Глава седьмая

Романтизм и знаменитость

В 1808 году в присутствии многочисленных европейских монархов Наполеон встречается в Эрфурте с новым союзником – царем России Александром I. По просьбе императора с ним едет Тальма в сопровождении других актеров из Комеди Франсез, призванных продемонстрировать все великолепие французского театра. Но на этом Наполеон не остановился: он изъявил желание увидеться с Гёте. Внимание, оказанное им великому немецкому писателю, было воспринято как важный жест. Император с воодушевлением говорил с ним о «Страданиях юного Вертера», романе, который уже в двадцать пять лет сделал писателя известным и который Наполеон много раз читал и перечитывал. Тальма тоже свел здесь знакомство с Гёте. Через какое-то время они встретились уже в Веймаре, где актер уговаривал писателя перебраться в Париж, в котором, как он обещал, его произведения будут у всех настольными книгами.

Тальма, Наполеон, Гёте: встреча в самом сердце Европы трех знаменитых людей, актера, государственного деятеля и поэта – бесспорный символ новых проявлений знаменитости на заре XIX века. В этом контексте не вызывает сомнения более высокое положение императора по сравнению с двумя другими. Но связь, установившаяся между тремя лидерами в области политики, интеллектуальной жизни и культуры, выходит за рамки традиционных отношений меценатства. При встрече с Гёте император вместо приветствия сказал ему: «Вы – человек». Эта таинственная фраза, над разгадкой которой писатель бился долгие годы, хорошо передает особую ауру, окружающую знаменитого человека. Наполеон принимал Гёте как государь, который чествует поэта, и вместе с тем как читатель, который удовлетворяет свое желание увидеться со знаменитым писателем.

Смерть Наполеона, Гёте и Тальма придется на одно десятилетие (1821–1832). Помимо мировой известности их роднит то, что все они олицетворяют переход к романтическим мифам о герое-демиурге, о гении-творце и об актере-виртуозе. Благодаря долгой литературной традиции понятие «романтизм» приелось, а из-за частого употребления – опошлилось. Однако с его помощью можно в общих чертах обрисовать культурный контекст первой половины XIX века. Это явление с самого начала отмечено ускоренным развитием печати и рождением индустрии культуры. Вопреки впечатлению, какое оставляет традиционная периодизация, в эту эпоху не происходит решительного перелома, скорее мы видим здесь обострение процессов, начавшихся в предыдущем веке. Значительно возрастают тиражи периодических изданий, чему способствует появление парового печатного пресса, способного выдавать по нескольку тысяч страниц за час; более доступным объектом потребления делается книга, производимая для новообразованных средних слоев. Полным ходом идет становление «экономики спектаклей», которое в континентальной Европе развивается в том же русле, что и в Британии: театры отделяются от королевского двора, увеличивается число публичных концертов и коммерческих выступлений, рост публичности преобразует городскую культуру в мегаполисах. Как течение в художественной литературе, живописи и музыке романтизм, по существу, был производной от этой усилившейся медиатизации культурной жизни.

Второй аспект проблемы – значение, которое начинают придавать выражению чувств, отстаиванию принципа субъективности при формировании личной идентичности, поиску искренних межличностных отношений. Утверждается культ любви, возвышенных чувств, сильных эмоций, но в равной мере распространяется страсть к самопознанию, которую по праву связывают с романтизмом. Подъем сентиментализма проявляется, в частности, в повышении роли художника или поэта, которые теперь в своих произведениях раскрывали перед публикой душу. Лирическая поэзия признается годной для выражения самых сокровенных чувств, что было бы немыслимым еще два поколения назад. Вопрос, разумеется, не в том, чтобы узнать, были ли эти чувства искренними и правдивыми, а в том, чтобы понять, как они изменили представление о собственном «я» и одновременно – о допустимых формах коммуникации в литературе и музыке. Не боясь себя разоблачить, писатель явился на сцену непризнанным и непонятым гением, могучим творцом или меланхолическим героем. Новый взгляд на творческую личность сочетается с признанием субъективности читателя или слушателя. Новая эстетика подчинена не законам классицизма и не условностям социальной иерархии Старого порядка, но исключительно запросам публики. Стендаль, очень рано сумевший постичь суть явления, резюмировал: «Романтизм – это искусство давать народам такие литературные произведения, которые при современном состоянии их обычаев и верований могут доставить им наибольшее наслаждение».

Эти две черты, характеризующие романтизм, – медиатизация культурной жизни, с одной стороны, и попытки установить прямой контакт между автором и читателем, с другой, – несмотря на кажущуюся противоречивость, только дополняют друг друга. Предприимчивые книготорговцы и антрепренеры, освоившие новые приемы рекламных кампаний, способствуют контактам между авторами, жаждущими раскрыть свое страдающее или торжествующее «я», и читателями, готовыми восторгаться и проникаться их мироощущением. Романтический творец часто бывает разом и гением пиара, и воплощением сентиментальности. Да и публика состоит не из одних простаков. Тем не менее культурная индустрия, благодаря которой рождается и расцветает романтизм, порой становится с его стороны объектом презрения, о чем свидетельствуют непрекращающиеся обличения «промышленной» литературы, низкопробной музыки и бульварного театра. Знаменитость окружена этими противоречиями. Постепенно утверждаясь в качестве отличительной черты литературной, художественной и музыкальной жизни, знаменитость сохраняет раздвоенность между романтическим идеалом эмоциональной близости, предполагающей встречу автора с публикой лицом к лицу, и прозаической реальностью, сопутствующей становлению массовой культуры. Даже политические формы знаменитости не остаются без изменений: отныне монархи, равно как и революционные вожди, должны соизмерять свои действия с реакцией публики.