«Байромания»

Шумное появление на общественной сцене лорда Байрона, ворвавшегося туда всего лишь через несколько лет после Эрфурта, стало важным этапом в истории знаменитости. Феноменальная европейская известность Байрона всесторонне описана, откомментирована и раскритикована. Байрон возрождает страсти, бушевавшие когда-то вокруг Руссо, но в значительно большем масштабе.

Джордж Гордон Байрон происходил из старинного англо-шотландского аристократического рода. Опубликовав несколько сатирических работ, которые прошли почти незамеченными, совершив путешествие по Испании и Греции и долгое время не решаясь сделать выбор между политической карьерой, соответствующей его социальному статусу, который давал право на выступления в палате лордов, и гораздо менее престижным ремеслом поэта, он в 1812 году выпускает «Чайльд Гарольда», длинную поэму, отчасти стилизованную под архаику, где описывались скитания меланхолического рыцаря по средиземноморским странам. Успех книги был оглушительным. По свидетельству герцогини Девонширской, «все только ее и читают», а имя автора «не сходит с уст». Этот последний делается модным поэтом, которого всякий хочет видеть и о котором все говорят. Анна Изабелла Милбенк, которая спустя три года станет его женой, поражена обожанием, окружающим молодого человека. Чтобы описать этот восторг, показавшийся ей проявлением коллективной истерии, она придумывает слово «байромания». Удача не отворачивается от поэта и в следующие несколько месяцев. Его новые стихи, в центре которых по-прежнему герой-романтик, пресыщенный жизнью, пользуются столь же большим успехом. Тираж «Корсара» в момент выхода (февраль 1814-го) составляет 10 000 экземпляров – немыслимая по тем временам цифра!

Впрочем, успех Байрона – не чисто литературное явление. Людей интересует личность автора, именно она вызывает восторги или неодобрение публики. Его бурная жизнь и свободные нравы служат причиной постоянных скандалов. Его романы обрастают всевозможными домыслами. Его брак оборачивается катастрофой, жена получает развод уже через год совместной жизни, а сам Байрон, преследуемый скандальными слухами, в 1816 году покидает Англию, чтобы никогда больше туда не вернуться. Дальнейшее в равной степени принадлежит истории и легенде: меланхоличный лорд продолжает любовные похождения и поэтические занятия на берегу Женевского озера, в Венеции и Пизе, после чего решает примкнуть к грекам в их борьбе за независимость и в тридцать семь лет находит смерть в городе Миссолонги. Его неожиданный уход вызывает во всей Европе настоящий шок. В Англии пресса, шельмовавшая поэта при жизни, теперь его славословит; никогда его не видевшие юнцы в отчаянии оплакивают потерю. На континенте богемная молодежь демонстративно носит траур. Хотя поэт умер от лихорадки, не успев принять участия в боевых действиях, для европейского юношества он становится героической фигурой, образцом героя-освободителя, сочетающего дар поэта с мужеством воина и нередко уподобляемого Наполеону, так же, как и он, окруженного романтическим культом героя. Для байронизма становятся тесны границы знаменитости, и он вступает в область мифа.

Известность Байрона еще при жизни перешагнула пределы сугубо литературного признания. Ее пик приходится на 1820–1830 годы, когда целому поколению немцев, французов и англичан Байрон казался олицетворением поэта-романтика. Но первые успехи Байрона, пришедшиеся на английский период его жизни, основаны скорее на слиянии литературного успеха со скандальной знаменитостью. Подобная знаменитость, подогреваемая слухами и судебными дрязгами, была типичной для публичного образа некоторых эксцентричных представителей английского высшего общества. Успех «Чайльд Гарольда» возбуждает нездоровое любопытство, усиливаемое сплетнями об авторе, которые перепечатывает пресса. Байрону приписывают множество романов, обвиняют в гомосексуальных связях, а также в кровосмесительных отношениях с собственной сестрой. Распад его брака сопровождается резонансным судебным процессом. В журнале «London Magazine» уже в 1821 году можно было прочитать, что интерес к Байрону носит скорее «личный», чем «поэтический» характер.

Подобное переплетение литературных и «скандальных» аспектов знаменитости во многом объясняется тем, что Байрон вполне сознательно стирает грань между своей жизнью и книгами. Всех его персонажей (Чайльд Гарольд, Корсар, Гяур, Манфред, Дон Жуан) отличает определенное сходство: это авантюристы, обладающие большой эротической притягательностью, подверженные глубокой меланхолии и разочаровавшиеся в жизни, порой отчаявшиеся, которые непременно помещены в экзотическую среду. Но байронический герой воплощен и в самом Байроне с его сочетанием яркой внешности и природного дефекта (искривленной стопы, из-за которой он всю жизнь хромал), с его любовью к дальним странствиям и тайной неотпускающей грустью, с его открытым бунтом против социальных условностей и нарочитым пренебрежением моралью. Байрон разом и придумывает героя, и сам же его воплощает – образ разочарованного бунтовщика-идеалиста, отказывающегося подчиняться общепринятой морали и попеременно надевающего на себя маску обличителя, соблазнителя или страдальца. Эта фигура, оказав огромное влияние на развитие романтизма в XIX веке, оставила глубокий след в народной культуре. Мало того: многие ее черты были унаследованы звездами XX века.

Байрон умело подчеркивает автобиографичность своих стихов. Первая редакция его «Чайльд Гарольда» уже была, вероятно, завуалированным описанием путешествий автора по Средиземному морю. Средневековый антураж – не более чем ширма. В 1816 году он дополняет поэму двумя новыми песнями, искусно вставляя в них скрытые намеки на свои любовные похождения. В «Манфреде» он даже решается намекнуть, правда, очень туманно, на связь с единокровной сестрой. Многочисленная публика читает поэмы Байрона в надежде постигнуть его секреты и тайны, его провалы и взлеты, то есть удовлетворить свой интерес к столь знаменитой и притягательной личности.

Знаменитость Байрона – существенный элемент его биографии, а не случайный ее штрих, чуждый его поэтическому творчеству и месту в истории литературы. Байрон оставил потомкам не только образ героя-романтика, мятежного и меланхоличного одиночки, не только свод стихов, восхищавших современников, но также новую модель отношений между читателем, чье любопытство доходит до вуайеризма, и поэтом, чья откровенность граничит с эксгибиционизмом. Достаточно добавить стихам оттенок двусмысленности, чтобы поэтическое творчество стало эффективным способом достижения знаменитости. Чайльд Гарольд, Корсар, Манфред и Дон Жуан – вне сомнения двойники Байрона; но где проходит грань между вымыслом и реальной жизнью? Байрон мастерски играет на этом, перенося внимание читателей с деталей его жизни – их освещением пусть занимается пресса – на чувства и движения его души, то есть стремится сделать связь читателей с автором и его персонажами более возвышенной, более сентиментальной. Благодаря этой игре сохраняется какая-то недосказанность, тайна, побуждающая читателей искать разгадку. С помощью нее утверждается «герменевтика интимности» – чтение, в ходе которого публика, стремясь «расшифровать» произведения автора, проникает в самые глубины его души. Двойственность – крайне эффективное орудие «байромании», связывающее в единый узел литературный успех, интерес публики к писателю и желание многочисленных читателей – и читательниц – проникнуть в тонкую, страдающую душу автора.

Будучи сложным культурным феноменом, знаменитость не приходит в результате прямого, внезапного и эмоционального контакта между автором и публикой, как можно было бы думать исходя из известного изречения Байрона, которое так любят цитировать разные авторы: «Однажды утром я проснулся знаменитым». На самом деле эта фраза, известная лишь со слов Томаса Мура (1830), возможно, апокрифична и уж во всяком случае ретроспективна. На ней держится миф о внезапной славе Байрона, принятый как современниками поэта, так и историками. Но если знаменитость и пришла к Байрону рано, она все же не была ни внезапной, ни неожиданной.

Своим успехом Байрон в значительной мере обязан Джону Мюррею, издателю, использовавшему для продвижения его книг ряд хитроумных маркетинговых ходов. Накануне первой публикации «Чайльд Гарольда» он разместил во множестве газет анонсы предстоящей книги, но выпустил в свет лишь дорогое, элитное издание, предназначенное для немногих избранных. Таким образом, первый успех пришел к Байрону благодаря представителям его же класса, тем членам высшего общества, которым было известно его имя, пусть и не репутация, которые разделяли его любовь к поэзии, стилизованной под старину, к путешествиям по Европе, к средиземноморским пейзажам и вращались в тех же кругах, что и он. Не случайно именно в лондонском высшем обществе появляются первые восторженные поклонницы Байрона вроде взбалмошной Каролины Лэм, воспылавшей к нему неудержимой, роковой страстью, и первые ростки будущей «байромании»: именно здесь формируется тот сплав литературного успеха и скандальной славы, который составит специфику раннего байронизма. Впоследствии знаменитость Байрона расширяется за счет городской буржуазии. К этому времени относится начало неиссякаемого потока подражаний и пародий, и байроновский герой становится эталоном для всего нового поколения просвещенных людей.

Этот герой имеет определенный физический облик, ставший хорошо знакомым благодаря непрерывному тиражированию портретов его прототипа, которые распространены так широко, что Мюррей в какой-то момент объявляет Байрону: «Ваш портрет рисуют, гравируют и продают в любой деревне нашего королевства». Крайне трепетно относясь к собственному внешнему виду, придерживаясь особой диеты и тщательно следя за своим весом, Байрон старался добиться, чтобы и на портретах он выглядел соответствующе: поэтому он поручил гравировщикам использовать в работе только те портреты, которые были написаны по его заказу и принадлежали кисти маститых художников. Портреты подчеркивают серьезность и меланхоличность его облика. Но очень быстро он вынужден признать, что распространение портретов вышло у него из-под контроля и что число его изображений, похожих и не похожих на оригинал, постоянно множится, отвечая запросам публики, так что в результате сложился некий стандартизированный образ: силуэт молодого человека, повернутого в профиль или в три четверти, как это было на первых портретах, наделенного длинным белым воротником и буйными черными кудрями.

Известность Байрона приняла общеевропейский масштаб задолго до его смерти. Роль посредников сыграли писатели. Гёте восхищается Байроном и не переставая цитирует его в разговорах с Эккерманом. Стендаль, который встречается с ним в 1816 году в Милане, ведет себя как мальчишка: «Меня переполняли робость и нежность; если бы я мог, я залился бы слезами и покрыл руку лорда Байрона поцелуями». В 1818 году Байрон с его образом трагического, во всем разочаровавшегося поэта завоевывает французскую аудиторию. Еще до появления во Франции переводов его стихов местные газеты перепечатывают анекдоты о нем из британской прессы, смакуя пикантные подробности и изображая Байрона гениальным поэтом, но зловещим человеком, не лишенным, впрочем, особого шарма. Мадам де Ремюза, прочитав «Манфреда», пишет сыну: «У меня книга лорда Байрона; он меня очаровал. Жаль, что я не молода, не красива и не свободна: иначе я бы попыталась подарить ему счастье и вернуть в лоно добродетели (рискуя сама оной лишиться). Его душа переполнена страданием, а страдания, как вы знаете, всегда меня притягивали». Для описания власти Байрона над публикой начинают прибегать к таким метафорам, как «опиум», «алкоголь», «помешательство». Восторги публики, кажется, превосходят все мыслимые пределы. Такое поклонение поэту не поддается разумному объяснению.

Байрон, разумеется, был рад положению, которое принесли ему успех и известность. Но он сознавал и связанные с ними неудобства. Его решение покинуть Англию (1816) продиктовано желанием обрести хоть немного покоя и избавится от всепроникающей публичности, которая его окружает. Но слава бежит впереди него. Приехав на Женевское озеро, он получает приглашение от мадам де Сталь на «семейный обед» и застает у нее зал, полный гостей, которые нетерпеливо его ждут и беззастенчиво рассматривают, как «диковинного зверя на балаганном спектакле» («some outlandish beast in a raree-show»). Одна женщина от страха и преизбытка чувств падает в обморок. Этот рассказ, фигурирующий в беседах Байрона с Томасом Медвином, опубликованных последним после смерти поэта, свидетельствует, во-первых, об интересе публики к поэту-изгнаннику, а во-вторых, о повторяемости нарративных мотивов, призванных иллюстрировать тяжесть бремени знаменитости. Мы уже встречали эти мотивы в главах про Руссо и Сиддонс: звездный гость, приглашенный в чужой дом, где он обнаруживает себя в окружении назойливых зевак; сравнение знаменитостей с диковинными зверями; смущение человека, оказавшегося в центре всеобщего внимания. Многократно воспроизводимые и тиражируемые, эти описания постепенно превращаются в штампы.