Скандал в опере

Всемирный успех певцов-кастратов в XVIII веке был обусловлен не только их исключительными вокальными данными, но также тем вниманием, какое привлекал к себе их физический дефект, тем более что кастрация, осуществлявшаяся в Италии в подпольных условиях, всюду в Европе официально осуждалась. За лучшими из итальянских певцов-кастратов «охотились» королевские дворы и лондонские театры, не гнушавшиеся отправлять в Италию эмиссаров для привлечения начинающих талантов. Можно вспомнить о головокружительной карьере Фаринелли, который заставил говорить о себе с первых же концертов, проходивших в Неаполе в 1720-е годы, затем выступал в Болонье, Милане, Венеции, где вызвал восхищение заезжих англичан. По возвращении на родину те всячески стараются заманить к себе юное дарование; в Лондоне (1734) певец добивается небывалой популярности, не ослабевающей в течение трех сезонов. Он получает право на бенефисные вечера, о которых даются объявления в газетах (таких как «Daily Advertiser», «London Daily Post» или «General Advertiser») и которые привлекают все лондонское высшее общество, принеся Фаринелли несколько тысяч фунтов.

Впрочем, его выступления в Лондоне окружал скандальный ореол, обострявший любопытство публики и вместе с тем вызывавший едва ли не больше нападок на певца, чем похвал в его адрес. Многим критикам увлечение зрителей этим необыкновенным голосом, ставшим столь совершенным в результате операции, которую нередко называли «варварством», казалось чрезмерным и опасным, угрожающим нарушить порядок в общественной, моральной и сексуальной сферах. Недовольство вызывало уже само появление оперы и итальянских певцов в Англии, стране, где разрыв с папской властью стал важным элементом национальной идентичности. Но больше всего публику будоражила неоднозначная сексуальная природа этих певцов. С точки зрения моралистов и сатириков, кастраты портили вкус английских зрителей, способствовали размыванию границ половой идентичности, пробуждали у мужчин и у женщин неожиданные мысли с явным эротическим подтекстом. Платой за публичный успех Фаринелли стали многочисленные памфлеты против него, которые приписывали певцу романы со всеми известными лондонскими куртизанками, доказывали, что он соблазняет зрителей своей противоестественной манерой исполнения, и обвиняли его в развращении молодежи. В одном сатирическом стихотворении ему инкриминировали «разрушение семей» и «превращение половины английских мужей в рогоносцев».

Блеск славы, доставшейся столь высокой ценой, казался уже не таким ярким. Устав от непрекращающегося потока критики и сознавая, по-видимому, как недолговечна любовь публики, Фаринелли по прошествии трех лет покинул Лондон и после недолгой остановки в Париже прибыл в Мадрид, чтобы выступать перед испанским королевским двором. Здесь он сделал классическую для придворного певца карьеру, став фаворитом Филиппа V, который получил монопольное право на его голос, но взамен допустил к личным апартаментам. Таким образом, Фаринелли сумел, воспользовавшись своей известностью, добиться тихой и спокойной должности при дворе, не соответствующей ожиданиям лондонской публики и требованиям публичной жизни. Сомнительному престижу все время быть на виду у публики он предпочел честь, честь в традиционном смысле слова – выступать перед монархом, лично ему служить. После смерти короля, последовавшей в 1759 году, Фаринелли возвратился в Италию и обосновался в Болонье. Среди любителей музыки авторитет певца продолжал оставаться высоким – об этом свидетельствует трепет, который испытывает во время визита к нему Чарльз Бёрни в 1770 году, – но на публичной сцене Фаринелли отсутствовал слишком долго. Его слава продолжалась всего несколько лет.

Однако перемены в культурной жизни столь ощутимы, что уже следующее поколение музыкантов гораздо выше ставит рынок с его соблазнами, чем придворную службу со всеми ее преимуществами. Отныне многие певцы-кастраты строят карьеру, используя все средства шоу-бизнеса и навлекая на себя все связанные с этим опасности. Один из самых известных примеров – Джусто Фернандино Тендуччи, который в 1758 году приезжает в Лондон и быстро добивается здесь оглушительного успеха. Через несколько лет он становится одним из самых популярных и самых высокооплачиваемых лондонских певцов. Он регулярно выступает в четырех главных театрах Лондона (Хеймаркет, Ковент-Гарден, Друри-Лейн, Королевский театр), а также в садах Ре́нилэ, где с огромным успехом исполняет английские народные песни. Потом эти песни выпускают отдельными книжками, распространяемыми по доступной цене, или размещают в журнале «London Magazine». Таким образом, Тендуччи искусно сочетает высокое и низкое: он – знаменитый оперный певец, ценимый представителями светской элиты, и он же, благодаря исполнению народных песенок, – любимец «новой» публики, состоящей из посетителей садов Ренилэ и очень неоднородной по своему составу. У певца-космополита есть «альтер эго»: полномочный представитель английской национальной культуры, которая переживает невиданный подъем. Тендуччи столь популярен, что его имя попадает в романы современных ему писателей: так, героиня книги Тобайаса Смоллетта «Путешествие Хамфри Клинкера» признается, что влюбилась в знаменитого итальянца, услышав, как он поет в садах Ренилэ.

Тендуччи, как когда-то Фаринелли, становится объектом не только восторженных панегириков, но и язвительных эпиграмм. Успех и знаменитость проявляются не в единодушном признании, но в сочетании нападок и похвал. Тендуччи вызывает у публики живую реакцию, которая не сводится к восхищению его мастерством. Неотразимость певца, обусловленная его музыкальным талантом и его эротизмом, у одних пробуждает интерес, у других – обеспокоенность. Личность Тендуччи окружена спорами, которые усиливают его общественную заметность. С самого начала, когда становится известно, что какая-то дама из высшего общества посылает певцу любовные письма, его обвиняют в развращении нравов и порче вкуса английских зрителей. Через несколько лет он уводит из родительского дома юную ирландку и, к великому неудовольствию ее семьи, женится на ней. Разгорается грандиозный скандал. Во-первых, такой брак недействителен и ущемляет интересы семьи девушки; во-вторых, непонятно, какие могут быть у кастрата отношения с женой; и, наконец, многим кажется, что крайне неоднозначное воздействие певца на публику представляет угрозу общественным и нравственным устоям. Тендуччи арестовывают, судят, потом освобождают. В конце концов супруги возвращаются в Лондон и, появляясь в обществе, держатся как настоящие муж и жена, что находит язвительный отклик чуть ли не во всей европейской прессе. Рождение у пары ребенка еще больше привлекает к ней внимание и вызывает целую волну насмешек и пародий как со стороны лондонского высшего общества, так и простых горожан и даже некоторых бывалых путешественников. По словам Казановы, который, впрочем, известен любовью к мистификациям, Тендуччи во время встречи между ними рассказывает странную историю о третьем яичке, которое якобы было у него с рождения и которое уцелело во время кастрации. Знаменитый венецианец, впечатленный рассказом, спешит отразить его в своих мемуарах. Когда через какое-то время жена Тендуччи затевает процесс по расторжению брака, половая принадлежность певца становится темой судебных дебатов, то есть публичным делом.

Трудно представить себе более выразительный образ знаменитости, феномена, который способствует превращению частной жизни известных людей, включая самые интимные ее подробности, в объект публичного интереса. Судебный процесс выступает здесь лишь катализатором. Он просто добавляет публичности спорам о гендерной идентичности Тендуччи, придавая им характер тяжбы. Правда, можно вспомнить известные случаи, когда супружеская жизнь частных лиц, никому прежде не известных, под влиянием интереса публики к судебным делам попадала в поле общественного внимания. Но в отличие от прошлых примеров личная жизнь Тендуччи уже за несколько лет до начала процесса находится в центре публичных дискуссий и споров, выступает главным элементом его публичного образа. Как мы видели, одержимость общества сексуальной жизнью знаменитостей не ограничивается кастратами, но к последним интерес все-таки сильнее, поскольку их сексуальность таит в себе что-то загадочное, а потому – пугающее. Чем же была для них эта непохожесть на окружающих – неудачей или счастливым случаем, травмой или милостью судьбы, помехой или шансом на успех? Такая двойственность, превращающая слабость в силу, служит характерной чертой того любопытства, какое вызывают у публики знаменитости, любопытства, в котором восхищение никогда не бывает чистым и недвусмысленным, подобно отношению к героям и великим людям, но нередко соединяется с состраданием или, наоборот, со своего рода пренебрежением или отвращением. Вот почему знаменитость так часто сопряжена со скандалом, исключительно эффективным средством достижения статуса знаменитого человека и сохранения его за собой, но в то же время – почти неизбежным следствием такого статуса. Как и в наши дни, в XVIII веке для некоторых артистов, ищущих славы, провокации и скандалы были одним из самых эффективных способов увеличения собственной популярности, но мы не должны сводить связь между скандалами и знаменитостью к одним только тактическим соображениям, поскольку эта связь более существенна.

Скандалы, как уже давно показали антропологи, выполняют в локальных и слабо дифференцированных обществах важную функцию, утверждая совместные нормы и ценности и сплачивая социум, в котором они возникли, – нередко путем изгнания возмутителя спокойствия. В современных обществах скандалы, затрагивающие публичных лиц, имеют не столь однозначные последствия. Не приходится сомневаться, что размах, какой приняли споры о половой жизни Тендуччи, был признаком консервативной реакции на эволюцию нравов лондонского общества второй половины XVIII века, которому пришлось столкнуться с изменившимся представлением о мужской сексуальности. Но суть не в этом, интересно другое. Скандал по самой своей природе – общественное явление, чья динамика связана с конфигурацией публики. Один из первых исследователей социологии скандала описывал его в следующих словах: «Скандала не бывает без публики; без распространения среди публики скандальных историй, которые отчасти эту публику и собирают; без массовой коммуникации». Из этого следует, что скандал не только зависит публики, но и в какой-то мере ее образует. Именно споры о героях дня, обаятельных и в то же время скандальных, позволяют публике ощутить себя некой общностью, но, вопреки известной метафоре, не судом народа, но совокупностью зрителей – заинтригованных, взбудораженных, шокированных, восторженных, возмущенных, доверчивых, скептичных, но в любом случае заинтересованных в том, чтобы узнать как можно больше об одном из своих современников. В отличие от скандалов локальных, которые обычно заканчиваются наказанием виновного, вплоть до его изгнания, медиаскандалы усиливают известность героев скандальной хроники, так что последние, можно сказать, покрывают себя не только позором, но и славой. Как показывает случай Тендуччи, в центре подобных скандалов – связь между публикой и звездой. Все эти бури, сотрясающие общество, парадоксальны по самой своей природе: они разжигают у публики то нездоровое любопытство, которое и дает повод к их возникновению. Скандал происходит не столько из-за особенностей сексуальной жизни певца-кастрата, сколько вследствие его невероятной известности.

Трудно сказать, осознанно ли Тендуччи провоцировал скандалы, которыми была окружена его сексуальная и семейная жизнь. Может быть, он, наоборот, страдал от шумихи вокруг его имени и воспринимал ее как неизбежную расплату за свою популярность? Как бы там ни было, ясно одно: эти скандалы почти не вредили его карьере. Возможно даже, что эта открытость частной жизни шла ему на пользу, пробуждая коллективный интерес и любопытство. После окончания процесса, завершившегося аннуляцией брака, звезда Тендуччи разгорается особенно ярко. Признанный всей Европой одним из величайших певцов своего времени, он продолжает давать концерты в Лондоне, но все чаще совершает гастрольные турне, выступая, среди прочих городов, в Париже, где музыку для него пишет Моцарт. Тендуччи так знаменит, что, если ему не нравятся статьи, которые печатают о нем газеты, он заставляет редакторов помещать опровержения. Когда в 1780-е годы у него начинает слабеть голос, не позволяя петь на прежнем уровне, он умело обращает себе на пользу собственную известность, давая уроки музыки представителям лондонского высшего общества. Он продолжает эксплуатировать свое имя и те рекламные механизмы, которые помогали ему в его прежней карьере: например, помещает объявления об уроках в газете «Public Advertiser».

В те самые годы, когда звезда Тендуччи начинает клониться к закату, на лондонской сцене появляется и обращает на себя внимание молодая актриса по имени Сара Сиддонс. Потратив несколько лет на выступления в провинциальных театрах, где ей приходится играть второстепенных персонажей, она добивается громкого успеха ролью Изабеллы из «Рокового брака» Гаррика в постановке театра Друри-Лейн. Через три года она производит фурор, сыграв леди Макбет, в роли которой не раз еще появится на театральных подмостках: зрители заворожены ее манерой исполнения, особенно в той знаменитой сцене, где жестокая леди, бродя по сцене как сомнамбула, отчаянно пытается смыть с рук следы крови. Успех приходит к Сиддонс в тридцать лет; следующие три десятилетия она безраздельно царит на английской сцене.