Глава двадцать четвертая
– Прошу меня простить, – сказал старший инспектор Бовуар, уступая свое место Дюфресну. – Я вас оставляю с инспектором и старшим суперинтендантом Гамашем.
Он встал и, кивнув инспектору, перехватил взгляд Армана.
Гамаш, конечно, точно знал, что собирается сделать Бовуар. То же самое делал и он, будучи главой отдела по расследованию убийств.
Жан Ги выслушал семью. Теперь настало время встретиться с мертвецом. Или подойти к нему как можно ближе.
Бовуар шел из комнаты в комнату, заглядывал в них. Иногда заходил.
Агенты фотографировали. Брали образцы. Открывали ящики и двери кладовок.
Они кивали ему:
– Шеф.
Старший инспектор кивал им в ответ, но по большей части хранил молчание. Наблюдал. Впитывал. Не контролировал их, а фиксировал обстановку.
Он всегда испытывал странное чувство, когда без приглашения осматривал дом человека. Ему всегда казалось, что хозяин ушел только сегодня утром. Не зная, что вернуться ему не суждено. Не зная, что настал день его смерти.
В этом месте чувствовалась какая-то надежность, удобство, успокоение. Он ходил по дому, а не по захваченной территории.
Цвета здесь были приглушенные. Мягкий серо-голубой на стенах. Но были штрихи, казавшиеся чуть ли не игривыми.
Лаймово-зеленый геометрический оттиск на занавесках в хозяйской спальне. На стенах в коридоре висели старинные постеры «Экспо-67».
На стуле в спальне небрежно висела одежда. В корзинке для мусора лежали смятые салфетки. На комоде – монетки вместе с фотографией в рамочке: Баумгартнер с детьми. Мальчик и девочка.
На прикроватном столике находилась научно-популярная книга об американских политиках и номер журнала «L’actualité».
Достав авторучку, Бовуар открыл ящик. Там лежали другие журналы. Ручки. Капли от кашля.
Он закрыл ящик, огляделся – не увидит ли что-нибудь, свидетельствующее о проживании в доме кого-то еще. Или посещении дома кем-то посторонним. С ночевкой.
Похоже, здесь не было ни чьей-то одежды, ни зубной щетки.
Если у Баумгартнера был партнер или любовник, то ничто здесь об этом не говорило.
Бовуар пошел дальше по коридору, свернул в комнату, которая служила Баумгартнеру кабинетом. И остановился как вкопанный.
Он плохо разбирался в искусстве. Не знал ни одного художника. За одним исключением. И именно оно находилось на стене над камином в кабинете.
Работа Клары Морроу. И не какой-нибудь Клариной картины – он видел копию ее портрета Рут. Но не просто Рут.
Клара написала выжившую из ума старую поэтессу в образе состарившейся Девы Марии. Всеми забытой.
Ожесточенной.
Рука, похожая на клешню, сжимала рваную голубую шаль на шее. На лице застыло выражение ненависти. Ярости. В этой седой старухе не осталось ничего от нежной молодой девы.
Рут.
Но. Но. Там. В ее глазах. Свет, сверкание.
Со всеми мельчайшими штрихами. Всеми подробностями. Всем цветом: картина в конечном счете сводилась к одной крохотной точке.
Рут в ипостаси Девы Марии увидела что-то вдалеке. Едва видимое. Едва ли присутствующее. Скорее намек.
В почти слепых глазах ожесточенной старухи Клара Морроу написала надежду.
Бовуар знал: большинство людей, смотрящих на эту картину, видели отчаяние. Не заметить это было трудно. Но они все упускали самую суть картины. Одну-единственную точку.
Те, кто видел ее, уже никогда не могли забыть. Дилеры и коллекционеры после появления этой картины нагрянули к Кларе и обнаружили другие сокровища; странные, иногда фантастические, иногда обманчиво обычные портреты.
Но именно Рут определила репутацию и карьеру Клары. Рут и точка света.
Бовуар кивнул на портрет и услышал ворчание старой поэтессы:
– Тупицы.
– Старая карга, – пробормотал он.
Агенты, работающие в кабинете, посмотрели на него, но он им только коротко кивнул: продолжайте. Старший инспектор Бовуар обошел комнату, стараясь никому не мешать. Он остановился у камина посмотреть на фотографии.
Баумгартнер с друзьями. С политиками. На корпоративных банкетах. Еще фотографии с детьми. Одна с Баумгартнером и его уже бывшей женой. Они хорошо смотрелись вместе. Уверенная и привлекательная пара. Потом Жан Ги взял маленькую фотографию в серебряной рамочке. Черно-белая фотография. Вероятно, его родители.
Отец – стройный, красивый, неулыбчивый. Суровый. «Такому человеку трудно угодить», – предположил Бовуар.
И сын пошел в него. По крайней мере, по внешнему виду. А как личность? По фотографиям этого было не понять. Он на них почти всегда улыбался.
Правда, Энтони Баумгартнер умел скрывать свои истинные чувства. Это было доказано.
Внимание Бовуара привлекла другая фигура на фотографии. Баронесса.
Она по любым стандартам была уродина. Каждый бы это заметил. Тело, похожее на бочку, просевшие глаза спаниеля и лицо, которое даже на старой фотографии выглядело пятнистым.
Но она улыбалась, и у нее на лице гуляло выражение постоянного удивления. И глаза ее светились. Бовуар поймал себя на том, что сам улыбается ей в ответ.
Баронесса, несмотря на внешний вид, была гораздо привлекательнее мужа.
Хотя в ее взгляде присутствовало и некоторое высокомерие, и намек на коварство.
Гуго Баумгартнер явно пошел в нее.
А Кэролайн Баумгартнер? Скорее в отца, чем в мать, хотя высокомерие баронессы виделось и в ней. Но то, что в матери казалось коварством, в дочери проявлялось как жестокость.
Фотографии были интересными – в некотором роде даже откровенными, – но особенно его заинтересовало то, что он увидел на столе. Ноутбук Баумгартнера.
– Закончил? – спросил Жан Ги агента, который сидел за столом – просматривал бумаги.
– Да, шеф.
Агент встал, освобождая стул для начальника.
Бовуар сел перед черным экраном.
Слева от компьютера лежали бумаги. С цифрами. И несколько писем.
Письма не Баумгартнеру, а от него. Подписанные им. Предположительно подготовленные к отправке.
Бовуар прочел одно. Оно показалось ему вполне стандартным объяснением инвестиций и состояния рынка.
Другие бумаги вроде бы были финансовыми отчетами.
Он открыл ящик стола. Еще бумаги. Много.
– Ты просматривал это?
– Oui.
Бовуар взялся за эту кучу. Неразбериха в документах резко контрастировала с аккуратным столом. Подобное творилось и в жизнях многих людей. Аккуратная комната и захламленная кладовка. Порядок в кухнях и хаос в кабинетах.
Но еще он, будучи детективом отдела по расследованию убийств, знал, что предмет их поисков нередко находился в этой нише между общественным и приватным.
Они просматривали жизнь Баумгартнера, и пространство между публичным и частным все сужалось и сужалось. Сжимая то, что обитало внутри.
Теперь Бовуар просматривал все бумаги, разглаживал помятые, клал их справа от ноутбука.
Он искал одну конкретную вещь.
Закончив, занялся компьютером.
Баумгартнер, как и большинство людей, почти наверняка защищал свои гаджеты паролями. Его айфон нашли сегодня утром в развалинах материнского дома. Раздавленный. Но сохранялась надежда, что часть информации удастся извлечь.
Бовуар знал, что почти все, сталкиваясь с современными технологиями, делали четыре вещи. Сначала создавали пароли, потом забывали их.
Потом, вынужденные создавать новые, они прибегали к упрощению, и на все гаджеты ставили один пароль, который открывал все. Потом записывали пароль. И куда-то прятали бумажку с записью.
В этом случае им требовалось вспомнить только место, а не пароль.
Бовуар заворчал, опускаясь на колени, потом лег на пол и принялся разглядывать столешницу снизу. Ничего. Он перевернулся и встал на ноги.
– Вы не нашли ничего похожего на пароль к ноутбуку? – спросил Жан Ги у команды.
– Нет, – ответил старший агент.
– Тут было кое-что, – сказал другой. – За портретом сумасшедшей старой дамы нашелся клочок бумаги.
Бовуар почувствовал, что его сердце забилось чаще. И да – за портретом обнаружился клочок бумаги, приклеенный скотчем. На нем цифры. И слова «Дева Мария».
– Черт, – прошептал он.
Бовуар узнал о картинах и мире искусства достаточно, чтобы понять: перед ним нумерованная копия Девы Марии. А на бумажке записан номер копии.
Жан Ги вернулся за стол, его глаза снова остановились на бумагах, оставленных хозяином у компьютера.
Он встал, прошел по коридору в хозяйскую спальню.
– Агент Клутье, пожалуйста, помогите мне.
– D’accord, patron.
Женщина в возрасте около пятидесяти, когда ее позвал старший инспектор Бовуар, почувствовала облегчение и тревогу одновременно.
– Гуго, – сказал Гамаш.
– Да?
– Что-то вы молчите.
– Мне нечего добавить. Моя сестра все правильно говорит, как и Адриенна. Не могу себе представить никого, кто вынашивал мысль убить Тони.
– Чем вы зарабатываете на жизнь, месье? – спросил инспектор Дюфресн.
Они уже знали, что Кэролайн занимается торговлей недвижимостью. Она, по ее словам, была успешным агентом. Из пяти верхних процентов.
Позднее выяснится, что так оно и есть на самом деле. В некотором роде. Пять верхних процентов в ее компании, в ее области. Она специализировалась на кондоминиумах. Для молодых семей.
В результате она оказалась внизу списка лучших пяти процентов агентов Квебека.
– Я инвестиционный дилер, – ответил Гуго.
– Как и ваш брат? – спросил Дюфресн.
– Да.
Но Гамаш приметил почти невидимое колебание и поспешил прибрать его к рукам.
– Вы работали вместе?
– Нет. В разных фирмах. Я – в «Горовитц инвестментс».
Выражение лица Гамаша не изменилось, но он наматывал услышанное на ус.
Они с Рейн-Мари пользовались услугами этой же фирмы. Хотя ее штаб-квартира и находилась в Монреале, она теперь стала глобальной, имела отделения в Нью-Йорке и Париже.
– И чем вы там занимаетесь, месье? – спросил Дюфресн.
– Я старший вице-президент. У меня целый портфель клиентов, чьими ресурсами я управляю.
Гуго улыбнулся, отчего странным образом стал еще уродливее, похожим на тыкву с прорезями вместо глаз.
Гамаш, подсознательно понимая это, опустил Гуго Баумгартнера на некий простецкий уровень. Если тот и работал в «Горовитц инвестментс», то на каких-то вторых ролях, делал это с учтивостью, чтобы не сказать – слегка безучастно.
Без всяких амбиций. Хотя, возможно, не без негодования в адрес брата, который родился в сорочке. Тогда как Гуго родился голым и босым.
Гамаш теперь улыбнулся про себя. Посрамленный собственной ошибкой. Сколько раз остерегал он агентов от допущений? От перескакивания к выводам.
И вот пожалуйста, именно этим он тут и занимался.
Гамашу даже в голову не приходило, что этот словно выструганный топором человек может управлять финансовыми потоками, десятками, а то и сотнями миллионов долларов.
Ему нужно было позвонить, чтобы выяснить.
Но этот пункт находился в данный момент чуть ли не в самом низу его списка. У него вызревал другой вопрос, когда в коридоре появился Бовуар и перехватил его взгляд.
– На одно слово, – беззвучно сказал Бовуар.
Гамаш разрывался на части. Он хотел, ему было важно задать вопрос, но еще ему было известно, что Бовуар никогда бы не прервал его работу, если бы не случилось что-то важное.
– Excusez-moi, – сказал он.
Арман встал и кивнул Дюфресну – продолжай.
– Нашел что-то? – спросил Гамаш, идя с Бовуаром по коридору.
– Сейчас тебе объяснит агент Клутье.
Говорил Бовуар хотя и тихим, но возбужденным голосом.
Гамаш завернул за угол в кабинет и нос к носу столкнулся с безумной Рут. Он вскинул брови, потом перевел взгляд на женщину за столом.
Она повернулась и при виде Гамаша немедленно встала:
– Шеф.
– Агент Клутье. – Гамаш кивнул. – Расскажите мне, что у вас есть.
Ее совсем недавно перевели из финансового отдела Sûreté. Бухгалтер. Бюрократ. Не полевой агент. И в самом деле, ее бухгалтерия даже не была аудиторской. Она работала с собственным бюджетом Sûreté.
Но она произвела впечатление на старшего суперинтенданта Гамаша, и, переговорив со старшим инспектором Лакост, он устроил ее временный перевод в отдел по расследованию убийств. Посмотреть, подойдет ли она.
В полиции существовало целое подразделение, занимающееся финансовыми преступлениями, но деньги, укрытые или нет, так часто становились мотивом убийства, что Гамаш полагал: человек с квалификацией финансиста пойдет отделу на пользу. И Лакост с ним согласилась.
Изабель была довольна работой Клутье. Но реакция Клутье была совсем иная. Выезд на место убийства или даже на проведение обыска в доме жертвы был не просто чем-то чужд для нее. Она в свои сорок восемь лет чувствовала себя так, будто ее похитили инопланетяне.
Она не чувствовала себя счастливой.
А еще в большей мере сейчас – перед лицом большого начальника. Глава инопланетян. Впрочем, он ничуть не походил на инопланетянина. Но ее мечущийся разум сказал ей, что они так редко походили на инопланетян.
Она была убита горем, была в ужасе от рейда, в котором чуть не погибла ее шеф – старший инспектор Лакост.
Клутье пугала мысль о том, что в стране происходят такие вещи. Что и она сама могла участвовать в том рейде. Не понимая, что они скорее приказали бы вооружить кота, обитавшего в управлении, чем ее.
Здесь ей стало яснее ясного, что Sûreté – это не цифры на счетах. Что полиция не занимается финансированием или урезанием финансирования того или иного отдела.
Здесь на карте стояли жизни. Люди погибали.
А ей не хотелось иметь ничего общего ни с убийствами, ни – еще хуже – с рождениями.
Она никогда не видела старшего суперинтенданта Гамаша и понятия не имела, что именно он стоял за ее переводом и наблюдал за ее прогрессом или отсутствием такового.
Сам Гамаш не мог не признать, что перевод оказался вовсе не таким уж успешным. Он понимал, что она чувствует себя несчастной, а недовольный агент никогда не работал в полную силу. Клутье уже собирались перевести назад в бухгалтерию, когда случился тот рейд. И все изменилось, хотя и осталось прежним.
Великая Sûreté du Québec, пока не был решен вопрос с руководством, пребывала в стазисе. На какое-то время дело агента Клутье повисло. А действующий старший инспектор Бовуар повис с агентом, которая была готова отгрызть себе руку, если бы это привело к ее возвращению из отдела по расследованию убийств в бухгалтерию.
Но пока она принадлежала им. И здесь. В доме Баумгартнера. Выступала соло перед старшим суперинтендантом. Она почти онемела. Но к сожалению для нее, не совсем. Какое-то бормотание исходило от нее, мучительно медленное истечение сумасшествия.
Старший суперинтендант Гамаш видел это и пытался ей помочь наводящими вопросами.
– Так что вы нашли, агент Клутье? Что-то в бумагах?
Арман показал на стопку на столе.
– В тех и этих. – Она показала на ту же стопку бумаг, запутав Гамаша и себя. – Да, они те самые, конечно. Ха. Да, верно. Определенно что-то есть, но не определенно.
Инспектор Бовуар, наблюдавший за этим, вздохнул.
Он не знал, однако, что не так уж давно Гамаш сам выглядел не лучше, чем агент Клутье, когда разговаривал с Веной.
Вероятно, он выглядел идиотом, но Гамаш знал: он не идиот. Так же как ему было известно, что и агент Клутье не идиотка.
– Это как-то связано с личными финансами Энтони Баумгартнера? – бросил ей спасательный жилет Гамаш.
Он видел, что в бумагах масса цифр.
– Да. Нет. Вообще-то, я не знаю.
Теперь они глазели друг на друга, и Бовуар подумывал, не отобрать ли у нее пистолет. Нет, она вряд ли собиралась пристрелить кого-нибудь. Не специально. Правда. Но может быть.
Гамаш улыбнулся:
– Давайте сядем. – Арман показал на удобный стул за столом и подтянул два других – для себя и Бовуара. – А теперь, агент Клутье, скажите нам, что привлекло ваш взгляд.
– Вот это. – Она взяла одну из бумаг перед ноутбуком. – Это вроде бы финансовые отчеты от «Тейлора энд Огилви». – Ее голос становился увереннее. – Как я поняла, он там работал.
– Oui.
– Это необычно, даже неэтично для менеджера по инвестициям – приносить домой конфиденциальные бумаги. Одно дело, когда они у тебя на компьютере, защищенном паролями. Но распечатанные? Когда их может прочесть каждый? Я предполагаю, что месье Баумгартнер был достаточно зрелым человеком, чтобы знать это.
– Тогда почему он их принес? – спросил Гамаш.
– Наверняка я не знаю, конечно, – сказала она. – На то есть два возможных объяснения. Он зашился на работе и решил, что никто не заметит или никого это не волнует. Или же у него было что-то на уме.
– И это что-то?..
– Прежде я скажу о другом. Тут есть еще одна странность, – сказала она. – Касательно бумаг.
Она сделала паузу, чтобы оба шефа обдумали ее слова.
– Это бумага, – сказал Бовуар, до которого дошло раньше Гамаша. – Разве он не собирался работать прямо на компьютере? С электронными файлами?
– Да, такая мысль приходит в голову. Составление отчетов. Написание сопроводительных писем. А не работа с бумагой.
– Но я получаю отчеты по обычной почте, – сказал Гамаш. – Не по электронной.
– Да, в целях безопасности большинство отчетов все еще рассылают обычной почтой, – сказала она. – Электронную рассылку могут хакнуть. Но отправка по почте – это последний этап, обычно обязанность секретарей. У месье Баумгартнера не имелось никаких оснований держать на руках распечатки. И уж конечно не дома. Использовать их он не мог никак.
– Использовать законным образом, – уточнил Бовуар.
– Вот именно.
– А какой же незаконный способ? – спросил Гамаш.
– Он мог принести эти отчеты домой, потому что не хотел, чтобы их видел кто-то другой. – Она посмотрела на аккуратную стопку у ноутбука. – И определенно он не хотел, чтобы их увидел его секретарь, который сразу бы понял, что дело тут нечисто.
– И чем оно нечисто? – спросил Бовуар.
– Пока я не посмотрю по его компьютеру, я не могу быть уверена. Но и без того легко понять, что письма адресованы разным людям и отражают сведения о портфелях на миллионы долларов. Транзакции были проведены. Акции куплены и проданы. Отчеты выглядят вполне себе законными.
– Но таковыми не являются? – спросил Гамаш.
– Возможно, – ответила она. – Но я не уверена.
Старший суперинтендант Гамаш кивнул. Финансовые преступления находились в юрисдикции Sûreté. Каждый год они выявляли массу нарушений. Одни мелкие и исключительно глупые. Некоторые не пересекали черту, но подходили близко к ней. К той, которую, по мнению Гамаша, следовало изменить, о чем он не раз приватно говорил премьеру.
Другие не столько пересекали черту, сколько прорывали туннель под ней. Глубокий. Темный. Долгоиграющий.
А когда их находили, личные накопления превращались в пыль. Исчезали пенсионные фонды. Разорялись люди. Часто старики, которым уже не суждено было встать на ноги.
Злонамеренные действия, приводившие к трагедиям. Мошенничество, воровство, совершавшиеся не только на протяжении многих лет, но и за ланчем, за обедом, на свадьбе, на бар-мицву, на крещение. Когда финансовый советник, бухгалтер, управляющий все больше и больше втирались в доверие к семье. Постоянно обворовывая ее.
В конечном счете кто еще мог лишить вас всех средств, если не тот, в ком вы никогда не сомневались.
Гамаш посмотрел на бумаги, потом на экран. Потом оглядел удобный кабинет.
Наконец он поднялся.
– Позвоните в «Тейлор энд Огилви», – сказал Бовуар, тоже встав; встала и агент Клутье. – Узнайте все, что можно, об Энтони Баумгартнере. Но только осторожно.
– Да, сэр.
– И узнайте, что удастся, о финансах самого Баумгартнера. Его счетах, тайных и открытых.
– Oui, patron.
Голос ее звучал хрустяще. Уверенно. Возбужденно.
Это она умеет делать. И умеет хорошо.
Гамаш последовал за Бовуаром в гостиную.
Когда Жан Ги позвал Армана, у того в голове был один вопрос, который он хотел задать. Теперь их стало множество.
