Достаточно хороша

Многие умные мысли, которые я озвучиваю, почерпнуты из бесед с Ариэль. По вторникам мы отвозим детей в школу, а после делаем круг по парку. Она любит подниматься по склонам, и во время подъема в горку у нее никогда не бывает одышки (она намного младше меня). Ариэль мне нравится: она задает умные вопросы, помнит все, что ты ей рассказывала, и делает вещи, приводящие в замешательство. А еще она знает и может рассказать много чего о людях и их работе, не только потому что она от природы наблюдательна и у нее уровень эмоционального интеллекта как у Далай-Ламы, но и потому что Ариэль – психотерапевт. Доктор Ариэль Трост 30 часов в неделю профессионально выслушивает других людей в офисе над книжным магазином на Колледж-авеню.

Она захотела стать психологом уже после первого урока психологии в старшей школе. Несколько недель спустя Ариэль начала заниматься внеурочно и обнаружила, что интересуется людьми, которые пережили травматический опыт, – это стало предметом ее независимого исследования. Она брала интервью у женщин, которые пережили сексуальное насилие. «И с того момента я не представляла себе другой работы», – сказала Ариэль.

Она получила степень бакалавра в Беркли и спустя два года поступила в аспирантуру в Остине. После года обучения у студентов начинается практика, во время которой студенты должны отработать с пациентами 3000 часов, чтобы получить лицензию. Другими словами, студенты перестают просто разговаривать с людьми и начинают заниматься их лечением. Ариэль не могла привыкнуть к этой роли. «Я была в ужасе. Прежде чем я почувствовала, что готова, мне пришлось проучиться еще 5 лет!»

Практика начиналась в одном из кампусов небольшого католического университета в Юте, известного как Сент-Эд, – он предоставлял специальные программы для африканских беженцев. Ариэль пожаловалась куратору, что не справится. Наставница, женщина с четырьмя детьми по имени Лаура, спросила, в чем заключаются ее страхи. Ариэль ответила: «Я боюсь оказаться шарлатанкой». У Лауры был не только профессиональный опыт, но и личный – она пережила жестокое нападение, обезобразившего ее, поэтому понимала, о чем она говорит. И она заверила, что Ариэль подготовлена.

Ариэль взглянула на свое обручальное кольцо с бриллиантом.

«Я должна его снять? Просто… разве у меня есть право носить его?»

Она захотела стать психологом уже после первого урока психологии в старшей школе. Несколько недель спустя Ариэль начала заниматься внеурочно и обнаружила, что интересуется людьми, которые пережили травматический опыт, – это стало предметом ее независимого исследования.

«Это кольцо доказывает, что у вас достаточно образования, вы состоявшаяся личность и есть человек, который вас поддерживает и это дает вам сил поддерживать других».

Но Ариэль еще сомневалась. «Как может двадцатичетырехлетняя хорошо образованная, не знающая голода и одиночества девушка помочь этим людям? Откуда мне знать об их жизни – из книг? Из домашних заданий? С чего они захотят мне довериться? Поделиться своими страданиями?»

«Потому что вы заслуживаете доверия и достаточно надежны».

Ариэль работала с женщиной из Сьерра-Леоне, называвшей себя Жан.

«Жан было около 20, – делилась Ариэль, – но она была очень зрелой». Их беседы начались с обычных вопросов: испытываете ли вы тревогу? Изменился ли у вас аппетит? Сколько порций алкоголя вы пьете в неделю? На сеансах Жан была тихой и безразличной. Ее дочери исполнилось три года. Ночами Жан работала на конвейере фабрики, производящей компьютеры. Ариэль потребовалось время, чтобы узнать, что ее босс был неприятным человеком, любителем покричать. В течение дня Жан переписывала свои курсовые работы, выполненные в своей родной стране, чтобы когда-нибудь вернуться к своей профессии. Жан была инженером.

Жан говорила о том, как растить ребенка в чужой стране, о стрессе, возникающем из-за постоянного режима выживания, и о том, каково это – находиться во власти жестокого человека.

Между консультациями Ариэль ходила к Лауре, убеждавшей ее, что она полностью готова к работе. «Лаура была первым человеком, которая сказала: тебе не нужно притворяться кем-то другим. Ты и так достаточно хороша».

В течение года Жан постепенно открывалась и в конце концов рассказала: всю ее семью убили во времена геноцида. А ее саму изнасиловали. Жан с дочерью, родившейся в результате насилия, жили в Техасе совершенно одни. Жан говорила о том, как растить ребенка в чужой стране, о стрессе, возникающем из-за постоянного режима выживания, и о том, каково это – находиться во власти жестокого человека.

После десятка сеансов Ариэль привыкла и стала той, кем считала ее Лаура. Ее чувства от работы оказались слабее и одновременно грандиознее, чем ожидания. «Думаю, я была первым человеком, кто выслушал Жан, – сказала Ариэль, – я услышала всю ее историю и приняла в ней участие. Этого было достаточно для нее».

Недавно дочь Ариэль отпраздновала бат-мицву.

Евреи ожидают от подростков, достигших определенного возраста, примерно следующего… скажем, примерно в этом возрасте я начала изучать второй язык и не была готова ни говорить, ни петь на нем, в одиночестве или перед зрителями, целых 6 лет. А во французском хотя бы есть гласные буквы.

Подготовка к бат-мицве длится несколько лет. Это и еженедельные уроки в еврейской школе, и индивидуальные занятия. В случае Руби – с маленькой женщиной Ноа, обладательницей сильного голоса. Руби также было необходимо завершить мицву – большой социальный проект. Влюбленная в лошадей, она создала программу «Бразды правления» для детей из бедных семей – участники могли брать уроки конной езды. «Общение с животными повышает в детях уровень эмпатии», – так Руби объясняла Клэр.

И вот день настал. Мы заняли места и 1,5 часа слушали, как Руби пела на иврите, а также рассказывала истории из Ветхого Завета. Руби была не такой, как обычно, она руководила. Ноа стояла за ней. Она восхищалась девочкой, но не удивлялась. Ближе к концу службы Руби произнесла драш, проповедь для прихожан, это разрешено некоторым женщинам – если они каждый день изучают Слово Божие. Мои дочки, более знакомые с ДжоДжо и Джорданом из «Холостячки», чем с Яковом и Иосифом из Библии, были ошеломлены.

В тот день в Сан-Франциско я поняла: бат-мицва важна для осознания, что ты достаточно хороша. Это говорили Руби все присутствующие: ее родители – они «с нетерпением ждут, как будет в дальнейшем развиваться ее жизнь», ее дедушки и бабушки, Ноа, религиозная наставница Руби, и мы – ее друзья. Ты достаточно хороша, твердили мы в унисон. И это значило: ты достаточно хороша, чтобы взять от жизни все, что хочется.

После церемонии я поговорила с мужем Ноа, раввином Майклом, которой каждый год готовит тринадцатилетних подростков к бат- и бар-мицве. Мы болтали около часа. Майкл хотел поделиться миллионом историй, его вера вплеталась в разговор – Майкл нашел свое призвание.

Я начала с вопроса: почему церемонию проводят в 13 лет. «Тринадцать – переломный момент, не потому что у мальчиков начинают расти усы, а у девушек появляются формы. Это время интеллектуального и эмоционального роста. Вся жизнь начинает сильно меняться. Подростки попадают в эпицентр урагана. Мы хотим, чтобы наша вера и община помогли им найти и почувствовать свои силы». Он имел в виду силу, позволяющую участвовать в жизни мира не как беспомощному ребенку, а как силе добра.

Я спросила у раввина, есть ли дети, за которых он переживает или которые не соответствуют высоким требованиям. «Все. Но это значит, они всегда растут». Он сказал, что больше всего на церемонии ему нравится момент, когда мама передает микрофон дочери и та говорит: «Мама, я справилась».

«Мне нравится, что дети осознают всю торжественность момента, нравится видеть, как они понимают, что их голос будет услышан. Это прекрасно».

Одним из лучших дней в его жизни была бат-мицва Габриэллы, пятнадцатилетней девочки на инвалидном кресле, любившей группу Green Day, лошадей и Толкина. У Габриэллы был синдром Ретта, генетическое неврологическое расстройство, которое провоцирует судороги, проблемы с ЖКТ и иногда, как в случае Габриэллы, задержку речевого развития. Тем не менее с помощью своей матери, Харриетт, и устройства, управляющегося подбородком, Габриэлла научилась печатать и прошла тот же курс, что и Руби.

В день бат-мицвы Габриэлла весила 19 килограммов. «Она была очень религиозна, – вспоминает Майкл. – «Бог в каждом из нас», – говорит ее машинный голос. – Он глубоко вздохнул. – Я закрываю глаза и переношусь в то утро, в тот самый момент. Нет большего счастья, чем знать, что ты помогаешь детям почувствовать себя достойными, сильными, достаточно хорошими».

Ты достаточно хороша, чтобы взять от жизни все, что хочется.

Когда мне было 13, я сходила с ума по Карли Саймон, Ангелам Чарли и полуфабрикатному рису с маслом и солью. У меня не было собственного взгляда на мир, я не участвовала в благотворительных акциях, мои учителя любили меня, и еще я не врала родителям. Но в 15 я пошла по наклонной.

Мой второй год в колледже начался хорошо. За четыре доллара в час я работала в местной пиццерии, это открывало доступ к бесплатной кальцоне и первокурснику по имени Мэтт, невероятно симпатичному, но очень робкому. Мне казалось, виной тому были мои сиськи, на которые он то и дело смотрел. Я тщательно подбирала наряды для работы: вареные джинсы, кожаные юбки, часы Swatch на прозрачном ремешке и модные кроссовки. Мне хотелось выглядеть старше, поэтому я говорила, на какие концерты хочу попасть и как поеду в Вашингтон с братом Ли. Но прежде, чем я добилась своего, старший менеджер, Стабби, вызвал меня в кабинет. Он наблюдал за мной пять смен и решил уволить. По его мнению, я не относилась к работе всерьез. Опаздывала, часто выходила покурить и просила клиентов повисеть на линии, пока я не закончу перебрасываться шуточками с Мэттом. О боже, я неудачница, подумала я. Предполагаю, то же самое думали обо мне и мои братья, ни одного из которых не увольняли, и моя мама, хотя она выразилась бы иначе.

Грини был единственным, кто по-доброму посмеялся надо мной.

– Это не смешно. Я неудачница.

– Нет, это не так. Ты еще поймешь. Ты получила необходимый опыт.

Что же такого он видел во мне?

Не прошло и месяца, как меня выгнали из команды по хоккею на траве и не выбрали в старосты, и я отправилась в магазин Sears, чтобы прихватить оттуда что-то полезное. Да-да, спереть. Я бродила между рядами и отделами, пока охранник не взял меня под локоть. Уже в кабинете офицер извлек из моего рюкзака 18 предметов на общую стоимость 56 долларов. Конфеты, бижутерия, колготки с утягивающим эффектом, которые я собиралась подарить на день рождения маме. Той же весной меня на неделю отстранили от занятий, спалив на вечеринке для второкурсников в стельку пьяной. Мне пришлось провести это время с детьми, которые ломали замки на шкафчиках и «тыкали» учителям в лицо. Теперь я была одной из них, нечто среднее между Вайноной Райдер и Линдси Лохан. Я хотела быть другой, лучшей версией себя – старостой класса или капитаном команды по лакроссу, а не отвергнутым кандидатом, провалившимся спортсменом, уволенной работницей пиццерии и мелкой воришкой.

За тот ужасный год моя мама постарела лет на десять, а Грини, верный себе, лишь пожимал плечами.

Как-то после работы он зашел в мою комнату с открытой банкой пива в руке и галстуком, свободно болтавшимся на шее. Сев на кровать с балдахином, он посмотрел на бело-розовые, в зонтик, обои, совершенно не сочетавшиеся с обитательницей этой комнаты, и спросил о последнем проступке. И я рассказала о своих ошибках, сожалениях и упущенных возможностях.

– Это часть процесса взросления. С тобой все в порядке, дорогая.

– Нет, не все в порядке.

– Ты хорошая, поверь мне, – сказал папа, ободряюще положив руку на мое колено.

Я вернулась в школу, пропустила встречу на тему студенческого самоуправления и слушала объявления о предстоящих матчах по хоккею. «Ты хорошая» – в эти слова мне приходилось просто верить, ведь мозгами я находила доказательства обратного.

В колледже, вскоре после того, как меня вызвали в сообщество Panhellenic за вечеринку с алкоголем, на которой присутствовал даже человек, специально отправленный следить за порядком, меня снова уволили. В этот раз с должности кассира в столовой. Добрый человек, работавший в кампусе уже много лет, сказал, что я первая, кого ему приходится увольнять, но что он может еще сделать, если я раздавала батончики «сникерс» всем подряд: президентам братства, футбольным игрокам и самому популярному студенту по обмену, долговязому итальянцу Маттео. У Маттео были глаза лесной лани, и он был такой mozzafiato (итал. умопомрачительный), что я готова была бросить в него не только «сникерсом», но и своим бельем. На последнем курсе я достигла вершины карьеры – меня поймали за вождением в нетрезвом виде. Из-за этого я провела ночь в тюрьме вместе с проституткой по имени Оз. А утром у меня на полгода отобрали права.

Я хотела быть другой, лучшей версией себя – старостой класса или капитаном команды по лакроссу, а не отвергнутым кандидатом, провалившимся спортсменом, уволенной работницей пиццерии и мелкой воришкой.

После колледжа я пошла еще дальше и совершила еще больше ошибок. Я набрала 13 килограммов, весь день пила кофе и каждый вечер выкуривала по полпачки сигарет. К тридцати, когда большинство моих ровесников уже отмечали первый юбилей свадьбы, а некоторые приобрели себе дома, я все еще была одинока и на мне висел долг в 6000 долларов. Мне стоило взять себя в руки. Маленькая родинка, на которую я не обращала внимания, превратилась в меланому. Но Грини, который в упор не видел недостатков своих любимых людей и, как я выяснила, сам не сразу встал на верный путь, не замечал, что я упорно иду не туда. «Говорю тебе, дорогая, ты доберешься». Куда? Когда? Я понятия не имела.

«Ты хорошая» – в эти слова мне приходилось просто верить, ведь мозгами я находила доказательства обратного.

В конце концов десять лет спустя моя жизнь устаканилась, и я стала добропорядочной сорокалетней женщиной, приблизившись к тому образу, который Грини всегда видел во мне. Я спросила папу, почему он всегда был так уверен во мне. «Знаешь, дорогая, ты никогда не падала надолго. Тебя выгнали из команды, и ты решила заниматься чирлидингом. А когда не получилось и это, ты пошла в хор и занялась дайвингом. Не нужно всегда быть правой, понимаешь, о чем я? У тебя были победы и будут еще».

Так вот как это работает: кто-то важный верит в нас, говорит об этом вслух, обоснованно и не обращает внимания на промахи, и мы сами начинаем ему верить. Не в свое совершенство, а в то, что мы достаточно хорошие. Наставники, раввины и бабушки знают неизвестное нам самим: умение слушать – великий дар, а сила – в новых и новых попытках. Они четко видят, что мы не ошибаемся, просто у нас не та цель. Они знают, мы достаточно хороши, мы – такие, какие есть, а не такие, какими пытаемся казаться. И они будут говорить об этом снова и снова, пока мы их не услышим.

Мама приехала в Калифорнию, чтобы навестить нас в нашем новом доме. Я обставила его мебелью, собранной благодаря мастер-классам, – позже мне стало за нее стыдно. Мама гостила 4 дня. В первый же вечер я отвела ее в итальянский ресторанчик на Норт- Бич. Она была впечатлена как едой, так и ценами и шокирована моими навыками параллельной парковки. На следующий день приехали друзья. Маме понравились блюда со снеками, которые я подготовила. Это было мудрое решение – раздать маленькие мисочки с перцем и помидорами черри перед тем, как подать макароны с сыром. На следующий день за чашечкой кофе я составила список покупок, рассортировала мусор, позвонила в школу насчет сбора средств, записалась к врачу, наполнила бокалы апельсиновым соком и нашла потерянную туфлю. Я жила своей жизнью, а мама наблюдала за мной.

На последнем курсе я достигла вершины карьеры – меня поймали за вождением в нетрезвом виде.

Когда мы ехали в аэропорт, она вздохнула и сказала: «Келли, я скажу тебе вот что: ты ничего не добьешься, если не будешь достаточно компетентна». Я чуть не расплакалась. Конечно, Грини постоянно обращал внимание на мой потенциал, но мама сделала замечание, исходя из реальных наблюдений. Это просто была констатация факта.

Если честно, с того момента я никогда не думала о себе как раньше. Я: ничего, если не будешь компетентна. Я и моя тихая жизнь: достаточно хороша.