Глава двадцать третья
Инспектор Дюфресн уже прибыл с командой криминалистов. Их машины были аккуратно припаркованы вдоль дороги; люди ждали сигнала старшего инспектора Бовуара, чтобы присоединиться к нему.
Когда Бовуар постучал в дверь Энтони Баумгартнера, ее открыла сестра Энтони, Кэролайн.
Высокая. Изящная. Единственным свидетельством ее горя были круги под глазами.
Бовуар представился, хотя и не назвал возглавляемый им отдел, и сказал:
– Насколько я понимаю, вы знаете месье Гамаша.
Кэролайн пожала руку Бовуара, а увидев Гамаша, подошла к нему.
Обняла.
Действие было таким быстрым и, возможно, удивило ее больше, чем его.
Будучи главой отдела по расследованию убийств, Гамаш знал, что люди по-разному реагируют на смерть. Эмоциональные люди могли закрываться. Сдерживаться из страха перед тем, что может случиться, если они потеряют контроль над собой.
Сдержанные люди становились эмоциональными и более не могли совладать со своими чувствами.
Сильные слабели. Слабые становились сильнее.
В горе люди становились собой и не собой.
Кэролайн обняла его.
Потом провела обоих в гостиную.
Гамаш знал, что квартира вскоре будет обыскана криминалистами, ждущими на улице. Жизнь Энтони Баумгартнера будет обнажена, как и его тело теперь.
Рассмотрена. Анатомирована.
Растащена на части. Когда они, как коронер, будут искать причину смерти.
Доктор Харрис сделала свою работу. Энтони умер от удара по голове. Но их работа только начиналась.
Когда они вошли в гостиную, Гуго Баумгартнер шагнул вперед и протянул руку, но при этом выглядел как садовый гном. Практичный, безмолвный, уродливый. И в то же время этот кряжистый маленький человечек казался главным в изящной комнате.
– Это моя невестка, Адриенна Фурнье, – сказала Кэролайн. – Адриенна, это старший инспектор Бовуар и старший суперинтендант Гамаш.
Они выразили соболезнования.
– Merci. Это ужасно. Боюсь, я так еще и не осознала случившееся. Все жду – вот сейчас Тони появится в коридоре в своих тапочках. – Она улыбнулась. – Я вижу, вы немного смущены. Мы с Тони в разводе уже несколько лет, но сумели остаться друзьями. Вероятно, и дальше так бы оно все и шло.
– Вероятно? – спросила Кэролайн.
Адриенна стрельнула в нее глазами, но вопрос проигнорировала.
– Но мы родили прекрасных детей.
Адриенна была женщиной среднего роста, стройная, хорошо одетая, чуть за пятьдесят, с крашеными темно-каштановыми волосами, продуманным макияжем. Одежда на ней отличалась стилем, но при этом без всякой показушности.
– Прежде чем мы начнем… – сказал Бовуар, сев на стул, указанный ему Кэролайн. – У меня для вас новости. Плохие новости.
Гуго фыркнул, повернувшись к Кэролайн, когда она посмотрела на него.
– Что еще? – спросил он. – Будто в такое время могут быть хорошие новости. Все новости – дерьмо. – Он посмотрел на Адриенну. – Извини.
Его прежняя невестка смотрела на него с выражением, близким к удивлению. Наверняка с приязнью.
– Ты прав, Гуго. Дерьмо все это.
Кэролайн отвернулась, дистанцируясь от них. Гамаш не мог не представить себе айсберг, отколовшийся от материка.
И поплывший вдаль.
Впрочем, подозревал он, на самом деле это случилось давно. Кэролайн могла придрейфовать поближе, но всегда оставалась сама по себе. Чувствительной к потокам и подводным течениям. Приливам и струям мнений и суждений.
Вероятно, с самого детства.
За ними он видел фотографии на полках. И хотя снимки находились далеко, а глаза у него все еще слезились, он разглядел серебряную рамку и туманное изображение трех улыбающихся детишек. В мокрых, провисших купальных костюмах. Загорелые руки свободно лежали на плече того, кто рядом.
Кэролайн в центре, братья по бокам.
Была ли она счастлива тогда? Счастлива когда-то?
Или трещина уже начала образовываться? Охлаждение, затвердевание. Дистанцирование.
Было ли это в ее характере, или что-то случилось?
И всегда, всегда на заднем плане Гамашевых мыслей главный вопрос.
Почему один из них мертв?
– Ваш брат, – сказал Бовуар, посмотрев сначала на Кэролайн, потом на Гуго. Потом он перевел взгляд на Адриенну. – Ваш бывший муж. – (Она едва заметно кивнула в подтверждение.) – Погиб не в результате несчастного случая. Его смерть была умышленной. – Он замолчал на секунду, потом продолжил: – Его убили.
Сообщение было коротким, резким.
Бовуар и Гамаш знали, что человеческий мозг не воспринимал с легкостью факт убийства. Оно всегда было слишком большим, слишком чужим. Слишком чудовищным. Большинство просто смотрели непонимающим взглядом – именно так они и уставились на него сейчас. А слова и их смысл постепенно доходили до них. Проникали все глубже и глубже в их мозг, в их сердце.
Где они теперь останутся до конца их дней.
Убийство. Кэролайн напряглась, а Гуго после нескольких секунд неподвижности, когда рот на его припухлом лице открылся от потрясения, протянул руку, ухватил ладонь сестры.
«Жест автоматической, непроизвольной, инстинктивной взаимной поддержки», – подумал Гамаш.
Адриенна, сидевшая в одиночестве, крепко сомкнула пальцы на подлокотниках «ушастого» кресла. Она сжимала руки, пока костяшки ее пальцев не побелели в тон бледного как смерть лица. Гамаш подумал – эта женщина вот-вот может упасть в обморок.
Бовуар встал и отправился в кухню, откуда вернулся со стаканами воды. Но прежде подошел к двери и дал знак инспектору Дюфресну.
Гамаш услышал голоса в прихожей, топот ног входящих в дом криминалистов.
Вскрытие началось.
Гуго, не притронувшись к принесенному стакану, направился к бару.
– К черту воду, – сказал он и налил три порции виски.
Когда он передавал стаканы Кэролайн и Адриенне, руки у него дрожали.
Адриенна сделала большой глоток, цвет стал понемногу возвращаться на ее лицо. Но Кэролайн просто взяла стакан и сжала его в руке, словно забыла, как делать самые обыденные дела. Например, выпивать. И дышать.
– Как? – спросила она.
– За что? – спросил Гуго.
– Вы уверены? – спросила Адриенна.
Последний вопрос был самым естественным. Хотя она и знала ответ. Конечно, старший инспектор уверен. Иначе он не сказал бы то, что сказал. Но не спросить она не могла.
А остальные все же могли.
Они задали другие естественные вопросы. Как? За что? Но вот чего не сделали двое других: они не стали ставить под сомнение сообщение о том, что их брата убили.
– Мы уверены, – сказал Бовуар. – Вы не знаете, кто мог желать ему смерти?
В этот момент на другом континенте инспектор службы контроля Гунд сел на стул.
Время шло к полуночи. Тихий вечер на его участке – у него было время, чтобы поискать то, о чем его просил коп высокого ранга из Квебека. Он думал, ему предстоит рутинный поиск пусть и очень старого завещания.
«Пожилое событие». Он улыбнулся, вспомнив титаническую борьбу этого бедняги с немецким языком.
Но улыбка исчезла с его лица, когда он стал читать с экрана. Он прокрутил текст.
Еще. И еще.
Наконец откинулся на спинку стула и задумался.
– Ни одна жизнь не безупречна, – начала Кэролайн строгим голосом. – Но я не могу себе представить, чтобы Энтони так сильно насолил кому-то, чтобы тот желал его смерти.
– Не обязательно, чтобы насолил, – сказал старший инспектор Бовуар. – Мотивы могут быть… – он помолчал в поисках подходящего слова, – сложные. Может быть, у вашего брата имелось что-то такое, что непременно хотелось заполучить кому-то еще. Он мог мешать кому-нибудь двигаться по карьерной лестнице на работе. Или он мог узнать что-нибудь.
Гамаш сидел молча за пределами круга разговаривающих и слушал. И наблюдал. Искал какого-нибудь прозрения. Какой-нибудь реакции.
Но все трое только покачивали головой.
– Месье Баумгартнер работал в «Тейлор энд Огилви инвестментс», – сказал Бовуар. – Кажется, это фирма – советник по инвестициям.
– Верно, – сказала Кэролайн.
– Он инвестировал деньги вкладчиков.
– Работал кем-то вроде управляющего инвестициями, – пояснил Гуго. – Он предлагал портфель, получал одобрение клиента, после чего другие сотрудники совершали соответствующие транзакции.
– Понятно.
Агент, сидевший чуть поодаль, вел протокол.
– Мы, конечно, проверим, – сказал Бовуар, – но не было ли на его работе чего-то необычного? Недовольного клиента? Неудачного вложения? Какие-нибудь сведения о чем-то выходящем за рамки нормального.
– Ничего, – ответила Кэролайн.
– Его ценили на работе?
– Очень, – сказала Адриенна.
– Извините, что прерываю, но позвольте мне задать вопрос, – сказал Гамаш.
– Пожалуйста, – сказал Бовуар.
– Кто-нибудь из вас инвестировал деньги через него?
Они переглянулись, потом отрицательно покачали головой.
– Почему нет?
– Я инвестировала. Давно. Но мне казалось, что это не слишком хорошая идея – смешивать дела семейные и бизнес.
Гуго помалкивал, что было не похоже на него, а Адриенна сидела прямо, как жердь, на своем месте.
– Мадам? – обратился к ней Гамаш.
– Когда мы развелись, я, конечно, перевела мои деньги в другую фирму.
– Хотя вы и оставались друзьями.
– Ну, дружба возникла не сразу.
– Понятно. А ваши дети?
– Что – мои дети?
– Я вот думаю: у них есть какие-нибудь инвестиции, какие-нибудь деньги в доверительной собственности или сбережения на обучение? Что-нибудь такое?
– Да. У них у каждого свой счет.
– Деньги вложены через отца?
– Нет.
– Вы их тоже перевели?
– Oui.
Бовуар отметил, что ответы мадам Фурнье становятся все более короткими, а укорачивать дальше стало невозможно, и она вообще замкнулась в себе.
В комнате в самом деле наступило молчание.
Если другие следователи во время допроса давили и прессовали допрашиваемых, в особенности обнаружив слабое место, то Гамаш учил своих агентов искусству молчания.
Оно могло быть – и нередко было – гораздо более угрожающим, чем крик. Хотя и для крика находилось время и место. Но не здесь. Не сейчас.
Молчание заполнило комнату.
Гуго нервничал. Адриенна покраснела.
А Кэролайн? Кэролайн улыбнулась.
Едва заметной, мимолетной улыбкой.
Удовлетворение.
Гуго произвел было какой-то звук, но Кэролайн заставила его замолчать, издав собственный тихий звук. Что-то среднее между откашливанием и мычанием.
Брат и сестра словно понимали друг друга на каком-то первобытном уровне, где хватало хмыканья.
И опять воцарилось молчание. Обволокло их, даже молодой агент в углу занервничал.
– Чего вы хотите от меня? – спросила наконец Адриенна.
– Мы хотим знать то, что известно вам. Только и всего, – сказал Гамаш.
– Скажи им, Адриенна, – проговорил Гуго. – Уж сколько лет прошло. А они так или иначе узнают. Ничего стыдного тут нет.
– Для тебя – может быть.
И опять молчание, а взгляды всех устремлены на бывшую жену Энтони Баумгартнера.
– У моего мужа был роман с секретарем, – сказала она наконец. – В конечном счете мне все стало известно, и на этом наш брак закончился. Вот почему я забрала из его компании не только мои деньги, но и деньги детей. Забрала у него.
– И как давно это случилось? – спросил Бовуар.
– Три года назад.
– Они все еще вместе?
– Нет. Это закончилось.
– А имя секретаря? – спросил Бовуар.
– Это имеет значение?
– Может иметь. Люди иногда таят обиду. Назовите, пожалуйста, ее имя.
И опять легкая улыбка на лице Кэролайн. Мимолетная. Самодовольная. Жестокая.
– Его звали Бернар.
Бовуар вскинул брови:
– Понятно.
– Неужели? – спросила Адриенна. – Интересно, что же вам понятно? Унижение? Ложь? Сначала маленькая ложь, а потом огромная грязная ложь, которая называлась нашим браком? Я любила мужчину, который не любил, не мог любить меня. Отвечать взаимностью. Никогда не мог, он сам признался. И никогда бы не смог. Мы стояли вон там. – Она показала на камин. – Там наш брак и закончился. Ровно там. Когда я напрямую задала ему вопрос, а он признался. Даже не пытался смягчить удар. Он, казалось, испытал облегчение. У меня из-под ног ушла опора, а он испытывал облегчение. Ничего для меня. Или детей. Он просто хотел уйти, сказал он. Уйти.
– Ну, далеко он так и не ушел, правда ведь? – сказал Гуго.
– Он так и не сделал каминг-аут? – спросил Бовуар.
– Нет.
– А почему?
Адриенна уже набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, но задумалась. Ее плечи, поднявшиеся было до ушей, медленно опустились.
Она посмотрела на Гуго, который чуть кивнул ей в знак поддержки. Она прошлась взглядом по Кэролайн, остановилась на Бовуаре.
– Не могу точно сказать. Не спрашивала у него. Если по-честному, то я испытала облегчение, когда он проявил сдержанность. Ради детей. Может быть, – добавила она, – ради меня. Понимаете, я никогда не переставала его любить. Я бы осталась с ним, если бы он захотел. Я никогда в этом никому не признавалась. Я его любила не за то, что он был нормальной ориентации, а за то, что он – Тони. – Она огляделась. – Я ненавижу эту комнату.
«Только ли комнату она ненавидит?» – подумал Гамаш.
