Глава девятая

Район, отведенный под гетто Последних конфедератов, оказался на поверку гораздо больше, чем он представлялся превенторам после изучения карты города. Однако беглецам требовалось добраться до церкви Приюта Изгнанников к рассвету, а иначе пришлось бы подыскивать себе на день какой-нибудь другой временный приют.

Бунтарь не собирался рисковать, бегая днем с заложником по людным улицам. Конечно, ночью это занятие тоже являлось далеко не безопасным. Если верить всезнающему Эй-Нету, криминальная обстановка в гетто была настолько неспокойной, что даже полицейские предпочитали не соваться сюда по ночам без надобности. Но в этом и заключалось для беглецов преимущество: куда проще разминуться на темных улицах с местными головорезами, которые тебя не ищут, нежели при свете дня шарахаться от них и от копов.

Время, когда превенторы спустились с крыши и двинули к церкви (находясь наверху, Бунтарь сумел рассмотреть вдалеке остроконечный церковный шпиль), тоже благоволило забредшим в гетто чужакам. Четыре пополуночи – в этот час даже самые стойкие ночные хищники уже расползаются по норам. Беглецы обошли стороной две вовремя замеченные шумные компании, перебежали по неосвещенным участкам полдесятка широких улиц и наткнулись по неосторожности на нескольких бродяг, что спали в темных переулках прямо на асфальте. Эти обитатели гетто были уже не столь опасны, хотя первый из них, напугавший Невидимку, а затем изрядно перетрусивший сам, чуть было не получил от нее мечом по голове. Часа через полтора похитители и заложник добрались без особых происшествий до церковной площади – самой маленькой из трех имевшихся в этом районе площадей.

Площадь была освещена единственным фонарем, стоящим у входа в церковь. И хоть вялые отзвуки жизни ночного гетто еще доносились досюда, на площади не наблюдалось ни одного человека. Бунтарь оглянулся по сторонам, всмотрелся в темные окна зданий и, подтолкнув заложника в спину, зашагал к воротам церкви. Прятавшая меч под курткой Невидимка направилась следом.

– Вот значит, куда вы меня тащите! – осенило Холта. Он спрашивал об этом еще при спуске с пожарной лестницы, но тогда его вопрос остался без ответа. А проявленное Мэтью любопытство заставило Бунтаря спохватиться и, прежде чем начать путешествие по трущобам, дотошно обыскать заложника. После обыска в ближайший мусорный контейнер отправилась информ-консоль Холта, его авторучка, часы и портмоне с кредитными карточками. Правда, по настоятельной просьбе Холта их пришлось сначала изорвать в мелкие клочки.

Избавившись от потенциальной угрозы – не исключено, что в любое из выброшенных устройств был встроен маячок, по которому подручные Мэтью могли вычислить местонахождение босса, – Бунтарь с подозрением посмотрел и на захваченный кейс. А затем взял у подруги меч и попытался вскрыть механические замки, но только зря изрезал кожаную обивку – под ней скрывался легкий, но очень прочный стальной корпус. Холт сказал, что понятия не имеет о содержимом кейса. Возможно, мерзавец лгал, поскольку чуял – здесь и сейчас его все равно никто не будет допрашивать и пытать.

Было крайне неразумно выбрасывать таинственный кейс, так и не выяснив, что у него внутри. Поэтому на полпути к церковной площади Бунтарь незаметно от Холта припрятал трофей на заднем дворе одной из многоэтажек, за грудой каких-то ржавых баков. Там же осталась прихваченная превенторами полумаска Данна. Конечно, брошенные до поры до времени вещи мог обнаружить кто-нибудь из местных жителей, но сейчас беглецов заботило вовсе не это.

– Как же, припоминаю: в здешней церкви служит какой-то хороший друг моего почившего в бозе дядюшки, – проворчал Холт, подходя к церковным воротам. – Святоша Хоторн обожал подкармливать всех этих прихлебателей – совесть его, видите ли, всегда мучила за то, чем он занимался по жизни… – И, презрительно покосившись на небо, добавил: – Проклятый гуманист! По твоей милости я вляпался в это дерьмо? Знал же, старый пень, что Рай тебе заказан, а все равно пыжился чего-то кому-то доказать!

– Заткнись! – цыкнул на заложника Бунтарь. Он не вступался за покойного Претора, просто разворчавшийся Мэтью мешал Первому прислушиваться к подозрительным ночным звукам.

Холт притих, но ворчать не прекратил – так и бухтел что-то под нос, пока Бунтарь жал на кнопку дверного звонка, чей звук был снаружи совершенно не слышен. Ультрапротектор на церковных воротах не стоял – только древний врезной замок, который при желании можно было вышибить обычным ломом. Камеры видеонаблюдения также отсутствовали. Вместо них в воротах имелось маленькое, запираемое изнутри окошечко.

И когда спустя пару минут оно наконец-таки отворилось, беглецы убедились, что слуги Создателя готовы откликнуться на просьбу о помощи даже ночью. В неспокойном гетто такая отзывчивость говорила либо об отсутствии у патера Ричарда и его коллег осторожности, либо об исключительном доверии, с каким они относились к местным жителям. Доверчивость эта выглядела излишне безрассудной, но она, несомненно, делала честь обитателям этого странного дома, не похожего ни на одно из виденных превенторами до сей поры в Одиуме зданий.

– Мир вам, добрые люди, – поприветствовал Бунтаря и остальных из окошечка спокойный голос. Явившийся на звонок служитель церкви был ничуть не раздражен столь поздним визитом непрошеных посетителей. – Что-нибудь случилось? Я могу вам чем-то помочь?

– Патер Ричард? Ричард Пирсон? – спросил превентор, поскольку не смог определить по голосу, кто именно находится за воротами.

– Совершенно верно – это я, – подтвердил служитель и в свою очередь поинтересовался: – Кто вы? Кажется, я вас знаю, но что-то не припоминаю, где и когда мы с вами познакомились. Будьте любезны, выйдите на свет, мистер… э-э-э…

– Мистер Первый, – напомнил Бунтарь, выполнив просьбу патера. – Мы встречались с вами в одном подземном городе, который вы однажды посещали по долгу службы. Здесь со мной также находятся мисс Одиннадцатая – полагаю, вам не надо объяснять, кто она такая, – и племянник вашего покойного друга Крэйга Хоторна – Мэтью Холт. Думаю, он вам не менее хорошо известен.

– О господи! – едва не задохнулся от волнения Пирсон и прильнул к окошечку, после чего, убедившись, что двое из гостей и впрямь ему знакомы, тут же забренчал отпираемым засовом…

Удивительно, но изнутри освещенная лишь одними свечами церковь выглядела намного просторнее, чем представлялось снаружи. Бегло осмотрев расписные стены, витражи и сводчатый потолок, вдохнув терпкий аромат чего-то жженого, Бунтарь отметил, что на самом деле церковное убранство и атмосфера не кажутся ему абсолютно незнакомыми. Скорее всего, до подписания контракта на свое участие в проекте Хоторна «мистер Первый» успел побывать в подобном заведении. Хотя, что именно заставило солдата посетить дом слуг Создателя, превентор затруднялся определить. Но наверняка на то имелась куда более веская причина, нежели простое желание полюбоваться изысканной церковной архитектурой.

Перепуганный патер запер ворота, а затем перепугался еще больше, когда увидел, что Бунтарь держит Холта на мушке пистолета.

– Немедленно уберите это, мистер Первый! – Пирсон выпучил глаза и возмущенно замахал руками так, словно превентор показал ему мерзкую верещащую крысу. – Здесь храм божий и входить сюда с оружием в руках – святотатство! Этот закон чтят даже самые неблагонравные мои прихожане, и потому будьте добры, имейте уважение к нашим традициям!

Бунтарь и не помнил, когда в последний раз он испытывал стыд. Однако возмущение патера Ричарда было настолько искренним, что превентор поневоле ощутил неловкость и беспрекословно подчинился просьбе, засунув пистолет за ремень брюк – так, чтобы Холт постоянно видел торчащую из-за пояса рукоятку.

– Благодарю вас. – Пирсон слегка подобрел, после чего отступил на шаг и теперь уже обстоятельно и спокойно осмотрел всю представшую перед ним компанию. – Просто голова идет кругом!.. Мистер Первый! Мистер Холт! Кто-нибудь из вас потрудится объяснить, что здесь происходит?

– Длинная история, – ответил Бунтарь и указал на ближайшую скамью. – Может, для начала присядем?

– Да-да, разумеется. Извините, я просто очень волнуюсь… – Патер закопошился и поманил гостей за собой, в проход между рядами деревянных скамей. – Идемте, я напою вас чаем.

И направился в глубь храма. Бунтарь кивнул заложнику, чтобы тот следовал за Пирсоном, а сам с подругой пошел позади них.

Проход выходил к похожему на невысокую сцену возвышению, на котором стоял массивный каменный стол. Позади него находилась большая картина-триптих в позолоченной раме. На центральном полотне композиции была изображена грустная женщина в красной накидке, прижимающая к груди пухлого кучерявого младенца, взгляд которого был не по годам осмысленным. Нарисованные на боковых полотнах триптиха бородатые старцы с посохами почтительно склонились перед женщиной, хотя она выглядела намного моложе своих почитателей и, судя по простой одежде, не являлась знатной особой.

Задержавшись на мгновение у картины, Бунтарь пожал плечами и направился было дальше, как вдруг Невидимка подхватила его под руку и придержала на месте. А затем, пристально посмотрев на нарисованную женщину с младенцем, ни с того ни с сего громко произнесла:

– Да, согласна!

– Что вы сказали, мисс? – Пирсон от неожиданности остановился и оглянулся. Даже в наполненных страхом и ненавистью мутных глазах Холта появилось любопытство; видимо, в присутствии патера Мэтью слегка воспрянул духом, поскольку знал, что слуга Создателя не даст его в обиду, по крайней мере, в стенах этой церкви.

– А что я сказала? – Невидимка осеклась и заморгала, словно прогоняя наваждение. Не иначе, произнесенные Одиннадцатой слова стали сюрпризом и для нее самой.

– Ты сказала: «Да, я согласна», – напомнил ей Бунтарь. – Что это означает?

Подруга отпустила его руку, задумчиво провела ладонью по каменному столу и снова взглянула на картину.

– Вообще-то, я не собиралась это говорить, – пояснила Невидимка. – Как-то невзначай вырвалось… Просто вдруг на миг мне почудилось, что однажды я уже стояла здесь, на этом самом месте, и говорила именно эти слова. А вот зачем и почему – совершенно не помню. Еще вроде бы вокруг меня было полно народу, а рядом находился какой-то мужчина в черном костюме, которого я… – Невидимка смущенно взглянула на Бунтаря. – Которого я держала за руку и… И это был очень торжественный и счастливый момент. По крайней мере, для меня и того мужчины.

Холт презрительно фыркнул и отвернулся, однако во взоре патера появились понимание и сострадание. Бунтарь не знал, как ему реагировать на внезапное откровение подруги, и попытался тоже усиленно припомнить нечто похожее. Но других воспоминаний, кроме тех, что превентор пережил при входе в церковь, у него не возникло.

– О, прекрасно вас понимаю, мисс, – сочувственно произнес Пирсон и тут же поправился: – Или, наверное, правильнее будет сказать «миссис»… Вряд ли вас венчали именно в этой церкви. Но то обстоятельство, что, несмотря на все пережитые вами невзгоды, вы пусть очень смутно, но помните собственную свадьбу, говорит о многом. Уверен, если бы вы постарались в спокойной обстановке восстановить в памяти еще какие-нибудь детали вашего прошлого, вам это непременно удалось бы.

– Так, значит, когда-то я выходила замуж? – изумилась Невидимка. – Служила в армии и одновременно была чьей-то женой? И возможно, у нас с мужем были дети… Но почему я променяла эту жизнь на Контрабэллум?

Патер смиренно склонил голову и развел руками, давая понять, что бессилен объяснить «миссис Одиннадцатой» эту и впрямь довольно странную загадку.

– Я, конечно, мог бы ответить, что сие известно одному Господу, только тогда я бы вам солгал, – добавил Пирсон. – В архивах Контрабэллума непременно должна остаться информация о вашем прошлом. Но тем способом, каким вы решили искать правду… – Патер кивнул в сторону Мэтью Холта, – вам никогда до нее не добраться. Насилие, мистер Первый, порождает ответное насилие, что в конечном итоге ведет ко множеству человеческих жертв и зачастую невинных.

– То же самое, святой отец, я твердил этим двоим всю дорогу, – вставил Холт. – Но с ними вообще бессмысленно о чем-нибудь разговаривать. Может, хоть у вас получится их образумить и наставить на путь истины?

– Не мы начали эту бойню! – сжав кулаки, заявил Бунтарь. – По приказу этого человека солдаты убили девять наших ни в чем не повинных товарищей! А не успей мы скрыться с Периферии, убили бы и нас!

– Это правда? – спокойным голосом осведомился Пирсон у Мэтью.

– К сожалению, да, – подтвердил тот. – Но я здесь абсолютно ни при чем! Я намеревался всего лишь перебазировать гарнизон превенторов в другой район, но бестолочи-военные неправильно истолковали мою инициативу. Поэтому с них и спрос!

– Он лжет! – процедил сквозь зубы Бунтарь и, вспомнив обгоревшие тела павших товарищей, невольно потянулся к рукоятке пистолета.

– Тихо, дети мои, тихо! – Расставив руки в стороны, патер Ричард самоотверженно встал между похитителями и заложником. – Я клянусь сделать все, чтобы больше не пролилась ничья кровь: ни ваша, мистер Холт, ни кровь этих по сути невинных людей. Идемте ко мне в кабинет и там спокойно во всем разберемся. Не забывайте: все вы равны перед Создателем и каждый из вас отмечен печатью господней любви. Ведь только этим мы и отличаемся от кровожадных зверей, что готовы рвать друг другу глотки из-за всякого пустяка…

Кабинет патера Ричарда являлся, пожалуй, одним из самых тесных помещений довольно просторной церкви Приюта Изгнанников. Стол, несколько стульев, молельная скамья, узкая кровать, забранная пологом, компьютер с небольшим дисплеем и стеллаж с книгами в солидных позолоченных переплетах – по всей видимости, очень старыми… Да еще прибитый к стене большой крест с распятым на нем человеком – увеличенная копия того креста, который патер носил на груди.

«Странный символ избрали для себя слуги Создателя, – подумал Бунтарь. – Хотя и в нем есть что-то смутно знакомое. А впрочем, ничего удивительного. Раз уж я раньше бывал в таком храме, значит, видел и этот символ».

Свалившиеся Пирсону, словно кирпич на голову, превенторы и захваченный ими заложник поставили святого отца в весьма затруднительное положение. Не слишком интересуясь мирскими делами, патер пока не знал о двух беглых «убийцах», о которых твердили в теленовостях. Равно как не имел понятия и о творимом на Периферии беззаконии. Безусловно, Пирсон не забыл об оставленных им в Белых Горах одиннадцати «пасынках» покойного друга. Покинув Контрабэллум, патер вернулся в церковь, где погруженный в заботы и провел безвылазно последние три дня. Пытался ли святой отец каким-то образом помочь превенторам, он умолчал. Как явно сознательно умолчал и о своей первой встрече с Бунтарем. Пирсон сделал вид, что знаком с ним уже какое-то время.

Превентор догадался, что патер нарочно ведет себя скрытно в присутствии заложника, поскольку не желает, чтобы «акула» Холт узнал то, о чем ему совершенно незачем знать. Поэтому Первый тоже принял негласно предложенные священником правила и стал внимательно следить за своей речью. Конспирацию могла ненароком сорвать только Невидимка. Но она, ошарашенная недавним прозрением насчет своего вероятного прошлого, была погружена в раздумья и угрюмо помалкивала.

За чаем Бунтарь обстоятельно поведал Пирсону о злоключениях превенторов с момента нападения карателей Холта на Периферию. Бунтарь не забыл упомянуть о внезапно открытом превенторами в себе таланте обходить ультрапротекторы и о тех подробностях, какие удалось выяснить от доктора Хансена. Несколько раз по ходу этого рассказа Холт пытался выразить протест касательно правдивости того или иного факта. Однако патер Ричард мягко, но настойчиво просил Мэтью помолчать – дескать, не переживайте, дадут и вам высказаться.

– Я уже признал, что все случившееся на Периферии было большой ошибкой, – повторил президент «Звездного Монолита», когда ему предоставили возможность выступить в свою защиту. Однако прежде чем открыть рот, он взял со священника обещание, что все услышанное сейчас Пирсоном будет храниться им в глубокой тайне. Патер такое обещание дал, но с условием, что в ответ Мэтью пообещает прекратить преследование превенторов. Холт поклялся в этом, не раздумывая, но в крепость его клятвы верилось как-то слабо – с пистолетом у виска можно с легкой совестью обещать все, что угодно. – И когда я час назад предлагал вам помощь, то говорил совершенно серьезно. Теперь ясно, что Айзек был неправ, забраковав вас для службы в подразделении «Превентор». Жесткий отбор кандидатов в группу полковника Данна был вызван высокой важностью задач, которые ему ставило командование, но все равно странно, почему вас не включили туда хотя бы в качестве поддержки. Сожалею, что выпустил из-под контроля ситуацию и позволил произойти трагедии. Но позвольте мне исправить хотя бы часть моей ошибки и похлопотать за вас перед Айзеком Данном.

– Те невидимые бойцы, с которыми мы столкнулись у Макдугала, принадлежат Айзеку? – полюбопытствовал Бунтарь.

– Верно, – подтвердил Холт. – Полковник взял с собой на операцию лишь половину своей группы. Они такие же превенторы, как вы, и в свое время носили порядковые номера с двенадцатого по двадцать пятый. Единственное ваше отличие от них в том, что они прошли тестирование, а вы – нет. Но ведь так обычно и бывает: ошибки, допущенные при подготовке первого поколения превенторов, были впоследствии учтены, и второе поколение вышло практически безупречным.

– Что это была за подготовка, после которой мы почти полностью лишились памяти?

– Мне-то откуда знать – я ведь не ученый. – Возможно, Холт и лукавил, но делал это вполне убедительно. По его надменному, высокомерному лицу и впрямь нельзя было заподозрить, что Мэтью имеет отношение к какой-либо другой науке, кроме управленческой. – Знаю лишь, что на вашу подготовку ушло много времени и средств. Поэтому и удивительно, что в конечном итоге вы и ваши покойные товарищи остались не у дел.

– И что нас ждет в случае, если мы откажемся вступить в группу Данна?

– От таких предложений не отказываются, мистер Первый, – укоризненно заметил Холт, живо переняв у патера его доверительную манеру обращения с превенторами. – Неужели вам безразлична собственная судьба? Было бы очень глупо с вашей стороны отклонять такое судьбоносное предложение. В подразделении «Превентор» у вас есть будущее, вне его – нет, уж поверьте мне как человеку, кое-что смыслящему в этой области.

– И все же? – настаивал на своем Первый. – В случае отказа нас уничтожат?

– Уничтожат?! – Мэтью презрительно скривил лицо. – Вот еще! На ваши поиски и так затрачена уйма времени и средств, которые уже никто мне не компенсирует. Поэтому, как только вы меня отпустите, я распоряжусь свернуть эту бессмысленную охоту независимо от того, что вы мне ответите. И даже дам отбой полиции, сообщив, что тревога была ложной. А не согласитесь служить полковнику Данну, живите, как знаете. Все контракты с вами будут расторгнуты, и мы перестанем нести за вас всякую ответственность.

– Да ну? – удивился Бунтарь. – Вот так все просто?

– Проще некуда, – подтвердил Холт. – Но повторяю: если не желаете закончить жизнь, как те бродяги, которых мы встречали по дороге сюда, не вздумайте отказываться от моего предложения. Во-первых, в связи с неустойкой по контракту, вам придется выплатить крупные штрафы, так что молите бога, чтобы на ваших счетах еще остались деньги. Во-вторых, любой зафиксированный в стране взлом ультрапротектора будет тут же вменен вам в вину, и вас снова объявят вне закона. Пусть даже преступление совершили не вы – просто ваши таланты чересчур уникальны и не имеют аналогов. Вас надолго изолируют от общества, заперев в тесной камере с железными замками, а мы будем всячески открещиваться от ваших показаний, и никто не сумеет уличить нас во лжи. Ведь официально подразделение «Превентор» не существует, и, как вы уже поняли, даже Конгресс не знает о его существовании.

– Не верю, что Хоторн совершил эту аферу и пошел на обман правительства, – покачал головой патер Ричард. – Неужели Крэйг не знал, на какой риск он при этом идет?

– Ха! – усмехнулся Холт, хлопнув себя по коленке и чуть не расплескав свой чай. – Ваш святоша Хоторн был лицемером из лицемеров: совершал грехи и тут же бежал замаливать их, чтобы очистить в душе место под новые! Да, Хоторн прекрасно осознавал, чем он рискует, идя на такой сговор с заказчиком. Но крупные финансовые компенсации и новые выгодные контракты быстро успокоили совесть дядюшки. Вы очень многого не знали о вашем покойном друге, святой отец. Или все-таки знали, но предпочитали закрывать на это глаза, поскольку боялись лишиться от Хоторна щедрых пожертвований вашей церкви.

– То, о чем вы только что нам поведали, является для меня новостью, – невозмутимо ответил Пирсон, проигнорировав оскорбительный выпад Мэтью. – И новостью крайне неприятной. Но это отнюдь не означает, что после вашего заявления я перестану считать покойного мистера Хоторна добропорядочным христианином и моим другом. Все его пожертвования шли от чистого сердца и до последнего цента были отданы мной на благотворительность. Ваши упреки, мистер Холт, отчасти справедливы. Конечно, я был в курсе, что мой друг, как человек, занятый производством оружия, нередко вынужден идти на сделку с совестью. И то, что она у Крэйга все-таки была и каждый раз протестовала, когда ему доводилось пачкать руки в очередном беззаконии, заставляет меня испытывать к вашему дяде лишь чувство безграничного уважения и признательности. Боюсь, что со смертью Крэйга Хоторна в ваших кругах больше не осталось таких благородных людей, каким был он.

В разговоре возникла неловкая пауза. Мэтью, разумеется, недвусмысленный намек понял, но тоже не стал обижаться и переходить на личности. Тем более, что в данный момент священник являлся единственной защитой Холта от его вооруженных похитителей.

А они пока что не торопились бросаться в дружеские объятия внезапно подобревшего врага, поскольку не верили ни одному из обещаний, которые дал превенторам Мэтью.

– Интересная складывается ситуация, – обратился к нему Бунтарь, первым нарушив неловкую тишину. – Ты вдруг предлагаешь нам воссоединиться с нашими товарищами по проекту, но при этом забываешь, что мы абсолютно не помним, ради каких целей согласились продать себя Контрабэллуму. И вообще, было бы неплохо ввести нас в курс дела и объяснить, чем конкретно занимается полковник Данн и его группа. А также почему вы скрываете от правительства существование подразделения «Превентор».

Холт не ответил; он отвел взгляд и задумчиво уставился на настенный крест с глиняной фигуркой прибитого к нему изможденного страданиями человека. Казалось, что склонивший голову набок мученик тоже смотрит на президента «Звездного Монолита», ожидая вместе с превенторами ответа на поставленные вопросы. Складывалось впечатление, что Мэтью вроде бы и не прочь раскрыть правду, но не хочет, чтобы его слова достигли ушей этого нежелательного свидетеля, вместе со своим крестом служившего символом слуг Создателя. То ли Холт не доверял распятому мученику, который не мог дать ему клятву держать язык за зубами, то ли попросту его боялся. Больше походило на второе, из чего следовал вывод: при всем могуществе Мэтью Холта существовали в природе силы, способные напугать и его. Вот только можно ли было превенторам на данном основании считать эти силы дружественными?

Конечно, патер Ричард сочувствовал беглецам и пытался им помочь, но оказывали ли священнику поддержку его покровители? Каким бы преданным ни являлся слуга, он не застрахован от поступков, что могут вызвать гнев у его господина. И не рисковал ли патер обрушить себе на голову такой гнев, приютив у себя в церкви беглецов и их заложника? Кто знает… Но, по крайней мере, в сравнении со стушевавшимся Холтом Пирсон выглядел сейчас более уверенно, видимо, чувствуя-таки за собой правду. Уверенность патера воодушевляла и превенторов. Поэтому они не собирались заключать с Мэтью соглашение, не узнав, что на сей счет думает священник.

– Ваш Претор рассказывал вам что-нибудь о Новой Гражданской войне? – спросил похитителей Холт, когда прекратил созерцать смутивший его символ.

– Да, нам немного известна история Одиума, – признал Бунтарь. После чего вспомнил, что это название может быть для собеседников непонятным и уточнил: – Так Хоторн называл для нас мир за пределами Периферии.

– Мне тоже часто приходилось слышать от Крэйга это название, – добавил Пирсон. – Он употреблял его всякий раз, когда заводил речь о творимой в мире жестокости. Особенно если люди, которые ее творили, прикрывались светлыми идеалами и благими целями. Поэтому неудивительно, на чем Хоторн строил ваши представления о якобы истинном мироустройстве. Вы и ваши товарищи смотрели на мир глазами Крэйга, и, надо признать, придуманная им легенда достаточно точно отражала истинный порядок вещей.

– Вы правы, патер, – согласился Бунтарь. – За эти три дня мы уже не однажды убедились в правдивости легенды об Одиуме. Не исключено, что наши представления о Новой Гражданской войне тоже вполне объективны… Это была последняя война на территории страны. Конфликт разгорелся из-за Пятьдесят Первого штата, который объявил себя независимым и пытался, вопреки законам, выйти из состава государства, чтобы примкнуть к некой Международной конфедерации. Правительство, разумеется, воспротивилось и стало наводить на мятежной территории порядок. Однако сторонники независимости Пятьдесят Первого штата жили по всей стране, отчего конфликт охватил остальные штаты. Так началась Новая Гражданская война, продолжавшаяся четыре года, пока, наконец, правительство не решилось на радикальные меры. Армия стерла базы повстанцев бомбовыми ударами, после чего добила остатки сопротивления и арестовала уцелевших повстанческих лидеров. В Пятьдесят Первом штате была восстановлена законная власть, которая удерживается там вот уже несколько лет… Именно так рассказывал нам о Новой Гражданской Претор. Все правильно?

– Ну да, такая упрощенная трактовка укладывается в ваше «истинное» представление об окружающем мире, – с издевкой ответил Холт и поинтересовался: – А где расположен Пятьдесят Первый штат, Претор вам объяснил? – И, получив отрицательный ответ, злорадно заметил: – Я так и думал!.. Что ж, придется мне вместо дядюшки ликвидировать этот пробел в ваших знаниях. Да будет вам известно, что не далее как вчера вы посещали данный штат и пробыли в нем достаточно долгое время. Благодаря чему наши специалисты по электронной разведке и выяснили, что недобросовестный банкир Макдугал прячет у себя дома двух особо опасных преступников… То есть, я хотел сказать – «граждан, ошибочно принятых за преступников».

– Эй-Нет? – удивился Бунтарь. – Он что, и есть тот самый Пятьдесят Первый штат?

– Само собой, он, а что же еще? Наши южные соседи, любители кактусовой водки, кажется, пока не горят желанием отбирать у Эй-Нета этот статус, который был ему присвоен во время тех глобальных беспорядков. Эй-Нет и послужил причиной Новой Гражданской войны. Пусть далеко не такой кровопролитной, как ее предшественница, но также унесшей немало жизней.

– Да, это действительно была большая трагедия, – сокрушенно покачав головой, добавил патер Ричард. – Но самое горькое в том, что только в нашей стране мог возникнуть столь бредовый повод для гражданской войны. Политика однополярного мира, которую мы ведем вот уже более чем полвека, продолжает приносить свои плоды.

– Что поделать, раз уж это стало нашей национальной традицией: насаждать свои порядки везде, куда только могут дотянуться наши дальновидные правители, – пожал плечами Мэтью. – Конечно, нельзя не признать прагматичность и действенность этой стратегии, однако с Интернетом политики все-таки перегнули палку. Все началось с того, что ими был принят закон, согласно которому граждане стали получать доступ в Интернет, только пройдя идентификацию на сканере ультрапротектора. Как вседа бывает, этот параноидальный радикализм объяснялся заботой о национальной безопасности и борьбой с неистребимым терроризмом. Пользователи Сети теряли анонимность, и отныне каждый их шаг по просторам Эй-Нета отслеживался специальной контролирующей службой… Дальше – больше. Вскоре политиков осенила идея установить строжайший контроль над всей «мировой паутиной» под девизом «Долой анархию и беспредел в Интернете; даешь виртуальному миру реальную демократическую свободу и высокую нравственность!». Эта агрессивная политическая интервенция привела к тому, что Сеть моментально раскололась на множество закрытых зон, куда нашим «моралистам» с их цензорскими методами был наглухо перекрыт доступ. В информационном мире поднялся такой ажиотаж, что хаос едва не перекинулся в реальность. Разумеется, со временем все упорядочилось, но прежним Интернет уже не стал: закрытые зоны объединились в Международную Сетевую конфедерацию, а мы оказались изолированными от нее в Эй-Нете, словно инфекционные больные в карантинном боксе. Мировое сообщество Сети объединилось и устроило нам настоящий виртуальный Вьетнам – иного сравнения не придумать. «Отсталый мир отказался принять наши прогрессивные демократические нововведения!» – закричали оскорбленные политики и тут же взялись на примере собственной страны доказывать, какое великое благо было отвергнуто этим дремучим зарубежьем. И доказали…

Далее последовала самая драматичная глава этой истории, к которой превенторы и институт покойного Крэйга Хоторна имели уже непосредственное отношение. Судя по тому, что патер Ричард не перебивал Мэтью, Бунтарь счел его рассказ правдивым. По крайней мере, до того момента, как речь зашла о Контрабэллуме. Разумеется, эти подробности были Пирсону неизвестны, но вряд ли Холт их выдумал. Издерганному заложнику было попросту нереально изобрести за столь короткое время правдоподобную легенду. И если он в чем-то приврал, то самую малость…

Насильно отлученные от «мировой паутины», соотечественники Бунтаря, Холта и прочих сидящих в этой комнате довольствовались лишь теми сетевыми ресурсами, до которых можно было добраться в изолированной зоне Эй-Нета. Его пользователи ощущали себя натуральными рыбами, выловленными в безбрежном свободном океане и помещенными в тесный питомник. Плавать в этом питомнике разрешалось только по заранее проложенным каналам и под постоянным наблюдением смотрителей, которые зорко следили за маршрутами рыбьих косяков и качеством корма, получаемого питомцами. И хотя корм являлся достаточно сытным и витаминизированным, удовольствия от его поглощения рыбы практически не испытывали.

Безусловно, смотрителям было виднее, какая именно еда приносит их питомцам максимальную пользу, только рыб такой порядок вещей не устраивал. Вкус и скудный ассортимент искусственного корма не шел ни в какое сравнение с разнообразием живой океанской пищи, добывание которой, по сути, и составляло смысл рыбьей жизни. Рыбы рвались на волю, в океан, но изо дня в день их заставляли плавать по узким каналам с фильтрованной водой и крепкими непреодолимыми стенами…

Само собой, человек – не глупая молчаливая рыба и потому не может до конца своих дней мириться с несвободой и отсутствием выбора. Полный контроль над Эй-Нетом, прикрытый заботой о национальной безопасности, вскоре вынудил множество пользователей изолированной зоны Сети восстать против тех, кто принимал эти идиотские, по мнению повстанцев, законы. Разгневанные пользователи требовали включить «Пятьдесят Первый штат» в состав Международной Сетевой конфедерации, члены которой также были отнюдь не против этого. Вот только на пути у них стояли политики, одержимые насаждением «реальной демократии в виртуальном мире».

Поняв, что от настойчивых требований нет никакого толка, конфедераты (так стали именовать себя местные сторонники слияния с МСК) перешли сначала к актам гражданского неповиновения, а когда убедились, что и это не помогает, к саботажу и диверсиям.

Здесь уже главной ударной силой против правительства выступили не обычные недовольные пользователи, а матерые специалисты-компьютерщики, причем не только вольнолюбивые хакеры, но и обычные программисты – служащие всевозможных учреждений. Идея освобождения от тотального надзора над Эй-Нетом сплотила вокруг себя многих энтузиастов. Даже тех, кто раньше выступал по разные стороны баррикад.

Пятьдесят Первый штат стал ареной борьбы не на жизнь, а на смерть. Порядок, что, казалось бы, воцарился в изолированной зоне с приходом туда государственного контроля, был уничтожен буквально в одночасье. Яростные атаки конфедератов обрушились на «бастионы» тех служб, что подвергали Эй-Нет жесткой цензуре и отслеживали всех мало-мальски подозрительных пользователей. А в их число мог легко угодить каждый, кто подключался к Эй-Нету и проходил идентификацию на ультрапротекторе.

Правительственные специалисты по информационной безопасности оперативно вычислили несколько диверсионных групп конфедератов и посредством того же ультрапротектора блокировали им доступ к Сети. Однако оставалось огромное количество высококлассных кибер-террористов, которые после легального подключения к Эй-Нету тут же умело шифровались и вели подрывную деятельность, не оставляя за собой никаких следов. К тому же лишенным выхода в виртуальное пространство изгоям не составляло труда использовать для проникновения в Сеть подставных лиц, чтобы затем, сидя вне зоны действия сканера биополя, давать помощникам инструкции и таким образом продолжать начатую борьбу.

Не проходило и дня, чтобы деятельность той или иной государственной структуры не оказывалась парализованной атаками конфедератов. Неуловимые и чрезвычайно опасные компьютерные вирусы уничтожали ключевые правительственные серверы и стирали ценнейшие базы данных. Взявшись за дело всерьез, подпольщики опустошали государственные банковские счета, дестабилизировали работу общественного транспорта, предприятий, служб и энергетических центров.

Война постепенно перекинулась за границы Пятьдесят Первого штата и покатилась по стране вспышками массовой паники, стихийными энергокризисами, всевозможными катастрофами, митингами и забастовками. Ситуацию сильно усложняло то, что на стороне конфедератов выступало много специалистов, которые в свое время проектировали ныне уничтожаемые ими компьютерные системы. Как и в любой другой войне, в Новой Гражданской также были невинные жертвы – неизбежные, хотя вполне предсказуемые последствия. Ответственность за них воюющие стороны с пеной у рта перекладывали друг на друга.

Через год войны от Эй-Нета в стране осталось одно название. Изодранную на лоскуты мелких локальных сетей, прежнюю единую Сеть постиг крах. Главные правительственные рупоры – радио и телевидение – также подвергались регулярным атакам конфедератов и потому функционировали с перебоями. Донельзя перегруженные, в связи с кризисом Эй-Нета, операторы мобильной связи мало того, что взвинтили до небес тарифы на услуги, так еще и не гарантировали никакой стабильной работы. Власти многих округов начали выделять средства на реставрацию уже почти канувшего в лету телеграфа – разумеется, пока в качестве резервного средства связи, – однако один лишь факт воскрешения этого «динозавра» говорил сам за себя: то ли еще будет…

Пользователи виртуального пространства Международной Сетевой конфедерации с ужасом взирали на творимый в «оплоте мировой демократии» информационный хаос и делали все возможное, чтобы не допустить у себя подобное беззаконие. А беспорядки тем временем приняли характер полномасштабного бедствия, с каждым днем усугубляя и без того плачевную ситуацию в стране. Массовый кризис ударил и по экономике, серьезно пошатнув курс национальной валюты, бывшей до войны одной из самых устойчивых валют мира.

Три года власти упорно называли бесчинства конфедератов происками международного терроризма. И только потом прижатое к стенке правительство признало часть выдвинутых ему претензий справедливыми и пошло на уступки. Но одним смягчением цензуры ситуацию было не выправить. МСК настаивала на полном уравнивании пользователей Эй-Нета в правах и свободах с пользователями «мировой паутины». А также на скорейшем наведении порядка в изолированной информационной зоне, что являлось куда более сложной задачей, чем убеждение политиков поступиться принципами. Восстановление изорванного в клочья единого виртуального пространства приходилось начинать почти с нуля. Для приведения Пятьдесят Первого штата к мировым стандартам требовались не месяцы, а годы. Спокойные мирные годы, не омраченные войнами и прочими политическими катаклизмами.

Именно в этом, а не в хроническом упрямстве властей состояла теперь главная загвоздка. Выяснилось, что остановить разогнавшийся маховик Новой Гражданской войны предпринятыми мерами невозможно. Зная о пресловутой несговорчивости правительства, конфедераты подготовились к затяжной войне весьма и весьма основательно. По всей стране ими была оборудована сеть ударных баз – отменно законспирированных, хорошо защищенных и напичканных современной электроникой опорных пунктов, с которых оппозиционные силы и вели свои непрерывные атаки по всем направлениям.

Большинство ярых конфедератов со временем настолько вошли во вкус этой войны, настолько пропитались ее атмосферой вседозволенности, что даже начали понемногу забывать об идеалах, за которые они, собственно говоря, и воевали. Выйти из образов народных героев было для многих борцов за свободу настолько сложно, что теперь они сознательно избегали любых переговоров с правительством.

Вполне безобидное понятие «свобода пользователя» начало ассоциироваться у конфедератов с абсолютной свободой. Поэтому неудивительно, что после такой подмены ценностей оппозиционерам стало тесно жить в рамках любых законов, включая и те, за какие они поначалу радели. К тому же, переняв от своих собратьев-хакеров секреты их криминального ремесла, масса прежде добропорядочных программистов успела сколотить на этой войне неплохой капитал и не желала возвращаться к прежней законопослушной жизни.

Лагерь оппозиционеров раскололся примерно пополам. Одна его половина продолжала искать выход из кризиса и добиваться от правительства не жалких подачек, а восстановления в Эй-Нете прежних порядков и его полноправного возвращения в единое информационное пространство. Остальная часть ортодоксальных борцов за свободу воевала исключительно ради войны, в которой они теперь видели смысл своего существования. Конфедератам-ортодоксам было уже не важно, с кем сражаться: с властью или со своими бывшими товарищами по оружию, коих несгибаемые «народные герои» стали обзывать бесхребетными соглашателями.

«Бесхребетники» старались во что бы то ни стало погасить костер Новой Гражданской войны, в то время как ортодоксы постоянно подливали в него масло. Понятное дело, что успех в этой «внутривидовой» борьбе сопутствовал последним, поскольку их занятие требовало куда меньше усилий и средств да вдобавок сводило на нет труд тех соратников, кто был готов идти на компромисс с властью.

Пламя войны пылало жарко, вспыхивало очагами то здесь, то там и вот-вот норовило разразиться грандиозным пожаром очередной революции – следующей стадии будораживших страну массовых волнений. И дабы в конечном итоге этого не случилось, власти решились пойти на радикальные меры…

Разумеется, правительство не сидело все эти годы сложа руки, наблюдая, как конфедераты планомерно разваливают в стране закон и порядок. Политики принципиально не шли на сделки с «террористами» и предпринимали любые доступные меры, чтобы обуздать бунтовщиков ценой наименьшей крови и по возможности цивилизованными способами.

Являлась ли таковой задача, поставленная военному институту Крэйга Хоторна, могли судить лишь организаторы и исполнители секретного проекта, не имевшего до сей поры аналогов в мире. Цель его заключалась в следующем: от ученых Контрабэллума требовалось разработать технологию взлома самой надежной из всех систем безопасности в истории человечества – ультрапротектора. Только и всего. Иными словами, подчиненным Крэйга предстояло стать такими же первопроходцами, какими однажды стали их коллеги из «Ультрапротектор Секьюрити Систем», – люди, которые создали этот непревзойденный шедевр современной охранной техники. Разве только имена сотрудников секретного института, призванных совершить сей подвиг, должны были остаться в безвестности. В отличие от ультрапротектора, изобретение Контрабэллума должно было представлять из себя не «щит», а «меч» – оружие, способное в недобросовестных руках натворить немало бед.

Какое же отношение имели разработки Хоторна к идущей в стране Новой Гражданской войне?

Самое что ни на есть прямое. Рассыпанные по стране неприступные базы конфедератов являлись таковыми лишь потому, что их системы безопасности основывались на тех же технологиях, что и аналогичные системы на стратегических государственных объектах. Широкое применение ультрапротектора началось задолго до охвативших страну волнений. Сегодня пользоваться им мог любой, кому это было по карману. Костяк сообщества конфедератов составляли люди отнюдь не бедные, поэтому они защищали свои высокотехнологичные убежища на высочайшем уровне. Чтобы добраться до этих командных центров, правительственным штурмовикам пришлось бы прорываться не только через бронированные ворота, но и так называемые «коридоры самоубийц» – оборудованные ультрапротекторами шлюзовые камеры, где на каждого, кто не проходил проверку, могли обрушиться или дождь из серной кислоты, или облако смертельно ядовитого газа. В общем, на этой войне власть столкнулась с достойным врагом, которого она, по сути, сама и породила.

Взлом ультрапротекторов и точечное уничтожение ключевых «террористических» центров позволили бы правительству переломить ход Новой Гражданской в свою пользу. Вооружение у конфедератов, по сравнению с арсеналами правительственных войск, было аховое. Если бы военным удалось прорваться на укрепленную территорию противника, они не встретили бы там серьезного сопротивления и легко обошлись бы дубинками, резиновыми пулями и гранатами со слезоточивым газом. Загвоздка как раз и состояла в том, что войскам было практически нереально безболезненно выкурить конфедератов из их крепостей, приспособленных для долговременной осады.

Процесс создания «убийцы ультрапротектора», инициированный правительством в связи с идущей в стране войной, затянулся на неопределенное время. Оно и понятно: какой бы важной и неотложной ни была поставленная Контрабэллуму задача, при ее решении нельзя было вообще вести речь о каких-либо сроках. Ученые Хоторна основывались только на теоретических выкладках и не имели даже маломальского опыта работы в данном направлении. (Даже изобретатели ультрапротектора, по их заявлениям, не смогли изобрести чудо-отмычку для его взлома, поскольку сами так до конца и не поняли принцип работы своего детища. А скорее всего, просто тщательно оберегали его секрет, который сделал создателей ультрапротектора мультимиллионерами.) Поэтому сотрудникам секретного института пришлось сначала вплотную заняться изучением природы человеческого биополя и только потом задаваться проблемой, как обмануть сканирующее его оборудование.

Холт не знал тонкостей проведенных Контрабэллумом научных исследований. Зато Мэтью был прекрасно осведомлен, сколько на это ушло средств, которые, надо заметить, окупились сполна. И пусть результат вышел немного не тот – вместо искомых технологий Контрабэллуму удалось вывести в своих инкубаторах уникальный подвид «хомо сапиенс», названный превентором, – успех института Хоторна являлся неоспоримым.

Четырнадцать из двадцати пяти военных добровольцев с честью выдержали финальное тестирование и отправились продолжать службу в особом спецподразделении «Превентор». Отсеянные от них одиннадцать «дефективных» бойцов так и остались пожизненными узниками секретного института. Несмотря на их поголовную «профнепригодность», они все равно обладали рядом специфических способностей. Эти выработанные в ходе экспериментов качества и делали превенторов «Ундецимы» слишком опасными для проживания в обществе обычных граждан…

Впрочем, сенсационное открытие ученых Контрабэллума было совершено лишь через год после окончания Новой Гражданской войны. Этот фактор и определил дальнейшую судьбу института. Но прежде чем вести речь о том, что же вынудило Хоторна пойти на обман Конгресса, сначала нужно рассказать о победе, которую одержало правительство над распоясавшимися конфедератами. Победе, завоеванной без участия превенторов и именно поэтому доставшейся победителям непомерно кровавой ценой…

Измотанная гражданскими беспорядками власть не возлагала все свои надежды только на институт Хоторна, а озадачила похожими проблемами и другие исследовательские учреждения. Однако ни одному из них не удалось в короткие сроки выработать эффективное средство для быстрой и гуманной стабилизации обстановки в стране. А раздирающие ее политический, финансовый и прочие катаклизмы на четвертом году войны как никогда близко подошли к критической отметке. За ней уже скалил зубы жестокий хаос, выпустив который на свободу можно было окончательно распрощаться со всеми надеждами восстановить мир и порядок.

У власти не оставалось иного выхода, как начать контрнаступление на конфедератов по всем фронтам. Приближалось время очередных выборов, на которых нынешнему многострадальному правительству уже ничего не светило. Однако покидать политическую сцену побежденными и опозоренными эта обойма политиков не собиралась. И потому за полгода до начала выборов власти бросили на обнаруженные ими базы конфедератов войсковые подразделения, оснащенные тяжелым вооружением и техникой.

Так началась растянувшаяся на несколько месяцев масштабная военная операция «Ураган в Лагуне», которая и стала кровавой кульминацией Новой Гражданской войны.

Выдумывая свою легенду, Претор слегка сгустил краски: никаких масштабных бомбардировок армия, естественно, не использовала. Ведь замаскированные убежища противника по большей части располагались в городах, где применять авианалеты было нельзя. Но без точечных артиллерийских и ракетных ударов либо подрывных работ не обошелся ни один штурм. А иначе ликвидировать вражеские укрепления в короткий срок было бы попросту невозможно.

Неприступные бункеры с крепкими бетонными стенами и воротами, защищенными ультрапротекторами, скрывались за фасадами обычных зданий, складов, гаражей и прочих неприметных городских строений. Перед штурмом вражеских баз военные эвакуировали жителей близлежащих кварталов, после чего эти самые кварталы зачастую приходилось восстанавливать из руин.

Дабы попасть в цитадель, солдаты обычно взрывчаткой пробивали проход, через который и проникала внутрь штурмовая группа. Снаряды и ракеты сыпались на входные фильтрационные шлюзы до тех пор, пока они не превращались в безопасный коридор, очищенный от всех ловушек. Ну а там, где взять базу лобовой атакой не удавалось, задача целиком ложилась на плечи подрывников и артиллеристов. Их работа, конечно же, была не такой филигранной и оставляла забаррикадировавшимся в цитаделях конфедератам крайне малый шанс выжить.

Сколько всего таких баз было уничтожено в стране буквально за первые две недели «Урагана в Лагуне», история умалчивала. Как умалчивала она и о точном количестве жертв, понесенных конфедератами в ходе правительственного наступления. Ни одна их база не сдалась без боя. Ходили слухи, что на разрушение некоторых баз было израсходовано по нескольку тонн взрывчатки и ни один из находившихся там оппозиционеров не уцелел.

Защитники менее стойких бастионов, взятых усилиями штурмовых групп, капитулировали лишь после того, как часть их товарищей была расстреляна при попытке оказать вооруженное сопротивление. Солдаты не слишком церемонились с противником в тесных бетонных коридорах, где было крайне сложно уберечься от пуль и гранат, какими встречали захватчиков самые воинственные из конфедератов. В армейских отчетах за каждой успешно ликвидированной базой всегда значились внушительные списки погибших и раненых как с той, так и с другой стороны…

«Ураган в Лагуне» бушевал несколько месяцев и стих лишь тогда, когда поиски «террористических» убежищ перестали приносить результат. Те базы, что были уничтожены уже после первоначального массового наступления на конфедератов, отыскались благодаря показаниям арестованных мятежников. Их допросы также пролили свет на многие не раскрытые до сей поры противозаконные дела.

Огромная подпольная организация борцов за «сетевую свободу» лишилась почти всех вождей, погибших либо захваченных в ходе этой военной операции. Из них удалось ускользнуть лишь единицам, дальнейшая судьба которых так и осталась безвестной. Залегли эти конфедераты на дно или все-таки были уничтожены во время артиллерийских ударов, не выяснилось по сей день. Но какой-либо активности бывшие лидеры истребленной на корню оппозиции больше не проявляли.

Движение конфедератов прекратило свое существование с момента разгрома последней их базы. Так что возникавшие после этого единичные выступления недобитых оппозиционеров – жалкие и моментально пресеченные попытки возобновить борьбу – можно было всерьез не рассматривать.

Жестокая расправа над борцами за «сетевую свободу» не вызвала, однако, сильного общественного резонанса. Уставшие от беспорядков граждане в массе своей равнодушно отнеслись к таким откровенно недемократическим методам борьбы с оппозицией, которая, казалось бы, защищала интересы всего гражданского населения страны.

Арестованные конфедераты понесли суровое наказание. Они были лишены многих гражданских прав, но помещены на длительный срок не в тюрьмы, которые были бы попросту переполнены, а в специальные гетто – закрытые районы, где каждый поселенец находился под неусыпным контролем полиции. Всего таких гетто в стране насчитывалось пять, а то, в котором нес службу патер Ричард, являлось самым крупным из них.

Почти четыре года борьбы пропали даром: МСК так и осталась недоступной для живущих по особым правилам рядовых пользователей Эй-Нета, а те уступки в плане сетевой свободы, на которые вроде бы согласилось пойти правительство, после разгрома конфедератов были аннулированы. Наоборот, во избежание в дальнейшем подобных катаклизмов меры безопасности в восстановленном Эй-Нете по сравнению с довоенными намного ужесточились. Только теперь на притеснение и произвол уже никто не жаловался. Опостылевший хаос наконец-то сменился порядком; не важно каким – главное, в стране вновь наступила относительная стабильность и маломальская уверенность в завтрашнем дне.

А как же свобода пользователя, из-за которой и разгорелся весь этот четырехлетний сыр-бор? Да бог с ней, с этой свободой! Какая от нее может быть польза в разрушенном почти до основания виртуальном мире? Наслаждаться свободой на руинах – весьма сомнительное удовольствие…

На волне эйфории, вызванной победой над внутренним врагом, и последующей концентрацией всех сил и ресурсов на восстановлении порядка в стране, власти как-то позабыли о Контрабэллуме и проводимых им исследованиях. А в это время в недрах секретного института была как раз завершена возложенная на Хоторна почти невыполнимая миссия. И хотя его ученые совершили воистину грандиозное открытие, причина, ради которой министерству обороны пришлось отряжать Контрабэллуму двадцать пять добровольцев, уже устранилась. «Террористические» базы были изведены под корень и подготовленная для конкретных задач диверсионная группа «Превентор» осталась не у дел.

Обладатели бесценных и сокрушительных способностей – превенторы – олицетворяли собой долгожданное, однако несвоевременное оружие, которое появилось на фронте тогда, когда противник был поголовно разгромлен. Что сулило будущее дорогостоящим диверсантам, во всей этой послевоенной суете было совершенно неясно.

Победная эйфория миновала, герои операции «Ураган в Лагуне» получили заслуженные награды, а частично реабилитировавшееся правительство отыскало-таки в своих рядах козла отпущения и бросило его на растерзание следственных комиссий и средств массовой информации… Настала пора досконально подсчитывать ущерб, причиненный Новой Гражданской войной, а также средства, выделенные на борьбу со внутренней угрозой. Как учила история, любое послевоенное суммирование денежных затрат всегда разительно отличалось от того, что в смутное время делалось на скорую руку. И всегда – только в сторону увеличения…

Разумеется, и в этот раз сведение концов с концами грозило не обойтись без скандалов. Мэтью Холт не стал заостряться на непонятных превенторам деталях финансовых манипуляций заказчиков «Звездного Монолита»; заметил лишь то, что даже успешное завершение проекта не сумело бы оправдать количества выделенных под него средств. Дотошная проверка выявила бы, что значительная часть этих денег ушла в неизвестном направлении. И пусть Хоторн, являясь лишь исполнителем, был фактически непричастен к аферам своих высокопоставленных деловых партнеров, он был вынужден идти у них на поводу, поскольку эти люди являлись главной опорой Крэйга в высших эшелонах власти. Настало время Хоторну оказывать своим покровителям ответную услугу и вытаскивать их из пламени назревающего скандала.

Именно поэтому полный крах явился более предпочтительным финалом для проекта «Превентор», нежели доклад о триумфе ученых, чье открытие могло бы стать сенсацией, пусть и в узких кругах. Все подопытные превенторы были официально объявлены погибшими в катастрофе, а отчеты о ходе проекта в спешном порядке фальсифицированы. Преднамеренный взрыв также уничтожил много значившихся в документах, но никогда не существовавших в действительности оборудования и лабораторных материалов. После такой катастрофы Контрабэллум вмиг обанкротился и был закрыт.

Существование группы «Превентор» стало секретом лишь нескольких доверенных лиц, а задачи, что возлагались теперь на четырнадцать уникальных бойцов, никогда не документировались, отчего вся слава их побед доставалась кому-то другому.

Впрочем, сам Холт не считал такой порядок вещей несправедливым. Да, признал Мэтью, превенторам приходится числиться в рядах вооруженных сил под чужими именами, пользоваться вымышленными биографиями и порой выполнять не совсем законную работенку. Но условия службы у бойцов «несуществующего» подразделения являлись самыми что ни на есть привилегированными: внушительные оклады, бесплатное питание, перворазрядное медицинское и прочие виды обслуживания… Так что, многоуважаемые мистер Первый и мисс (миссис?) Одиннадцатая, еще раз примите извинения за то, что произошло на Периферии и добро пожаловать в элитное подразделение «Превентор» – мечту, ради которой вы, в общем-то, и согласились на участие в рискованных экспериментах Контрабэллума…

– …Как видите, в отличие от вашего Претора, я был с вами полностью откровенен, – подытожил Холт свой довольно длинный и обстоятельный рассказ. – Повторяю: не воспринимайте случившуюся с вашими товарищами трагедию как причину для мести. Лучше задумайтесь о своем будущем. Я приношу вам глубокие соболезнования и предлагаю самый разумный выход из сложившейся ситуации. Думаю, святой отец тоже со мной согласится, так?

Патер Ричард неуверенно покашлял и изобразил жест, который можно было толковать двояко: и как неохотное согласие, и как просьбу дать ему время на размышления. Будучи заложником, Мэтью явно рассчитывал на сострадание священника и его безоговорочную поддержку. Поэтому, получив от патера такой невразумительный ответ, он раздосадованно поморщился и перевел вопросительный взгляд на похитителей. На обычно холодном и надменном лице Мэтью теперь было написано доверие и дружелюбие.

– То, что ты рассказал о наших бывших товарищах, звучит довольно любопытно, – начал издалека Бунтарь. – И мы, конечно, рады, что их судьба сложилась удачнее, чем наша. Только вот кое-что все равно не дает мне покоя. Скажи, почему никто из превенторов так и не вспомнил о лежащих у них на счетах миллионах? Ведь для бывших солдат, какими все мы когда-то являлись, это просто огромные суммы. Подозрительно, что бойцы полковника Данна за все эти годы даже не удосужились проверить, на месте ли их сбережения.

– Об этом вам рассказал доктор Хансен, не так ли? – задал Холт встречный вопрос и, не дожидаясь ответа, уверенно заключил: – Конечно, Хансен, кто же еще, кроме него?.. А вы, естественно, уши развесили перед этим столичным проходимцем, да?.. Но я рад, что вы спросили меня об этих деньгах. Знаете, почему? Если ушлые конгрессмены до сих пор следят за теми липовыми счетами, значит, наша маскировка продолжает отлично работать. Неужели, мистер Первый, заказчики моего дядюшки объявили бы превенторов погибшими, не подчистив за собой все следы? Желая получить в деле Контрабэллума новую зацепку, бывшие коллеги Хансена по следственной комиссии только и ждут, когда кто-нибудь из вас явится в банк за деньгами. Не волнуйтесь: с теми из вас, кто не успел распорядиться своими миллионами, рассчитались повторно, а иначе, сами понимаете, в «Превенторе» служило бы сегодня куда меньше бойцов.

– Возможно, теперь так оно и есть, – признался Первый. – На террасе у Макдугала нам пришлось защищаться и мы убили, как минимум, двух превенторов.

– Черт побери! – выругался Холт, после чего метнул взгляд на настенный крест, потом на патера и испуганно прикусил язык. – Простите, святой отец… Вот оно как: у Данна первые потери!.. Что ж, это лишний аргумент в вашу пользу. Значит, у Айзека просто не остается выбора, и придется зачислить вас на места погибших.

– Речь идет не о погибших, а о живых превенторах, – уточнил Бунтарь, – которые отличались от мертвых только тем, что не в меру резво бегали. Я своими глазами видел, как грохнувшийся с высоты боец Данна сломал ногу и при этом не издал ни звука. Как и другие его товарищи, которым тоже пришлось несладко. Вы что, на финальном тестировании ампутировали всем им языки?

В отличие от предыдущего, этот вопрос вызвал у Мэтью легкое замешательство. Впрочем, оно продлилось недолго. Холт уже пришел в себя после головокружительной аэропогони и теперь говорил с похитителями так, как и пристало вести деловую беседу бизнесмену его уровня: настойчиво, убедительно и в то же время не выходя за рамки приличия.

– И здесь нет ничего загадочного, мистер Первый, – ответил Мэтью, сделав честные глаза. – Все дело в отличной выдержке и предельно высоком болевом пороге превенторов. Пока вы с подругой пробирались к выходу, Данну успели доложить, что вам удалось практически голыми руками уничтожить полвзвода штурмовиков. Поэтому я уверен, что если ваша выдержка и не дотягивает до превенторских стандартов, то очень ненамного. Хотя подобные вопросы лучше задавать Айзеку – он в этом куда больший специалист, чем я. Ну так что, вы разрешите мне выйти с ним на связь и приказать ему прислать за нами геликоптер?

– Не будем торопиться, – помотал головой Бунтарь. – Сначала нам надо хорошенько все обмозговать и лишь потом беспокоить вашего полковника. У нас еще есть время до утра.

– Что значит «не будем торопиться»? – Мэтью скорчил кислую, разочарованную мину. – Извините, но в вашем случае промедление может очень дорого стоить. Наоборот, чем быстрее вы определитесь с вашим решением, тем…

– Погодите, сын мой, не спешите, – неожиданно перебил его Пирсон. – Вы были так любезны, когда открыли этим господам правду. И теперь надо дать им немного времени на раздумье. Будьте добры, располагайте моим гостеприимством: прилягте и вздремните часок-другой. А я пока с глазу на глаз побеседую с мистером Первым и постараюсь помочь ему определиться с выбором.

– Побеседовать? – переспросил Холт, недоверчиво прищурившись. Но затем недоверие в его глазах сменилось усталым равнодушием. Однако оно выглядело не слишком искренним. – Ладно, ваша правда, святой отец. Делайте, как считаете нужным. В конце концов, разве я могу не доверять священнику, да к тому же в стенах храма господнего? Пожалуй, вы правы: вздремну немного и дам вам спокойно поговорить. А то эта очаровательная леди только и ждет, когда я выкину какую-нибудь глупость и предоставлю ей повод проткнуть меня мечом. И она это сделает, можете не сомневаться.

Холт выпил полстакана воды, после чего проследовал к заправленной пледом кровати, снял туфли и прямо в одежде завалился на нее. Кажется, Мэтью хотел еще что-то сказать, но передумал, лишь тяжко вздохнул, поправил подушку и отвернулся лицом к стене. Собирался он действительно спать или нет, было неясно. Но, в любом случае, заложник не вел бы себя так непринужденно, ожидай он прибытия карательной группы, которую мог навести на церковь при помощи, например, скрытого в одежде миниатюрного маячка. Разве только Мэтью нарочно пудрил превенторам мозги своим наигранным равнодушием. От такого двуличного человека, как Холт, всякого можно было ожидать.

– Давайте выйдем в коридор, мистер Первый, – предложил патер Ричард, указав на дверь. – Пусть мисс Одиннадцатая пока побудет здесь и присмотрит за вашим… за моим гостем.

Бунтарь выждал, когда Пирсон отвернется, и незаметно передал подруге пистолет. Невидимка молча кивнула и, игриво прищурив один глаз, на секунду прицелилась в спину лежащего на кровати заложника. Это означало: не волнуйся, я не засну, а если этот тип и впрямь надумает выкинуть глупость, то вместо нее выкинет на стену свои мозги. Бунтарь искренне понадеялся, что до кровопролития дело все-таки не дойдет, а Холт и дальше будет вести себя покладисто…

– Я рад, что вы не стали спешить и вот так сразу хвататься за предложение мистера Холта, – одобрительно заметил патер, когда Бунтарь плотно прикрыл за собой дверь кабинета. Священник сделал приглашающий жест, и превентор медленно зашагал рядом с Пирсоном по церковному коридору – довольно протяженному, с высокими сводчатыми потолками и мозаичными окнами помещению. В этот предрассветный час храм был еще закрыт и никто не мог помешать приватной беседе хозяина с гостем. – При всей убедительности доводов Мэтью, мне кажется, он все же не до конца с вами откровенен. Да и то, что он вам предлагает, как бы это помягче выразиться…

– То, что нам предлагает Холт, – всего лишь хитрая уловка человека, который страшится смерти, – заявил Бунтарь. – Я не верю ни одной из его клятв и знаю – как только мы окажемся в руках у Данна, нас тут же прикончат. Никаких соглашений с Холтом я заключать не собираюсь, а время на раздумье взял лишь затем, чтобы спросить вашего совета.

– Вы поступили совершенно правильно, – кивнул Пирсон. – И, разумеется, я не советовал бы вам воссоединяться с вашими бывшими собратьями, даже если бы всецело доверял мистеру Холту. Вы сказали, что за те три дня, которые мы не виделись, вы убили нескольких человек. Это правда?

– Да, это так. Но не убей мы с Невидимкой этих людей, сомневаюсь, что сейчас я стоял бы перед вами и задавал вопросы, – признался Бунтарь, ощутив странную неловкость. Спросил бы его об этом кто-то другой, вряд ли превентор почувствовал бы за собой вину. Однако в беседе с патером все было совсем иначе. Необъяснимое чувство вины явно следовало воспринимать как очередной привет из прошлого. Однозначно – раньше Бунтарю доводилось не только бывать в церкви, но и общаться со священниками.

– Никто не вправе осуждать вас за это, мистер Первый, – развел руками священник. – В гетто подобное вынужденное насилие случается практически ежедневно. Здесь и раньше был неспокойный район, а когда в него заселили конфедератов и ввели пропускной режим, обстановка только ухудшилась. Местные банды воюют с конфедератами не на жизнь, а на смерть, и тем приходится давать жесткий отпор. Я подозреваю, что власти нарочно стравливают в гетто эти группировки, чтобы они планомерно истребляли друг друга и тем самым упрощали работу полиции. Официально Новая Гражданская война закончена, но для конфедератов она пока что продолжается. Как, похоже, и для вас. С той лишь разницей, что не вы ее начали и, стало быть, не несете никакой ответственности за совершенные вами вынужденные убийства… Однако, поддавшись на уговоры Холта – при условии, что он все-таки был с вами честен, – вы ступите на совершенно иной путь. На нем каждое совершенное вами убийство станет по сути умышленным. Поэтому и как священник, и как человек я категорически против, чтобы вы обременяли свои души столь тяжкими грехами… Но сейчас вам следует беспокоиться вовсе не об этом, а о том, как сохранить собственные жизни, поскольку все ваши подозрения насчет Холта – скорее всего правда.

– И как бы вы предложили нам поступить? Обратиться за помощью к Создателю, как рекомендовали в прошлую нашу встречу?

– Безусловно. – Губы патера тронула мимолетная печальная улыбка. – Делайте это как можно чаще, и Господь никогда вас не оставит. Однако не следует взваливать на него всю ответственность за свою жизнь, пока вы в силах сами позаботиться о ней. Иначе для чего же тогда Всевышний дал вам возможность влиять на свою судьбу и менять ее по вашему усмотрению?.. Я не забыл о нашем предыдущем разговоре, мистер Первый, и как только вернулся из Контрабэллума, сразу же встретился с некоторыми из моих прихожан. Эти люди – мои хорошие друзья, и я решил, что они могут подсказать мне верный выход из вашей непростой ситуации. Я был наслышан, что в гетто находится немало ссыльных конфедератов, которым довелось во время войны выведать уйму правительственных секретов. Первоклассные компьютерные специалисты, что во время «Урагана в Лагуне» не горели желанием умирать геройской смертью, а предпочли сдаться в плен и проследовать в изгнание. Они никогда не афишировали себя и сегодня не изменяют этому принципу. Но отыскать их здесь – не проблема… Так вот, откликнувшийся на мою просьбу прихожанин устроил вчера для меня встречу с человеком по имени Хуан Молино. Вам о чем-нибудь говорит это имя?

– Абсолютно ни о чем. А должно?

– Очень жаль. Я рассчитывал, что это может освежить вашу память… Ну да ладно, главное, что наша встреча с мистером Молино выдалась достаточно интересной. Ведь он, как выяснилось, хоть и смутно, но помнит вас, мистер Первый.

– Конфедерат – меня?! – удивился Бунтарь.

– Вообще-то, Хуан так или иначе помнит всех превенторов, но вы – исключение. Как-никак, на вас ученые Хоторна проводили свои первые пробные эксперименты. Молино работал в Контрабэллуме штатным программистом и присутствовал при старте проекта. Однако примерно через полгода служба внутренней безопасности обвинила Хуана в связях с конфедератами и уволила его за шпионаж в их пользу.

– Обвинение было ложным?

– Вовсе нет, и Молино, кстати, этого совершенно не скрывает, – усмехнулся патер Ричард. – Он действительно работал на конфедератов и даже передавал им кое-какую информацию, на чем в конце концов и попался. После разоблачения он сумел скрыться от властей и ушел в глухое подполье. Там Хуан и пробыл до тех пор, пока правительственные войска не захватили их базу. Вот с таким прелюбопытным человеком мне пришлось вчера беседовать.

– И чем же он сможет нам помочь? Кроме того, что, вероятно, вспомнит наши с Невидимкой настоящие имена? – Бунтаря услышанная новость не слишком воодушевила. Кем бы ни служил раньше в Контрабэллуме этот Молино, нынче он являлся всего-навсего бесправным ссыльным. Поэтому считать его полноценным помощником было бы попросту несерьезно.

– Разумеется, сам Хуан вряд ли сможет как-то изменить вашу судьбу, – подтвердил Пирсон. – Но за пределами гетто у Молино остались обширные связи. И если он меня не обманывал, его друзья могли бы стать для вас очень полезными.

– Что за друзья? Недобитые конфедераты?

Патер с опаской обернулся, словно вдруг почуял, что за ними наблюдают, и несколько секунд прислушивался к царившей в церкви тишине. После чего, понизив голос, ответил:

– Хуан этого не уточнял. Но я думаю, что да – его друзья принадлежат к выжившим и скрывшимся от властей конфедератам. Слишком мощной была в свое время эта оппозиционная группировка, чтобы сгинуть и не оставить после себя никаких следов. Такого просто не может быть. Поэтому я склонен верить, что настоящие «последние конфедераты» находятся отнюдь не в гетто, а на свободе. Прячутся, тщательно отбирают из сочувствующих им граждан новых бойцов, ищут лазейки для проникновения в Эй-Нет… Короче, копят силы для следующего удара.

– А вы наверняка тоже принадлежите к «сочувствующим».

– Нет, что вы! – с жаром запротестовал патер Ричард. – Я вовсе не сторонник новой войны и осуждаю любые действия, направленные на ее разжигание. Я высказал вам всего лишь свое предположение, однако…

Пирсон нахмурился и не договорил. Пройдя в молчании до конца коридора, священник развернулся и так же неторопливо зашагал в обратном направлении. Бунтарь покорно следовал за патером, не мешая ему собираться с мыслями.

– Я тоже нахожусь сейчас в очень сложном положении, мистер Первый, – наконец заговорил патер. – Понятно, что не в таком сложном, как ваше. Но тем не менее мне трудно дать вам однозначный совет. Как и чем помогут вам конфедераты – и помогут ли вообще, – я не знаю. Уверен лишь в том, что они не причинят вам вреда. Наоборот, сделают все, чтобы защищать вас от боевиков Холта. Видели бы вы, в какое возбуждение пришел Молино, когда узнал, что проект, над которым он когда-то начинал работу, удался и что в Контрабэллуме до сих пор находятся одиннадцать превенторов.

– Да уж… – пробормотал под нос Бунтарь, припомнив аналогичную реакцию Брайана Макдугала. Банкир тоже впал в неописуемый восторг, когда узрел на своей яхте подлинное чудо – взлом сверхнадежного ультрапротектора. – Все они сначала набиваются в друзья, а затем появляется Холт и наша дружба разом заканчивается.

– …Молино был в курсе конечной цели исследований, от которых его впоследствии отстранил Хоторн, – продолжал Пирсон, пропустив мимо ушей комментарий собеседника. – Поэтому Хуан знает, насколько бесценен дар, которым вы обладаете. Мне известно, что конфедераты отнюдь не бессребреники и наверняка потребуют с вас плату за покровительство. Какую именно, можно легко догадаться. Я очень надеюсь, что вас не заставят заниматься заказными убийствами, поскольку подобные методы не в правилах этой публики, но чем-нибудь менее греховным – вполне вероятно.

– Мы готовы пойти на такую жертву ради того, чтобы поучиться опыту у лучших конспираторов в мире, – уверенно заявил Бунтарь. Он еще на Периферии усвоил непреложную истину: в Одиуме приходится платить за все, даже за надежду. – Где мы могли бы встретиться с мистером Молино? И как нам быть с Холтом? Ведь если он прознает о существовании засекреченной организации конфедератов, нам придется его…

– Вам придется его отпустить, мистер Первый, – протестующе подняв ладонь, оборвал превентора Пирсон. – И чем быстрее, тем лучше. Только на таких условиях я сведу вас с Хуаном Молино. Он поможет вам скрыться до того, как Мэтью выберется из гетто и полицейские нагрянут сюда с массовыми обысками.

– И вы так спокойно говорите об этом, патер? – недоуменно полюбопытствовал Бунтарь. – Неужели не боитесь допроса, которому вас непременно подвергнет эта «акула», как вы сами тогда его нарекли?

– Еще как подвергнет. – Священник и не пытался отрицать очевидное. – Только что такого я скажу Холту, о чем ему неизвестно? В том, что мы с вами знакомы, нет ничего подозрительного. Я буду утверждать, что это Крэйг познакомил нас незадолго до своей гибели, и пусть Мэтью докажет обратное. Вы пришли ко мне посреди ночи с заложником, ища убежища. Я не мог отказать вам в этом и даже совершил богоугодное дело, уговорив вас прекратить насилие и отпустить пленника. Затем вы ушли, опасаясь, что разъяренный Мэтью вернется и схватит вас прямо в моем храме. А куда – это одному богу известно… Разумеется, мне придется согрешить против правды. Но то будет ложь во спасение, которую Создатель не однажды прощал и мне, и многим моим братьям по вере, когда нужда порой заставляла их поступать так же.

– Будь по вашему, патер, – согласился Бунтарь. – Если уж нам все равно нечем вас отблагодарить, то в знак признательности я выполню вашу просьбу и освобожу этого негодяя. Надеюсь, по пути отсюда он наткнется на какую-нибудь местную банду и та живьем зароет его в асфальт.

– Премного благодарен за понимание, – довольно кивнул Пирсон. – Милосердие вам непременно зачтется, мистер Первый. Жаль только, что случится это уже не на грешной земле…