Глава 8. Короткое замыкание

Придя в себя, я сразу об этом пожалел. К горлу подкатила тошнота, вспыхнувший дневной свет больно резанул по глазам. Я лежал на узком, неудобном диване, накрытый старым пледом. Меня мутило, как после трехдневной попойки, а из одежды остались лишь развеселые плавки с логотипом Супермена.

Дождавшись, пока глаза адаптируются к мрачному блеску свинцового неба, проглядывавшего сквозь окно в деревянной раме, я осмотрелся. Куцая, но аккуратная обстановка. Старая мебель, времен молодости моих родителей, и насыщенный запах дешевых сигарет. Разглядев свой портрет возле старенького пианино, я догадался, что нахожусь в квартире Маляра.

Изрядно покряхтев, я сел на диване. Заскрипели изношенные пружины. Организм отозвался головокружением и тошнотой. В комнату вошел Маляр. Он был одет в неизменную камуфлированную куртку, в одной руке держал зажженную беломорину, в другой – кружку, над которой клубился кипяточный пар.

– Оклемался?

Меня передернуло от его голоса – в моей несчастной голове он отозвался точно выстрел из дробовика.

– Я все-таки до тебя дошел?..

– Ишь, шустрый какой – дошел он! – усмехнулся Маляр. – Тащить мне тебя пришлось на своей поломанной спине. Слышу – под окном суета какая-то началась, выглянул – там ты. Лежишь, сам с собой разговариваешь. Голова кружится?

– Ага…

– Тошнит?

Я кивнул. Он протянул кружку.

– Пей.

– Что это?

– Отвар алтайских трав. Должен помочь.

– Горячо же…

– В том-то и суть.

Я сделал глоток и охнул:

– Я обжегся!

– Баба, что ль? Пей, пока не остыл! Я завтрак приготовлю.

– Какой, на хрен, завтрак, Маляр… Я тебе от одной этой водички весь ковер облагорожу.

– Когда допьешь, станет получше. Главное – все осушить, до последней капли.

Он скрылся на кухне. Мне не оставалось ничего другого, как продолжить цедить напиток, чернотой очень напоминавший чифирь. Справедливости ради замечу: бодяга реально помогла. К тому моменту, как я выдул полкружки, тошнота отступила, а с последними глотками ушло и головокружение.

Я скинул плед, осторожно поднялся на ноги. Вопреки опасениям, давление не шибануло по вискам, а колени не дрогнули. Я покрутился перед зеркалом допотопного трельяжа, осматривая отражение. Тело оказалось покрыто ссадинами и синяками, заработанными, по-видимому, при многочисленных падениях. Странно, что в этот раз голова осталась практически целой. Научился беречь, что ли?

Одежда, аккуратно сложенная, лежала на стуле возле дивана. Я влез в джинсы, накинул футболку, прошел на кухню. На старенькой газовой плите трещала глазунья, Маляр нарезал овощи.

– Получше стало? – не оборачиваясь, спросил он.

– Стало. Из каких таких трав ты чаи бодяжишь?

– А-а-а, это семейный рецепт. Ему меня еще дед по матери научил. Вот кто действительно умел людей на ноги ставить.

Я опустился на стул. Энергии в теле пока было маловато. Маляр поставил на стол передо мной тарелку с яичницей, чашку с овощами, хлеб. Сам сел напротив, смачно раскурив беломорину. Я подумал, что этого мужичка можно смело снимать в рекламе табачных изделий, и накинулся на завтрак. После выпитого чая начал разыгрываться аппетит.

– Где на этот раз тебе перепало? – поинтересовался Маляр.

– В «Марте», – буркнул я, не отрываясь от трапезы.

– В этом борделе? Там-то ты что забыл?

– Отрабатывал заказ клиента.

– Не приглянулся одной из девчонок?

– Я без понятия, что произошло. Мне резко поплохело, я попытался уйти – пришлось покувыркаться на лестнице. Отсюда и свежие синяки.

– А я не про них говорю.

Впервые за разговор я поднял на художника глаза.

– Раны на теле – это ерунда. Поболят да пройдут. Кто-то здорово надругался над твоим энергетическим каркасом. Дырок наделал – сила из тебя во все стороны убегала. Пришлось применить акупунктуру и другие приемы, чтобы залатать.

– Ты знаком с акупунктурой? – недоверчиво спросил я.

– Немного.

– Откуда?

– На киче люди разные встречались. Кое у кого было чему поучиться.

– Ясно, – кивнул я и продолжил трапезничать.

– Тот, кто тебя покорежил, был силен. – Художник сделал затяжку и спросил, как мне показалось, с некоторой издевкой в голосе: – Неужели ты его не почувствовал?

– Биолок много чего фиксировал… Наверное, не смог растолковать предупреждение.

– Так зачем все же ты туда поперся?

Я поколебался. С одной стороны, существовала такая штука, как профессиональная этика, – я не имел ни малейшего права посвящать посторонних лиц в дела клиентов. С другой – речь шла о Маляре. Он уже здорово помог мне советом в ситуации со школой «Гретель». Да и, положа руку на сердце, Маляра можно назвать единственным, кто до конца понимал меня, понимал, через что я прохожу, с чем мне приходится уживаться. Многие факторы делали необычного художника ценным союзником, на которого я бы хотел полагаться в дальнейшем. Казалось, суровый дядька в армейской куртке не может не заслуживать доверия.

Я аккуратно пересказал самую суть нового дела – без явок и паролей. Но о странных происшествиях в отеле «Марта» выложил все подчистую. Когда я умолк, Маляр докурил папиросину.

– Сам-то какого мнения по поводу «кокона» на девчонке? – спросил художник и потушил бычок в переполненной тарелке-пепельнице.

Я пожал плечами:

– Возможно, она телепат и пыталась таким образом отгородиться от происходящего. А когда я начал ее сканировать, отвесила мне ментальную пощечину.

– Любопытно. Но твой клиент упоминал, что поведение резко изменилось у всех девочек разом, так? Они что, все вдруг стали телепатами?

– Твоя версия?

– Версия… – Маляр поднялся из-за стола, взял блюдце, вытряхнул в мусорное ведро. – Версии – у следаков. У меня – предположения.

– Ладно-ладно… Твои предположения?

– Я полагаю, телепат в «Марте» действительно завелся. Только не из числа тружениц. Он зачем-то на них воздействует, а когда ты пытался просканировать Жанну, телепат это учуял и отправил тебя в нокдаун.

Я покачал головой:

– Маляр, я такие глюки словил. Саяра, братья Шеллины… Я вижу мертвых людей.

– Даже так?

– Нет. Не совсем… Это вообще цитата. Из фильма «Шестое чувство».

– Откуда?

– Проехали… Но Бетреддинова с Шеллиными – они были такими реальными!

Маляр скрестил руки на груди, уставился на меня с очень серьезным видом.

– Что-нибудь говорили?

– Да. Обвиняли меня в своей гибели.

– Больше ничего? – дотошно уточнил собеседник.

– Вроде нет. А что? Думаешь, это были не глюки? Я действительно вижу мертвецов?!

– Кто знает, на что горазд твой локатор. Тебе приходилось убивать до той ночи в «Гретель»?

– Нет.

– Ты же служил в ГРУ…

– Да, и участвовал в паре передряг, но… Честно говоря, я так ни в кого и не попал.

Короткие брови Маляра поползли вверх.

– Стрелял – и не попал?

– Так точно. Помню, что магазин «калаша» заканчивался очень быстро – не так, как показывают в кино. Ты жмешь на спуск – и через секунды три он пуст. А плохиш все еще цел и продолжает долбить по тебе.

– Тогда, возможно, атака телепата спровоцировала муки совести. Ты переживаешь из-за содеянного, и вчера вечером это полезло из тебя. Может, нам стоит поговорить о «гретельской бойне»?

Кажется, желание Маляра выслушать меня было вполне искренним. Вот только я никогда не отличался готовностью выворачивать душу.

– Ты давно здесь живешь? – спросил я.

– Где, в Серпейске?

– На этой улице.

– Как с зоны вернулся.

– Это сколько лет?

– Достаточно.

– Ничего странного не замечал?

Он иронично улыбнулся.

– Ты спрашиваешь, не видел ли я личностей, силой мысли заставляющих всех мужчин в округе косяками стягиваться к дверям «Марты»?

– Маляр… Сейчас мне вообще не до шуток.

– Нет там ничего подозрительного, малыш. Каждая собака знает, что под вывеской отеля скрывается обычный бордель. – Художник вздохнул. – К счастью или к несчастью, но это стало нормой.

– Тем не менее в отеле есть телепат, который контролирует весь персонал разом. Зачем?

– Я не утверждаю, что он действует в одиночку, хотя логично предположить именно это. А на вопрос «зачем» ответить сможет лишь один человек – сам владелец отеля. Вряд ли Генка задавался целью нанять толпу экстрасенсов.

– Генка?

– Гена Мазаев, хозяин «Марты».

Я едва не поперхнулся последним куском глазуньи.

– Ты знаком с владельцем отеля?!

– Конечно, знаком. Мы росли вместе.

– И ты только сейчас об этом вспомнил?!

– Мы года три уже не общались. Возможно, у него что-то и поменялось. Хотя… Я каждый день мимо «Марты» хожу, ничего там с виду не меняется.

Маляр наклонился, забирая пустые тарелки.

– Если хочешь, я могу вас свести. Встретитесь, пообщаетесь. Там, глядишь, что-то любопытное и всплывет.

– Было бы неплохо, – обрадовался я.

– Позвонить ему?

– Ага.

– Сделаю. Но предупреждаю: он – мужик крутой. Поднялся в «девяностые». Так что поаккуратнее с ним.

– Ты не присоединишься?

– К чему я там? Общих дел у нас с Мазаем нет, а о былом погрустить мы и потом сможем, отдельно. Позвоню ему ближе к обеду и сообщу тебе о решении.

Я согласно кивнул и спросил, нет ли у Маляра кофе.

– Он тебе сейчас ни к чему, – отмахнулся бывший фальшивомонетчик. – В нынешнем состоянии от кофе ты только утомишься. Я уже приготовил для тебя кое-что получше.

Он протянул стеклянную полулитровую банку с алюминиевой крышкой. Ее украшала не до конца содранная этикетка, за которой просматривалась жидкость болотного цвета.

Я усмехнулся.

– Серьезно?

– Ну, извините! Модной спортивной бутылки у меня нет.

– Что за «ссаке»? – спросил я, брезгливо принимая сосуд.

– Сам ты «ссаке». Чай снял с тебя плохую силу. А этот отвар наполнит живительной. Главное, выпей в течение получаса, пока желудок полный.

Я посмотрел на часы – дело близилось к полудню. Вот это да. Неслабо я провалялся в отключке – больше двенадцати часов. Пора было возвращаться к своим обязанностям. Поблагодарив Маляра за помощь и отвар, я пошел одеваться.

– Ничего не забыл? – окликнул художник.

Я обернулся, накидывая пиджак. Маляр скручивал мой портрет.

– Уже две недели тут стоит. Начинаю думать, что ты сам у меня прописался. Хорошая получилась работа, мощная.

Я забрал тубус и покинул квартирку.

На улице было пасмурно, но без дождя, хотя хмурые прохожие и несли в руках мокрые зонты. Моя машина стояла там же, где я припарковал ее накануне вечером. Первым делом осмотрел капот, через который давеча лихо перекатился в приступе психоделического трипа. Вмятины не обнаружилось – уже хорошо.

Я положил тубус на пассажирское сиденье, открутил крышку банки, поднес к носу. Желто-зеленый оттенок содержимого не внушал доверия, однако запах отсутствовал напрочь. Собравшись с духом, я сделал осторожный глоток. Вопреки ожиданиям очередная бодяга от акупунктурщика, гомеопата и просто замечательного человека Маляра оказалась лишь немного кислой на вкус. Употреблять можно.

Я сделал пару глотков посмелее, завинтил крышку, прыгнул в авто и покатил домой.

К тому моменту, как я добрался до квартиры, баночка от Маляра опустела наполовину. Я приноровился к вкусу, и употребление странного напитка не вызывало дискомфорта.

Быстро скинув замаранную одежду, я принял контрастный душ и побрился, окончательно возвращаясь в строй. Вновь ощущался прилив сил и оптимизма. Подхватив банку с остатками бурды в одну руку, тубус с портретом – в другую, я заперся в медитативной комнате.

Поместил последнее творение художника в загодя приготовленную рамку, приставил к стене – в ряд из семи схожих работ. После чего уселся на циновку под кварцевой лампой и, потягивая чудо-зелье, принялся в который раз изучать портреты себя, любимого.

Каждая из восьми работ неуловимо отличалась от остальных. На одной я казался грустным, на другой – задумчивым, на третьей – равнодушным. Всякий раз Маляр исхитрялся изобразить меня чуть-чуть по-иному. Но вот что любопытно: непосредственно в эзотерическом антураже он нарисовал меня лишь единожды – на финальном, восьмом портрете. Значит ли это, что вон ту хреновину во лбу – «жемчужину» – он разглядел всего две недели назад?

Я взял мобильник и позвонил Маляру.

– Рановато ты, – ответил тот. – Я Мазаю еще не набирал.

– Я по другому вопросу.

– Какому?

– Когда ты увидел во мне «жемчужину»?

– Почти сразу.

– Еще делая наброски первого портрета?

– Да.

Я уставился на самую левую в ряду картину. Ничего мистического в ней не было.

– А почему нарисовал только сейчас?

– Потому что только сейчас это стало иметь значение.

– Для кого?

– Для тебя, для других – сам решай.

– Думаешь, я приблизился к чему-то значимому?

– Недавно ты спас двенадцать подростков. Как считаешь, это значимо?

– Ясно. Ты продолжаешь топить за то, что я должен взять под защиту целый город?

– Топить?

– Ну, декламировать, выступать за какую-то идею.

– Не умничай. Я считаю, тебе пора уже определиться, кто ты есть и кем проживешь следующий отрезок жизни. Пока не решишь это, пока не выберешь сторону, не будет в тебе цельности.

– Вообще-то, геройство мне вышло боком.

– Не торопись с выводами. Откуда тебе знать, какими последствиями отзовутся в будущем твои поступки.

– Ну да, ну да… – вздохнул я и, решив, что более конкретных ответов сейчас не получить, завершил разговор.

Затем поднялся с циновки и переставил портрет с «жемчужиной». Теперь он расположился в метре от остальных.

Я вновь взял телефон, позвонил клиенту.

– Добрый день, Герхард Алексеевич. Не отвлекаю?

– Нет-нет! Я очень ждал вашего звонка! – засуетился Петров. Я буквально ощущал распиравшее его нетерпение. – Ну, что там?

– Кажется, вы были правы.

– В самом деле?

– Ага. В отеле действительно творятся те еще странности.

– Я знал… Что вы видели?

– Не по телефону. Мы можем встретиться?

– Конечно! У меня с часу до двух перерыв на обед. Могу приехать прямо к вам в офис.

– Это не обязательно, Герхард Алексеевич. Я сам приеду к вам на работу, а беседа не займет более десяти минут.

– Вы приедете сами? – Казалось, он обрадовался тому, что жертвовать обеденным перерывом не придется.

– Конечно, без проблем.

– Я буду крайне вам признателен!

– Вот и решили. Диктуйте адрес.

Двадцать минут спустя я неторопливо колесил по узким улочкам спального района, вдыхая в открытое окно сырость трехнедельных дождей. Создавалось ощущение, что солнца Серпейск не увидит до следующей весны. Странный выдался сентябрь.

Я проехал мимо меланхолично дымящей котельной, свернул за пятиэтажку с одним-единственным подъездом. С обратной стороны дома, жутко смахивающего на нежилой, имелась прямоугольная дверь в подвал. Древняя и облезлая, она была увешана предупредительными табличками разной степени свежести и угроз. Я остановился на пятачке с разбомбленным асфальтом, заглушил мотор и остался ждать в салоне.

Петров уверял, что увидит, когда я приеду. Поглядывая на зарешеченные, покрытые толстенным слоем пыли подвальные окна, я слегка засомневался в этом. Тем не менее пару минут спустя ржавая дверь тяжело и со скрипом распахнулась, мой клиент явил себя игравшему всеми оттенками серого миру, а я пожалел, что вообще зарулил в этот район.

Во-первых, Петров был одет странным образом: темный брезентовый фартук поверх рубашки с закатанными рукавами, прозрачный откидной щиток на голове, тяжелые бутсы. Во-вторых, мой клиент оказался весь заляпан свежей кровью, абсолютно весь. Еще не свернувшиеся капли перетекали по складкам фартука, а огромные башмаки при каждом шаге оставляли четкие красные следы. Я выбрался из «вольво», размышляя, не прихватить ли травмат.

Герхард Алексеевич откинул мутное забрало, нацепил на нос свои потешные очки, и так эта круглая мордочка раздобревшего Пятачка контрастировала со всем остальным прикидом, что становилось жутко вдвойне.

– Как я рад, что вы приехали! – радостно заявил он. – Мне нужно было выбраться из подземелья.

Он протянул ладонь, однако я обмениваться рукопожатиями не торопился. Вместо этого просто спросил:

– С вами все в порядке?

– О чем вы? А, кровь… Не волнуйтесь, она не моя.

– Не ваша…

– У меня же мясная лавка – я разве не рассказывал?

Я молча покачал головой.

– Так вот, я мясом торгую! Иногда сам подключаюсь к разделке туш – это держит меня в форме. Да и процесс, если честно, в радость. Помашешь инструментом часок-другой, и так, знаете, на душе легко становится! Так хорошо! Понимаете?

Я не понимал. И готов был поспорить, на физиономии моей в тот момент появилось крайне офигевшее выражение. А потому я решил перейти ближе к делу.

– В общем, сходил я в отель…

Глаза визави прямо вспыхнули.

– И что же, что же? Я был прав? Я ведь был прав!

– Да, кажется, были. Во всяком случае, я допускаю, что там происходят определенные манипуляции с сознанием.

Широко улыбнувшись, Петров громко хлопнул в ладоши.

– Я знал, что не спятил! Знал. Что именно вы там увидели?

– Это весьма непросто объяснить. Вполне возможно, сказанное мной покажется вам бредом. Но я считаю, в отеле имеет место телепатическая активность.

Герхард Алексеевич сделался предельно серьезным.

– Продолжайте.

– Я полагаю, там присутствует некий телепат, который воздействует на девушек…

– Зомбирует их!

– Обезличивает. Именно поэтому у вас возникло впечатление, будто все «ночные бабочки» стали одинаковыми.

– Для чего же это ему понадобилось?

Я покачал головой.

– Пока не знаю, но, как и вы, не прочь докопаться до истины.

– Что вы намерены предпринять?

– Для начала неплохо бы пообщаться с кем-нибудь из девушек в нерабочей, так сказать, обстановке. Надеюсь, воздействие телепата не распространяется на них за пределами отеля.

Петров смотрел на меня очень внимательно.

– Вы правда верите в эту теорию или говорите так, чтобы разыграть меня?

– Герхард Алексеевич, когда вы обратились ко мне, то совершенно разумно предположили, будто мне доводилось иметь дело с необъяснимыми явлениями. Это действительно так. У меня есть основания считать телепатию если уж не чем-то совершенно обыденным, то, по крайней мере, реальным фактом. Поэтому да, я убежден в своей теории и буду придерживаться ее в дальнейшем.

– Я вам верю! – после паузы кивнул Петров. – С кем из девушек вы собираетесь пообщаться? Может быть, Кристина? Как вам такой вариант?

– Именно о ней я и думал.

Круглое лицо просветлело.

– Вы сможете отыскать ее?

– Смогу, – заверил я. – Разумеется, эта услуга платная и не из дешевых.

– Конечно-конечно! Сколько вы просите?

– Минимальная ставка по розыску людей в моем агентстве – пятьдесят тысяч. Учитывая, что она, скорее всего, не покидала Серпейск, на такой сумме и остановимся. Вас устраивает?

– Я сегодня же переведу деньги! Когда вы найдете Кристину?

– Завтра.

Глаза собеседника вмиг округлились.

– Так быстро?!

– Розыск – моя основная специализация. Я не тяну кота за хвост за подробности сюжета.

Он в восхищении покачал головой.

– Потрясающе! А можно мне с вами?

– Куда?

– К Кристине.

– Сомневаюсь, что это хорошая идея…

– Пожалуйста! Я… я не буду мешать. Мне просто нужно увидеть ту, прежнюю Кристю.

Я вздохнул. Совсем у мужика резьбу сорвало на амурной почве.

– Вы можете приехать ко мне в офис завтра утром?

– Конечно!

– Тогда жду к девяти часам. Подпишем новый контракт и отправимся к вашей ненаглядной. Возможно, вам придется ждать в машине, пока я буду задавать вопросы. Но после сможете с ней увидеться.

Петров схватил меня за руку и начал изо всех сил трясти.

– Спасибо! Спасибо вам огромное! Я не ошибся в вас! Обещаю не создавать проблем!

Он все тряс и тряс мою руку, я же старался не думать о том, что его клешни все в крови.

Мы распрощались. Я наблюдал, как Петров скрывается в мясницкой обители, испытывая приступ эйфории. В кармане ожил мобильник.

– Алло.

– Позвонил я Генке Мазаю, – раздался в трубке голос Маляра. – Он ждет тебя на даче после трех.

Художник продиктовал адрес.

– Скажешь, что от меня. И поаккуратней там! Не смей дерзить ему.

– Постараюсь воздержаться. Все еще не хочешь присоединиться?

– Не дрейфь, малыш. Ты справишься и сам. До связи.

Я сел в машину, взглянул на часы: начало второго. До предполагаемой встречи оставалось два часа. Ко мне вновь вернулось чувство голода. Либо завтрака у Маляра оказалось мало, либо организму требовалось пополнить запасы энергии после ментальной атаки.

Подняв глаза, я увидел неоновую вывеску неведомо как оказавшейся во дворах закусочной на колесах. Такие палатки были выездными филиалами ресторана «Вкусный дракон», расположенного в месте дислокации китайской диаспоры нашего города. Что одна из них делала в тихом, экономически невыгодном районе, оставалось только гадать.

Я выбрался из «вольво», пересек двор под мелкими каплями дождя и нырнул под горящее пурпурным светом извивающееся тело дракона.

Хмурый китаец с сухим лицом и белым чепчиком на голове наложил мне миску лапши с цыпленком, плеснул чаю в маленькую фарфоровую чашку. Расплатившись, я встал за один из круглых столиков под зонтиком. Перекусывая, наблюдал за мрачными, прижатыми к земле бесконечными дождями серпейцами или просто глазел по сторонам.

На глаза мне попался фонарный столб, стоявший неподалеку от харчевни. К нему был прилеплен заламинированный лист бумаги с надписью. Прищурившись, я прочитал: «Граждане! Вот и погода испортилась. А относительно чего порчу ее измерять будем? Может, относительно нашей испорченности?» И подпись: «Дмитрий Алексаныч». Забавно.

Я доел лапшу, выпил чай и отправился на встречу с хозяином «Марты».

Дом Геннадия Мазаева располагался на восточной окраине Серпейска. В отличие от северного направления, застроенного элитными коттеджами, скромные постройки коренных жителей здесь соседствовали с домами тех представителей среднего класса, кто не хотел иметь дачу слишком уж далеко от города.

Я притормозил перед самым обычным металлическим забором, вылез из машины и на всякий случай проверил адрес. Тихий райончик, шоссе осталось где-то позади. Дом Мазая стоял в некотором удалении от остальных.

Приблизившись к калитке, я обнаружил сидящего на ней жирного ворона. Он смотрел на меня так пристально, что я даже решил, будто это не живность, а очень качественный муляж с видеокамерой вместо глаз. К счастью, ворон имел-таки совесть и слетел, громко на меня гаркнув. Задрав голову, я подметил, что над крышей двухэтажного дома Мазаева кружит еще парочка черных птиц.

Я нажал кнопку домофона и с минуту наслаждался гудками.

– Кто?! – наконец ответил не особо приветливый мужской голос.

– Добрый день. Я от Маляра.

Невидимый собеседник выдержал паузу, а затем брякнул не очень-то и дружелюбно:

– Заходи и жди меня в саду.

Дверь открылась, я прошел на участок, спустившись под горку по вымощенной старой плиткой тропе. Ухоженный сад с деревянным сараем и небольшой спортивной площадкой: турничок, брусья, стол для пинг-понга. Лысеющие вишни, яблони, кусты смородины. Все выглядело так скромно, что никому не пришло бы в голову подумать, будто усадьба принадлежит держателю главного борделя города.

Откуда-то из-за дома в инвалидном кресле выкатил Мазай. Он оказался седеющим мужчиной с сухим смуглым лицом и маленькими злыми глазами. Вид его средства передвижения изрядно меня смутил.

– Что такое, пацан?! Никогда инвалида не видал?

– Да нет, просто… Маляр не предупреждал.

– Об этой штуковине? Я и сам не ожидал, что к концу своей долбаной жизни окажусь прикованным к электромоторчику на колесах. Нравится агрегат?

Я пожал плечами. Что тут ответишь…

– Технологичный.

– «Технологичный»… Почти лям за эту хреновину отдал. Думал, она и в космос полетит. Не полетела. – Он пристально посмотрел мне в глаза. – Маляр сказал, что ты сыскарь и у тебя какие-то проблемы с «Мартой».

– Вопросы, – поправил я.

– Вопросы… Не люблю сыскарей.

– Я – частный детектив.

Собеседник хрипло гаркнул, что, наверное, означало презрительную усмешку.

– И что? Это делает тебя каким-то особенным сыскарем? Таким особенным, что я должен тебя в попку расцеловать?

– Я работаю на частных лиц.

– Как повезло этим твоим лицам. А раньше-то наверняка в ментуре работал!

– В армии служил.

– В армии… Я тебя резко зауважать должен?!

Я покачал головой и, вопреки советам Маляра, решил-таки слегка осадить авторитета:

– Слушай, мужик, завязывай с этим. Я понимаю: целый день сидишь в упряжке, из развлечений – только птички за окном да сериалы по «России». Но у меня нет ни времени, ни желания слушать твое старческое брюзжание.

Мазай оскалился.

– Смелый, да? Молодой и дерзкий, никого не боится. А если вот так?!

В правой руке Мазая появился пистолет. Хрен знает откуда он его выхватил, но движение оказалось неуловимым и точным. Не удивлюсь, если дни и ночи напролет он отрабатывает этот трюк перед зеркалом.

– Как теперь заговоришь, мальчик?

Раритетный черный «люгер» смотрелся грозно, но стоял на предохранителе – я это видел и сумел сохранить хладнокровие.

– Как и до этого. И я тебе не мальчик. Ствол опусти.

– Не указывай, что мне делать, пацан. Маляр за тебя сказал, но он не Господь, а слово его не броня.

Я промолчал. Мы немного потаращились друг другу в глаза – типичный обряд настоящих мачоменов. Кто первым отведет взгляд и все такое… Я знал, что Мазай не станет стрелять, и понимал, как важно для него поддерживать свою гордость в тонусе. Потому решил подыгрывать, пока терпения хватит.

Мазай хмыкнул.

– А ты не боишься в глаза смотреть, да?

– Вроде того. Теперь поговорим?

Мазай покачал головой и, что-то пробурчав, положил «люгер» на стол для пинг-понга. Из кармашка в кресле достал пачку сигарет и зажигалку, жестом предложил мне.

– Спасибо, не курю.

– Хех! Небось, и не пьешь еще?

– Нет.

– Не куришь, не пьешь… Чего ты делаешь вообще?

– Жду, когда ты брюзжать перестанешь.

– Поаккуратней. Полгода назад я бы уже вырвал тебе язык и сожрать заставил.

– Возможно, но сейчас – не полгода назад.

В темных глазах Мазая мелькнула тоска. Я все же перегнул палку. Полегче надо с ним, полегче

Он закурил, бросил сигареты и зажигалку на стол, выпустил густую струю дыма.

– Спрашивай.

– Дело касается твоего отеля…

– «Марта» – давно не мой отель.

– Даже так?

– Даже так. Уже полгода, как мне не принадлежит.

Полгода… В памяти всплыли слова Герхарда о том, что именно шесть месяцев назад он стал подмечать странности в поведении тамошних «ночных бабочек».

– Что произошло?

– Самому бы знать.

Он сместил рычаг электропривода, развернулся вполоборота ко мне.

– Еще недавно все шло своим чередом. Клиентура наработана, девок набрали шикарных. Хех! Знал бы ты, какие люди к нам захаживали. Все тузы города! Я любой вопрос мог решить вот так! – Он щелкнул пальцами. – А потом явился этот… Альбинос.

– Альбинос?

– Он сам так себя назвал – и не зря. Волосы у него белые как снег, рожа бледная, да еще и в пижонском белом костюмчике ходит! Встретились мы всего дважды – но этого оказалось достаточно, чтобы я на него отель и хату свою переписал.

Мазай помолчал, дымя сигаретой. Я не хотел подгонять собеседника, но, кажется, он все сильнее погружался в созерцание мрачного неба.

– Что сделал Альбинос? – спросил я наконец.

Мазай повернулся вместе с креслом, посмотрел на меня глазами очень усталого человека. Он больше не казался крутым и злым. Над нами каркнула ворона.

– Просто заговорил. Пришел средь бела дня, представился и сказал, чтобы я переписал на него всю недвижимость, кроме этого вот домишки. Знаешь, что я тогда сделал? – Он затянулся сигаретой. – То, что он и велел. Слово в слово. Неделя пролетела как во сне. Я мотался по инстанциям, заполняя квитанции и переоформляя отель на человека, которого никогда раньше не знал. И даже не подумал, что поступаю неправильно. Все мне тогда казалось верным. А хотелось только одного – переписать на Альбиноса отель и квартиру.

Очередная затяжка, взгляд вдаль.

– Потом, когда отошел от наваждения, я, естественно, схватил «люгер» и помчался к ублюдку. Собирался снести ему башку прямо в кабинете! Влетаю, наставляю ствол, а он пальцами щелк и говорит: «Сейчас ты уйдешь, купишь самое дорогое инвалидное кресло, какое только найдешь, сядешь в него – и никогда больше не встанешь». Прям так и сказал. Что делаю я? Разворачиваюсь, несусь в Москву, покупаю это долбаное кресло, возвращаюсь сюда, сажусь в него и… И все. Ноги отказали напрочь. Чувствительности вообще никакой.

Мазай изо всех сил стукнул по колесу, нервно затянулся сигаретой. Рука его тряслась.

– Твои друзья пытались разобраться с Альбиносом? – спросил я.

– Хех! Еще бы! Все как один. И все как один уходили от него ни с чем. А потом звонили мне и говорили: мол, все по понятиям, ничего поделать не могут. Ты представляешь? Он всего лишь с ними болтал…

Мазаев вновь присосался к сигарете, мы помолчали. Над нами загомонили вороны, которых стало заметно больше. Мужчина стряхнул пепел, поднял голову.

– Ну а у тебя что за терки с белобрысым?

– Не у меня – у моего клиента.

– А-а-а… Нормальный клиент?

– К чему вопрос?

– К тому, что, если ты планируешь прижать болтливого уродца, придется пойти до конца. Смекаешь? Единственный шанс победить Альбиноса – не дать ему сказать слово. Поэтому я и спрашиваю: стоящий у тебя клиент? Готов ты ради него, – молниеносным движением Мазай вновь схватил пистолет и направил на меня, – прострелить белобрысую голову?!

Вдруг он переменился. Теперь в его лице было нечто нездоровое, параноидальное. Словно вспыхнула искра тлевшего безумия. Гаркнув, между нами пролетела и уселась на теннисный стол черная птица – тот самый ворон с калитки. Меня передернуло. Биолок заверещал, обдавая мозжечок порывами ментального ветра, – к беде.

Мазай улыбнулся – вымученно и нервно.

– Рад, что ты пришел, пацан! Рад, что кто-то решился выйти против Альбиноса! А я так задолбался.

Высоко над нами вороны начали сходить с ума. Истошно вереща, они слетались со всей округи, чтобы в черном вихре закружиться над домом Геннадия Мазаева. В саду стало совсем темно. Шелест нескольких десятков крыльев слились в один, напоминая заговорщический шепот невидимого шамана.

– Мазай…

– Хех! Эта безродная псина – жизнь…

Ворон на столе пронзительно гаркнул. Одним уверенным движением Мазай щелкнул флажком предохранителя, приставил дуло «люгера» к подбородку и без промедлений нажал на спуск. Из-за птичьего гвалта я почти не услышал звука выстрела. Так, легкий хлопок, будто далеко на шоссе у кого-то лопнула шина. В мельтешении света и теней взбесившихся птиц я увидел фонтанчик буро-светлой субстанции, брызнувшей из затылка Мазая.

Его напряженное тело обмякло, пистолет выпал из омертвевшей руки.

– Твою… медь…

Вороны смолкли и начали разлетаться в разные стороны. Несколько пернатых валялись в траве, оглушенные столкновением с собратьями. Вновь стало чуть светлее. Огромная птица гаркнула на меня в последний раз и взлетела со стола. Я стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляда от четвертого покойника, увиденного мной за месяц.

Нет, я не был шокирован до паралича, да и особых сожалений по поводу кончины бывшего хозяина борделя не испытывал. Я просто пялился на усопшего и думал: вот какого лешего вся эта хрень происходит со мной? Нет, серьезно. Почему Мазаеву приспичило застрелиться именно в моем присутствии? Хорошо еще, что благодаря свистопляске беснующихся птиц едва ли кто-то из соседей расслышал звук выстрела.

Я осторожно посмотрел по сторонам. Ближайший дом находился метрах в семидесяти, но кого-либо в окнах второго этажа я не разглядел. Уже неплохо. Оставалось по-быстрому свинтить отсюда, пока кто-нибудь не вышел на балкончик – поглазеть, что там такое необычное в небе произошло.

Я попятился. Медленно, шаг за шагом удалялся от трупа в инвалидном кресле. Очень спокойно вышел через калитку, сел в машину и неторопливо покатил в сторону шоссе. Нервишки начали шалить, когда я выехал на проезжую часть.

– Твою собачью мать! – рявкнул я и саданул ладонью по рулю.

Машину повело влево, что спровоцировало приступ недовольства водителя синего «форда», шедшего на обгон. Он незамедлительно принялся сигналить.

– Себе посигналь! – заорал я и показал зловещий средний палец.

Водила побагровел, врубил режим мужика. Он резко дернул вправо, проносясь в миллиметрах от крыла моего «вольво». Мы принялись орать друг на друга, используя совершенно непечатные фразы. Я был на взводе, разбалансирован и находил определенное успокоение в хорошей перебранке.

Внезапно «форд» начал сбрасывать обороты, а затем и вовсе затормозил. Что к чему, я сообразил, лишь когда пронесся на красный наперерез целому потоку машин. Меня одарили хором клаксонов. Далее по маршруту я забыл про россыпь «лежачих полицейских» и через первый же перелетел в стиле копов из Сан-Франциско. Если днище выбило искру, я бы не удивился.

Нужно было срочно брать себя в руки, покуда я планировал добраться до дома живым. Вот только воображение нарисовало образ того самого соседа, который все же подошел к окну, но сделал это совершенно не вовремя и заметил, как я отхожу от мертвого тела, с каменным лицом прыгаю в тачку и сматываюсь с места преступления. Он удачно запоминает номер машины, звонит ментам и сливает мои данные.

Гром меня разрази! И как прикажете быть в такой ситуации?! Сыграть на опережение – позвонить в дежурную часть и первым сообщить о самоубийстве? По уму, конечно, так и надо бы поступить, но светиться в оперативных сводках хотелось меньше всего.

Я снова пролетел на красный, вызвав отборный матерок переполошившихся пешеходов.

Все, баста. Тачку – на стоянку, сегодня за руль – ни-ни. В том переполошенном состоянии, в коем я пребывал сейчас, просто дотянуть до дома станет настоящей удачей. Я и так-то был автолюбителем похлеще блондинок из анекдотов, а сейчас и вовсе – король дороги.

Я попытался просканировать поток биолоком и определить, видел ли меня кто-нибудь покидающим дачу Мазая, – но куда там! При такой буре эмоций я не смогу найти даже собственные носки. Переживания напрочь глушили экстрасенсорное восприятие.

Пожалуй, следовало позвонить Маляру и сообщить о гибели его товарища. В конце концов, именно с подачи художника я очутился в гостях у бывшего владельца «Марты». Он имел право узнать обо всем из моих уст.

До дома я каким-то чудом доехал. Бросил машину на платной стоянке, поднялся к себе, закрыл дверь на все замки и прильнул к окну. Во дворе все было как обычно: орала ребятня, молодые мамки лениво паслись с цветастыми колясками. Наряда полиции не видать, разгневанных моей ездой автовладельцев, алчущих кровавой расправы с применением монтировки, – тоже. Уже неплохо.

Я схватил полторашку минеральной воды и за один присест выпил, наверное, треть. В горле пересохло, от пота я был мокрым как мышь. Ничего не скажешь, Мазай крайне вовремя решил проветрить мозги… А кстати, почему он это сделал?

В какой-то момент стало совершенно очевидно, что мужичок изрядно тронулся умом. Богатый, влиятельный метросексуал вдруг остается ни с чем, да еще и прикованным к инвалидному креслу, – какой нарцисс такое выдержит? Но почему он не пустил маслину в лоб чуть пораньше? Ждал благодарных зрителей? Или после того, как он передал мне знание ситуации, посчитал, что его путь на бренной земле окончен и можно со спокойной душой отъехать?

А может, все это стало следствием телепатического воздействия Альбиноса?! Кто знает, вдруг он настолько крут, что вложил в подсознание Мазая установку на самоликвидацию в случае, если тот сболтнет лишнего? Может быть, может быть… Хотя нет, это уже перебор. Подходит для романчика про психопиратов, но никак не для реального мира.

Возбуждение все не отпускало. Я влетел в «кварцевую», схватил с пола нунчаки, принялся накручивать восьмерку.

…Сначала Альбинос лишает Мазая чувствительности ног, а затем и вовсе программирует на самоубийство. Если все же допустить, что безумная идея верна, то новый владелец отеля обладает нешуточным могуществом! Стало быть, я вновь стал поперек пути сверхъестественной силе. Отложив нунчаки, я начал упражняться с деревянным шестом дзё: удары, тычки, вращения, перехваты. Работа с традиционным оружием кобудо немного остудила пыл, но до ясности ума и обретения даосского пофигизма было еще далеко. Необходимо до конца вытравить скверну эмоциональных помех, и тут требовалось средство посильнее. К счастью, одно такое я знал.

Из шкафа с одеждой я достал спортивную сумку, покидал в нее файтерскую экипировку: щитки, накладки, боксерские бинты и перчатки, раковину, кое-что из одежды. Решение текущих ментальных проблем виделось мне в одном простом действии: нужно хорошенько подраться. Накидать кому-нибудь люлей или отхватить самому – тут как карта ляжет.

Тело меня не слушалось. Я совершал миллион лишних движений, не мог оставаться в статике дольше пары секунд. Мысли скакали одна через другую, и большинство из них были далеко не позитивными. Чтобы обрести баланс, необходимо избавиться от излишков Ян, и хороший мордобой, как ничто другое, годился для философских нужд.

Я вызвал такси и спустя десять минут уже вбегал в серое двухэтажное здание, примыкавшее к городскому стадиону. «Клуб „Дзансин“» – гласила одна из табличек над входом. Соседствующая с ней извещала о том, что здесь же располагается ортопедический салон. Взбежав на второй этаж, я попал в зал для единоборств, занимавший львиную долю квадратуры и принадлежавший задумчивому парню по прозвищу Пастырь.

Когда-то мы вместе занимались у одного тренера по карате. Я свалил, заработав 1-й кю и коричневый пояс – посредственный результат, но его мне хватало, чтобы время от времени раскидывать докучавших гопников и гастарбайтеров из китайской диаспоры. А вот мой друг сделал из боевых искусств Путь своей жизни.

Подхватив переменчивый ветер будо, он с легкостью истинного воина переключился со спортивного карате на смешанные единоборства, став восходящей звездой ММА и успешно выступая по правилам «Беллатора». Помимо базового для нас академичного стиля сётокан, Пастырь освоил технику классического бокса, бразильского джиу-джитсу и грепплинга, преподавая эти дисциплины в своем додзё наряду с традиционным и спортивным карате.

А раз в неделю клуб «Дзансин» устраивал так называемый «открытый ковер»: сойтись в честном поединке имел возможность любой желающий, вне зависимости от школы и уровня мастерства. Бои проводились в свободной манере, с минимальной экипировкой и без временной отсечки – поединок прекращался только после капитуляции одного из оппонентов. Короче, именно то, в чем я сейчас нуждался.

Просторный зал бурлил не только желающими померяться силушкой. Как правило, с бойцами приходили жены, девушки, друзья. Мужчины самых разных возрастов кружили возле ринга, место под который Пастырь отвел в дальнем углу. С суровым видом они разминали суставы и связки и косились друг на друга, прикидывая возможных сегодняшних противников. Повсюду витал запах адреналина.

Пастыря я углядел между рингом и широким панорамным окном: он стоял возле старой школьной парты, служившей судейским столиком, и раздавал указания помощникам, регистрировавшим участников. Это был смуглый, абсолютно лысый мужчина среднего роста, с развитой функциональной мускулатурой, сухим лицом и острым носом. Он казался самым спокойным человеком в додзё. Его сильная аура всегда действовала отрезвляюще на не в меру ретивых учеников, побуждая их к сдержанности в поступках и словах.

Пастырь узнал меня сразу, как только я приблизился к столику, но определить по спокойным зеленым глазам, рад ли бывший соратник по тренировкам моему появлению или нет, не представлялось возможным.

– Привет. – Он протянул крепкую жилистую руку. – Пришел размяться?

– Дури поубавить, – сознался я, нервозно переминаясь с ноги на ногу.

Если бы Пастырь принял меня за торчка во время ломки, он бы не сильно ошибся в предположениях.

– Это никогда не поздно. Какой у тебя сейчас вес?

– Семьдесят пять.

Друг наклонился к помощнику.

– В паре с Закалябой его поставь.

Помощник кивнул, делая пометку в регистрационном бланке.

– Псевдоним будет?

– Следопыт, – немного подумав, ответил я.

Помощник сделал запись.

– Переодевайся, разминайся, – сказал Пастырь. – Минут через десять начнем. Миш, каким по счету его бой?

– Третий.

– Минут двадцать у тебя есть.

Я кивнул и направился в раздевалку.

Закинув шмотки в первый попавшийся шкафчик, я надел под шорты раковину, намотал на кулаки бинты и вернулся в зал. Строго говоря, я не чувствовал, что нуждаюсь в интенсивной разминке. Вследствие внутреннего напряжения я так уже пропотел, что был готов ринуться в бой хоть сейчас. Потому лишь немного повращал конечностями, раз двадцать отжался и отошел к ряду боксерских мешков, висящих далеко в стороне от ринга.

Два первых боя я не заметил, погруженный в размышления. Хорошо хоть, расслышал, как объявили мой выход. Я нацепил перчатки с открытыми пальцами и стал пробираться через толпу к рингу. Оппонент уже дожидался меня в своем углу. Это было рыхлое, бесформенное тело с солидной проплешиной на голове и скучным лицом. По правде говоря, я сомневался, что Закаляба находился в весовой категории 70–80 кг, но особого значения данному нюансу не придавал. Мне хотелось драться, а с кем именно, не особенно заботило.

Судьей в ринге был сам Пастырь. Он подозвал нас, напомнил правила: бой ведется без временных ограничений, прекращается со сдачей одного из бойцов или же вследствие нокаута, а также по решению врача либо центрального судьи; разрешена свободная работа руками, ногами и борцовская техника.

Я прослушал речь, думая о самоубийстве Мазаева и о том, как оно отразится на моей судьбе, кивнул Пастырю и вернулся в свой угол. Судья сказал последнее слово и дал отмашку.

Мы с Закалябой двинулись друг на друга. Он выставил кулак для приветственного тычка. Я очнулся, скинул оцепенение тягостных дум и включился в процесс. Хлопнув перчаткой по перчатке, я набросился на парня без прелюдий и разведок.

Наконец-то можно было дать выход клокотавшим внутри меня страхам! Я по-настоящему ликовал, когда утюжил бедного соперника, буквально с каждым ударом избавляясь от негатива сам и добавляя синяков оппоненту. Закаляба почти сразу перешел в глухую защиту, не особо понимая, по какому принципу летят мои ноги и руки. А конечности работали на автомате – лишь подкидывай дровишек спортивной злости.

При этом я избегал перехода в борьбу, потому как, во-первых, никогда не был фанатом возни и сопения в партере, а во-вторых, мне хотелось лишь бить и ловить удары. Я жаждал, чтобы боль от контакта с соперником вымыла из меня угнетающий коктейль из страхов и чувства неполноценности.

Бой продлился чуть больше минуты. Кончилось действо тем, что я три раза подряд пробил лоу-кики по бедру Закалябы, после которых тот упал на ринг, как подрубленное деревце. Пастырь тут же остановил бой.

– Дай мне сильного, – пропыхтел я. – Самого сильного здесь!

Старый друг посмотрел на меня довольно странно, но затем коротко кивнул, после чего я сошел с ринга и вернулся к боксерским мешкам.

Мой черед драться во второй раз настал минут через десять. Должен сознаться, что к тому времени я уже подрастерял былой пыл и начал успокаиваться. Ненужные эмоции улетучивались вслед за проведенным спаррингом, их место захватило понимание того, что все мои переживания не стоят и выеденного яйца. Утраченный ментальный баланс вновь возвращался ко мне. Тем не менее клич был брошен…

С некоторой неохотой я взобрался на ринг. Мой соперник в противоположном углу выглядел посерьезней: злой и крепкий кавказец с обязательной бородой. Он смотрел на меня так, будто собирался сожрать. Ну, или хотя бы переломать конечности.

Когда Пастырь подозвал нас в центр, я ощутил исходящее от горца желание нести разрушение и сеять хаос. Может, именно такой соперник мне и требовался с самого начала?!

«Не переживай, – думал я, – сейчас потанцуем». Грозный лик машины для убийств меня нисколько не пугал, жалко лишь, что былого запала не было. В целом же я собирался хорошенько накостылять бородатому, и никакой проход в ноги ему не поможет. Максимум две минутки – и можно идти пить лимонад.

Пастырь развел нас по углам, выдержал драматическую паузу, а затем дал отмашку. Аки юный лев, я ринулся в бой, готовый причинять ущерб!

Сорок семь секунд – именно столько потребовалось Бороде, чтобы победить за явным преимуществом и знатно мне накидать.

Вытянув ноги, я сидел в тренерской, приложив к скуле лед, и наблюдал, как распухает колено. Чувствовал при этом себя изрядно помятым, но зато ни о каком самобичевании речи уже не шло. Дверь со скрипом отворилась, на пороге появился Пастырь.

– Все ушли, – сказал он.

Я устало показал большой палец.

Старый друг подвинул стул, сел рядом.

– Дай посмотрю.

Я убрал ледяную накладку от лица.

– Ерунда. Почти не видно.

– Это что за терминатор был?

Пастырь скупо улыбнулся.

– Магомед – наша визитка. Хороший парень, мы его в UFC проталкиваем.

– У него получится. Машина для убийств какая-то…

– Ты же сам просил противника посерьезней.

– Этот оказался предельно серьезным.

– Почему ты пришел?

– Хотел размяться.

Пастырь задумчиво пожевал губу.

– Читал о твоей разборке в той школе. Это правда, что ты предотвратил растление несовершеннолетних?

– В некотором роде.

– Я удивлен. Не думал, что ты способен на Поступок. Рад, что ошибался.

– Рад, что сумел удивить.

– Ко мне приходят разные парни. Я уже приноровился различать, что у кого за пазухой. Ты сегодня принес отчаяние. Это из-за «гретельской бойни»?

– Не… Я уже работаю над другим делом.

– Сейчас-то полегчало?

– О да. Я абсолютно пуст. Обрел дзансин.

– Это хорошо. Но в погоне за собственной выгодой ты мог причинить неоправданный вред другим бойцам. «Свободный ковер» в моем додзё не для самоутверждения. Мне пришлось выпустить Магомеда, чтобы урезонить тебя. Ты понимаешь?

Конечно, я все понимал – сейчас, когда тело испытывало приятную расслабленность после физической нагрузки, а в голове гулял ветер.

– Не всегда спарринг – лучший способ разрешения внутренних противоречий, – продолжал вещать Пастырь. – Иногда можно просто поговорить. У тебя есть с кем поговорить?

Призадумавшись, я кивнул.

– Хорошо. Тогда расскажи этому человеку обо всем, что тебя гложет. Он разделит твою печаль и, возможно, даст дельный совет.

Я слабо улыбнулся.

– Пока что твой Магомед – самый лучший антидепрессант.

– О, позвать его? Он с радостью проведет второй раунд.

– Давай потом. А то я ведь обрел дзен, прокачал скилл. Еще ненароком покалечу вашу визитную карточку.

Пастырь фыркнул.

– Пошли, закончим тренировку. Я запалил благовония.

Кряхтя и матерясь, я вылез из нагретого кресла, мы вернулись в зал, точнее, в ту его часть, что в японской традиции именовалась камидза – обязательным алтарем. Конкретно в додзё Пастыря, помимо прочих атрибутов, на стене висела картина со сложным узором – мандала конгокай. Если верить японским мистикам, в изощренных завитках данного изображения заключен вид на Вселенную снаружи, из заводей высшей истины.

Мы опустились в сэйдза, и Пастырь скомандовал:

– Мокусо!

Я полуприкрыл веки, погружаясь в медитативное состояние. Несколько тлеющих тростинок китайских свечей приятным ароматом дурманили голову. Я был абсолютно спокоен и опустошен. Кажется, мне удалось достичь состояния, которое в дзен-буддизме называется равновесием ума – настоящая жемчужина для любого практикующего экстрасенса. Ведь только сохраняя дзансин, толковать видения и предчувствия он будет максимально полно и корректно.

– Мокусо-рэй! – раздался голос Пастыря.

Я открыл глаза.

– Сёнэй-ни рэй!

Мы синхронно поклонились алтарю.

– Аитагани-рэй!

Мы развернулись на коленях, поклонились друг другу.

– Теперь ты действительно спокоен, – сказал Пастырь, внимательно рассматривая меня. – Еще хочешь драться?

– Не сегодня.

– Ты заходи, когда время будет. Просто так заходи. Поговорим, чаю попьем.

Я пообещал старому другу заглянуть, как только разберусь с текущим дельцем, и мы распрощались. Такси вызывать не стал, решив, что до дома лучше пройтись пешочком.

Уже стемнело, улицы были практически пусты. По дороге изредка проезжали старенькие автобусы с парой-тройкой запоздалых пассажиров. Я шел в прекрасном расположении духа и ощущал себя полным вселенской благодати и свободным от страданий. Хотелось наслаждаться миром вокруг и тем местом, которое я в нем занимаю.

Проходя по железнодорожному мосту, я достал мобильник, с которого когда-то звонил в отель «Марта», набрал дежурную часть и оповестил о самоубийстве Мазая.

– Кто говорит? – грозно спросил дежурный полицейский.

– Тот, кто немедленно избавится от телефона, – ответил я и швырнул мобильник с моста.

Я слышал, как он разбился о пути.

Придя домой, я сразу же отправился к стеллажу с картами, по фотографии запеленговал Кристину – так приглянувшуюся Герхарду Петрову девушку из «Марты». При текущей свободе разума от эмоционального фона биолок сработал с поразительной четкостью и быстротой. Я скинул Петрову напоминание о нашей совместной вылазке, принял душ и лег в постель.

Заснул я мгновенно и спал очень спокойным, глубоким сном до самого утра.