Идти вперед

Дорогая Лиз!

Я пишу тебе из своего кресла в углу кухни, в котором любила сидеть и болтать с тобой по телефону. С момента твоей смерти прошло примерно 1,5 года.

Мы только вернулись от Энди и детей. Мы часто с ними видимся. Думаю, за последний год уже раз 5. Эдвард прилетел через пару дней после твоей смерти. Он взял такси до твоего дома и прошел через черный ход на кухню, где Энди с детьми подписывали праздничные открытки. Они отправили 225 штук. На каждой было сказано: «Считаю все благословением». Когда муж вернулся домой, он сказал: ты уверена, что у нас действительно нет сил отправить всем открытки в этом году?

Когда в июне был твой день рождения, мы отправились в твой дом на уикенд. Лоуэры приехали тоже. Утром мы ели претцели, а вечером – пасту с твоим фирменным соусом. Никто не прикоснулся к вилке, пока последний человек не сел за стол. Мы взялись за руки и, прежде чем приступить к ужину, помолились: «Спасибо за еду, людей вокруг и за любовь». Произнесли это так быстро, словно слова ничего не значили, но эту фразу говорила ты, и мы чувствовали, что это необходимо. Мы слушали плей-лист с твоего телефона (который все время лежал в кармане у Энди). The Alabama Shakes, та песня «Cotton Eyed Joe», Billie Holiday. Мы рассказывали друг другу, как ты рассказывала Дрю, что не моргнув глазом убила паука в ванной, а потом нашла в лодке змею. Мы сидели за длинным столом и обменивались маленькими подарками, которые бы тебе понравились. Смешные носки, блестящие пластиковые кошельки и блокноты. Мы хорошо провели время. Показывали друг другу подарки. Чувствовали связь между собой, благодарность и твое присутствие. Мы решили, что это будет ежегодная встреча.

На следующий день я встретила на кухне Энди, он делал детям свекольный фреш. Достал твою огромную соковыжималку, ту, которую его так раздражала. Дети засовывали в нее свеклу, сельдерей и огурцы. Дрю выбрасывал жмых. Они чокнулись маленькими бокалами, на которых были изображены цветные велосипеды и которые ты всегда хранила на полке над раковиной. Энди заметил меня и сказал: «да, да, знаю». И они все выпили, Лиз. И у них были свекольные красные усы.

Тем днем мы все пошли посмотреть, как Гвен играет в бейсбол. Когда она сняла шлем и по плечам рассыпались светлые волосы, я вздрогнула. Она твоя копия. Она и Марго до сих пор все делают вместе. Читают те же книги и каждую ночь спят рядом.

Месяц спустя дети поехали в лагерь Кесем в Сан-Диего. Им так нравится. Их там называют M&M, Kit-Kat и Tic-Tac. Они уже записались на следующее лето. Бьюсь об заклад, они будут делать это каждый год, а когда пойдут в колледж – станут вожатыми, самыми чуткими вожатыми в мире.

Наши традиции в честь Дня благодарения живы. Твоя семья приехала к нам. Энди привез флажки с благодарностями, которые ты сделала в прошлом году. Он хранит их в специальном конверте, чтобы не помять. Я помогала развешивать их в гостиной. Дети были рады снова их увидеть, они смеялись над корявым почерком и над тем, что кто-то сделал ошибку в слове «благодарность». Я глубоко вздохнула, когда увидела твой почерк. Ты была близко. Мы произнесли длинные речи. И подняли бокалы за тех, с кем познакомились в прошлом году.

После ужина у Гвинни разболелся живот. Я отвела ее в свою комнату, и мы вместе сидели в кресле. Мы провели день в большой компании, и я спросила, не тяжело ли ей было слышать от других детей: «моя мама сказала, что мы можем съесть еще порцию десерта», или «я спрошу мамочку», или «мама, мы можем после ужина посмотреть «В поисках Немо»?». Гвен кивнула, и мы вместе заплакали. Спустя полчаса ее вырвало, и я подумала: а вдруг я неправильно оценила ситуацию и только усугубила ее физическую боль внутренней. Мне жаль, если это так.

«Спасибо за еду, людей вокруг и за любовь». Произнесли это так быстро, словно слова ничего не значили, но эту фразу говорила ты, и мы чувствовали, что это необходимо.

Утром за завтраком Эдвард прочитал детям лекцию о том, как именно нужно жарить бекон. Я закатила глаза, а Энди пошутил: «У всех свои странности». Эдварда возмутило, что я несколько раз меняла планы на день, а Энди просто положил руки на кухонный стол и спокойно сказал: «Примите странности друг друга». Он не идеализировал ваш брак, он помнил и ссоры, и конфликты. Он сказал: эта небольшая борьба друг с другом делала ваш брак особенным. Даже сейчас в половине случаев он поступает не по-своему, а по-вашему.

Я глубоко вздохнула, когда увидела твой почерк. Ты была близко.

Недавно мы были все вместе в твоем доме в Монтане. Энди спал вместе с Дрю на большом матрасе в уголке. Девочки – в комнате на первом этаже. Все было хорошо.

Дрю – большой десятилетий мальчик, невероятно худой, мускулистый и красивый. Возможно, он просто растет или это связано с тобой, но мы играли в кости, он проиграл и особо не расстроился. Он очень крут на склонах, всегда первый, и, когда делает повороты, кажется, будто он все контролирует. Когда я смотрю на него, Лиз, ты рядом, и, клянусь Богом, он об этом знает. Он знает, что я вижу тебя в нем, и рад этому. Он не отводит взгляда. Его глаза и кожа светятся изнутри.

Марго перешла в другую школу. В следующем году она идет в 9-й класс. Она становится все более занятой. В том году она начала заниматься лакроссом. Но ее мысли еще пока далеко. Она погружается в мечты, и я радуюсь, что потеря мамы не сказалась на ней слишком сильно и она осталась собой.

Гвини заканчивает 6-й класс и в следующем году будет в одном сообществе вместе с Марго. Она планирует свой 12-й день рождения. И хочет записаться в библиотеку. Этой зимой мы втроем болтали около лыжного подъемника. Девочки очень умные. Глубокие. Гвен носит твою фиолетовую шапку. Им очень идет твоя одежда – думаю, это хорошо. Дети улыбаются. Я говорю: «Вы счастливицы, у вашей мамы был великолепный вкус. Мои дочери не прикасаются к моим лосинам цвета хаки». Они смеются. Но я зря назвала их так: «Счастливицы».

Тем днем, когда мы вернулись со склона, Гвен оставалась со мной довольно долго. Я лежала на твоем диване в теплых штанах напротив камина, который сделал Эдвард, а Энди починил. Я протянула руку. Девочка подошла, и я обнимала ее столько, сколько она хотела. Как минимум 2 песни. А потом Марго позвала ее готовить маффины, и Гвен ушла.

Когда мы уезжали, я заплела Марго французскую косичку, а Энди смотрел. Он тоже учился плести такие, но сами девочки справляются лучше. Дрю сказал, что мы забыли сыграть в игру счастливой семьи, и мы пообещали сделать это в следующий раз. Мы обнялись и каждый сказал: «Я люблю тебя». Мы всегда так делаем.

Энди много думал, как ему выдержать 12 декабря – первую годовщину. Он решил, что сделает ежегодной традицией рассказывать истории о тебе и просматривать фото. Он попросил нас пятерых – твою сестру, твоих родителей, меня, Джессику и Джен – найти фотографию и написать несколько абзацев о тебе. Он просил нас не говорить общих слов, а придумать что-то особенное. Он купил четыре твердых папки, чтобы у него и трех детишек всегда хранилась своя, где бы они ни оказались. Я написала о твоей любви к спорту, вспомнив, как ты говорила: не выношу мысли, что дети представляют меня исключительно в кровати под одеялом. Ты была лучшей спортсменкой из всех, кого я знала, – я рассказала об этом.

С каждым годом альбомы увеличиваются. Мы впятером раз в год продолжаем делиться одним фото и одной историей. Именно так твоя семья проводит день твоей смерти. Энди хочет, чтобы дети знали о вещах, которые могли забыть, или для которых они были слишком маленькими, или которых не замечали. Они становятся старше и начинают понимать твои более сложные черты характера, узнают тебя лучше. Через месяц после годовщины я заехала к ним на денек, перед Энди лежали все папки. Он вручил мне одну, и мы стали листать страницы. «Это действительно здорово, – сказал он. – Мы были счастливы». Они и были в тот день. И еще во многие другие.

Он не идеализировал ваш брак, он помнил и ссоры, и конфликты. Он сказал: эта небольшая борьба друг с другом делала ваш брак особенным.

Я знаю, это сложно – расти без матери. Я знаю, что тебя никогда не будет рядом. Но твои дети близки, и Энди помогает им бороться с трудностями и сложными переживаниями. Они любят друг друга, и это самое важное.

Я вспоминаю о наших разговорах о том, что будет после твоей смерти. О том, что станет с Энди. Мол, он будет не вылезать из офиса, много пить или срываться на детей. Этого не произошло, Лиз. Он читает Льюиса, ходит к психологу, помогающему ему справиться с потерей, и на плавание 3 раза в неделю. Он находит свободное время и учится готовить и почти не пьет (после того как он стал и мамой тоже, он не может позволить себе похмелья). Каждый вторник он гуляет с Джен по вашему маршруту. Они болтают о воспитании девочек. Она заставила его купить тампоны и прокладки и положить их в каждую ванную.

Недавно он привел детей к нам и сказал Эдварду: ни один отец не знает своих детей так, как мать. Эдвард поспешил ответить. Он возразил, что у него отличные отношения с Джорджией и Клэр. Энди произнес: «Я знаю. Я просто говорю, ты не сможешь так хорошо их понимать, как Келли». По его словам, половина ваших ссор начиналась с того, что ты (по его мнению) слишком много беспокоилась и продумывала. А сейчас он наконец-то понял почему.

У него появился друг Деннис, чья жена умерла 4 года назад. Иногда они пьют вместе кофе. Думаю, для Энди это возможность заглянуть в будущее. У Денниса сейчас есть девушка, кажется, он даже влюблен. Я напомнила Энди: ты хотела, чтобы он нашел себе близкого человека, чтобы он не был один. Он знает это. Но не хочет, чтобы кто-то спал на твоей стороне кровати. Однако пару месяцев спустя он зашел в спальню и увидел на своем месте Гвен. Она, как и ты, читала, включив настольную лампу. И в ту ночь он спал на твоей половине кровати. А новый человек сможет спать на его стороне.

Я знаю, это сложно – расти без матери. Я знаю, что тебя никогда не будет рядом. Но твои дети близки, и Энди помогает им бороться с трудностями и сложными переживаниями. Они любят друг друга, и это самое важное.

Недавно он обратил внимание на женщину – он сказал, что почувствовал себя подростком, и все же он еще не готов. Не могу представить, как повезет женщине, которая будет жить с Энди Лаатсом – таким, какой он есть сейчас. Она будет замужем за вами обоими. Он знает, что ты дала мне, Джен и Джессике право вето. Он сказал, ты оставила преемнице письмо.

Энди снимал обручальное кольцо, но ему не понравилось ходить без него и он надел его снова. Он пытается придумать, как отвечать незнакомцам, спрашивающим о его жене. Он отвечает: «Я одинокий отец» – и это заставляет их замолкнуть. Но мне он объясняет, что все еще женат на тебе, что ваши отношения еще продолжаются, сводят его с ума и взывают к его лучшим чувствам.

Он много плачет. У него красные глаза, когда он говорит о тебе. Он не уходит от разговора, не извиняется и не молчит. Он такой чудесный, он так правильно все это переносит. Ты здесь, рядом с ним, на его губах. Всегда.

Каждый день, когда дети уже спят, он записывает планы на день на пластиковой доске, висящей на кухне. Каждый день он придумывает что-то новое. Жажда четверга. Сумасшедшая пятница. Сырая суббота. Он пишет стандартное расписание и отмечает особенные дни и праздники. Делает небольшие рисунки. Футбольный мяч, если у Гвен сегодня игра, или капкейк, если у кого-то день рождения.

Энди часто печет блины. Спустя примерно год он нашел в муке жучков. Он не хотел выкидывать пакет, ведь его купила ты. Ты открывала и закрывала его. Он должен был осознать, что ты – это не предметы, а твои действия. Поэтому Энди взял муку, специи и сахарную пудру и выбросил их в мусорку. Он все изменил, но, когда он хочет, чтобы ты вернулась, он с детьми начинает печь.

Ни один отец не знает своих детей так, как мать.

Первый его день рождения без тебя прошел довольно уныло. На его пятидесятилетие они с Джен вызвали Uber, поехали в бар и напились. В тот уикенд они с детьми устроили барбекю. В гостиной все еще стоит твоя большая фотография с церемонии. Энди переживает, что дом выглядит так, словно похороны были только вчера. Он убрал некоторые фотографии. Это был первый шаг.

У Энди есть целый список дел, которые он пока не может сделать. Например, он даже не притронулся к твоей гардеробной. Твои платья, туфли, носки и старая рабочая одежда. Твои кремы и духи и средства для ухода за волосами. Когда я последний раз была там, я зашла в твою ванну, чтобы прикоснуться к чему-то твоему. На крючке висел халат, брошенный небрежно, словно ты сняла его только этим утром. Энди стоит освободить гардеробную. Мы разговаривали об этом. Я сказала, что помогу ему. Он поблагодарил, но пока откладывает этот момент. Он одолжил мне пару твоих старых кроссовок, тех разноцветных, на прогулку с ним и Джен. Они на полразмера мне малы. Когда мы вернулись, я захотела забрать их с собой, но Энди настоял, чтобы я вернула их на место.

Он пытается придумать, как отвечать незнакомцам, спрашивающим о его жене. Он отвечает: «Я одинокий отец» – и это заставляет их замолкнуть.

Твой прах все еще в коробке. Энди уже начал задумывать об этом. Он может развеять немного над пляжем, а потом отвезти оставшуюся часть в Вермонт, где вы хотели состариться вместе. Иногда он ужасно злится, что ты не оставила ему четких указаний на этот счет. Он боится ошибиться. Но потом он понимает: ты бы не хотела говорить об этом, тебе бы хотелось, чтобы все прошло легко, чтобы вы развеяли его там, где вы любите бывать вместе с детьми.

Он борется с сожалением. В последние несколько недель он не понимал, насколько ты близка к смерти. Ты всегда была впереди его, тело все знало. В день твоей смерти он взял Гвен на футбол. Ему тяжело об этом думать, хотя половину дня он был дома. Я сказала, что ты умерла, зная, что ты была любима, но он не хочет прощать себя.

Мы с тобой кое-что забыли. Мы все время беспокоились, как он справится с ролями отца и матери, как поборет одиночество, фрустрацию и множество других проблем, но мы упустили одну важную вещь о нем: он ученик, очень решительный и заинтересованный. Он всячески пытается научиться быть тобой. Энди – твой подмастерье. Он читает и перечитывает твои дневники и использует их как путеводитель.

Я осознала это, слушая его речь на церемонии. О, Лиз, это было превосходно – я все время об этом думаю. Должно быть, там собралось 700 человек. Все друзья, учителя и даже няни, сидевшие с вашими детьми. Двадцать минут Энди рассказывал вашу романтическую историю. Он боялся, не слишком ли затянул, но я успокоила: это нормально – рассказать обо всем. Присутствующие готовы были слушать его часами. Мы жаждали подробного рассказа. Энди рассказывал о твоих глазах и скулах «супермодели». Сказал, что скучает по тем моментам, когда вы вместе что-то обдумывали и ты принимала решение. Ему нравилось твое чувство справедливости, твои высокие стандарты, твое умение сосредоточиться на важном и создать невероятно комфортную атмосферу дома для Дрю, Гвен и Марго. Он закончил словами: люди двигаются дальше после потери. Это лучшее, что я когда-либо слышала о скорби:

Он убрал некоторые фотографии. Это был первый шаг.

«Люди спрашивают, как мы справляемся. Поэты столетиями пытались описать любовь, смерть и их влияние на жизнь. У меня не хватит сил описать то, что мы делаем. Вы не ждете от меня многого? Отлично. А теперь я могу попробовать.

Помните фильм «Аполлон 13»? Сын инженера, работавшего над системами наведения для этой и других миссий «Аполлон», я увлекся этой историей. Она вот о чем.

Миссией «Аполлон 13» было исследование части Луны. Но, прежде чем космический корабль достиг поверхности, на борту произошел взрыв, частично его разрушивший. Думаю, рванул кислородный баллон. В поврежденном корабле осталось недостаточно для завершения миссии воздуха. Прилуниться было уже невозможно, поэтому астронавты судорожно придумывали другой план.

Корабль был поврежден, а энергии не хватало даже на то, чтобы развернуться. Так же, как и кислорода, – чтобы добраться до дома в безопасности. Они искали способ развернуться и быстро вернуться домой, затратив как можно меньше энергии.

Было решено использовать гравитацию спутника, чтобы вернуться на Землю. Если бы корабль смог попасть точно на орбиту Луны, обогнуть ее сзади, а потом покинуть ее в нужное время, он сохранил бы достаточно энергии для возвращения на Землю. И все это – без дополнительных повреждений корабля.

Обычно в миссиях «Аполлон» между кораблем и центром управления полетами существует постоянная стопроцентная связь. Но на обратной стороне Луны это невозможно. Астронавты ненадолго исчезнут, а потом, если все пройдет гладко, появятся вновь.

Скорость корабля, входящего на орбиту, предельно важна. Слишком быстро или слишком медленно – и энергии не хватит. Направление тоже имело первостепенное значение: отклонение от курса хотя бы на градус нарушит всю траекторию. Корабль может потерпеть крушение, если будет слишком близко. И наоборот, если бы он не поймал притяжение Луны, то оторвался бы слишком далеко и улетел в открытый космос. Команда стояла перед лицом катастрофы. Но они все-таки справились.

Так что же я хочу этим сказать?

Я и мои дети – астронавты. Мы на борту слегка поломанного судна и пытаемся понять, как же нам жить в условиях полной неопределенности. Лиз играет две роли. Во-первых, она Луна. Как Луна она дает нам силу и энергию для возвращения на Землю. Нам необходима эта энергия, своей нам недостаточно. Гравитация работает и как трос, и как двигатель. Вы входим на орбиту на некоторое время, набираем скорость и меняем направление и тратим остатки драгоценных сил, чтобы выйти с нее и двинуться по своему пути.

Он закончил словами: люди двигаются дальше после потери. Это лучшее, что я когда-либо слышала о скорби.

Мы не можем быть с Луной, не можем прилуниться и остаться с ней. Мы должны принять факт, что миссия провалилась и все планы по изучению, открытию и совместному пребыванию уже никогда не осуществятся. Это глубокое чувство утраты так же разрушительно, как и понимание: необходимо сосредоточиться на будущем. Эти два чувства – потеря и надежда существуют в нас одновременно.

Вы – Служба управления полетами. Так как вы находитесь на Земле, вы принимаете от нас сообщения и показания приборов, производите расчеты и возвращаете нас в безопасное место. Вы не можете находиться с нами на борту. Вы не знаете, каково это – чувствовать одиночество в бескрайнем космосе. Но без ваших указаний мы бы потеряли путь. Астронавты видят в этой ежеминутной связи счастье, они доверяют ей свою жизнь. Мы в 200 000 миль от дома, но с каждой секундой мы приближаемся. Мы работаем как команда, катастрофа не парализовала нас, а придала нам сил, сделала сильнее. Мы ошибаемся, импровизируем перед лицом непредвиденных проблем и никогда не теряем надежды.

Я сказал, что у Лиз две роли в этой несовершенной метафоре. Какая же вторая? Она – космодром. Как космодром, она и организовала всю программу «Аполлон». Подготовила все для успешного завершения операции. Набрала только лучших специалистов в команду на Земле. Наняла капитана (который, хочу сказать, прошел строгий отбор) и обеспечила команду тремя сильными, стойкими, трудолюбивыми, сообразительными, не сдающимися и красивыми астронавтами. Потом она всех нас натренировала. Уделять друг другу внимание. Говорить приятные вещи. Слушать. Взаимодействовать. Думать друг о друге. Общаться. Жить и не сдаваться перед лицом катастрофы. Мечтать о будущем. Задавать самим себе важные вопросы. Бороться за ответы. Ставить себе высокую планку. Ценить то, что есть. Благодарить за спокойные и счастливые моменты. Крепко друг друга обнимать. Принимать. И любить.

Я и мои дети – астронавты. Мы на борту слегка поломанного судна и пытаемся понять, как же нам жить в условиях полной неопределенности.

Вот так мы и справляемся. Лиз так много вложила в меня, Дрю, Марго и Гвен, что мы справимся. Когда наши кислородные баллоны взорвались, она скорректировала курс и вернула нас на нужную траекторию с правильной скоростью, чтобы мы смогли использовать ее энергию и невредимыми вернуться назад. Мы чувствуем себя потерянными, конечно, но мы натренированы и чувствуем связь с собой и со всей командой, которую и собрала Лиз. И благодаря этому мы сможем добраться до Земли в безопасности».

Энди с детьми идут вперед, не от тебя, а с тобой, так же, как и я с Грини. Ты там же, где и они. Я люблю тебя через них.

Келли.