В центре, слева или справа?

Центр картины обладает особой энергетикой: занятый основной фигурой, крошечным персонажем, простым цветным пятном или даже областью пустоты, он с самого начала бросается в глаза, направляя взгляд зрителя к цели. При этом речь идет не о том, чтобы втянуть наблюдателя в динамику движения, нужно, наоборот, обездвижить его, обеспечить себе его полное внимание.

В христианской традиции объединяющий авторитет центра картины нашел свое самое ясное выражение. Независимо от формата или назначения работы, монументальная мозаика Христа Пантократора в византийской апсиде или изображение Богоматери с Младенцем на алтарной доске будут одинаково центрированной композицией. В любом случае цель изображения – подтверждение вечного совершенства: картина – это застывшее время.

С другой стороны, по обе стороны от центра возможно все. Картина строится уже не на единичности мотива, но на множественности случаев: возникает равное распределение форм, как будто невидимый Страшный суд бесповоротно устанавливает всеобщее равенство, идеальное равновесие… Удаляясь к краям, мы часто позволяем себе отвлечься, пользуясь своего рода контролируемой свободой: нас влекут границы, которые можно переступить, но о которых мы не в силах забыть; это и является сердцевиной образа, его становым хребтом. Именно это заставляет ее стоять ровно и нас – вместе с ней. Чтобы обеспечить логику повествования, живописец должен забыть о центре, уклоняться от него или хитрить с ним. Он должен рискнуть дезориентировать зрителя, который никак не решается направиться в ту или иную сторону. Как войти в картину и где найти из нее выход… Западная манера чтения текста слева направо обычно приводит к тому, что зритель путешествует по картине в том же направлении. Привычка настолько укоренилась, что об этом даже не задумываешься, тем не менее обычно художественное повествование также обращается к ней, и иногда оказывается достаточно одному персонажу повернуться в противоположную сторону, чтобы показалось, что картина повествует о чем-то совершенно ином.

Суверенитет центра

Неизвестный каталонский художник, вторая четверть XII века, Алтарная картина собора в Сеу де Уржель, или «Апостолы»

Дерево, темпера, 102,5×151 см, Национальный музей искусства Каталонии, Барселона

Если бы мы ничего не знали о них, если бы эти люди исчезли совсем, если бы Христос и апостолы стерлись совершенно бесследно, если бы от изображения остались только эти три детали, интенсивно окрашенные темно-красным и золотисто-желтым, мы бы все равно знали, что нам не попасть в это пространство, разделенное на части, вполне различимое, но совершенно непрозрачное. Мы не можем проникнуть туда. Эта алтарная картина способна выдержать даже навязчивый или слишком любопытный взгляд, и именно в таком запрете на проникновение она утверждает свой смысл.

Говорят, пути Господни неисповедимы. Пути в живописи тоже должны быть такими. В то время как Евхаристия проводится на священном алтаре, написанная на холсте, она способствует объединению взглядов, но дальше дело не идет. Сегодня, как и прежде, нам не позволено узнать больше. Мы всего лишь люди. Перед нами – таинство.

Неужели мы обречены вечно скользить по поверхности? Нас сдерживает иерархическая структура панели. Линии, разделяющие ее поверхность на три части, также образуют границы, и центральная фигура Христа явно господствует надо всем и всеми: она выше апостолов, она единственная написана строго анфас, именно на нее прежде всего обращается взгляд зрителя: в своей властной простоте механизм прочтения картины напоминает текст Священного Писания: «Я есмь альфа и омега, начало и конец, Первый и Последний» (Откровение 22:13). С этим же связаны и различные закодированные элементы в картине: жест Христа на престоле с поднятой левой рукой, и прежде всего молитвенный жест, соединенный здесь со знаком благословения. Два перста обозначают двойственную природу Христа – божественную и человеческую. На его колене покоится Библия, тогда как расположенные позади него две яйцеобразные формы символизируют Небо и Землю.

Это созерцательное пространство, картина не принуждает взгляд оставаться в неподвижности. Напротив. Не сделано ли это для того, чтобы еще раз подтвердить господство центра: когда мы рискуем пересечь ту или иную сдержанно украшенную черную полосу слева или справа от Христа, нас естественным образом возвращают к нему единодушным движением апостолов. Не имея возможности войти в их пространство, лишенное глубины, мы следим за направлением их взглядов, и у нас нет иного выхода, кроме подчинения общему устремлению. Независимо от того, на какую сторону триптиха мы смотрим – на сторону Евангелия (слева) или на сторону послания (справа), на святого Петра, держащего ключи от Рая, или на святого Павла с выбритой на голове тонзурой, или на любого другого, – их мысль едина, их жесты тождественны.

Триптих предлагает верующему своего рода краткое изложение структуры мира, в центре которого господствует власть Всемогущего Господа. Именно он – средоточие вневременной мудрости, и он же представляет собой нетленную и непреходящую праведность, подобие коромысла весов, на которых взвешиваются все скорби мира.

Перед этим образом определенности колеблющаяся или растерянная вера должна укрепиться, а рассеянные и блуждающие мысли – выстроиться в четкую последовательность. Композиция триптиха – пространство, с которым зритель может отождествить себя, отгоняя свое смятение или страх. Изображение помогает обрести внутреннее равновесие и найти собственный центр.