Последнее грехопадение

Дирк Баутс (нидерландский художник, около 1400 /1415–1475), «Ад», 1468–1470.

Дерево, масло, 115×69 см, Дворец изящных искусств, Лилль

Они больше никто. Мужчина, женщина – какая разница! Кем он был? Что делал? Откуда взялась эта женщина? Это уже не важно. Они падают. Только это и имеет значение. Их падение отменяет все остальное. Теперь уже ничего нельзя сделать.

Все в них сведено на нет, уничтожено высшим приговором. Возраст, внешний вид, характеры, привычки и социальные различия, истории жизни и оправдания. Их грехи уничтожили все. Они ныряют и кувыркаются, устремляясь навечно на самую глубину немыслимого дна мира. Все кончено.

Нет. Ничто еще не закончилось. Это было бы слишком легко и слишком быстро. После ужаса падения они даже не разбились. Им отказано в завершении страданий. Они не смогут ни заснуть, ни забыться. Друг за другом они бесшумно погружаются в расселины растрескавшейся от сухости земли, раздирая кожу об острые камни. Эти мерзкие узкие дыры с самого начала предназначались для них. Узкий формат панели, вытянутой в высоту, который мог бы в другом случае обозначать узкие врата рая для немногих избранных, становится здесь ловушкой. Страшное узкое место. Здесь заперты негодяи, которых безжалостно тащат прочь, ввергая в неизбывное страдание. Ад наказывает зло ужасом.

Злоба грешников находит свое отражение в злости волосатых чудовищ, которые мучают и пожирают их. Липкие, исполненные ненависти, язвительные, эти гибридные существа с острыми зубами получают явное удовольствие от причинения страданий, которые они даже не сознают. Худоба жертв не способна удовлетворить их ненасытный аппетит.

Зрителю предлагается увидеть признак изначального греха в самых разных действиях и позах проклятых: навеки утраченная возможность единства, потерянная гармония, непоследовательность и противоречивость мышления, тела перевернуты так, что зад оказывается выше головы… Все было предусмотрено. Запущено первым же неблаговидным поступком. Дьявол подстерегал их, заманивал, сбивал с верного пути. Предпочитающий проникать в самые темные закоулки души, он спутывал их сознание, искажал разум, развращал их, менял к худшему их слова. То, что мы видим здесь, – не столько результат злодеяний, сколько дезориентированный внутренний мир, в Судный день внезапно ставший видимым.

Живописец пристально наблюдает за ними со всех возможных ракурсов, изучает, как тело может напрягаться, корчиться, защищаться, вздрагивать в ужасе и страдании. Изображение мук, насланных проклятием, – стоящая перед ним сложнейшая задача, которую он постоянно решает. Необходимость идеально точно передать анатомию человеческих тел заставляет его превзойти самого себя. Образ рая, населенного умиротворенными телами, не требовал от него такой виртуозности и тем более такой изобретательности. История живописи многим обязана именно представлению ада.

Наследие инфернальных представлений будет тяжелым, отказаться от подобного визуального образа окажется весьма тяжело. Задуманные как уроки, своего рода наглядные проповеди, эти образы передавали прежде всего мысль о неизбежности позорного клейма для грешника… При малейшем отступлении, совершенном телом, долгое время будут настойчиво искать доказательства его вины… Возможно, в живописи больше никогда не будет оправдываемого грехопадения.

Меж двух миров

Мастер триптиха семьи Старк (между 1480 и 1495), «Воздвижение Креста Господня», около 1480/1490.

Дерево, масло, 66×48,3 см, Национальная галерея искусства, Вашингтон, округ Колумбия

Они толкаются, стреляют, изо всех сил прижимаются ко все еще плохо вбитому в землю столбу – ведь под тяжестью тела Христа крест может опрокинуться. Слышится скрип дерева, дыхание палачей, невнятные возгласы. Собаки зашевелились. На горизонте сгустились тучи. Надвигается гроза.

Мы не увидим продолжения истории. Повествование прерывается, на мгновение приостанавливается: картина только что изобрела новую тему. Она иллюстрирует эпизод, о котором ничего не говорится в Евангелиях, простой промежуток времени, когда происходят последние технические приготовления к распятию. Как будто для начала спектакля нужно было установить сложную, но незаменимую декорацию. Но при этом с ужасом понимая, что действо уже началось и реальность мучений игнорировать уже невозможно.

Все, кто принимал участие в событии в этот неповторимый миг, собрались там, застыв каждый в своей роли. Вернее, в позах, определяемых традицией. Они хорошо известны, а отточенные жесты каждого персонажа позволяют без особых колебаний идентифицировать любого. Было необходимо, чтобы картина точно передавала изображаемую на ней историю. Если какая-либо из фигур затеряется в толпе, картина не сможет выполнить свою функцию.

Выражения лиц могут подождать. Нужно было позаботиться о самом насущном. На данный момент костюмы определены, цветовая гамма подобрана: синий – нужен глубокий синий цвет в центре, пусть даже это спина накидки палача. Никогда нельзя терять из вида небо. Зеленый цвет предназначен для Марии Магдалины, плачущей на переднем плане: с ней связана свежесть весны, которая внезапно начала увядать и распадаться… Понимание конца. Нет, еще хуже – мертвая плоть. За ней – Дева Мария. Она выдержит все. Не сломается. Она одета в белое и синее. В крайнем левом углу Вероника держит в руке платок, на котором чудесным образом будут запечатлены черты лица Иисуса. Она единственная, кто знает, единственная, кто владеет подлинным образом Христа. Неизменным портретом, который не изменит даже смерть. Что скажут об этом те мерзавцы, те сумасшедшие, которые неистовствуют, одетые в полосатые костюмы? Они не ведают, что творят. У каждого из них своя роль в истории Спасения, даже у безумцев.

Картина – это элемент домашнего интерьера. Она содержит поучение, которому внимают не в возвышенном пространстве церкви, а в уединении домашнего очага. Даже в те дни, когда человек ленится со всем пылом предаваться вере, она способна поддерживать обычную набожность, перекликаясь с жизнью глядящих на нее. Картина изображает предметы в простейшем ракурсе, реальность механических усилий: без труда можно увидеть усталость и мозоли на руках, надорванную спину, пот и стон под слишком тяжелым грузом. Терпение плотника. Не так уж и отличающееся от того, которое проявил некогда бедный Иосиф.

Соотношение сил, образующих изображение, формирует диагональную динамику: одновременно сопротивление гравитации и готовность к подъему. Там, где образ распятого Христа, вертикально соединяющий землю и небо, символизирует абсолютную необходимость искупления, наклонная линия показывает мучительный путь внутренней борьбы и перспективу окончательной духовной победы.