Незавершенная история

Казимир Малевич (русский художник, 1878–1935), «Без названия», около 1916.

Холст, масло, 53×53 см, Фонд Соломона Гуггенхайма, Коллекция Пегги Гуггенхайм, Венеция

Никого и ничего нет. Персонажей древних сюжетов, героев и безымянных людей, богов и героев, прохожих и зевак, портретов благородных дворян и незнатных людей. Все они исчезли. Или еще не возникли. Возможно, это только намерения, линии сил, цели, которых мы пока не знаем.

Формы соединяются в невесомости, невозможно вычленить единое общее направление, более благоприятное, чем прочие. Подъем, опрокидывание, падение… Некоторые более крупные и темные плоскости всегда более значимы, чем другие, более тонкие, непостоянные и легкие. Хотя их интенсивность не вызывает сомнений, их истинные связи ускользают от нашего понимания, равно как и причины их существования.

Образ, созданный в системе контрапунктов и компенсаций, опирается на хрупкое равновесие. Он мечтает о композиции, о грузе, который необходимо поднять, о размерах, которые нужно обнаружить. Мир, который нужно перевернуть, а затем любой ценой построить заново. И если нужно, оторвать от неба.

Малевич рисует нечто немыслимое. Накануне Октябрьской революции 1917 года он понимает, что должен придать форму новому мышлению. Картина – самое правильное место для реализации этого осознания, как будто, взвесив на весах разноцветные формы, сможет реализовать себя новая реальность – неслыханный мировой порядок, норм и кодексов которого, строго говоря, немыслимых и невообразимых, еще не существовало. История еще не закончена.

Инструмент Спасения

Гвидо Рени (итальянский художник, 1575–1642), «Непорочное зачатие», 1627.

Холст, масло, 268×185,5 см, Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Святой Николай акцентированным жестом указывает на Богородицу, поддерживаемую ангелами над ее гробницей. Кажется, апостолы на заднем плане полны смятения. Они ищут Марию на дне саркофага, в то время как она уже вознеслась на небо, где ожидает святая Анна, ее мать. Они еще не знают, что мы увидели и чему нас учит картина.

Святой идеально играет свою роль ходатая и заступника: без него на кого или на что мы могли бы опереться на этой картине? В условиях земной неопределенности и удаленности от неба именно он направляет и успокаивает человека, и не важно, что на самом деле он жил спустя более трех столетий после смерти Марии и ее вознесения, как говорят, телом и душой. Для картины это не имеет значения. Вечность игнорирует тиранию календаря.

Нет необходимости прибегать к уверткам и затягивать. Нет другого решения, кроме хаоса на заднем плане картины, в котором мы рискуем затеряться. Этот святой говорит с нами, как священник с амвона, он указует нам путь. Единственно возможный. Надо подниматься, взбираться, идти с решимостью альпиниста. Властная диагональ, идущая от его руки к руке Марии, там, наверху, не имеет ничего общего с бесплатным подъемником – она отображает четкий план, энергию, силу. А также упорное сопротивление: она покорится притяжению Земли.

Земле, с ее мертвой горизонтальностью, не удастся оставить за собой последнее слово. Наклонная линия всегда и везде борется с падением. Она графически сообщает о стремлении избежать земного тяготения, чтобы найти путь к Небу: в середине XVII века Контрреформация сделала ее инструментом Спасения.

Дар небес

Джованни Баттиста Ленарди (итальянский художник, 1656–1704), «Успение Богородицы со святой Анной и святым Николаем Мирликийским», 1690.

Холст, масло, 254×167,64 см, Музей искусств округа Лос-Анджелес

Она невесома. Дева стоит на полумесяце над облаками в окружении херувимов, молитвенно сложив руки. Она воздела очи к небу. Наверное, даже выше неба, потому что, в конце концов, она уже на небе. Два ангела подле нее также глядят вверх. Один – на ее лицо, а другой – в том же направлении, что и она. Над ее головой плывет в воздухе маленький нимб из звезд. Легкий ветерок шевельнул складки ее платья и голубой вуали. Что происходит?

Все указывает на то, что Мария поднимается в воздух, уносимая сопровождающими ее ангелами в небесное пространство, золотое сияние которого говорит о вечности. Во всяком случае, это первое впечатление, вызванное игрой взглядов и света. Картина кажется настолько простой, что создается впечатление, будто здесь можно увидеть лишь благочестивое изображение, суть которого исчерпывается непосредственной ясностью того, что на нем представлено.

Однако понять смысл такого произведения, не зная принятых кодов, почти невозможно, и причина этого проста: речь идет не о повествовании или эпизоде в какой-либо истории, которую можно было бы проиллюстрировать, а о символическом изображении: сюжет Непорочного Зачатия, отсылающий к давно оспариваемому догмату, говорит об абсолютной чистоте Девы, зачавшей от Бога, освобожденной от первородного греха, тяготевшего над людьми с самого начала времен. Суммирующий все это образ должен нести идею божественного дара.

Таким образом, Дева здесь спускается на землю, или, что точнее, нисходит к человечеству. Лицо девушки не поднято вверх, как у одного из ангелов, потому что ее еще только позовут туда, еще только станут ждать там. Она смотрит на самого Творца, которого она только что покинула.