«Бочка Бокерии»

Все шесть месяцев, что я провел в Ташкенте, барокамеру охранял мой верный товарищ Толя Дронов. После первых экспериментов тот самый уникальный сварщик Вася, который продолжал (совершенно бескорыстно) курировать созданное его же руками сооружение, поставил камеру на колеса. Теперь появилась возможность выкатить ее из операционной, где она занимала много места, и при необходимости даже вывезти во двор, где можно было помыть ее и обработать или просто поставить так, чтобы она никому не мешала.

Именно Толя Дронов берег барокамеру, перевозя ее с места на место все эти полгода, пока она была совершенно бесхозной и всем только мешала. Между собой ее все прозвали «бочкой Бокерии». Со своими неуклюжими колесами и камерой из большой старой трубы она и правда напоминала водовозную бочку, которая ездила по улицам городов моего детства.

У пульта барооперационной ИССХ имени А. Н. Бакулева 1972 г

Барооперационная, 1971 г

Но как бы непритязательно она ни выглядела, именно с ее помощью мы провели интересные эксперименты, я защитил кандидатскую диссертацию и предоставил интересную работу многим моим сотрудникам и друзьям – студентам и аспирантам кафедры. Закончить сбор материала по теме своей кандидатской диссертации мне удалось очень быстро, в течение года после возвращения из Ташкента. В 1968 году я ее апробировал и начал готовиться к защите.

Так уж получилось, что моим оппонентом на защите диссертации был сам Владимир Иванович Бураковский – молодой тогда директор института сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева АМН СССР. В то время Бураковский уже принял решение создавать в отделении для маленьких детей, которым делали операции на открытом сердце, новую операционную для работы по методу гипербарической оксигенации (ГБО). Он даже заранее (задолго до знакомства со мной) договорился с секретарем Свердловского обкома партии Яковом Рябовым о том, что всемогущие уральцы на одном из своих строго засекреченных военных заводов соорудят для института Бакулева такую герметическую камеру-операционную. Однако для того чтобы построить такую операционную, нужно было знать метод ГБО.

Бураковский уже не раз поручал своим специалистам его изучить, однако никто из них ничего интересного ни разузнать, ни предложить не сумел. Тут старый товарищ Владимира Ивановича – Владимир Васильевич Кованов – просит его быть оппонентом аспиранта Бокерия, который защищает диссертацию непосредственно по интересующей его проблеме. «Кто ищет, тот всегда найдет, – говорил мне потом Владимир Иванович, – жар-птица, которую я давно старался поймать, сама прилетела ко мне в руки. Я решил сделать все возможное, чтобы ты работал у нас в институте».

Еще до защиты (с диссертацией он уже ознакомился) Владимир Иванович сказал мне, что предлагает идти работать в свой институт – сразу на должность заведующего лабораторией. Конечно, я принял предложение и после защиты диссертации начал работать в институте имени А. Н. Бакулева. Вместе со мной в Институт перешли мои помощники, которые составили костяк лаборатории гипербарической оксигенации и работали в той самой барокамере, которую мы вместе строили в 1965–1966 годах и которую я привез с собой в ИССХ им. А. Н. Бакулева.

Постепенно удалось усовершенствовать нашу барокамеру: теперь ситуация во время эксперимента контролировалась полностью. Мы укладывали собаку на стол внутри камеры – усыпленную, на искусственной вентиляции, с открытой грудной клеткой и дыхательным аппаратом с подачей кислорода. Артерии и вены подсоединялись к выводнику. Кардиограмма писалась, и результаты выводились на монитор.

Тридцать минут собака дышала кислородом под давлением три атмосферы, потом мы останавливали кровообращение на 15 минут и снова восстанавливали кровоток. Идея состояла в том, чтобы превратить организм в «депо кислорода», максимально насытить его и затем, остановив кровообращение, выяснить, сколько организм может нормально функционировать за счет этого накопления.

Известно, что именно так делают кашалоты, когда охотятся за кальмарами. Они сначала интенсивно дышат, нагнетая в организм кислород, а потом ныряют. Запас воздуха позволяет им долгое время обходиться без дыхания и опускаться на глубину более километра без малейшего вреда для себя.

Так мы готовились к операциям с гипербарической оксигенацией на открытом сердце без подключения искусственного кровообращения. Прошло много лет, прежде чем нам удалось сделать операцию первому больному человеку. Были удачи, были и неудачи… А в 2004 году я стал почетным подводником Российской Федерации. Это звание совершенно неожиданно мне присвоили настоящие профессионалы. Представители Всероссийского общества подводников сказали, что прочли мою книгу и из нее узнали, что я 250 раз опускался на глубину 20–25 метров – эквивалент давления в барокамере во время операции. «Мы решили, что вы заслужили право считаться членом нашего общества, почетным подводником», – написали они в сопроводительном письме и вручили мне соответствующий диплом.

Самую первую серьезную операцию я делал именно в условиях гипербарической оксигенации. Все происходило в бароперационной институте А. Н. Бакулева. Я тогда только осваивал эту новую технику. Операция проводилась на сухом сердце, с довольно длительным его выключением. Оперировать пришлось очень маленького ребенка…

В 1968 году, когда я только пришел в институт имени Бакулева после аспирантуры, то должен был начать работу в отделении детей раннего возраста. Но Владимир Иванович Бураковский, который пригласил меня в институт, решил, что перед тем как пойти к маленьким детям, я должен и другие хирургические специальности изучить. Он направил меня в отделение приобретенных пороков сердца на год и только после этого вернул в детское отделение. Вплоть до 1978 года я оперировал врожденные пороки и только потом стал заниматься всем подряд. Потому начальная моя хирургическая специальность – врожденные пороки сердца.

Первая операция в барокамере. У ребенка стеноз легочной артерии, сужение клапана, потому крови в легкие поступало недостаточно, и она плохо насыщается кислородом. Дети при этом заболевании задыхаются, их кожные покровы приобретают синеватый оттенок. Эту операцию в то время выполняли с искусственным кровообращением. Ее можно было также делать с гипотермией (охлаждением организма), не подключая аппарат искусственного кровообращения. Но есть у этого метода недостатки. Сама процедура охлаждения очень долгая – не меньше двух часов, затем не менее продолжительная процедура согревания. Но самое опасное при гипотермии без искусственного кровообращения – то, что когда вы охлаждаете сердце, оно становится очень чувствительным к прикосновению и может зафибриллировать (начать беспорядочно сокращаться). Это очень нежелательно и опасно.

Метод гипербарической оксигенации (повышенное давление кислорода в крови – более чем в 15 раз по сравнению с нормой) при нормальной температуре тела, наоборот, улучшал состояние сердечной мышцы и значительно снижал опасность фибрилляции. Фактически у нас этой беды никогда не случалось. Операция состояла в том, чтобы пережать полые вены, открыть легочную артерию и в течение 6–8 минут расширить и аккуратно разделить створки клапана, а потом все зашить. Времени достаточно. При помощи нашего метода мы могли обеспечить остановку сердца до 15 минут. Потом, когда мы все хорошо освоили, нам так много времени даже и не требовалось. Но тогда, в самый первый раз, мы едва уложились в положенные четверть часа. Операция прошла удачно, но переволновались мы изрядно.