9. Местный Черный День

Начальник лаборатории оплыл в кресле, превратился в ком разлагающейся плоти. И при жизни не был хорош собой, но сейчас – посиневший, с оскаленным ртом и закатившимися мертвыми глазами – и вовсе вызывал отвращение.

Почему-то не жалость.

Двое охранников, которых он привел с собой в зал управления, бестолково метались вокруг: то лезли к ученым с нелепыми вопросами, то делали строгий вид и требовали неких действий.

– Что я могу сделать? – который раз устало спросил у них профессор. – Оживить его, что ли? Это к господу богу. Уносите наверх, отправим в морг. И позвоните в больницу, довезли ли Шамаева, что с ним. Какие вам еще указания…

Прибежал начальник изрядно поредевшей охраны, что-то нервно зашептал на ухо Веденееву. Профессор отстранил его, непроизвольно вытер щеку от слюны:

– Сообщите всем.

– Товарищи! – Охранник бросил взгляд на мертвое тело полковника, но потом снова посмотрел на собравшихся. – Судя по всему, началась война. Над городом какие-то вспышки, отказала вся электроника. Подчеркиваю, вся! Связи нет. Наверху паника. В этот сложный момент…

– Может, метеорит? Как в феврале, в Челябинске? – перебил его кто-то из лаборантов. – Тогда вон как бахнуло, до сих пор ютьюб забит видосами. Теперь и к нам прилетел.

Ученые загалдели. Даже Шварцман выглянул из своей каморки, прислушиваясь к речи охранника. Пожал плечами, вопросительно посмотрел на Ираиду и снова спрятался. Реактор был в рабочем режиме, не время отвлекаться надолго.

– Спецлаборатория переходит в режим чрезвычайной ситуации! Всем оставаться здесь, ждем дальнейших…

Его никто не слушал. Даже двое подчиненных ему охранников, переглянувшись, устремились к лифту. Ученые и вовсе устроили смесь митинга с диспутом: кто кого перекричит.

Спокойными оставались только профессор и Ираида.

Какая разница, что там на поверхности?! У них в руках открытие. Да что там открытие – переворот в науке, главный за последние сто лет! Покруче ядерного синтеза, пожалуй. Человек достиг ноосферы, его разум стал частью – да-да, это не научный пафос! – вселенной. Веденеев вытер внезапно вспотевший лоб и присел на кресло. Вот оно что перед ними, а эти дураки о какой-то войне, метеоритах… Верная ученица явно разделяла его мысли.

В грузовой лифт набились почти все, последним втиснулся начальник охраны. Высказал, что требовалось по инструкции, и сам рванул наверх. У всех семьи, друзья, родня; можно было понять.

– Ирочка… Продолжаем эксперименты, – тихо сказал Веденеев, провожая глазами последних сотрудников, бежавших к лестнице. – С Кнутовым явно получилось. Но надо поменять параметры. Давай так: тэта-линию выводим плавно, без скачка. Мощность по-прежнему максимальная.

Профессор тяжело встал, подошел к забытому всеми телу Васильева и ощупал карманы. Без брезгливости, словно имел дело с куклой:

– А, вот и мастер-ключ. Пусть пока побудет у меня.

– Мощность на максимуме, какой в нем прок?

– Ну не скажи… – Веденеев сунул металлическую пластинку на цепочке в накладной карман. – Это еще и запуск самоликвидации реактора. Ни к чему… В чужие-то руки.

Зосс кивнула и вновь повернулась к пульту, уйдя в работу с головой. Тонкая настройка – дело такое. Ответственное.

– А кто будет испытателем? – не поворачиваясь, спросила она. – Все же разбежались.

– Да вот я и буду, – твердо сказал профессор. – Тревожат меня Шамаев с Вольтаряном. У одного паралич, второй и вовсе спятил. Куда он побежать мог?

– Понятия не имею. Не общаюсь с коллегами за пределами лаборатории.

Веденеев вздохнул. Как и он сам – еще одна одинокая жертва науки. Холостые мы, незамужние. Никому не нужные.

Пол под ногами снова вздрогнул, но как-то несильно, устало. Все-таки землетрясение? Или война? Да ладно, пустое… Не до того.

Кнутов, снова потерявший сознание, бредивший о неких бедах, оставался под присмотром медсестры. Вдвоем со срочно вызванным врачом, уже спешащим домой, профессор вытащил тело Васильева на верхний уровень, в гараж, и поразился пустоте вокруг. Похоже, что сбежали вообще все – в караулке никого, двери открыты.

Даже в оружейную не заперли, совсем непорядок.

Врач торопливо попрощался, поглядывая в окно на внезапно потемневшее небо, не по июльской погоде затянутое низкими черными тучами. Выбежал во двор и быстрыми шагами рванул к воротам. Веденеев тоже вышел на ступеньки, посмотрел вверх, потом на редкие оставшиеся машины у крыльца администрации завода – официального прикрытия лаборатории. Странно, воняет гарью, как тогда, в десятом году. Опять, что ли, леса горят?

Достал мобильник, покрутил в руках. Сети нет. Сообщений и звонков тоже. Да и черт с ними со всеми, разберутся без него. Его дело – эксперимент.

В зале управления все было по-прежнему: ровно урчала вентиляция, брошенные людьми мониторы исправно показывали различные параметры работы установки. Ученых только больше не было. Одна Ираида, нахохлившись и став еще больше похожей на жабу, поджав губы, следила за приборами. Готова к продолжению. Как юный пионер, о которых уже и подзабыть успели в обществе победившего потребления.

– Запускай. Вариант двенадцать, позиция три. Черт, сейчас бы Шамаева сюда, пересчитать векторы…

Профессор снял халат, аккуратно сложил и повесил на спинку кресла. Порылся в карманах брюк, вытряхивая разную ерунду, которую таскал по привычке. Пригладил волосы, как перед важной встречей, и зашел в камеру А-трансформатора.

– Что с параметрами? – уточнил он, глядя в потолок, на мерцающее искусственными звездами шаров Теслы низкое небо камеры.

– Норма. Вы готовы? – Динамик искажал голос Зосс, делал его похожим на карканье большой недоброй птицы.

– Поехали… – Веденеев махнул рукой, положил ее на захват поручня и откинул голову назад. Посмотрим, что там в небесах вместо богов и демонов.

Яркое сияние сфер. Неприятный такой свет, вроде бы и белый, но – с зеленцой. Тошнотворный. Профессор закрыл глаза, но спасения от света не было. Начало мутить, кишки внутри сплелись в змеиный узел, как бывает зимой – он вдруг вспомнил, как видел по телевизору. Вокруг холод собачий, а они перекрутятся и спят.

Иногда только какая пошевелится.

Шары полыхнули как-то особенно ярко, словно решили выжечь ему глаза. Окончание первой фазы, сейчас пойдут высокочастотные токи, дальше – пиковые показатели и…

Ракета отныне и навсегда безусловного противника вышла из стратосферы, боеголовка рассыпалась на ударные блоки. Воронежу из них причитался один, по всем давним планам в папке с надписью Top secret со старомодной закруткой – генштаб признавал только такие. Импульсное оружие. Большой летающий магнетрон.

Нужды в нем уже не было, но полетная программа выполнялась в точности: на высоте пары километров вспыхнуло не видимое никому электромагнитное солнышко, добивая любую электронику, если ее не прятали глубоко под землей.

А спрятанную – крепко тряхнуло, такова была природа этого блока ракеты.

Сложно сказать, что курили создатели импульсного оружия, но это был не обычный удар, стерший любые электронные мозги: если вы сидели на другой стороне планеты и обладали чувствительным радиоприемником, то услышали бы не просто громкий долгий хлопок, нет. Блок в конце программы сыграл десяток нот «Strangers in the night» и уже после этого врезался в землю, оставив небольшую воронку. Оспинку на изрытом куда более страшным оружием лице страны.

Профессор закричал. Тяжело, страшно завыл, дергаясь на кресле, словно к нему подключили многоамперные кабели и сейчас с садистским смакованием казнили, заставляя лопаться сосуды, рваться сердце и умирать в муках.

– Коля!!! – заорала Зосс, видя беснующуюся метель на приборах и слыша жуткий вопль учителя в динамиках.

Кресло улетело назад, что-то сбивая там и ломая, а сама Ираида уже бежала, уже открывала дверь, ломая короткие ногти о поворотную ручку. Отключить сигнал, подаваемый в камеру, она забыла.

Веденеева било вместе с креслом, трясло, из шаров летели молнии в голову. Из лопнувшего правого глаза вокруг разлетались веером капли крови. Программа подключения ко всемирному разуму, и так довольно сомнительная, после пинка, полученного от импульсного блока ракеты, окончательно спятила.

Мозг профессора, единственное чем – и по праву – он гордился, уже спекся в невнятную пригоревшую кашу.

– Кх-х-м-м… – промычал Веденеев, словно подавился, и замолк. Навсегда.

Ираида, не обращая внимания на молнии от шаров, бросилась к нему. Первые несколько шагов были быстрыми, потом она замедлилась, будто прорывалась сквозь плотную завесу, как бывает, когда люди идут по дну под водой. Потом остановилась, не дойдя пары метров до кресла испытателя. Программа, которую так никто и не отключил, развернула всю мощность установки на нее и начала новый цикл.

– Николай Пет…

В еле слышном треске молний женщина стояла, закрыв глаза, и беззвучно шевелила губами. Лицо ее, некрасивое, но казавшееся сейчас одухотворенным неким знанием, было задрано вверх. Она будто прислушивалась к чему-то неизмеримо более важному, чем погибший у нее на глазах учитель. Чем все, что она помнила и знала до сих пор.

Где-то в недрах установки сработал операнд «окончание». Молнии втянулись обратно в шары Теслы, став игрой сложных, но безопасных пучков света.

Ираида, не опуская головы и не сказав ни слова, тяжело повалилась на пол, едва не разбив лицо о направляющие, по которым кресло испытателя могло передвигаться по камере.

Шварцман, испуганный пустотой в зале управления, вышел из своего кабинета и заглянул в приоткрытую дверь камеры.

– Готовы, похоже… – пробормотал он. – Доигрались, блин.

Заходить внутрь он не стал: к чему лезть в недра этой жутковатой хреновины? Его дело – реактор, надо бы перевести в приглушенный режим. И ноги отсюда делать, пока не поздно. Война там, наверху, или нет – жизнь покажет, а здесь делать больше нечего. Чертежи установки в сейфах, для Марко он их так и не раздобыл. Ну и черт с ним, платит копейки, а гонора вагон: нам нужны секреты установки! Нам нужны чертежи! Нужны, так пусть сам лезет.

С него, Шварцмана, хватит.

И так дрожит последние пару месяцев, что возьмут за жабры спокойные люди в сером, а потом посадят лет на двадцать. Не стоят эти сраные шестнадцать тысяч баксов таких сложностей. Не стоят!

Вот сейчас же поднимется наверх, переключится на внешнюю сеть и позвонит этому скользкому типу. Откажется. И деньги вернет, хоть и жалко. Себя как-то жальче!

Ираида застонала там, на полу. Шварцман рванулся было помочь, но остановился. Нет. Он не врач, клятв гиппопотаму не давал, на кой черт ему лезть. Чем поможет? Ничем. Вот и правильно.

От проходной завода он отошел всего-то на километр, не больше. И дышать тяжело из-за вездесущей гари, и люди… Он и не знал, что люди занимают столько места, когда лежат мертвыми прямо под ногами. Это что же сейчас в центре творится, едрен корень?! Вообще в три слоя?

Машины – где остановившиеся посреди дороги, где успевшие вильнуть и упереться в столб или стену. Некоторые тоже горели: тихо, чадящим неброским пламенем. Это только в кино они взрываются на весь экран, в реальности все скромнее. И страшнее, если честно: внутри тоже люди.

Шварцман понял, что насчет войны – это была не шутка.

Попавшаяся на глаза пара – пацан-то ладно, а девчонка… Один в один его Фирочка, увезенная женой в Хайфу. О-хо-хо… Он присел зачем-то на корточки, взял девушку за запястье, ища пульс.

Какое там… Встал, обернулся по сторонам и неровным шагом неспортивного человека побежал обратно. В голове все перемешалось: теперь он был уверен, что Фирочка погибла. В уши настойчиво бубнил голос того секретчика, что сказал о запрете на выезд за границу: гостайна, десять лет минимум! Откуда-то слышались музыка и – неведомо зачем – строевые команды. Но дорогу до лаборатории спятивший энергетик не забыл, ввалился в комнату жилого блока, никем не замеченный, запер дверь. Даже подтащил тяжеленную тумбочку, чтобы никто его отсюда не выцарапал.

– Доигрались… Довоевались… Реактор в норме. Фирочка!

Абсолютно безумными глазами он оглядел комнатку, сорвал с фальш-окна шторки, которые когда-то посоветовал Васильеву везде повесить психолог из Москвы, и начал резать их перочинным ножом. На тонкие-тонкие полоски, связывая их в единую бесконечную веревку. Без смысла.

Просто потому, что так надо: отвлекало и успокаивало.

Ираида пришла в себя почти в этот же момент. Теперь она видела и знала, что происходит. Вокруг. Над землей и на земле. В лаборатории. Внутри ее самой – и это было самое жуткое знание.

У нее отнялись ноги. Программа, отработавшая в столь причудливом режиме, лишила ее возможности передвигаться, совершенно дьявольски перестроив синапсы мозга. Похоже, что нижняя половина тела умерла. Она, Ираида, теперь была вселенским разумом, а разум навсегда стал ее частью. Только вот ниже пояса больше ничего не было. И она со всей четкостью понимала – это нельзя исправить. Судя по тому, что творилось в городе, нейрохирургии больше не существовало. Как факта. Как и многого другого, считавшегося достижениями цивилизации.

А без нее оставалось только сдохнуть.

Она закричала было, но заткнулась почти сразу же: к чему крики? Да и нет поблизости никого, даже Шварцман, скотина, сбежал в жилой блок. Оставалась единственная возможность позвать на помощь. Просто чтобы не умирать здесь, на полу, чтобы помогли занять более достойное положение перед смертью.

– Кнутов! – мысленно сказала она, не надеясь особо на ответ. Ни быстро, ни вообще. Но он отозвался почти сразу, так же мысленно – слова, образы, даже какие-то запахи приходили извне, щекотали черепную коробку изнутри.

Отдавались в ушах эхом хлопка одной ладонью.

– Да, Ираида Олеговна?

О-хре-неть… Или это ее предсмертные галлюцинации и на самом деле никто ни с кем не говорит?

– Ты в медблоке?

– Почти нет.

Странно, но в мысленной речи возникли новые оттенки смыслов, неясности, к которым надо привыкнуть. Если будет время, конечно. Вот что означало это «почти»?! Она прикрыла глаза. Даже боли не было, ничего не было – только жуткая усталость и желание спать.

Но поспать ей не удалось: кто-то поднял ее на руки как ребенка, одним движением. Она и забыла, что ее можно носить на руках. От запаха медикаментов и – почему-то – свежей крови, как в мясном ряду на рынке, она открыла глаза. Ну да, Кнутов. Он нес ее по залу управления, локтем ткнул в кнопку вызова лифта и, дождавшись кабины, зашел внутрь.

– Куда? – прошептала она.

– В медблок. – Кнутов предпочел мысленный ответ. Тренируется или ему действительно так удобнее?

Медсестра, до последнего остававшаяся со сложным пациентом, была мертва.

– Мешала, – подумал Кнутов. – Мы – часть сферы, она нет.

Мужчина положил Ираиду на лежанку в пятнах крови несчастной медсестры, отвернулся к шкафу с лекарствами и быстрыми уверенными движениями начал вытаскивать ампулы, шприцы, бутылки с физраствором и блистеры таблеток.

– Вы не умрете, – подумал он.

Ираида слышала. Более того, она словно смотрела его глазами и откуда-то знала: да, все верно, ей требуются именно эти препараты. Великая Сфера получила свои материальные части здесь, среди людей, и не собиралась отдавать столь редкие приобретения смерти. И без того безносая собрала на поверхности богатый урожай сегодня, а ведь это – только начало.

– Нужен третий, – подумала Ираида.

Опять же чужая мысль, неведомо откуда. Но их должно быть минимум трое, чтобы понять – подходит следующий объект, чтобы стать… Питомцем. Да, назовем это так. Питомцем первого Гнезда на грешной земле. Зародышем нового среди сгнившего человечества.

– Им будет Шварцман, – откликнулся Кнутов, вкалывая лекарство в пластиковую бутылочку физраствора. Свернутую трубку капельницы он прижимал подбородком к груди.

– Вас надо подлечить, а он никуда не денется.

– Ноги… все?

Кнутов кивнул. Равнодушно, словно отвечая согласием на предложение выпить чая. Никаких эмоций у него не осталось, он действовал как автомат – быстро, безошибочно и спокойно.

– Вы же знаете. Да. Я найду вам коляску наверху.

Мысль для совершенно здорового человека, каким и была Ираида до последнего часа, неожиданная. Но верная. Коляска. С колесами и моторчиком. Придется привыкать и к этому, не ползать же по коридорам лаборатории. Гнезда…

Дверь в комнату Шварцмана Кнутов открыл с помощью мастер-ключа начальника. Пинком снес мешавшую тумбочку, аккуратно обезоружил вскинувшегося было с ножом энергетика и поволок его за шиворот в зал управления.

Реактор пришлось выводить на рабочий режим заново, но Кнутова это не волновало: отныне все время вселенной было в их распоряжении. Один питомец ничего не значил, но их должно стать много, чтобы Великая Сфера могла воздействовать на землю. Вот и этого всклокоченного перепуганного человечка придется использовать.

Наверное, совсем недолго, но не в этом же дело.

Ираиду пришлось принести на руках обратно. Лекарства подействовали, она была полна сил и желания работать, а ноги… Ну что – ноги. Сверить программы и запустить исправленный, обобщенный вариант она могла и руками. Так даже удобнее.

Шварцман бился в истерике, но Кнутов насильно усадил его в кресло и пристегнул зажимы. Операция должна стать привычной, как чистка зубов. Так оно и вышло – оба первых питомца поняли это по изменению своего восприятия, знаний, памяти. Теперь было ясно, как управлять реактором, да и весь массив профессиональной подготовки ядерного физика достался им двоим полностью, несмотря на то что сам Шварцман впал в какое-то оцепенение.

Не важно. Следующий шаг им подсказала сама Великая Сфера. Шары. Должно быть три носителя из числа питомцев и три шара. Тогда можно узнать – подходит ли новый человек, достоин ли кривыми и зубцами своей энцефалограммы стать новым питомцем Гнезда. Впрочем, они и Сфера видели работу мозга совершенно по-другому, чем приборы, но смысл от этого не менялся.

Кнутов вымылся в душе, скинул окровавленные тряпки и надел один из комбинезонов, в изобилии хранящихся на складе лаборатории. Энергичный молодой человек, даже что-то военное в облике проявилось. Взял автомат для защиты от неожиданностей и в качестве аргумента в спорах, после чего двинулся на поверхность.

Нужны новые питомцы? Они будут.

Шварцман так и просидел несколько часов, пялясь на сунутый ему в руки шар. Ни на что больше он не реагировал, что и к лучшему: меньше нервов, пока не найдется замена. И чем раньше, тем лучше, его и до этого не было жалко, а теперь такого чувства для Ираиды не существовало. Голая целесообразность правила миром.

Кнутов появился ближе к вечеру, ведя с собой целую семью. Мужчина – явно постарше жены, и мальчишка лет пятнадцати. Подросток уже, наверное, – в детях Ираида вообще не разбиралась. Мелкая бестолковая сволочь, вдруг подумалось ей, но тоже – без эмоций.

Неведомо, что наговорил спасенным Кнутов, но они безропотно встали у стены. Мужчина нес с собой набитую барахлом спортивную сумку – видимо, все пожитки.

– Как я и сказал, у нас здесь научный центр, – сказал Кнутов семейству. – Комплексная проверка на радиацию, электромагнитное заражение и дистанционный анализ крови.

Что он им плетет?! Впрочем, какая разница.

– Подходите по одному, становитесь между мной, Ираидой Олеговной и тем мужчиной у стены, – инструктировал тем временем питомец. – Это быстро и не больно.

Первым, оставив свой баул жене, подошел мужчина. Вообще не то, мгновенно связавшие их в сеть из трех ячеек шары, казалось, даже вздохнули от разочарования. Кнутов, не подавая виду, велел мужчине отойти обратно и подозвал мальчика.

И снова – ноль. Заводить его в камеру бессмысленно.

А вот с женщиной все было в порядке. Небольшая коррекция программы, и она вполне подойдет для их общей цели.

Кнутов кивнул, снял с плеча автомат и двумя выстрелами убил мужскую часть семьи. На месте. В сердце – так меньше крови, а то полы придется потом отмывать.

Не обращая внимания на взвывшую женщину, кинувшуюся на него, Кнутов повернулся к Шварцману и прострелил ему голову.

Ираида безучастно смотрела на все это, прикидывая, какой процент среди пойманных на улице, да и вообще выживших, пригодится им для пополнения Гнезда. Для расчетов не хватало данных, придется вести статистику.

Кнутов тем временем скрутил выжившую женщину, унес ее в камеру А-трансформатора и пристегнул к креслу, не обращая внимания на слезы и проклятия. Ираида запустила программу. Еще через полчаса у них появился новый питомец, причем в здравом уме и трезвой памяти.

Вот она полы и помыла.