этом крупнейшем турецком городе Сукачев вскоре и очутился. Приплыл он туда на белом корабле и в веселой компании, соединенной жутким кооперативным кино «Тараканьи бега». Настолько жутким (не верите – посмотрите), что сегодня упоминания о нем нет практически ни в одной сукачевской «кинографии», а сам он этот фильм так и не посмотрел.
Тогда подобного шлака выпускали предостаточно. Находились разные мутные (или тщеславные) спонсоры, решавшие свои специфические бизнес вопросы посредством «финансирования фильмов». Под сценарии, преимущественно юмористические, уровня «Смехопанорамы», набирались приличные, даже маститые актеры, готовые повалять дурака за деньги, которые тогда не предлагали ни в одном театре. Имелись и другие приятные опции, например, средиземноморские круизы, становившиеся «частью съемочного процесса». В такую «экспедицию» по приглашению режиссера Романа Гая вписался и Гарик. Ему нашли роль капитана с балалайкой в комедии про «одесского мафиози», где его партнерами стали Виктор Авилов, Михаил Светин, Александр Кавалеров. «Да все мы в этом говне играли. Но нет худа без добра. Помимо Турции доплыли тогда и до Египта. Посмотрели знаменитые пирамиды. К тому же дело происходило в разгар экономического кризиса, сразу после развала Союза. Тяжелые времена, пустые магазинные полки, резкий взлет цен, почти полное отсутствие денег, концертов у нас было очень мало. И тут мне словно Бог помог с этими «Тараканьими бегами». Получил колоссальный по тем временам гонорар».
Помимо материальной выгоды Сукачев обрел в том плавании и одного из своих ближайших друзей – Дмитрия Харатьяна, также снимавшегося в этом фильме. Ключевой их сценой в «Тараканьих бегах» стал диалог, в котором выяснялось – уж не гермафродит ли, перевозящий пустой гроб, затесался к ним на борт? А еще Гарик блеснул сольно, спев под балалайку, не снимая капитанской фуражки, известную песню Юлия Кима «Губы окаянные». Короче, бредили в кадре активно, ради содержательного закадрового общения. «В том плавании мы с Димкой и начали плотно общаться. С нами еще его будущая жена Маруся (Марина Майко) снималась. Мы много времени проводили вместе и на корабле, и в городах, где швартовались. А вообще моя первая встреча с Димой состоялась раньше – в гостинице какого-то провинциального города, где гастролировала «Бригада С». Мне сказали, что здесь сейчас остановился и артист Харатьян. Я вспомнил, что один мой знакомый врач незадолго до этой поездки рассказывал, что его дочка обожает Харатьяна. Я попросил Диму Гройсмана, чтобы он разыскал своего тезку и уговорил зайти ко мне в номер. Харатьян пришел вечером и ужаснулся. Сам понимаешь, что у нас творилось: секс, наркотики, рок-н-ролл. Но он все-таки принес свою фотографию и расписался на ней. Правда, имя адресата я перепутал. На фото было написано «Маше на память», а дочь врача звали Галя». В том же 1992 году в другой роли – прапорщика советской армии – Сукачев сыграл в фильме режиссера Сергея Русакова «Пустельга». Кроме того, что и здесь с ним снимался Александр Кавалеров (к сожалению, сейчас уже ушедший из жизни), ничего общего у этой картины с «Тараканьими бегами» не было. Из кооперативного кинематографа Гарик попал в авторский. Недаром через двадцать пять лет после премьеры «Пустельга», получившая несколько фестивальных премий, демонстрировалась по российскому телевидению в рубрике «Особый взгляд». Минорная лента о мальчике, тщетно мечтающем вырваться из захолустного кузбасского поселка в нормальную жизнь, коммерческого потенциала, конечно, не имела, но позволила Сукачеву поработать в тандеме с Сергеем Гармашем. Типажно они в этом фильме очень подходили друг другу, особенно в сцене совместного распития алкоголя и сопутствовавшей такому процессу искренней беседы. Хотя роль у Гарика, как всегда, была странноватая и почти эпизодическая, ему удалось проявить в ней ту природную органику, за которую его, собственно, режиссеры ценили и ценят. Русаков рассказывал, что «перехватил» Сукачева в Питере после концерта «Бригады С». Зазвал на пробы на «Ленфильм», попросил надеть армейский китель и «что-нибудь рассказать о жизни в маленьком городке». Для импровизации Гарику «обязательно понадобился значок об окончании техникума». Затем он изобразил некий этюд, «в котором его никто не узнал», и был тут же утвержден на роль.
