Воссоединение Сукачева и Галанина произошло столь же внезапно, как их предыдущее расставание. На сей раз адаптироваться к ситуации пришлось не столько прессе и публике («Бригадиры» просто исчезли с музыкальной карты страны, и никакой путаницы не возникало), сколько экс-участникам «Бригады С», тем самым, что образовали «MessAge». На Запад они еще не уехали (это сделал к тому моменту только Тимур Муртузаев), а из «бригадовского» штата уже выпали. По старой дружбе Паля предложил Гарику взаимовыгодную экономичную комбинацию, которая некоторое время успешно действовала. «MessAge», где помимо Кузина и Артема Павленко находился нынешний вокалист «Браво» Роберт Ленц, хотелось регулярно выступать. Но спрос на их творчество (как и пророчил Грозный) был невелик. «А у Гарика, – говорит Кузин, – как раз возникла определенная проблема с гитаристом. И я придумал: давай мы будем играть на концертах перед «Бригадой С», а потом я сажусь за звукорежиссерский пульт, Артем с гитарой остается с вами на сцене, а Роберт становится гитарным техником. То есть выступают две группы, а количество людей, получающих гонорар, не увеличивается. Некоторое время мы так и гастролировали».
Но переизбыток кадров в «Бригаде С» растаял быстро. На заре девяностых в СССР вообще все происходило как в клипах, а у «бригадовцев» еще скорее. Весной 1991-го музыкантов в группе хватало даже для занятия вакансий техперсонала, а к осени того же года, когда началась работа над альбомом «Все это рок-н-ролл», Сукачева покинули многие его вчерашние соратники. Большинство из них расстались и с «империей зла» (как обозначил Советский Союз Рональд Рейган). «Начался большой исход из страны. Вслед за Тимуром Муртузаевым уехал в Америку Леня Челяпов. Он теперь там клезмер играет. Артем Павленко отправился в Англию, где и живет по сей день. Эмигрировал Вовка «Раздвижной» Чекан. А Пашка Кузин вернулся в «Браво»». Кроме того, стали натягиваться отношения с Гройсманом. Нет, до его увольнения еще оставалось полтора года, но некое личностное напряжение между ним и Гариком потихоньку накапливалось, к тому же Дима уже познакомился с компанейскими уральскими парнями из группы «Чайф» и вскоре совместил директорство в двух коллективах. Формально он пошел на это с согласия Игоря, но такая деятельность почти всегда приводит к моменту, когда становится ясно, что «Боливар не выдержит двоих».
«Первое время в нашем общении все было нормально, – говорит Гройсман. – А потом я стал немного уставать. Скажу откровенно: физически тяжело, когда Гарик пьет. В такие периоды трудно сохранять спокойствие. У нас, например, произошла в 1991-м история в магаданской гостинице, которую я никогда не забуду. Гарик спьяну предложил человеку с татуировками снизу доверху что-то типа ириски, потому что у того были золотые зубы. Ну, вроде пошутил. Ответ прозвучал примерно такой: «Слышь, хочешь, у тебя сейчас будет такая же улыбка? За пять секунд». И я Гарика еле утащил в номер. А музыкантов «Бригады», которые чуть позже спустились в гостиничный ресторан покушать, какие-то люди затаскивали на кухню, наклоняли головой над кастрюлей с паром и спрашивали: кто у вас главный? Все называли главным меня. Мы туда приехали на четыре дня, у нас восемь концертов. Это был первый день. Я понимал, что при таком раскладе отсюда не уеду. Эти типы ходили по гостинице, как у себя дома, никакие швейцары их, разумеется, не задерживали и ничего не спрашивали. И это Магадан. Меня спасло, наверное, то, что я сам родом из Воркуты. Я пошел к этим «блатным». Состоялся сложный разговор. Сейчас ту историю, конечно, можно рассказывать красочно и весело, но тогда было совсем не до смеха. Я сказал им, что в Воркуте таким же, как они, чай таскал и т. д. Чего, мол, за херня? Закон – не трогать музыкантов и проституток – уже не действует? Сережа Галанин в этот момент ко мне подсел, думая, что я разговариваю со спонсорами (это в ресторане происходило) и через пять минут «поседевший» оттуда вышел со словами: Я тебя в холле подожду… «Я все, что мог «ботать по фене», тогда там «проботал». Как-то удалось замять ситуацию. Но подобного рода непредсказуемые моменты, провоцируемые Гариком (а случалось разное), стали изрядно утомлять. Хотя, когда Игорь не пил, все было сказочно».
Про Сукачева и алкоголь высказано столько и самим Гариком, и его приятелями, и обычными разносчиками слухов, что реальность и вымысел в данном вопросе сейчас почти неразличимы. И я могу вспомнить что-то из опыта выпивания с Игорем в разные годы, но не думаю, что сии подробности как-то дополнят его портрет. Поверьте, это не авторская попытка политеса. Мне действительно кажется, что истории «с пьяным Гариком» (из которых, бесспорно, можно составить отдельный жутковато-забавный эпос) всерьез не повлияли на его «линию судьбы». Периодически они доставляли определенные проблемы тем, кто взаимодействовал с Сукачевым, или его близким, поскольку, е «как все запойные алкоголики», он «не может пить один день». Пьет дня по три, «потом столько же из этого говна выбирается». Но чего-то фундаментального не произошло.
«Хотя по пьяни много чего случалось, – рассуждал Гарик в одной из наших с ним посиделок еще в первой половине 90-х. Бываешь добрым и всех напоишь, а бываешь свиньей и подонком. Бывает – тебе морду набьют, бывает – ты. Или проснешься у каких-нибудь добрых людей, чтобы сказать им спасибо, уйти и никогда в жизни больше не встретиться».
А еще Гарику содействовал уникальный факт, о котором когда-то упоминала бывшая жена Михаила Ефремова актриса Евгения Добровольская. Сукачев и его главные друзья: Ефремов, Охлобыстин, Харатьян – «никогда не «развязывали» одновременно». То есть каждый из них всегда мог рассчитывать на спасительную товарищескую поддержку в период ухода в «штопор» и абстиненции.
«Действительно не было случая, чтобы все мы выпивали разом. И даже трое из четверых – никогда. Удивительно, у нас в молодости как-то по кругу это шло. Если Ванька «уходил в себя», я ехал к нему. Он любил куриные окорочка, так называемые ножки Буша. Мы ими закупались и шли куда-то на природу. Ванька всех нас гулять научил. Потому что, когда ему было плохо, он говорил: пошли гулять. И мог пройти километров тридцать. Когда со мной такая история случалась, он ко мне приезжал. Брал с собой четвертинку водки, валерьянку и прямо гнал меня на улицу, просто идти куда-нибудь. Если Ванька не мог, я ехал к Димке. Он встречал меня вместе со своей Марусей, и мы шли куда-то за нулевой километр МКАД, к речке. Сейчас там уже город, дома стоят, а тогда – тихо было. Когда Димка сам развязывал, я к нему приезжал и сидел с ним. Ну и Маруся, конечно. Он всегда под ее присмотром. С Мишаней проще было. Обычно кому-то из нас звонили из какого-нибудь ресторана и говорили: «Тут Ефремов шалит». Мы уточняли: «Стол уже перевернул? Нет еще? Ну, тогда все нормально, сейчас приедем». И за мной также приезжали. Отвозили домой, сидели рядом, сколько нужно, сменяли друг друга. Это круто, товарищеская взаимопомощь».
Но главное – бухло не победило Игоря Иваныча, не превратило его в руину, не отняло семью, энергетику, талант, жажду жизни (ту самую lust for life), что, к сожалению, случалось со многими музыкантами. Ему не потребовалось в один «прекрасный» момент спасаться поездкой на лечение в Америку или реабилитироваться в «Доме Надежды на Горе» под Питером, чего не избежали некоторые его известные коллеги по цеху. «Да бред сивой кобылы все эти антиалкогольные организации!» – уверен Сукачев.
Поэтому детально концентрироваться на данной теме резона нет. Разве что отметить пару принципиальных высказываний Гарика о том, что к алкоголю он относится «с глубочайшим уважением и трепетом» и считает, что «других средств от депрессии человечество не придумало». Сейчас он еще добавляет, что разговоры о его пьянстве усиливались вместе с его популярностью. «Это все журналистские дела. Им же надо деньги зарабатывать. Так и о Высоцком когда-то писали. А мне один из его лучших друзей – Вадим Туманов – как-то сказал: «Гарик, я Володю по-настоящему пьяным видел пару раз в жизни». Обо мне почти так же в одном интервью говорил Вовка Шахрин. Хотя, конечно, у меня были пьяные концерты. Но их можно на пальцах одной руки сосчитать за тридцать с лишним лет. А у кого из моих коллег их не было? Я не отрицаю, что в плане алкоголя у меня гены хреновые. Давно это понял и осознал, что нужно делать определенные усилия, чтобы себя сдерживать. Выбор прост: идти преждевременно на тот свет или нет. Для второго варианта желательно не выпивать максимально долго. С годами это стало получаться. В свои 58 лет я по-прежнему скачу по сцене. Если бы регулярно бухал, как можно представить, читая некоторую прессу, смог бы я так скакать? Да сдох бы давным-давно».
Тезис слегка спорный, ибо в истории рок-н-ролла есть ряд ярких примеров, когда презрение к ЗОЖ (здоровому образу жизни) не мешало (и по сей день не мешает) даже пожилым дяденькам «отжигать», как в младые лета: Игги Поп, Оззи Осборн, Мик Джаггер, Кит Ричардс, Джонни Лайдон, Ангус Янг… И дай им Бог! Гарику есть на кого равняться. Но этому физиологическому феномену желательно посвятить специальное исследование и иную книгу.
Мы же пока вернемся в последний год советской власти, когда Сукачев следовал от одной коллективистской акции к другой. Весенний «Рок против террора» продолжился для него летним «Роком на баррикадах». Непроизвольно вышло так, что инициированный Гариком апрельский «антитеррористический» фестиваль в Сетуни оказался в некотором смысле пророческим, ведь он обличал любые формы диктатуры. И вот в августе 1991-го агония «совка» выразилась в создании ГКЧП и попытке государственного переворота, за которым предполагалось жесткое сворачивание всей перестроечной вольницы. Народ тогда вышел в Москве против танков и диктаторских перспектив, а ведущие столичные рокеры вышли к народу. Точнее, к тем десяткам тысяч людей, что обороняли правительственный Белый дом на Красной Пресне. Гарик появился там вместе с Костей Кинчевым (позже награжденным медалью «Защитник свободной России»), и они словно продолжили начатое в «Роке против террора». Как свидетель и участник тех событий, замечу, что в первые «баррикадные» сутки было не до песен. Сукачев, как и все, кто находился в эпицентре событий, следил по обрывочным новостям за развитием ситуации, наблюдал маневры военных вблизи Новоарбатского моста и периодические автоматные очереди трассирующих пуль, выпускаемые в воздух. Но постепенно в среде «повстанцев» возникла атмосфера уверенности и братства, которую дополнили ночные песни у костра лидеров «Бригады С» и «Алисы». А еще сутки спустя, когда уже почувствовалась близость победы, как-то оперативно организовался рок-фест «на баррикадах» с участием всех прибывших к Белому дому музыкантов. Акцию фиксировали многочисленные фото- и телекорреспонденты. Вдохновленный Гарик в «косухе» и бандане говорил в интервью: «Я верю, что мы победили. Очень радостно, что и вчера, когда мы тут с Костей всю ночь играли на гитарах, и сегодня – вокруг столько людей. И молодежи, и немолодежи. Как бы мы ни относились к Горбачеву, Ельцину, это те два человека, которые не допустят, чтобы начался террор. Мы с четырех утра 19 августа наблюдали, как он начинался. А сейчас заканчивается. Хотя, может быть, будет последний и решительный бой. Может быть… Но мы уже победили. Я счастлив».
Сегодня такая тирада звучит далеким эхом нашего радужного позавчера, где, вроде бы, рождалось единство свободных людей, а персонажи типа Паука из «Коррозии металла», вопившего на том «баррикадном» сейшене про «рашен водка», или Хирурга, обращавшегося к москвичам, защищавшим конституцию: «Привет, братва!», выглядели гротескными маргиналами. Нынче же байкеру федерального значения Хирургу вручают ордена в Кремле. А Гарик, вспоминая августовские события 1991-го, бесстрастно резюмирует: «По сути, те, кто вышел тогда к Белому дому, проиграли. Они хотели справедливости, которую в роковые минуты все понимают одинаково. Но после победы обычно появляются совсем другие ребята и организуют жизнь по своему усмотрению, а справедливость становится их собственностью. Если бы в момент путча мне было столько лет, сколько сейчас, я, наверное, на баррикады бы не пошел. Сейчас я понимаю то, чего тогда не понимал. Революция – дело молодых. Ты готов бороться и страдать за правду. С накоплением жизненного опыта эта тяга проходит».