Глава четырнадцатая

Грузовик с Килгором Траутом находился уже в Западной Виргинии. Вся поверхность штата была исковеркана техникой и взрывами: люди выковыривали из-под нее каменный уголь. Угля теперь почти не осталось. Он весь превратился в тепловую энергию.

То, что осталось от поверхности Западной Виргинии, лишенной своего угля, деревьев и плодородной почвы, постепенно перестраивалось в соответствии с законами тяготения. Земля проваливалась во все дыры, которые в ней прорыли. Горы Виргинии, некогда без всякого усилия стоявшие на собственном основании, начали съезжать в долины.

Западная Виргиния была изуродована с ведома и одобрения исполнительных, законодательных и судебных органов правительства штата, облеченного властью, данной ему народом.

Кое-где попадались обитаемые жилища.

Впереди Траут увидел сломанную изгородь. Он заглянул в овраг за изгородью и увидел, что в ручейке валяется перевернутый «кадиллак», модели «Эльдорадо» 1968 года. Судя по номеру, он был из Алабамы. В ручейке были еще какие-то старые предметы обихода – газовые плиты, стиральная машина, два холодильника.

Белая девочка с ангельским личиком и льняными волосами стояла возле ручейка. Она помахала Трауту. Она прижимала к груди бутылочку пепси-колы емкостью в восемнадцать унций.

* * *

«Как же люди здесь развлекаются», – вслух подумал Траут, и водитель рассказал ему странную историю: как он ночевал в Западной Виргинии, в прицепе своего грузовика, рядом с домом без окон, который все время жужжал на одной ноте.

– Мне было видно, что народ туда заходит, и видно, как народ выходит оттуда, – сказал он, – но я никак не мог сообразить, что за машина там жужжит. Дом был кое-как собран из бетонных блоков и выстроен на пустыре. Машины подъезжали и уезжали, и похоже было, что людям эта жужжащая штука очень даже нравится, – сказал он.

Так что он не вытерпел и заглянул внутрь.

– Там кишмя кишели люди, и все – на роликах. Они катались все время в одну сторону, по кругу. Никто не улыбался. Все просто катались да катались по кругу.

Он рассказал Трауту, что он слыхал, будто местные жители во время службы в церкви выхватывают из мешков голыми руками медянок и гремучих змей – хотят показать, как они глубоко верят, что Иисус их защитит.

– Разные люди живут на белом свете, – сказал Траут.

Траут поражался, как недавно белые люди появились в Западной Виргинии и как быстро они ее стерли в порошок, добывая уголь для тепла.

«Теперь уже и тепла не осталось – оно рассеялось в пространстве», – подумал Траут. Оно доводило воду до кипения, пар вертел ветряные мельницы из стали. А эти мельницы заставляли вращаться и работать генераторы. Какое-то время Америка купалась в электроэнергии, была залита электричеством. На угле работали также старинные пароходы и паровозы.

В те времена, когда Двейн Гувер, и Килгор Траут, и я были мальчишками, когда наши отцы были мальчишками, когда наши деды были мальчишками, на паровозах, пароходах и фабриках были гудки, которые гудели от пара. Гудки выглядели так:

Пар от воды, доведенной до кипения жаром пылающего угля, со страшной силой вырывался через гудок, и гудок испускал резкий красивый вопль – этот звук как будто вылетал из глотки подыхающего динозавра, звук был примерно такой: у-уууууууууууу-ух, у-ууууууух или трыннннннннннннннннннье и так далее.

Динозавром называется такое пресмыкающееся, ростом с паровоз. Оно выглядело так:

У него было два мозга: один – для передней половины, другой – для задней. Это животное вымерло. Оба мозга вместе были меньше горошины. Горошина находилась в стручке и выглядела так:

Уголь был сильно спрессованной смесью мертвых деревьев, и цветов, и кустиков, и травки, и прочего, с примесью навоза динозавров.

Килгор Траут размышлял о воплях паровых гудков и разрушении Западной Виргинии, из-за чего заводские гудки и смогли распевать во все горло. Он думал, что эти душераздирающие вопли унеслись в межзвездное пространство вместе с теплом. Но он ошибался.

Как и у большинства писателей, занимающихся научной фантастикой, у Траута было весьма слабое представление о науке, а технические подробности нагоняли на него сон. Ни один вопль гудка не мог унестись особенно далеко от земли вот по какой причине: звук может распространяться только в атмосфере, а земная атмосфера по отношению к Земле – тоньше яблочной кожуры. Дальше идет почти полный вакуум.

Яблоком назывался всеми любимый фрукт, который выглядел так:

Водитель любил покушать. Он заехал в закусочную «Макдоналдс». Тогда было много разных заведений, торговавших рублеными бифштексами. Одни из них принадлежали компании «Макдоналдс». Другие – «Бургер-Шеф». Двейн Гувер, как уже говорилось, владел лицензиями нескольких таких «Бургер-Шефов».

Рубленые бифштексы приготовлялись из животного, которое выглядело так:

Животное убивали и перемалывали в фарш, потом делали из него котлетки, поджаривали их и закладывали между двумя кусками булки. Конечный продукт выглядел так:

А Траут, у которого денег почти не осталось, заказал чашку кофе. Он спросил старого-престарого деда, который сидел рядом с ним за столом, работал ли он в шахтах. Старик сказал так:

– С десяти и до шестидесяти двух.

– Рады, что избавились? – сказал Траут.

– Господи, – сказал старик, – да разве ж от них избавишься – даже во сне покоя нет. Я и во сне уголь рубаю.

Траут спросил его, как он смотрит на то, что работал в отрасли, которая ведет к полному уничтожению окружающей природы, и старик сказал, что работа в этой самой отрасли так его изматывала, что он ни о чем таком и не думал.

– Да ведь все одно, задумываться или не задумываться, – сказал старый шахтер, – если то, о чем думаешь, не твое.

Он напомнил, что все права на полезные ископаемые по всей округе принадлежали железорудной и каменноугольной компании Розуотера, которая приобрела эти права вскоре после Гражданской войны.

– По закону получается, – продолжал он, – что, если человек имеет собственность под землей и хочет до нее добраться, вы обязаны дать ему возможность смести к чертовой матери все, что находится над его собственностью.

Траут не увидел никакой связи между железорудной и каменноугольной компанией Розуотера и Элиотом Розуотером, своим единственным поклонником. Он по-прежнему думал, что Элиот Розуотер – подросток.

А дело было в том, что предки Розуотера были одними из главных виновников уничтожения земли и людей в Западной Виргинии.

– И все же как-то несправедливо получается, – сказал старый шахтер Трауту, – когда один человек владеет землей, на которой находится ферма или сад другого человека. И вздумай он достать то, что лежит в его земле, он в полном праве снести все, что стоит наверху, лишь бы до своего добраться. Живут люди на этой земле, а их права гроша ломаного не стоят по сравнению с правами того, кто владеет этой землей и всем тем, что в ней лежит.

Он стал припоминать вслух, как он вместе с другими шахтерами пытался заставить железорудную и каменноугольную компанию Розуотера обращаться с ними по-человечески. Они устраивали маленькие войны с частной полицией компании, с полицией штата, с Национальной гвардией.

– Я никогда в глаза не видел ни одного Розуотера, – сказал он. – Но Розуотер всегда брал верх. Я ходил по Розуотеру. Я копал норы в Розуотере для Розуотера. Я жил в домах Розуотера. Я ел харчи Розуотера. Я выходил на борьбу с Розуотером, кто бы он там ни был, и Розуотер всегда меня разбивал в пух и прах, живого места не оставалось. Спросите здесь любого, и он вам скажет: для них весь мир – это Розуотер.

Водитель грузовика знал, что Траут едет в Мидлэнд-Сити. Он не знал, что Траут – писатель и едет на фестиваль искусств. Траут понимал, что честному рабочему человеку нет дела до искусств.

– С чего бы это человеку в здравом уме и твердой памяти ехать в Мидлэнд-Сити? – поинтересовался водитель грузовика. Они уже ехали дальше.

– У меня сестра заболела, – сказал Траут.

– Мидлэнд-Сити – дыра в заднице у вселенной!

– Мне всегда хотелось узнать, где именно эта дыра.

– Если она не в Мидлэнд-Сити, то уж наверняка в Либертивилле, штат Джорджия, – сказал шофер. – Бывали в Либертивилле?

– Нет, – сказал Траут.

– Меня там арестовали за превышение скорости. У них там была устроена ловушка, где вдруг ни с того ни с сего надо было сбросить скорость с пятидесяти на пятнадцать миль в час. Я прямо взбесился. Перекинулся парой теплых слов с полисменом, вот они меня и упекли в кутузку. Там у них главная промышленность – превращать старые газеты, журналы и книжки в кашу и делать из этой каши новую бумагу, – сказал шофер. – Поездами и самосвалами туда целый день подвозили сотни тонн разной макулатуры.

– Угу, – сказал Траут.

– А при разгрузке халтурили, так что куски книг и журналов и все такое носилось по всему городу. Если вам вдруг захотелось бы собрать библиотеку, вы могли пойти на товарную станцию и унести оттуда сколько угодно книжек.

– Угу, – сказал Траут. Впереди показался белый мужчина с поднятой рукой, рядом с ним стояла беременная жена и девять ребятишек.

– Вылитый Гари Купер, а? – сказал шофер про «голосующего» мужчину.

– Да, похож, похож, – сказал Траут. Гари Ку-пер был кинозвездой первой величины.

– В общем, у них в Либертивилле была такая пропасть книг, что они давали в тюремные камеры книги вместо туалетной бумаги. Они меня замели в пятницу под вечер, так что суд мог состояться не раньше понедельника. Так и пришлось мне сидеть в тюряге двое суток, а заняться было нечем – разве что читать свою бумагу для подтирки. До сих пор помню одну книжонку, которую я там читал.

– Угу, – сказал Траут.

– Это последняя книжка, которую я читал, – сказал шофер. – Батюшки, а ведь с тех пор прошло не меньше пятнадцати лет! Это был рассказ про другую планету. Дурацкая история. У них там было полно музеев, набитых картинами, а правительство пользовалось чем-то вроде рулеточного колеса, чтобы решать, что принимать в музей, а что выбрасывать.

На Килгора Траута внезапно накатило, как тошнота, ощущение, которое называется deja vu – «Я уже это видел». Шофер напомнил ему о книге, которую он сам не вспоминал годами. На туалетной бумаге в тюрьме Либертивилля, штат Джорджия, был напечатан рассказ «Стоп-Крутила из Баньяльто, или Шедевр этого года». Автор – Килгор Траут.

Планета, на которой происходили описанные в книге события, называлась Баньяльто, а Стоп-Крутилой называлось официальное лицо, которое один раз в году раскручивало «колесо удачи». Граждане сдавали правительству произведения искусства, и каждому произведению присваивался порядковый номер, а затем Стоп-Крутила крутил колесо – и оно выбрасывало номер и цену данного произведения искусства.

Но главным персонажем книги был не Стоп-Крутила, а скромный сапожник по имени Гуз. Гуз жил в одиночестве, и он нарисовал свою кошку. Это была единственная картина, которую он нарисовал. Он отнес ее Стоп-Крутиле, а тот подвесил на нее номерок и сдал на склад, забитый произведениями искусства.

Картине Гуза в лотерее сказочно повезло: ее оценили в восемнадцать тысяч ламбо, примерно миллиард долларов на наши деньги, правда, львиную долю этой суммы тут же забрал налоговый инспектор. Рисунок был вывешен на самом почетном месте в Национальной галерее, и люди становились в многомильные хвосты, чтобы взглянуть на рисунок ценой в миллиард долларов.

Был также устроен огромный костер из тех произведений искусства, которые, по мнению рулетки, ничего не стоили. А потом обнаружили, что рулетку кто-то нарочно испортил, на колесе у нее сделали щербинку, и тогда Стоп-Крутила покончил с собой.

Поразительное это было совпадение – водитель грузовика, оказывается, читал книгу Килгора Тра-ута. Траут никогда в жизни не встречал ни одного своего читателя и теперь отреагировал на это очень занятным образом: он не признался, что книга – его детище.

Водитель обратил внимание Траута на то, что на всех почтовых ящиках по дороге – одна и та же фамилия.

– Вот еще один, – сказал он, указывая на почтовый ящик, который выглядел так:

Грузовик проезжал по тем местам, откуда были родом приемные родители Двейна Гувера. Во время Первой мировой войны они добрели из Западной Виргинии до Мидлэнд-Сити в надежде разбогатеть, работая в Автомобильной компании Кидслера, которая выпускала самолеты и грузовики. Попав в Мидлэнд-Сити, они официально переменили фамилию Гублер на Гувер, потому что в Мидлэнд-Сити было полно чернокожих, которых звали Гублерами.

Однажды приемный отец Двейна Гувера дал ему такое объяснение:

– Просто податься было некуда. Здесь все давно привыкли, что Гублер – фамилия черномазых.