Величие и «агапэ»
Время, проведенное в Индии, не сделало меня религиозным, но обеспечило своего рода интеллектуальное пробуждение. В 1995 году, вскоре после перехода в Виргинский университет, я писал очередную статью о том, что зрелище человека, движущегося «вниз» по вертикальному измерению божественности, пробуждает у нас «социальное отвращение». И тут мне пришло в голову, что я никогда не задумывался об эмоциональной реакции на человека, движущегося «вверх». Я мимоходом упомянул ощущение «душевного подъема», но никогда не задавался вопросом, действительно ли этот «подъем» – полноценная эмоция, связанная с признанием чего-то хорошего. Тогда я принялся расспрашивать друзей, родственников и студентов: «Чувствуете ли вы что-то, когда видите, как кто-то совершает настоящий добрый поступок? Что именно вы чувствуете? Где в теле коренится это чувство? Пробуждает ли оно у вас желание что-то сделать?»
Оказалось, что у большинства ощущения совпадают с моими – и возникают такие же трудности с тем, чтобы точно указать, где они возникают. Мне рассказывали о чувстве открытости, тепла, сияния. Некоторые упоминали сердце, некоторые говорили, что не могут сказать, где именно в теле возникает это чувство, но даже когда они утверждали, что не в состоянии указать место, руки у них зачастую описывали круги перед грудью, а пальцы показывали вовнутрь – словно намекали, что в сердце что-то шевелится. Кто-то говорил, что ежится, будто от холода, или у него появляется комок в горле. Большинство утверждали, что это чувство вызывает у них жажду творить добро и вообще стать лучше. Так или иначе, мне стало очевидно, что эта эмоция достойна изучения. Однако в психологической литературе подобных исследований не нашлось – там упор делался на шесть «основных» эмоций (см. фундаментальный труд Ekman, Sorensen, and Friesen, 1969), каждой из которых, как известно, соответствует характерное выражение лица: радость, печаль, страх, гнев, отвращение и удивление.
Если бы я верил в Бога, то решил бы, что это Он направил меня в Виргинский университет. У нас в Виргинском университете есть свой локальный крипторелигиозный культ Томаса Джефферсона, нашего основателя, дом которого стоит, словно храм, на невысокой горе (Монтичелло) в нескольких милях от кампуса. Джефферсон написал самый священный текст в американской истории – «Декларацию независимости». Кроме того, он написал тысячи писем, многие из которых раскрывают его представления о психологии, образовании и религии. Когда я приехал в Виргинский университет, получил свои крипторелигиозные переживания в духе Элиаде на горе Монтичелло и приобщился к культу Джефферсона, то прочитал собрание его писем. И там и нашел полное, идеальное описание эмоции, о которой только что начал рассказывать.
В 1771 году родственник Джефферсона Роберт Скипуит обратился к нему за советом, какие книги купить для личной библиотеки, которую намеревался собрать. Джефферсон отправил ему каталог серьезных трудов по истории и философии, но при этом рекомендовал приобрести и художественную литературу. В те времена, как и во времена Сильвануса Столла, считалось, что пьесы и романы не стоят времени человека солидного, но Джефферсон подтвердил свой нетрадиционный совет замечанием, что хорошая проза вызывает полезные эмоции:
Когда какой-либо… великодушный или благодарный поступок, к примеру, предстает либо нашему взору, либо воображению, его красота производит на нас глубокое впечатление, и мы и сами ощущаем сильное желание тоже вести себя великодушно и благодарно. Напротив, когда мы видим или читаем о каком-либо гнусном злодействе, то чувствуем отвращение от его безобразия, и в нас зарождается неприятие порока. Так вот, любые чувства такого рода – упражнение в нашей склонности к добродетели, и таким образом умственные склонности, подобно частям тела, укрепляются посредством упражнений
(Jefferson, 1975).
Затем Джефферсон пишет, что физические чувства и вдохновение, вызванное великой литературой, не слабее тех же ощущений, вызванных реальными событиями. В пример он приводит современную французскую пьесу и задается вопросом, неужели верность и душевная щедрость героя
…не проникают в самое сердце [читателя] и не возвышают его душу точно так же, как любой подобный случай, какими снабжает нас реальная история? Неужели [читатель] не ощущает, что стал лучше, когда читал о них, неужели в глубине души он не даст себе слово последовать этому прекрасному примеру?
Это потрясающее заявление – не просто поэтическое описание радостей чтения. Это еще и точнейшее научное определение эмоции. Когда мы изучаем эмоции, то, как правило, разбираем их на компоненты, и Джефферсон дает нам большинство этих компонентов: состояние, которое вызывает или провоцирует эмоцию (проявления великодушия, благодарности и других добродетелей), физические ощущения в теле («проникают в самое сердце»), вдохновение («желание тоже вести себя великодушно и благодарно») и характерные ощущения за рамками телесных («возвышают душу»). Джефферсон в точности описал эмоцию, которую я только что «открыл». Он даже упомянул, что она противоположна отвращению. В качестве крипторелигиозного прославления я едва не назвал эту эмоцию «эмоцией Джефферсона», но передумал и предпочел слово «элевация» (elevation, «возвышение души», которое применил сам Джефферсон, чтобы описать ощущение подъема по вертикальному измерению в противоположную сторону от отвращения.
Вот уже семь лет я изучаю элевацию в лаборатории. Мы с моими студентами задействовали самые разные средства, чтобы вызвать элевацию, и обнаружили, что для этого хорошо подходят отрывки из документальных фильмов о героях и альтруистах и фрагменты шоу Опры Уинфри. В ходе большинства экспериментов мы показываем одной группе испытуемых видео, возвышающее душу (то есть вызывающее элевацию), а другой, контрольной группе – какое-нибудь забавное видео, например, монолог комика Джерри Сайнфелда. Мы знаем (из экспериментов с монетками и печеньем Элис Айзен), что ощущение радости приводит к разным положительным последствиям (Isen and Levin, 1972; см. главу 8), поэтому в своих исследованиях стремимся показать, что элевация – это не просто разновидность радости. В ходе нашего самого масштабного исследования (Algoe and Haidt, 2005) мы с Сарой Элгоу показывали видео испытуемым в лаборатории и просили заполнить анкету о том, что они чувствовали и что им захотелось сделать. Затем Сара давала им пачку пустых бланков анкеты и просила в течение ближайших трех недель обращать внимание на случаи, когда кто-то делает кому-то что-то хорошее (в группе, которой показывали возвышающие душу видео), и на случаи, когда кто-то рассказывает что-то смешное (в группе, которой показывали забавное видео, то есть в контрольной группе). Кроме того, для изучения восхищения, не имеющего отношения к нравственности, мы выделили и третью группу – испытуемые смотрели видео о сверхчеловеческих способностях великого баскетболиста Майкла Джордана, а затем их просили отмечать те случаи, когда они видят, как кто-то делает что-то особенно умело.
Обе части исследования Сары подтвердили, что Джефферсон описал все абсолютно верно. Люди и в самом деле эмоционально реагируют на высоконравственные поступки, и эта эмоциональная реакция включает в себя приятные, теплые ощущения в груди и сознательное желание помогать ближним или стать лучше. Кроме того, исследование Сары позволило сделать новое открытие: нравственная элевация, по всей видимости, отличается от восхищения совершенными качествами, не имеющими отношения к нравственности. Испытуемые, которым показывали видео, вызывающее восхищение, чаще упоминали о «морозе по коже» и мурашках, а также о приливе энергии и «готовности к свершениям». Когда человек становится свидетелем необычайно умелых действий, у него возникает порыв подражать этим действиям и силы на это (Thrash and Elliot, 2004). А элевация – чувство более спокойное, оно не связывается с признаками психологического возбуждения. Такое различие помогает разгадать загадку элевации. Хотя во всех наших исследованиях испытуемые говорили, что стремятся творить добро, в двух исследованиях, когда мы дали им возможность записаться на волонтерскую программу или помочь экспериментатору подобрать упавшую кипу бумаг, мы не выявили никаких признаков, что чувство элевации побуждает человека вести себя иначе.
Что же, собственно, происходит? Почему эмоция, заставляющая человека подниматься на новый, божественный уровень, не заставляет его вести себя альтруистично? Делать определенные выводы пока преждевременно, но недавние открытия показывают, что ответом может быть любовь. В исследованиях элевации мне помогали три студента, получавшие именную стипендию, – Крис Овейс, Гэри Шерман и Джен Сильверс. Всех нас очень заинтересовало, что люди, ощущающие элевацию, так часто указывают на область сердца. Мы считаем, что это не метафора. Крис и Гэри обнаружили свидетельства, что при элевации, возможно, задействуется блуждающий нерв. Блуждающий нерв – это главный нерв парасимпатической нервной системы, которая успокаивает нас и смягчает возбуждение, вызванное симпатической нервной системой (бей-или-беги). Блуждающий нерв – основной нерв, контролирующий сердцебиение, к тому же он оказывает самое разное воздействие на сердце и легкие, поэтому, если человек чувствует что-то в груди, именно на блуждающий нерв подозрение падает в первую очередь, и из этого уже сделаны выводы в исследованиях благодарности и «признательности» (McCraty and Childre, 2004). Однако активность блуждающего нерва не поддается прямому измерению, поэтому пока Крис и Гэри нашли лишь косвенные свидетельства, а не окончательное доказательство.
Однако у нервов есть подмастерья – они часто сотрудничают с гормонами, чтобы получить устойчивый эффект, и блуждающий нерв сотрудничает с гормоном окситоцином, чтобы вызвать ощущения спокойствия и любви и желание контакта, способствующие привязанности (Carter, 1998, см. также главу 6). Джен Сильверс заинтересовалась вероятной ролью окситоцина в возникновении элевации, но поскольку у нас не было ресурсов, позволявших брать кровь у испытуемых до и после просмотра возвышающих душу видео (что нам пришлось бы делать, чтобы установить, как меняется уровень окситоцина), я попросил Джен просмотреть литературу, чтобы найти способ косвенного измерения окситоцина: нам нужно было найти какое-то воздействие окситоцина, которое можно измерить, не протыкая человеку кожу иглой. И Джен нашла, что это: лактация. Среди множества задач, которые решает окситоцин, когда налаживает связь между детьми и матерями, есть и выработка молока у кормящих матерей.
Джен провела едва ли не самый смелый эксперимент среди всех стипендиатов в истории кафедры психологии нашего университета, который впоследствии позволил ей защитить диссертацию. Она привела к нам в лабораторию 45 кормящих матерей (по одной) с детьми и попросила положить в бюстгальтеры прокладки для впитывания молока. Затем половина женщин смотрели фрагмент из шоу Опры Уинфри, вызывающий элевацию (о музыканте, который, поблагодарив учителя музыки, который избавил его от жизни в преступной банде, выясняет, что Опра пригласила в студию его собственных учеников, которые затем поблагодарили его самого). Остальные кормящие матери смотрели видео с выступлениями различных комиков. После просмотра матерей оставляли одних с детьми на пять минут. В конце эксперимента Джен взвесила прокладки, чтобы оценить выработку молока, и выяснила, после каких видео матери кормили детей или нежно играли с ними. Полученный результат был едва ли не самым ярким, какой мне только приходилось видеть в исследованиях: матери из группы, смотревшей видео, вызывающее элевацию, почти в половине случаев либо кормили детей после просмотра, либо у них выделилось молоко, а из группы, смотревшей смешные видео, почти ни у кого не выделилось молоко и не возникло потребности покормить ребенка. Более того, матери, ощутившие элевацию, проявили больше теплоты в том, как они трогали и обнимали детей. Все это указывает, что в моменты элевации, вероятно, выделяется окситоцин. И если это так, то, пожалуй, с моей стороны было наивно ожидать, что элевация заставит людей помогать незнакомцам (даже если они частенько говорят, что у них возникает такое желание). Окситоцин не побуждает к действию, а укрепляет связи. Элевация наполняет человека ощущением любви, доверия и открытости, делает его восприимчивее к новым отношениям (см. недавнее исследование о связи окситоцина и чувства доверия – Kosfeld, et al., 2005); но поскольку окситоцин вызывает еще и ощущение расслабленности и пассивности, при элевации с меньшей вероятностью возникнет желание проявлять активный альтруизм по отношению к незнакомым людям.
Отношение элевации к любви и доверию прекрасно описано в письме, которое я получил от Дэвида Уайтфорда из Массачусетса, прочитавшего мою статью об элевации. Уайтфорд принадлежит к унитарной церкви, и его община предложила каждому своему члену составить духовную автобиографию, рассказать о том, как он стал такой высокодуховной личностью. В одном разделе автобиографии Уайтфорд задался вопросом, почему во время церковных служб у него так часто наворачиваются слезы на глаза. Он отметил, что слезы в церкви бывают двух видов. Первые он называет «слезами сострадания», например, когда он прослезился во время проповеди в День Матери о брошенных и беспризорных детях. В таких случаях он ощущает «покалывание в душе», после чего «изливается любовь» к страдальцам. А второй вид слез он называет «слезами торжества», но мог бы назвать и слезами элевации:
Это совсем иные слезы. На сей раз это не излияния любви, а скорее радость принятия любви или просто ощущения любви (она может быть направлена и на кого-то другого, не обязательно на меня). Эти слезы текут в ответ на чужие проявления отваги, сострадания или доброты. Через несколько недель после Дня Матери мы встретились здесь, в храме, после службы и заговорили о том, чтобы стать «Гостеприимной конгрегацией» [то есть конгрегацией, принимающей гомосексуалов]. И когда Джон выступил за такое решение и сказал, что, насколько ему известно, он был первым гомосексуалом, открыто признавшимся в этом еще в начале семидесятых в Первом приходе нашей церкви в Массачусетсе, я заплакал от восторга перед его храбростью. А потом, когда все подняли руки и решение было принято единогласно, я заплакал от того, какую любовь проявила наша конгрегация. Это были слезы торжества, слезы открытости перед всем добром нашего мира, слезы, словно говорившие: все хорошо, расслабься, брось оружие, в мире есть хорошие, добрые люди, в людях есть добро, оно свойственно нам от природы. Такие слезы тоже вызывают покалывание в душе, только на сей раз любовь струится внутрь (личная переписка с Дэвидом Уайтфордом, 1999, публикуется с разрешения автора).
Я вырос в еврейской семье в стране ревностных христиан и часто с недоумением задумывался над разговорами о любви Христа и любви через Христа. Теперь, когда я знаю, что такое элевация и третье измерение, я, кажется, начинаю понимать, в чем тут дело. Многие ходят в церковь, в частности, ради удовольствия испытать коллективную элевацию. Они отходят от приземленного опыта повседневности, которая лишь иногда дает возможность движения в третьем измерении, и вместе приходят в сообщество единомышленников, которые тоже хотят «возвысить душу» рассказами о Христе, добродетельных людях из Библии, святых или образцовых членов собственной общины. И когда это происходит, людей переполняет любовь, но не та любовь, которую дают отношения привязанности (см. о привязанности и «агапэ» в гл. 6). Та любовь имеет конкретный объект и превращается в страдание, если этого объекта больше нет. А эта любовь не имеет конкретного объекта – это «агапэ». Она ощущается как любовь ко всему человечеству, а поскольку людям трудно поверить, что что-то получается из ничего, им кажется естественным приписать эту любовь Христу или Духу Святому, пробуждающемуся в сердце. Такие переживания предоставляют непосредственное и субъективно убедительное доказательство, что Господь живет в каждом из нас. И как только человек познает эту «истину», этика божественного становится самоочевидной. Какой-то образ жизни совместим с божественным, он пробуждает высшее, благородное «Я», а какой-то – нет. Разница между правыми и левыми христианами, вероятно, в том и состоит, что кто-то считает толерантность и открытость частью своего благородного «Я», а кто-то считает, что лучше всего служить Господу, стараясь изменить общество и его законы в соответствии с этикой божественного, даже если для этого приходится навязывать законы своей религии людям других конфессий.
