Обращение к плоти
Дирк Баутс (нидерландский художник, 1415–1475), «Благовещение», около 1450–1455.
Холст, темпера, по, 90×74,6 см, Музей Гетти, Лос-Анджелес
Бледный архангел вошел к Марии. Чтобы найти ее, ему пришлось пройти по всему дому, переступить через широкий проем, разделенный испещренной прожилками темной порфировой колонной. В комнате, где Мария читала, он преклонил колени, как рыцарь перед своей дамой. Однако рядом с ней он все еще остается достаточно высоким. Подняв правую руку, он указывает на небо и передает свое послание. Дева, сидящая прямо на полу, не должна его видеть. Она раздвигает руки и приветствует Божественное Слово.
Это то самое мгновение воплощения: глагол становится плотью, и Баутс мастерски подбирает декор, чтобы сцена выглядела одновременно легко читаемой и таинственной: балдахин и занавес темно-красного цвета здесь нечто большее, чем просто декорация, матричная оболочка, тело Девы Матери. Пространство, одновременно неприкосновенное и проницаемое. Рука архангела скользит внутрь занавеса, разглаживая его, но не проходя насквозь. Кодифицированный знак священного поклонения сочетается здесь с символизмом девственности.
Появление Гавриила, как чаще всего это делается в картинах, происходит с левой стороны. Если проследить его путь, легко расшифровать логический ход истории: в начале – божественное слово; в конце повествования – Богоматерь. Взгляд перемещается от ангела к Марии, от посланника к адресату, от небесной фигуры к реальности живого тела. Составленный так образ изображает не встречу, а динамику речи, которая вот-вот должна прозвучать.
Обращение к разуму
Филипп де Шампань, французский художник, 1602–1674, «Благовещение», около 1644.
Дерево, масло, 69,2×70,5 см, Метрополитен-музей, Нью-Йорк
Удивленная Мария обернулась к архангелу. История в изложении Филиппа де Шампаня начинается с нее, с левой стороны картины. Она демонстрирует явные проявления плотского – важность книг, вместилищ Священного Писания. Перед ними распахнулась маленькая дверца пюпитра – как тело Девы будущему младенцу.
На переднем плане корзина с книгами – символ домашних добродетелей, она напоминает корзину, в которой младенец Моисей плыл по Нилу, был спасен от утопления и усыновлен дочерью фараона. Несколько ангелочков наверху радуются: вся левая часть картины, залитая небесной синевой, символизирует реальность спасения. Однако наше чтение картины только начинается, так как оно должно привести нас, согласно наиболее распространенному замыслу, к архангелу, который появляется с правой стороны: теперь прочтение картины завершается фигурой небесного посланника. Начав со вполне человеческой истории, мы открываем для себя божественное действие.
Однако правдоподобие изображенной истории заставляет нас снова последовать за движением архангела Гавриила, несущего послание. Теперь мы должны прочитать изображение справа налево, в противоположность привычному направлению движения. Этот разворот в чтении наглядно отражает разворот истории воплощения Сына Божьего. Сцена Благовещения трактуется здесь не только как момент, когда Марии сообщается божественное послание, но прежде всего как момент, когда отменяется гибель греховного человечества. Теперь история пойдет по-другому.
Стоять на своем
Эль Греко (испанский художник греческого происхождения,1540/1541–1614), «Портрет кардинала» (Фернандо Ниньо де Гевара), около 1600.
Холст, масло, 170,8×108 см, Метрополитен-музей, Нью-Йорк
Зоркие глаза кардинала, скрытые очками, оценивающе смотрят на собеседника, причем это никоим образом не сказывается на спокойном достоинстве его осанки. Он способен сохранять самообладание, что бы ни случилось.
Кардинал с 1896 года, а с 1899 года – Великий инквизитор Испании, каковым он оставался в течение нескольких лет, архиепископ Севильи… Этот высокопоставленный церковный сановник также был весьма близок с королевской властью. Для того чтобы обречь на пытки и костер тех, кто в какой-либо степени отступил от идеалов католической церкви, было достаточно одного его слова. Его авторитет не подлежит сомнению. Никто не может ничего ему противопоставить.
Если бы мы действительно попали в эту комнату, то, без сомнения, увидели бы кардинала в самом впечатляющем ракурсе: его кресло стояло бы перед стеной, покрытой столь же роскошной, сколь и торжественной парчой – как напоминание о золотых фонах древней живописи, обрамление вечностью высшей власти. Тем не менее картина построена так, что мы будем приближаться к кардиналу не напрямую, а немного сбоку, – Эль Греко создает иллюзию, что кардинальский трон стоит на некоей разделительной линии между золотом и тьмой, между складками шелка и строгостью дерева, между символом безвременья и реальностью простой двери, которая открывается в сложные реалии земного мира: портрет показывает глубокую двойственность человека на нем, необходимость стоять строго в безупречном центре, на равном расстоянии от любых просьб и слабостей.
Слегка сжавшаяся на рукоятке кресла, его рука все же выдала постепенно нарастающую нервозность, заставившую вибрировать всю картину. Нетерпение, может быть, раздражение… что-то его беспокоит. Он немного повернул голову, но глаза его устремлены вправо, за пределы изображения. Может быть, к нам. Его одежда тоже, кажется, выдает некоторое возбуждение, а края короткой мантии с капюшоном образуют изломанную линию, ощетинившуюся двумя шипами. Достаточно было бы, чтобы кардинал поддался настроению, позволил природной вспыльчивости одержать над собой верх, чтобы вся композиция портрета разрушилась и все сдвинулось.
Если же мы встанем на место кардинала, стороны поменяются: правое, активное и решительное, становится левым. Наследник многовековой традиции, восходящей к античности, Эль Греко напоминает, что все ловушки мира, все его угрозы и опасности подстерегают людей именно с левой стороны, именно там, куда бдительно смотрит кардинал. Правая сторона, где мы видим спокойные и плавные ниспадающие складки кардинальского одеяния, всегда будет мягче – она, как считается, защищена божественными силами.
Тень за плечом кардинала подсказывает, что кардинал не откидывается в своем кресле: он готов в любую минуту встать. Но портрет показывает это только для того, чтобы отчетливее подавить возможность ее возникновения: сколь бы напряженным ни казалось изображение, воля этого человека одержит верх. Общая симметрия позы выглядит более мощной, чем угрожающие ей противоположные энергии, и она будет сохранена – кардинал способен не только оставаться в центре, но и воплощать его, будучи еще одним воплощением власти.
