Выводы

Отступление № 3

Мадам, я люблю тебя

Она всегда корила себя за неумение ничего не делать. Отдых прекрасен в своей бессмысленности. Но с возрастом бессмысленность, вместо того чтобы дарить легкость бытия, начинает поддавливать, намекая на возраст, вечность и прочую грустную бытовую метафизику. Так и получилось в этот долгожданный после дикой загрузки отпуск. Лежа в элегантном купальнике на пляже Лазурного Берега с друзьями, Татьяна скользила взглядом по чуть оплывшим телам среднего класса западного мира и с удовлетворением отмечала их отличие от отечественных. Молодые не так уж стройны, пожилые не так уж страшны, чувства облагорожены культурной традицией и не проявляют себя изнурительно откровенно. «В Европе системная скука — признак породистой жизни. А мы, без роду и племени, все бесимся», — подумала Татьяна, переворачиваясь под ласковым солнцем на живот. Уткнувшись в соломенную подстилку и почти уже погрузившись в летнюю дрему, она успела подумать: «Я заслужила немного цивилизованной скуки, как хорошо…» — и заснула.

Вечером, переодеваясь к ужину, осмотрев придирчиво себя в зеркале, Татьяна отметила бронзовый блеск шелковой кожи, подтянувшийся живот и сделала вывод: для 45 совсем неплохо. Организм реанимируется буквально за день, а впереди их целых 14. Испугалась, но тут же отогнала дурацкую мысль, а точнее сформулировала по привычке в ответ на мелькнувший «женский» тезис «мужской» антитезис. Да, муж где-то затерялся на яхте, но любит ровно так, как это возможно после 18 лет брака. Да, фигура не фонтан, но кожа! Да и намек на спортивность остался. И вообще, аристократ духа не живет в накачанном упражнениями «диетическом» теле. Дети почти взрослые, карьера блестящая и привычная, отдых заслуженный. Что еще надо?! «Как что? — ответило отражение в зеркале. — Энергии и чувств молодости!» «Ну и дура», — в сердцах бросила женщина, натянула платье и вышла из комнаты.

Прошло десять дней. Друзья не утруждали умными беседами о будущем России, тело в результате баланса солнца, морской воды и морепродуктов благодарно постройнело. Муж наконец проявился и натужным голосом издалека заявил, что соскучился и ждет уже в Москве. Дети отписались, на работе ждали. Среднеевропейская благородная скука была принята, возведена в стиль и — о боже! — наконец почти прожита. Колючие вопросы и ответы в диалоге с зеркалом постепенно рассеялись в воздухе, полном озона и острых ароматов. И наконец смолкли, как неожиданно смолкают цикады после заката солнца.

В один из последних дней компанию посетил общий знакомый, специалист по пиару. Как все пиарщики, избыточно коммуникабельный, легкий и веселый. Он тут же заявил, что от буржуазной размеренности у всех свело скулы и надо встрепенуться. А точнее кинуться в пару-тройку мест к знакомым, разбросанным по снятым на Лазурном Берегу виллам, а потом всем кагалом приземлиться в знаменитом ночном клубе в Сен-Тропе. Компания крякнула, но согласилась. Движуха так движуха. Потратив около пяти часов на бесконечные перекусы и восхищения дизайном и декором мраморных обиталищ, устав от бессмысленности задора, наконец где-то к двум часам ночи осели в клубе. Потягивая коктейль и наблюдая за обдолбанной золотой молодежью, восторженно подергивающейся в такт чему-то ритмичному, Татьяна с горечью признавала, что молодость прошла, а героев романов Ивлина Во из них не получилось. «Порхать, перелетая с одного места на другое, с одной темы на другую, ни о чем не задумываясь, но получая удовольствие — это искусство, которым я не владею», — констатировала женщина и посмотрела на часы. Три часа ночи! Все засобирались, облегченно оправдываясь дальней дорогой. Компания двинулась на парковку, а Татьяна решила забежать в туалет.

Помещение неожиданно оказалось пустым, тихим и белым пространством. Мрамор, золотые краны, молчаливые умывальники, выстроившиеся в ряд, величественно контрастировали с шумной толпой клуба. Похожий на храм, туалет вызывал к себе искреннее уважение. Может быть, этому способствовала гулкая тишина, а может — выпитый коктейль. Татьяна робко подошла к умывальнику, осторожно отвинтила кран с холодной водой. Приблизила почти вплотную лицо к зеркалу и внимательно посмотрела отражению в глаза. Там столько всего намешалось! Опыта разного, разного… И где-то на самом дне вопрос. Удивление и вопрос о чем-то оттуда, из юности, от смешной и неуверенной в себе девчонки. Татьяна замерла, пытаясь сформулировать вопрос конкретнее, и в этот момент с ужасом почувствовала на своих бедрах нежные и одновременно сильные ладони. Кошмар усилился отсутствием кого-либо в зеркале позади нее. Тишина и больничный мрамор враз слились в угрожающий морок. Голова опустела, мозг отказался подавать какие-либо команды. Растеряв все элементарные социальные реакции, Татьяна неестественно долго, как в замедленном кадре, начала разворачиваться навстречу ужасу. Чужие ладони крепко удерживали ее, но не мешали двигаться, плавно скользя по телу. Наконец, кадр остановился. Прямо перед ней на коленях стоял мальчик фантастической красоты. Белокурые локоны до плеч, распахнутые и округлившиеся от избытка экстази голубые глаза, пухлый подростковый рот, чувственные губы, бледная кожа, прямо герой Томаса Манна из «Смерти в Венеции». Он обнял Татьяну еще крепче, поднял свое прекрасное лицо и молитвенно прошептал: «Мадам, я люблю тебя». Это «мадам, я люблю тебя» из шепота превратились для Татьяны в почти органную фразу, разнесшуюся по кабинкам, оттолкнувшуюся от крышек унитазов и полетевшую туда, туда, наверх, в небеса. «Мадам, я люблю вас!» — повторял мальчик, и женщина слушала его и гладила по голове. Наконец она пришла в себя. «Милый ребенок, ты перепутал туалет. Сейчас я отведу тебя в мужской», — по-французски приговаривала она, подталкивая мальчика к выходу.

Когда миссия по спасению заблудших ангелов была выполнена, Татьяна, выходя, заглянула в зеркало. Глаза смеялись, а вопрос исчез.

Отправить