Глава двадцать пятая
Они смотрели на старшего инспектора Бовуара так, будто тот сошел с ума.
Словно он, как Гамаш ранее этим днем, перешел на язык, которого не существовало в природе.
– Тони? – переспросила Адриенна. – Воровал у клиентов? – Она почти рассмеялась. – Нет, конечно!
Она посмотрела на Кэролайн и Гуго – те тоже отрицательно качали головой.
– Вы не знали моего брата, – сказала Кэролайн. – Он был не способен на такое. Да бога ради, он в хосписе волонтерствовал.
Вряд ли это что-то доказывало, хотя какой-то смысл в себе и несло. Гамаш понимал, что пыталась донести до него сестра покойного.
Только самый ужасный человек станет красть у клиентов. Ее брат поступал достойно, волонтерствуя в хосписе. Значит, он не был ужасным человеком.
Конечно, из этого ничего не следовало. Огромное число преступников в других сторонах своей жизни оставались примерными гражданами.
– Месье? – обратился Бовуар к Гуго Баумгартнеру.
Гамаш слушал и наблюдал. Сосредоточенно.
– Я бы скорее поверил, что я сам сделал что-то в таком роде, но не Тони. Он категорически не мог совершить ничего неэтического. Я уж не говорю – криминального.
– Просто из интереса, – сказал Бовуар, обращаясь к Кэролайн. – До того как он сам сказал, вы знали, что он гей?
Она отрицательно покачала головой, ошеломленная такой переменой темы.
Бовуар посмотрел на Адриенну и Гуго – те тоже покачали головой.
– Можно ли тогда сказать, – тихо проговорил он, – что вы не знали брата так хорошо, как вам казалось?
Щеки Кэролайн тут же покрылись румянцем, а на лице Гуго впервые появилось рассерженное выражение.
– Это разные вещи, – сказал Гуго. – Одно дело природа – она никак не сказывается на свойствах личности. А другое дело – сознательный выбор. Люди сами идут на нарушение закона. А быть геем или нет, они не выбирают. То, что мой брат родился геем, не делает его преступником.
– Я не говорил ничего такого, и, подозреваю, вы это знаете, – сказал Бовуар ровным голосом, хотя и не без некоторого раздражения. – Я только хотел подчеркнуть, что ваш брат очень хорошо умел хранить тайны. Он жил двойной частной жизнью, так почему в профессиональной сфере не мог делать то же самое? И так, чтобы вы ни о чем таком и не догадывались?
– Тогда почему вы спрашиваете? – подала голос Адриенна.
Но Гамаш знал ответ на ее вопрос. Бовуар спрашивал, потому что знал: ответ скажет им больше о семье, чем о жертве.
Гуго посмотрел в коридор. Потом снова на Бовуара.
– Вы нашли что-то в его кабинете, да? Дайте мне взглянуть. Я помогу вам разобраться. Объясню все, что вам кажется странным или криминальным.
Старший инспектор Бовуар задумался на секунду, потом сказал:
– Идемте.
Они пошли все. Возглавляла стаю Кэролайн.
– Минуточку, мадам.
Бовуар остановил ее у дверей кабинета.
Он вошел первым, обменялся несколькими словами с агентом Клутье, которая разговаривала по телефону. Она кивнула и сразу же вышла.
Кэролайн и Гуго вошли к Бовуару, но Адриенна остановилась в дверях, вероятно не отдавая себе отчета в том, что за ней следовал Гамаш.
Здесь было частное пространство Энтони Баумгартнера. Его святилище. Кресло с потертой кожей перед камином давно приняло форму его тела. Ноутбук на столе. Книги на полках. Фотографии сокровенных семейных событий и достижений в бизнесе.
Эта комната в каком-то смысле походила на него. Элегантная. Мужественная. Удобная. Слегка игривая со своим оранжевым мохнатым ковром.
Наблюдая за реакцией Адриенны, Гамаш поражался тому, как эта женщина в самом деле любила мужа. Он подумал, что она любила его такой любовью, которая может вывернуться наизнанку и обратиться в ненависть.
– Это все, что у вас есть? – спросил Гуго, показывая на бумаги рядом с ноутбуком.
– Да, – ответил Бовуар, не устрашенный его тоном.
– Он работал со счетами клиентов – не более.
– Дома? – спросил Бовуар.
– Это не такое уж необычное дело, – ответил Гуго. – Но вы с таким же успехом могли бы допустить, что это свидетельствует о высокой степени его ответственности. Он работал на клиентов в свое личное время. Это не свидетельствует о преступлении. Напротив.
– А почему бумага?
– Что – бумага?
– Если он работал с отчетами для клиентов, то почему не на компьютере?
– Некоторые предпочитают распечатки, – сказал Гуго. – В особенности те из нас, кто постарше. Я тоже часто пользуюсь распечатками сводных ведомостей. Их легче читать.
– Ведомости – да, – сказал Бовуар. – Но не отчеты. Разве это приемлемо?
Гуго пожал плечами:
– У каждого свой подход. Как вы можете посмотреть на эти несколько страниц и сказать, что мой брат воровал, вот это… я бы сказал, неприемлемо. Он жертва. Не преступник.
– Merci, monsieur, – сказал Бовуар. – Теперь ноутбук. Вы знаете его пароль?
Баумгартнеры переглянулись и отрицательно покачали головами.
– Имена детей? – предположила Адриенна.
– Номер дома? – сказала Кэролайн.
Бовуар, даже не отдавая себе в этом отчета, подумал, что они только что выдали собственные пароли.
Гуго опять хранил молчание. Но его глаза все время возвращались к стопке документов.
– У меня есть вопрос, – сказал Гамаш от дверей и увидел, как вздрогнула Адриенна при звуке голоса за ее спиной.
– Ваши счета. – Он посмотрел на Кэролайн. – Где они теперь?
Он уже некоторое время хотел задать этот вопрос и теперь внимательно вглядывался в нее.
Наступила долгая пауза.
– Они у меня, старший суперинтендант, – сказал Гуго.
– Почему вы на самом деле забрали счета у Энтони? – Гамаш продолжал сверлить Кэролайн взглядом. – Вы сказали, что не хотели путать семью и бизнес. Это явно не отвечает вашим истинным принципам.
– Мы с Гуго всегда были ближе, – сказала она. – Мне казалось естественным, что я перевела деньги к нему.
– Это имело бы смысл, если бы вы начали с Гуго, но вы начали с Энтони. Сначала вы поручили свои деньги ему, но что-то заставило вас поменять решение.
В его словах была логика, хотя он никоим образом не давал понять, что загнал ее в угол.
– Мы с Энтони рассорились, – сказала она.
– И по какому поводу?
– Разве это имеет значение? – спросил Гуго.
– Вы знаете, почему ваша сестра перевела свои деньги от брата к вам? – спросил Гамаш, направляя проницательный взгляд на Гуго, который тут же пожалел, что ввязался в разговор.
– Она сама приняла такое решение. Я не имею к этому никакого отношения. И я, конечно, не задавал ей никаких вопросов.
– Мой вопрос заключался не в этом, – сказал Гамаш, хотя услышанный им ответ и показался ему интересным.
– Сэр?
Агент Клутье вернулась. Она прижимала к ладони телефон, приглушая звуки.
– Не сейчас, – сказал Бовуар. – Подождите нас в гостиной.
– Да, сэр.
Она вышла, держа телефон перед собой, словно тот мог взорваться.
– Итак, – обратился Бовуар к Баумгартнерам, – старший суперинтендант Гамаш задал вам вопрос.
– Я не знаю, почему сестра решила перевести ко мне свой счет, – сказал Гуго.
– Вы не спрашивали? – спросил Гамаш. Потом к Кэролайн. – Вы не сказали брату? – Он сверлил ее взглядом. – Конечно же сказали. Мы так или иначе узнаем. Вероятно, лучше, если мы узнаем от вас.
– Скажи ему, – обратилась к Гуго Кэролайн. – Ты лучше можешь объяснить.
– Отлично. – Гуго глубоко вздохнул. – Не в ссоре дело. Просто так мы всем объясняли, кто спрашивал. Три года назад трейдерскую лицензию моего брата приостановили.
– Почему?
– Человек, с которым у него завязались отношения, работал секретарем у старшего партнера фирмы. Секретарь похищал деньги у клиентов. Тони выяснил это и сообщил владельцам. Деньги вернули, секретаря уволили, Тони оставили, но лицензию его приостановили.
– Почему? Если он не сделал ничего плохого?
Бовуар посмотрел на Гамаша, который без слов слушал.
– Этот же вопрос… – сказала Адриенна. – Именно этот вопрос мы задавали и себе. Он поступил, как должно поступать, но наказали именно его.
– Почему? – повторил свой вопрос Бовуар.
Гуго отрицательно качал головой и пожимал плечами. Он стоял ссутулившись и теперь походил не столько на садового гнома, сколько на горгулью.
– Как и в большинстве случаев, за этим стояла политика. Внутренняя политика его компании. Партнер не хотел, чтобы его обвинили в неумении разбираться в людях. Поэтому вину переложили на Тони. Сказали, что имела место вопиющая халатность. Что он передал секретарю информацию о клиентах, хотя и не должен был этого делать.
– Принося распечатки домой? – высказал предположение Бовуар.
– Не знаю. Не знаю. Мне известно только, что ему учинили примерную порку.
– Значит, его наказали?
– Да. После этого его карьера практически закончилась, по крайней мере в этой фирме. Он так никогда и не получил повышения до партнера. Тони оставался на счетах, но купля-продажа осуществлялась кем-то другим. Он не сделал ничего плохого, а его отстранили и унизили.
И опять Бовуар кинул мимолетный взгляд на Гамаша – увидеть его реакцию. Потом – на Кэролайн.
– И поэтому вы перевели счета в другое место? – спросил у нее Бовуар.
– Я не хотела, но Энтони настоял. Он считал, что у Гуго держать счета лучше, – Гуго мог не только давать советы, но и торговать.
– И стало? – спросил Гамаш. А потом, увидев непонимающее выражение на лице Кэролайн, добавил: – Лучше?
– Да, я так думаю, – сказала она, скосив глаза на Гуго.
– Мой брат хорошо знал рынок, старший суперинтендант. По правде говоря, если я неплох, то Тони лучше. Неправильно, что его лицензию отобрали.
– Он тоже так считал? – спросил Бовуар. – Или отращивал зуб?
– Нет, – сказал Гуго. – Он был признателен партнерам за то, что они проявили сдержанность. Они могли бы поднять шум. Уволить его. Я считал их говнюками, но Тони сохранил к ним преданность.
– Merci, – сказал Бовуар. – А в последнее время у вашего брата был партнер?
– Мне об этом неизвестно.
– Вы знаете фамилию этого Бернара?
Они покачали головой.
– Чем меньше я знала про него, тем лучше, – сказала Адриенна, когда Бовуар обратился к ней.
– Вы ничего не хотите нам сказать? Никто не мог желать месье Баумгартнеру смерти?
Родственники задумались и снова покачали головой.
– Вы остались с братом после оглашения завещания, – сказал Гамаш Гуго. – Я правильно понимаю?
– Да. Мы часто обедали вместе. Два холостяка. Я приносил вино, а Тони готовил.
Он опустил глаза, и Гамаш подумал, что, вероятно, до него только теперь начинает доходить реальность изменившегося мира.
– И о чем вы говорили?
Гуго вернулся мыслями в прошлое. По времени оно было совсем рядом, но по событиям отодвинулось на целую вечность.
– Говорили о матери. О баронессе. Она была штучное изделие. – Гуго улыбнулся во все лицо. – Говорили о том, как ее не хватает.
– Мне ее тоже не хватает, – сказала Кэролайн.
Но ее голос больше говорил о ней самой, чем о матери. О потребности чувствовать себя включенной и, что, вероятно, более важно, о страхе остаться в стороне. Отстать.
– И когда вы ушли? – спросил Бовуар.
– К восьми я уже вернулся домой, – сказал Гуго.
– Он не говорил, что собирается посетить дом матери?
– Нет. Хотя мы и обсуждали, стоит его восстанавливать или нет. Вы думаете, он поэтому туда отправился?
– Не исключено, – сказал Бовуар.
Он протянул им одну из своих визиток со стандартной просьбой звонить в любое время, если возникнет необходимость.
Потом он попросил ключи от дома.
Они удивились. Потом удивление прошло. И они передали ключи.
Когда Баумгартнеры ушли, Бовуар и Гамаш присоединились к агенту Клутье в гостиной.
– Она повесила трубку, но сказала, вы можете перезвонить, когда будете готовы.
Она набрала номер и передала трубку Бовуару.
– Bonjour. Мадам Огилви? Говорит старший инспектор Бовуар. Я глава отдела по расследованию убийств Sûreté du Québec. Да, речь пойдет об Энтони Баумгартнере.
Он вкратце рассказал ей о том, что скоро так или иначе появится в новостях. Потом задал вопрос.
– У него дома обнаружились бумаги? – спросила мадам Огилви. – Отчеты? На бумаге?
– Да. Вы не можете предположить почему?
Она задумалась, прежде чем ответить.
– Нет.
– А я думаю, что можете, мадам. Я дам вам возможность еще подумать над этим вопросом. Мы можем встретиться завтра? Я принесу отчеты и письма.
Прежде чем Бовуар отключился, Гамаш прикоснулся к его руке и что-то прошептал.
– Еще один вопрос, – сказал Бовуар. – У вас есть клиенты по фамилии Киндерот?
– У нас тысячи клиентов, старший инспектор.
– Вы не могли бы поискать?
– Имена наших клиентов – дело конфиденциальное.
– Мы можем получить судебный ордер.
– Я не хочу затруднять вам жизнь, но, боюсь, вам придется это сделать.
Бовуар закатил глаза, но понимал, что спорить бесполезно. Если в какой-то момент станет известно, что она выдала конфиденциальную информацию, мадам Огилви придется доказывать, что ее вынудили к этому.
Он знал, что все прикрывают свою задницу.
– Похоже, таких дел немало творится, – сказал Бовуар, когда они вернулись в машину.
– Каких «таких»? – спросил его тесть.
– Отстранение людей, которые вели себя как подобает. С больной головы на здоровую называется.
Бовуар услышал рядом тихий удивленный смешок.
Жан Ги в такой форме как бы извинялся перед тестем. За то, что позволял себе резкость в отношении Гамаша. За то, что позволил чиновнику из Министерства юстиции Франси Курнуайе забраться к нему в голову.
Он теперь подозревал, что именно в этом и состояла единственная цель их встречи. Все остальное и все остальные были только реквизитом. Статистами.
Главную и единственную роль исполнял этот тихий человек. А Бовуар представлял собой публику.
Ему стало стыдно за то, что он допустил это. Пусть и ненадолго, но поверил, что, когда Курнуайе сказал: «Спросите Гамаша», его слова были чем-то другим, а не вправлением мозгов в общественном сортире, как точно выразилась Изабель.
Гамаш посмотрел на него и улыбнулся:
– Ты ведь знаешь, что я совершил все то, в чем меня обвиняют. Что я признал вину. По доброй воле. Но, в отличие от месье Баумгартнера, я вряд ли сохраню за собой место.
И теперь дыхание Бовуара повисло в воздухе. Повисло в тишине.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда период отстранения закончится, я не вернусь в старшие суперинтенданты.
– Ты не можешь этого знать.
– Я знаю. Вряд ли главой Sûreté может быть человек, который нарушил закон.
Бовуар смотрел перед собой – слова тестя доходили до него. Обогреватель, включенный на полную, растопил лед на лобовом стекле, и, хотя он включил передний ход, нога его все еще оставалась на тормозе.
– Тот факт, что Энтони Баумгартнер сохранил работу, не означает, что он не сделал того, в чем его обвиняли. Да, возможно, молодой секретарь пострадал за него. А не наоборот. Кого с большей вероятностью будут защищать партнеры? Молодого парня, делающего первые шаги, или вице-президента компании?
– А ты?
– Что – я?
– Ведь происходит больше, чем ты мне говоришь, верно? – спросил Бовуар.
«Спросите Гамаша». Бовуар против своей воли сделал именно то, что предлагал ему Курнуайе.
– Это еще откуда взялось? – спросил Гамаш. – Тебя это беспокоило в последнее время? Кто-то что-то сказал?
– Так происходит?
– Если и происходит, то мне об этом известно не больше, чем тебе. Политические игры. Мы оба это знаем. Но насколько высоко это уходит и какова цель, мне неведомо. Я знаю одно: игры эти не имеют никакого значения.
– Правда?
– Не имеют. Имеет значение только одно: вернуть наркотики. И все. Мое наказание за то, что я их выпустил, распространяется гораздо дальше того, что может назначить дисциплинарный комитет.
Жан Ги понимал правду слов шефа, видел: так оно уже и происходит. Он чувствовал наказующий груз ответственности. Вины. Страха.
Бовуар чувствовал, как тревога переходит чуть не в панику, по мере того как шеф пытается отыскать партию наркотиков.
Он видел это по морщинам у его губ. Между бровями. По сцепленным, словно от боли, рукам во время ничего не значащего разговора.
«Пуля вылетела из ствола», – сказал Курнуайе. И теперь Бовуар видел: она попала в цель.
– Мы всё найдем, шеф.
– Не имеем права не найти.
Старший суперинтендант сказал эти слова с холодной решимостью, и Жан Ги спрашивал себя, как далеко может зайти Гамаш, чтобы вернуть наркотики. Но потом он вспомнил их разговор. Об Амелии Шоке. И спрашивать себя перестал.
– Домой? – спросил Бовуар, выруливая в сторону Трех Сосен.
– Да, конечно, домой, – ответил Гамаш. – Только пока не в наш дом.
Полчаса спустя они подъезжали к «Мезон Сен-Реми».
К ним вышла старшая сестра, и они прошли в ее кабинет.
– Чем могу вам помочь? Вы из полиции?
Она говорила по-английски, и двое полицейских перешли на этот язык. Пока они ждали ее, Бовуар взял брошюру и отметил для себя, что этот дом престарелых в основном для англоязычных. Один из немногих, где обслуживание велось главным образом на английском.
Даже свободно говорящие на обоих языках конец жизни предпочитали провести в языковой среде их детства.
– Oui, – сказал Гамаш. – Мы бы хотели узнать о кончине Берты Баумгартнер.
– Герцогини?
– Баронессы, – поправил Гамаш.
– А причины? Что-то случилось?
– Нам нужно получить ответы на несколько вопросов, – произнес Бовуар. – От чего она умерла?
Старшая медсестра обратилась к своему компьютеру и через несколько секунд ответила:
– Сердечная недостаточность. – Она сняла очки и повернулась к полицейским. – Я понимаю, что диагноз туманный. У нас почти всегда сердечная недостаточность. Если только семья не просит сделать вскрытие, доктора ставят такой диагноз. Их сердца просто останавливаются.
– Ее смерть ожидалась? – спросил Бовуар.
– Смерть всегда ожидается и всегда приходит неожиданно. Она не болела. Просто легла в кровать и не встала. Все мы хотели бы умереть таким образом.
– К ней много людей приезжали?
– Приезжали сыновья и дочь, но они люди работающие, а времени всегда не хватает.
Бовуар услышал несказанное: приезжали они не часто.
– Но они часто наведывались, – сказала старшая сестра. – В отличие от некоторых наших обитателей, у мадам Баумгартнер явно имелась небезразличная семья. Просто они не могли приезжать так часто, как им хотелось бы.
– А в день ее смерти?
– Мне нужно посмотреть.
– Будьте добры, – сказал Гамаш, и они последовали за ней к столу регистрации посетителей, на котором лежал журнал с записями.
Она пролистала страницы до нужного дня – посетителей не было.
– Джозеф! – окликнула она мужчину средних лет, и тот подошел к столу. – Эти люди из полиции. Они спрашивают про мадам Баумгартнер.
– Графиню?
– Баронессу, – поправил Бовуар, почти не веря, что защищает титул. – Вы исполняете обязанности вахтера?
– Oui.
– У нее часто бывали посетители?
– Non. Ее семья время от времени. В основном на выходных. И молодая женщина, конечно. Она всегда хотела ее видеть.
– Молодая женщина? – переспросил Бовуар. – У вас есть ее имя?
– Да, конечно, – сказала сестра, когда они возвращались в ее кабинет. – Та женщина, которую мы вызвали, когда императрица…
– Баронесса, – поправил Гамаш.
– …умерла. Да, вот она. – Она уже снова сидела за компьютером. Кейти Берк.
– Не могли бы вы по буквам? – попросил Гамаш, доставая блокнот.
Он не мог себе представить, какое может иметь отношение смерть старой женщины в почтенном с виду доме престарелых к убийству ее сына месяц или более того спустя. И все же он принял информацию, которую она ему дала.
– И почему вы ей позвонили, когда умерла мадам Баумгартнер? – спросил Гамаш. – Не могли дозвониться до семьи?
– Мы и не пытались.
– Почему?
– Потому что имя мадемуазель Берк стояло первым в списке контактов. Прежде детей.
