Глава восемнадцатая

К черту судьбу! Полный вперед!

Иногда складывается впечатление, будто стать Биллом Наем – Человеком-физикой мне предначертано судьбой. Вот, например, мой отец, изобретатель и экспериментатор, называл себя «Нед Най, Мальчик-ученый». А мама, например, была мастерица решать головоломки и взламывать шифры. В старших классах я познал радости игр с осциллоскопом и раскачивания маятника в три этажа длиной в компании моего закадычного приятеля Кена Северина. В выпускном классе, когда собирали фотографии для ежегодного альбома, я дал фотографию, на которой я обнимаю этот осциллоскоп, с подписью: «С таким осциллоскопом я, осмелюсь сказать, смогу править миром». Это я, кажется, переврал или перекорежил фразу актера Бориса Карлоффа. Неважно, главное – цитата засела у меня в голове. Шли годы, и она превратилась в «изменить мир» и стала моим жизненным принципом. Она не давала мне покоя и в конце концов заставила уйти со стабильной (быть может, слишком стабильной) работы в «Сандстренд», покинуть мир инженерии и пойти ва-банк – обратиться к массовой аудитории по телевидению.

«Изменим мир» стало моим рекламным слоганом в телепрограмме «Человек-физика». На банкетах в Планетном обществе я часто поднимаю бокал и начинаю: «Давайте, осмелюсь сказать…» – и тут коллеги скандируют: «Говорите! Говорите!» – «Изменим мир!» Ничего не могу с собой поделать. И вот к чему это привело.

Но если хочешь изменить мир, понятие судьбы чревато опасностями. Чтобы стать проводником перемен, нужен обширный инструментарий. Одной ботанской честности не хватит. Прибавьте отточенные принципы построения концепции и высокое чувство ответственности – но и этого не хватит. Надо самому верить в перемены, в мысль о том, что ты можешь сам выбирать жизненный путь и влиять на будущее, – и к черту судьбу.

У всех нас, работающих в сфере инженерного дела и охраны окружающей среды, есть одна огромная проблема: противоположная точка зрения, которую пропагандируют многие из тех, кто отрицает изменения климата, и их союзники из деловых и политических кругов. Они признают, что на планете становится теплее, но утверждают, что люди не в силах ничего с этим сделать. Я убежден, что это они просто подводят рациональную базу под использование углеводородного топлива и сопротивляются новым идеям, которые кажутся им разрушительными (а может быть, еще и невыгодными). И все же иногда закрадывается мысль: а вдруг они правы? Вдруг мы как биологический вид так погрязли в своих привычках, разрушающих окружающую среду, что уже не можем изменить свой образ действий? Вдруг мы не можем изменить мир? Как Человек-физика, я должен по меньшей мере рассмотреть и проверить противоположную гипотезу.

Начну с разбора самой простой, предельной версии этого аргумента. Нет на свете никакой судьбы, никакого предрешенного будущего. Нет и быть не может. Ботаны в него не верят. Нет никакого пророчества, гласящего, что нам суждено перегреть планету. Судьба, она же рок, провидение и так далее, называйте как хотите, предполагает, что грядущие события где-то записаны и могут произойти одним и только одним образом. Мы знаем, что это неправда.

Прежде всего, никакие наблюдения и эксперименты никогда не показывали, что существует заранее определенная запись будущего, и да, ее много кто искал. Во-вторых, в квантовой механике есть принцип неопределенности, который гласит, что в законах физики прописана определенная доля непознаваемого. Принцип неопределенности не просто задает границы, за которыми человек ничего не может узнать, он говорит о границах того, что в принципе можно узнать, исходя из структуры физической информации. Вселенной от природы присуща некоторая расплывчатость, причем именно такая, что это раз и навсегда исключает идею ясного предопределенного будущего. И в-третьих, есть еще вопрос потока информации. Согласно эйнштейновской общей теории относительности, информация из будущего не может течь в прошлое, иначе получится, что следствие предшествует причине, и вся система реальности развалится. Судьба требует получения информации из будущего, а все, что мы знаем, говорит, что это невозможно.

Однако у судьбы-предопределенности есть смазанные формы, которые трудно исключить научными доводами. Очень многие считают, что они не в силах контролировать будущее, и не из-за физических законов, а потому, что они не верят, что в состоянии делать осмысленный выбор или, по крайней мере, принимать практические, осуществимые решения. По этим причинам многие и отрицают саму возможность перемен. Кто-то считает, что «система порочна» и ей манипулируют власть имущие, корпорации и правительственные учреждения. Кто-то чувствует себя в ловушке социальных, экономических или личных обстоятельств, которые не оставляют никаких видимых вариантов. Парадокс в том, что в американском обществе принято поощрять задиристых и непокорных, которые вытаскивают себя за уши из любого болота благодаря упорному труду и верным решениям. С биологической точки зрения не приходится сомневаться, что поведение человека ограничено рамками.

Некоторые нейрофизиологи даже утверждают, что на самом деле никакой свободы воли нет, это иллюзия, призванная замаскировать бессознательные процессы принятия решений в мозге. С другой стороны, любой психически здоровый взрослый способен понять последствия своих действий. Это юридический критерий, позволяющий определить, подлежит ли человек суду. А вот как мы пользуемся этой способностью – совсем другой вопрос.

Одна моя близкая приятельница вот уже лет двадцать постоянно забывает заправить машину, и у нее раз за разом кончается бензин. В психологии это называется «рекапитуляция» – склонность повторять одни и те же поступки, невзирая на последствия. Моя приятельница охотно признает, что могла бы вести себя иначе, однако никогда так не делает – или почти никогда. Однако одно обстоятельство вселяет в меня надежду. Время от времени моя приятельница все-таки понимает, что опять предалась рекапитуляции, и заранее заправляет полный бак. Если бы езда с пустым баком приводила к более серьезным последствиям, а моя приятельница искренне постаралась изменить свои привычки, не сомневаюсь, что у нее это получилось бы. Вспомните, как бросили курить мои родители, когда на них достаточно сильно надавили. Я хочу, чтобы именно к такой свободе воли мы и прибегали. Я хочу, чтобы человечество поступало по-новому, поскольку мы понимаем, что если откажемся так поступать, последствия будут слишком тяжелыми. Определение человека в том и состоит, что мы способны контролировать свое окружение и самих себя, в отличие от остальных биологических видов. В этом наша сила – ужасная и прекрасная.

Тут нужно снова вспомнить о ботанской честности, поскольку именно она – ключ от этого контроля. Она помогает нам осознать, в чем мы предвзяты, что воспринимаем искаженно. Она помогает понять, кто мы и как дошли до жизни такой. С учетом всего этого я стал перебирать в памяти некоторые особенно яркие моменты на собственном пути… к чему? Гм. Точно не к своему предназначению. В конце восьмидесятых я работал инженером-фрилансером и сочинял скетчи или, по крайней мере, пытался сочинять скетчи. Время от времени мне удавалось недельку поработать в юмористической передаче. Я накопил денег и решил, что пора продать свой семнадцатилетний «Фольксваген-жук» и купить себе новую подержанную машину, то есть подержанную машину, которая была бы для меня новой. И купил «Ниссан-стэнзе», сделанный в переходный для этой фирмы год: у моей машины сзади был значок «Ниссан», а на переднем радиаторе – табличка «Датсун». Так вот, оказалось, что на другом конце страны моя сестра купила машину того же производителя, той же модели и того же года выпуска. У нас с ней были одинаковые четырехдверные хетчбэки, белые, с красной обивкой салона. Если это чистое совпадение, то какое-то уж слишком точное. Однако я ни за что не согласился бы, что в мой выбор машины вмешалась судьба. Поэтому я еще немного подумал, как же так вышло.

В детстве мы с родителями часто ездили в отпуск всей семьей. Чтобы в машине хватало места, мама с папой приобрели белый универсал «Шевроле-Бель-Эйр» 1963 года выпуска. Отец хотел белую машину с голубым салоном. Но в той партии нашлась только белая машина с красным салоном. Помню, мама пришла в восторг. Она сказала продавцу по телефону: «Берем!» В этой машине мы провели прекрасные часы. Мы проехали по автомобильным кемпингам вдоль «Скайлайн-драйв» в Национальном парке Шенандоа в Виргинии. Ездили на море в Делавэр. Отец медленно катил по улицам нашего квартала, когда мы с братом разносили воскресную «Вашингтон пост»: выскакивали из задних дверей автомобиля с тяжелыми пачками газет под мышками, а потом заскакивали обратно.

Самое счастливое время наша семья проводила в белом универсале с красным салоном. Поэтому не так уж удивительно, что сестра, решив купить машину, взяла пример с меня. Или я взял пример с нее? Нет, мы не обсуждали эти покупки, совершенные в разных концах страны. Нам просто понравился один и тот же автомобиль, похожий на машину, в которой нам было хорошо. Это ничего не говорит ни о судьбе, ни о генетике. Зато мне это говорит о том, что мы зачастую принимаем за свободу воли сильнейшее влияние уже накопившегося у нас жизненного опыта. Мы – вечные пленники собственного прошлого.

Если мы с вами (надеюсь) хотим стать движителями перемен, нам стоит помнить о своем жизненном опыте и о том, как стойко его воздействие. Мои родители получили высшее образование и служили своей стране во время Второй мировой войны. В японском лагере для военнопленных отец приобрел крайне неприятный опыт. Мама работала в секретном подразделении и была офицером Военно-морского флота. Оба впоследствии сочувствовали Прогрессивной партии. Они не любили об этом говорить, однако я уверен, что и мама и папа считали войну настоящей трагедией, преступным разбазариванием интеллекта и ресурсов человечества. При этом они ценили ту огромную роль, которую способно сыграть государство – не только во время войны, когда нужно отразить врага, но и в обеспечении достойной жизни для своих граждан. Эти ценности передались и мне, причем речь идет о материях куда более важных, чем аккуратненькая белая машинка с красной обивкой сидений. Если я и сам превратился в рьяного прогрессиста, а так и случилось, тут не обошлось без Неда с Джеки. Я знаю, откуда взялись мои ценности, и этот источник мне нравится.

Что касается моих брата и сестры, с годами они разошлись во взглядах. Сестра училась в колледже в Виргинии, в городе Данвилл, вышла замуж за однокурсника, вырастила троих детей. Она работала в разных муниципальных службах Данвилла, в том числе диспетчером на 911. Ее семья живет у самой границы Северной Каролины, в довольно консервативной части страны. В целом сестра такой же либерал, как и я, однако ее детям мои политические пристрастия не по душе. У нас довольно много общих генов, однако мировоззрение у них чуть ли не диаметрально противоположное. Государством племянники, мягко говоря, недовольны и считают, что оно слишком вмешивается в личную жизнь. А брат осел в окрестностях Вашингтона. Его дети выросли там, и все они разделяют прогрессистские взгляды. Поясню свою мысль: семейная генетика – это очень важно, однако среда и окружение влияют на человека ничуть не меньше. Но природа и воспитание – это тоже не судьба.

Так же и с белыми четырехдверными хетчбэками с красным салоном. Свободная воля – это сумма нашего жизненного опыта, влияния семьи, друзей, социальной среды, а в последнее время – все больше еще и интернет-среды. Нас с племянниками, детьми сестры, воспитывали по-разному, и хотя по природе мы почти одинаковые, политические взгляды у нас в итоге разнятся. Дети брата выросли в большом городе, где и люди и уклад примерно такие же, как и в моем детстве, и в результате у них сложилось мировоззрение, похожее на мое. Интересно, что при всей разнице мировоззрений смешит нас одно и то же (я бы рассказал, что именно, но тогда вы решили бы, что наши шутки какие-то не смешные. А это повлияло бы на ваше отношение к моим родственникам, которые уже давно не отвечают за мои юмористические предпочтения).

В моей семье, как и у моего отца и его друзей по лагерю для военнопленных, главное – общее чувство юмора, а политика – дело десятое. Мне кажется логичным, что чувство иронии – это следствие способа смотреть на мир, особенно – манеры воспринимать и толковать чужие поступки. Возможно, семьи держатся вместе отчасти из-за того, какие шутки их смешат, и не исключено, что в этом нет никакой свободы воли. По-моему, гипотеза стоящая, только проверить ее будет непросто, то есть работа предстоит нешуточная (ну вот, я опять… пардон).

Во всех этих разговорах о поведении и свободе воли есть один скрытый парадокс: исследователи, которые все это изуча ют, и люди вроде меня, которым эта тема интересна, пытаются разобраться, как работает наш мозг, однако единственный инструмент для этого – это тоже наш мозг. Мозги пытаются понять мозги.

Это подмножество более общей проблемы неотъемлемой субъективности человеческого разума. Научный метод разработан именно для того, чтобы обойти эту проблему: его приемы учитывают нашу несовершенную интуицию и позволяют по мере сил сделать на нее поправку. Лучший способ перестать быть тупым орудием в руках семейного опыта, влияния друзей и среды – следовать этому алгоритму: наблюдение, гипотеза, эксперимент, сравнение результатов с ожиданиями, а потом – и это главное – все то же самое еще раз. Только так можно выбраться из эхокамеры в собственной голове. Эта ежедневная тренировка для свободы воли.

Научный метод заставляет нас сомневаться в своих предположениях и искоренять идеи, основанные на слухах, чужом мнении, укоренившихся привычках и прочем багаже, который мы тащим за собой. Этот подход очень похож на главные вопросы, которые задают себе репортеры, когда ведут журналистское расследование: что я знаю и откуда? К сожалению, человеческий мозг обладает встроенным механизмом, который направляет нас в противоположную сторону. Это называется «стремление подтвердить свою точку зрения», склонность выбирать доводы в пользу своих предположений и считать их верными и истинными.

Для ученого, проводящего эксперимент, такая предвзятость – огромная помеха. Тут уж ни о какой свободе воли речи нет, это очевидно. Бессознательное подводит нас к ответам, которых мы ожидаем, поскольку обременены определенным багажом, а не к настоящим, истинным, которые мы на самом деле ищем.

У этого могут быть крайне неприятные последствия. Ученые-медики, убежденные, что регулярная маммография снижает смертность от рака груди, именно это и обнаруживают, даже если в дальнейшем исследования не подтверждают этот результат. Похоже, в итоге огромному количеству женщин делают ненужные операции – а больше ничего. Подобная предвзятость обнаруживается всякий раз, когда мы подходим к решению какой-то задачи, заранее зная, какой ответ нам хочется получить. Если ваш начальник (ребенок, спутник жизни, друг и т. д.) когда-нибудь просил у вас совета, а потом явно слушал только то, что совпадало с его желаниями и намерениями, вы понимаете, о чем я говорю.

Чтобы преодолеть подобную предвзятость, можно опираться на алгоритмы, которые придумали ученые. Мы подходим к работе совсем не с той стороны, с какой представляют себе многие. Когда мы придумываем эксперимент, то не стремимся доказать, что гипотеза верна, а изо всех сил изобретаем разные способы и приемы, которые показали бы, что гипотеза ошибочна. Мы активно стараемся освободить мозг от предвзятости. Когда человек кодифицировал процесс научного исследования, это был огромный скачок вперед в культуре мышления.

Насколько мне видится, жизнь устроена ступенчато. Мы находимся на верхней ступени с точки зрения интеллекта (как минимум умнее большинства собак, но не вашей, конечно), и я предполагаю, что мы стоим довольно высоко с точки зрения интуиции и способности рассуждать логически. Научный метод, то есть ботанский образ мыслей, сказал бы я не без некоторого самодовольства, – это наша попытка как биологического вида выйти за свои неподатливые эволюционные границы. Это самое осмысленное приближение к свободе воли, по крайней мере, к той свободе, которую допускает наш мозг.

Мы ищем теории, позволяющие делать прогнозы о космосе, своей планете и себе самих. Мы хотим знать законы природы. Можно ли считать, что наше любопытство тоже запрограммировано эволюцией? Полагаю, да, иначе никак. Наши предки, относившиеся к окружающему миру без всякого любопытства, проигрывали в естественном отборе другим полуголым парням и девушкам, которых интересовали ответы на насущные жизненные вопросы. Где я сегодня буду спать? Что я буду есть зимой? Можете считать это первыми попытками восстать против идеи судьбы и взять будущее в свои руки. Если мы знаем, что нас ждет, то можем подготовиться и повлиять на результат (например, не умереть зимой от голода). Обобщим: не исключено, что желание свободно выбирать тоже запрограммировано эволюцией. От размышлений обо всем этом впору свихнуться, но будет весело. Все говорит мне о том, что именно люди – в отличие от других видов – преодолели свои эволюционные импульсы и научились выбирать, как вести себя друг с другом и с планетой Земля.

Я уверен, что и способности принимать решения у нас тоже ступенчатые. Я купил машину по причинам, которые не мог сформулировать и, возможно, даже не осознавал. Я несколько месяцев не мог решиться бросить должность инженера и зарабатывать на жизнь сочинительством и выступлениями. Примерно столько же, а то и больше ушло у меня на то, чтобы понять, что мне, человеку без всякого опыта руководящей работы, по силам управлять некоммерческой организацией с капиталом в много миллионов долларов – Планетным обществом. Чем важнее было решение, тем сильнее я задействовал ботанскую сторону и тем отчетливее понимал, что нужно хватать информацию в стиле «все и сразу», а потом бешено ее фильтровать. И когда я наконец доходил до точки «Поехали!», то точно знал, что процесс, который меня к ней привел, был именно свободой воли – в очень глубоком смысле этих слов.

В чем я уверен на сто процентов, так это в том, что мы никогда не совершим великих дел и никогда, осмелюсь сказать, не изменим мир, если не научимся пользоваться своей человеческой свободой. На самом простом уровне это означает, что надо отказаться от соблазнительного цинизма и жалоб на порочную систему, запретить себе думать, что один человек ничего не в силах изменить. Надо научиться отчетливо видеть, какие задачи ставит окружающий мир, сбросить завесу предвзятости. Нужно сделать ботанскую честность стилем повседневной жизни, а не тонким инструментом, предназначенным исключительно для научных исследований.

Тогда мы сможем всерьез подступиться к ответу на вопрос, что происходит и как лучше всего решать наши проблемы. Конкретный метод рационального исследования – подход, оценка, решение этих проблем – и будет трансцендентным актом свободы воли, и мы должны сделать сознательный выбор, чтобы его применять. Однако еще более ярким выражением свободы будет следующий шаг – само применение научного метода. Руководствуйтесь им в повседневной жизни, и тогда в каждый момент вам будут открываться более обширные перспективы. Выявите свой личный потенциал. Возьмите на себя ответственность. Боритесь с глобальным потеплением. Боритесь с нищетой. Расширяйте доступ к информации. Нет поступка более человечного, чем отказаться от мысли о судьбе и предопределении и опереться на науку, чтобы изменить мир – масштабно, смело и очень свободно.