ГЛАВА 7

Подъемы и спады

В 1992 году я окончил колледж, поступил в престижную аспирантуру и уже три года был счастлив в отношениях. У меня были отличные друзья и самые радужные надежды. Несколько месяцев спустя, сидя в одиночестве в комнате общежития, я размышлял, как же все так быстро рухнуло. Учеба шла с трудом, я ждал, когда научные руководители догадаются, что я попал сюда по ошибке — остальные студенты казались умнее и способнее меня. Я не завел друзей и уже несколько недель не ходил в столовую, потому что не вписался ни в одну компанию. И в довершение всего отношения с девушкой дали трещину и я был на мели. Это был худший период в моей жизни. Я справлялся, если уместно так выразиться, часами сидя перед телевизором, иногда до рассвета. Смотрел старые фильмы, сериалы, телешоу — все подряд.

В один прекрасный день я наткнулся на благотворительную передачу, где собирали деньги для маленького ребенка из Африки, которому грозила смерть от голода и болезней. Вы наверняка не раз видели такие программы. Но в тот вечер я по непонятной для себя причине чуть не расплакался и посреди ночи позвонил в банк, чтобы сделать взнос. Как бы ни был беден и несчастен я сам, мне почему-то захотелось сделать что-то хорошее для незнакомого человека с другого континента. Детские страдания моментально заставили меня забыть о собственных трагедиях и ощутить эмпатию к тем, чьи жизненные обстоятельства были куда хуже.

На первый взгляд, никакой логики в моем поступке не было. Мне приходилось считать каждый цент. Я никогда не видел и не увижу тех, кому помог, и они не скажут мне спасибо и не вернут долг. Кроме меня никто не знает об этом случае, и я не помню, чтобы почувствовал хоть какое-то удовольствие или гордость от того, как хорошо поступил. Больше я взносов не делал, поэтому нет оснований считать меня щедрым. Но в тот момент я как будто считал себя обязанным так поступить. Эмпатия заставила меня попытаться исправить мировую несправедливость доступными мне средствами.

Я чувствую твою боль

Слово «эмпатия» появилось в английском языке немногим больше века назад. Это калька немецкого термина einfühlung («проникновение», «чуткость»), которым в эстетической философии XIX века описывали способность мысленно погрузиться в произведение искусства или непосредственно в природу и на себе прочувствовать переживания объекта. «Эмпатия» и сейчас означает «чуткость», но чаще используется в значении сопереживания эмоциям окружающих, чем «погружения» в объект.

Мы уже обсуждали, что помощь другим людям приносит чувство социального вознаграждения. Но эмпатия — более сложный процесс, он служит стимулом к оказанию помощи. Эмпатия — это внешняя мотивация, а социальное воз­награждение — внутренние последствия. По меньшей мере три психологических процесса объединяются в состоянии эмпатии: чтение мыслей, согласование эмоции и эмпатическая мотивация.

В зависимости от ситуации мы входим в состояние эмпатии с помощью системы ментализации или зеркальной системы. Как говорилось в главе 6, благодаря зеркальной системе мы воспринимаем наблюдаемые действия как психологические явления и можем предположить эмоцио­нальную подоплеку, если понимаем происходящее. Нам известно, что зеркальная система чувствительна к эмоциональным подсказкам, потому что мы в буквальном смысле их отражаем — у нас запускается двигательная реакция, соответствующая переживаниям окружающих.

К примеру, если вы смотрите на человека, когда он получает удар током в предплечье, то, скорее всего, рефлекторно сожмете кисть в кулак и поморщитесь от боли. Участники одного исследования смотрели, как человек получает удары током в кисти и стопы, и у них наблюдалась электрическая реакция в тех же частях тела. Мозг при виде удара током посылал сигналы в соответствующие области. Аналогичным образом, имитируя внешние проявления эмоций другого человека, мышцы лица непроизвольно сокращаются. Если это невозможно из-за инъекции ботокса, парализующего мышцы, то человек хуже распознает чужие эмоции.

Получается, что подражательная реакция на эмоции окружающих помогает понять, что они чувствуют. Поскольку зеркальная система участвует в распознавании психологического смысла чужих движений и их имитации, то ее учитывают в исследованиях эмпатии и имитации эмоций. Из проявления эмоций другого человека не всегда можно понять его переживания и почувствовать эмпатию. Скажем, некто направляется к вам с лучезарной улыбкой. Зеркаль­ная система подскажет, «что» человек чувствует, но неизвестно — «почему», поэтому трудно разделить с ним его радость.

Он получил пятерку на экзамене или девушка ответила ему согласием? Во многих ситуациях ответственность за понимание происхождения конкретных эмоций ложится на систему ментализации. Благодаря ее гибкости люди проникаются чужими чувствами по поводу событий, которых сами не видели и не пережили. Например, мама сообщила, что дядя не получил повышения, на которое так надеялся. Ключ к пониманию переживаний и опыта персонажа романа дает система ментализации. И в самом деле, у книголюбов способности к ментализации лучше развиты, потому что они тренируются в сопереживании вымышленным героям.

Мы пропускаем чужой опыт через систему ментализации, зеркальную систему или через обе — и это лишь частичное, а не полное состояние эмпатии. Я могу имитировать и понимать, не испытывая при этом чувств. Я могу представить панику диктатора перед падением режима, испытаю чувства — но это будет только злорадство (удовольствие от наблюдения чужих несчастий) и никакой эмпатии. Она появляется только тогда, когда информация, полученная мозгом посредством системы ментализации и зеркальной системы, приводит к согласованию эмоции и эмпатической мотивации.

Нейробиологию эмпатии активно исследовали и согласованию аффекта уделяли особое внимание. Кстати, его открыли в известном нейробиологическом опыте. Таня Сингер, в то время работавшая в Университетском колледже Лондона, провела исследование, очень похожее на эксперимент с зеркальными нейронами у обезьян. Вместо нейронной реакции на хватание орехов Сингер наблюдала за мозгом людей, получавших удары током или наблюдающих за этим со стороны. Женщины-участницы лежали в сканере, а их мужчины сидели рядом.

В разных испытаниях они поочередно получали удары током через электроды, подсоединенные к рукам. Когда удар получал мужчина, женщина могла видеть его руку. Как и в исследовании зеркальных нейронов, Сингер и ее коллеги искали в мозге области, активные во время наблюдения за болезненными ударами током и непосредственных ощущений от них.

Сингер обнаружила, что у женщин активируется сеть болевого дистресса в дорсальной части передней поясной коры (дППК) и передняя островковая доля (см. ) независимо от того, кого бьют током. Они могли бы, ничуть не преувеличивая, сказать своим мужчинам: «Я чувствую твою боль». Мы много слышали об эмпатии, но было получено первое инструментальное подтверждение, что расхожая фраза не просто вежливая фигура речи. Сингер доказала, что смотреть, как страдают близкие, больно в буквальном смысле. Это не метафора, а настоящая боль, причем очень похожа на ту, что испытывают дорогие вам люди.

Наши лучшие черты

Согласование аффекта — удивительный талант, он может перевернуть жизнь, но все равно не является аналогом эмпатии. Ее нейробиологическую основу преимущественно составляет согласование аффекта при дистрессе боли. От этого и стоит отталкиваться, раз мы так неравнодушны к чужой боли. Однако эмпатия при страданиях окружающих возникает не всегда.

Во-первых, согласование аффекта при виде чужой боли не обязательно приводит к просоциальной эмпатической реакции. В начале главы я рассказал, что пожертвовал деньги несчастному африканскому ребенку. Но я не упомянул все разы, когда, увидев похожую передачу, переключал канал, чтобы лишний раз не расстраиваться.

Согласование аффекта происходило — чужая боль мучительно отзывалась во мне, но я стремился облегчить только свои страдания. Иначе говоря, согласование аффекта порой провоцирует избегание вместо эмпатии. В переживании своей и наблюдении чужой боли активируется одна и та же сеть дистресса. Считается, что эмпатия включается только при сочетании положительного эмоционального отклика (то есть при согласовании аффекта) с приоритетом на чужой ситуации, а не на своей. То есть одного согласования аффекта для эмпатии недостаточно.

Во-вторых, отсутствие эмпатии к боли имеет нейробиологические основания. Реакция нейронной системы должна варьироваться в зависимости от типа согласуемого аффекта. Поскольку почти все последователи оригинальной работы Сингер изучали эмпатию преимущественно в связи с физической болью, из их результатов следует, что дППК и передняя островковая доля являются здесь основным механизмом. Но так ли это, или они активируются потому, что отвечают за болевые ощущения, а исследователи сделали такие выводы, так как большая часть их опытов была посвящена боли?

И наконец, ни в одном исследовании не удалось связать нейронную реакцию во время состояния эмпатии с реальным актом помощи. Целью эмпатии вроде бы является мотивация к помощи попавшим в беду — но при этом неясно, как мозг перерабатывает информацию и переводит возникшее согласование аффекта в эмпатическую мотивацию.

Мы с Сильвией Морелли и Лиан Рамсон провели фМРТ-исследование в надежде зафиксировать все три компонента эмпатии: восприятие, согласование аффекта и эмпатическую мотивацию. Полный контекст мы давали участникам не всякий раз. В одних испытаниях мы показывали им иллюстрации, где было хорошо видно, что происходит (например, человеку зажало руку дверью автомобиля). В других испытаниях из иллюстраций было непонятно, рад человек или его лицо искажено по другой причине, поэтому для понимания ситуации нужна была сопроводительная информация (к примеру «это пациент, он ожидает результатов своих анализов»).

В описанном первом случае участвовала зеркальная система, во втором — подключалась ментализация. Радостные и неприятные события сопровождались контекстом, и работали разные типы согласования аффекта, поскольку рассматривалось несколько видов эмоциональных событий. Неприятные и болезненные события активировали сеть болевого дистресса, а радостные — совсем другую область мозга, вентромедиальную префронтальную кору, обычно активную во время задач на вознаграждение.

Нас же интересовали участки мозга, активные во всех типах представленных участникам событий (боль, волнение и радость). Мы предполагали: хотя восприятие и согласование аффекта и варьируются в зависимости от кон­текста, в итоге должна возникнуть эмпатическая мотивация. Но во всех случаях, как оказалось, работал только один участок мозга — септальная область (рис. 7.1). Она не только каждый раз активировалась, но и служила признаком эмпатической мотивации.

После сканирования участники ежедневно в течение двух недель заполняли анкеты с вопросами о переживаниях за прошедший день. Помимо прочего мы спрашивали, помогали ли они кому-нибудь. По усредненным данным за две недели мы определили людей, больше других склонных помогать. У них септальная область была активнее во время выполнения задач на эмпатию в сканере. Это совпадает с утверждением, что септальная область собирает информацию от других участвующих в эмпатии областей мозга и трансформирует ее в желание помогать. Что особенного произошло тем вечером, когда я сделал благотворительный взнос для африканских детей? Вероятно, повысилась активность септальной области.

Септальная область

Если бы где-то принимали ставки на то, какая обойденная вниманием часть мозга на следующие десять лет станет хитом нейронауки, стоило бы поставить на септальную область. В ходе эволюции приматов она несоразмерно увеличилась и образовала прямую связь с дорсомедиальной префронтальной корой (ДМПК) — «генеральным директором» системы ментализации мозга. Исследования септальной области в подавляющем большинстве проводили на грызунах, а не на людях, поскольку она крошечная и ее все равно трудно разглядеть при фМРТ. К сожалению, убедиться в наличии переживаний у грызунов невозможно, как и измерить их интенсивность. Зато на них разрешены инвазивные эксперименты, в которых можно проверить реакцию отдельных нейронов и понаблюдать за изменением поведения после удаления септальной области.

Исследования на животных дают информацию о функциях септальной области, но уводят на разные пути. В первых экспериментах изучали удовольствие и вознаграждение. С последним сейчас чаще ассоциируют вентральный стриатум, но изначально связывали его нейронную соседку — септальную область. Систему вознаграждения открыли в 1950-х годах, вживив в мозг крысам электроды и подсоединив их к рычагам.

Нажатием на рычаг крыса стимулировала определенный участок мозга. Когда электроды вживили в септальную область, крысы как с ума посходили. Одна нажимала на рычаг примерно 2 тысячи раз в час — в среднем больше одного раз в секунду, то есть практически непрерывно. Двадцать лет спустя провели похожее исследование на человеке: ему вживили электроды в три разных области и дали кнопки для стимуляции каждой. Как и крыса, он неутомимо жал на кнопку септальной области, что доставляло ему большое удовольствие, и очень расстраивался, когда в конце каждого испытания у него отбирали кнопки.

Другие исследователи проверяли участие септальной области в страхе, точнее в его снижении. Лучшим мерилом тревожности и страха служит четверохолмный рефлекс. Если кто-нибудь громко и неожиданно хлопнет в ладоши у вас за спиной, то запустит целый каскад нейронных, психологических и поведенческих реакций на потенциальную угрозу, которые подготовят вас к быстрым действиям — классическому сценарию «бей или беги». Скорее всего, вы вздрогнете, подпрыгнете и обернетесь, а сердце забьется чаще. Этими реакциями управляет миндалевидное тело — древняя филогенетическая структура мозга, обычно ассоциируемая с эмоциональной реакцией. У крыс с удаленной септальной областью наблюдается преувеличенный четверо­холмный рефлекс и другие свидетельства повышенной реактивности к угрозам. Из этого следует, что исправная септальная область может снижать дистресс реакции на угрозу.

Есть много исследований роли септальной области в проявлении материнской заботы. Из крыс, мышей и кроликов с пораженной септальной областью получаются никудышные матери — они не строят укромных гнезд для потомства, у них меньше молока, и их детеныши чаще гибнут.

Как определить материальную суть различных функций септальной области — вознаграждение, управление страхом, материнскую заботу? Судя по недавней работе Тристен Инагаки и Наоми Айзенбергер, это можно сделать, охарактеризовав септальную область как переключающую баланс между мотивациями приближения и избегания, что способствует проактивному родительству.

Люди начинают готовиться к появлению младенца за месяцы, а то и годы до его рождения, но у большинства млеко­питающих нет такого же логического понимания своей связи с новорожденным детенышем. Из-за этого плачущий представляет для них дилемму: бежать к нему на помощь или пуститься наутек? У млекопитающих имеется врожденный страх шумных неизвестных объектов, но септальная область его приглушает и повышает мотивацию к помощи. Вместо спасения собственной шкуры мы самоотверженно бросаемся на амбразуру. По всей видимости, септальная область трансформирует аффективную реакцию в мотивацию к помощи.

Это описание не случайно перекликается с выполняемой окситоцином ролью «нейропептида медсестер» в контексте социального вознаграждения. Септальная область богата окситоциновыми рецепторами, у некоторых млеко­питающих в ней наблюдается самая высокая их плотность по сравнению с другими областями мозга. Любопытно, что на эту плотность влияет отношение родителей к детенышу в его раннем возрасте. В септальной области у детенышей заботливых крыс она выше, чем у крысят, выросших отдельно от матери.

Эмпатию можно назвать апогеем наших социальных когнитивных достижений — венцом социального мозга. Она требует понимания внутреннего эмоционального мира окружающих и действий, полезных для них и укрепляющих наши отношения с ними. Она побуждает облегчить чужую боль и разделить чужую радость. Привести ее в действие можно только слаженной работой всех описанных в книге механизмов.

В зависимости от ситуации для понимания чужих переживаний подключается система ментализации и/или зеркальная система. Механизмы социальной боли и удовольствия обеспечивают согласование аффекта, чтобы мы прочувствовали чужие переживания, а не просто узнали о них. И наконец, септальная область, ключевая для материнской заботы, подталкивает к положительному участию в жизни окружающих. Слаженная работа всех этих механизмов позволяет нам проявлять себя наилучшим образом.

Социальный изгой

В 1992 году, когда обучение в Ратгерском университете подходило к концу, я пережил худший день в своей жизни. Я уже давно интересовался функционированием разума и научной фантастикой, в том числе произведениями Филипа Дика, известного создателя альтернативных реальностей, поэтому в юности предсказуемо обратился к изменяющим сознание субстанциям. Реальность искривляется вслед за гибкостью разума — как мне было не испытать это на личном опыте?

Что именно я принял, не так уж важно, да мы тогда особенно об этом и не задумывались. За несколько недель до выпуска мы с соседями с Проспер-Стрит, 12 отправились на праздник в кампус Кука. Мы все закинулись одним и тем же не в первый раз, отлично провели время, но у меня случился пресловутый бэд-трип — по-научному транзиторный психоз. Сделать я ничего не мог, и оставалось только дожидаться, когда действие наркотика закончится.

Позже я много раз мысленно воспроизводил события того дня, главным образом чтобы запомнить, что с наркотиками я больше не дружу и никому не советую. Погружаясь снова и снова в этот фильм ужасов, я ни разу не задумался, как выглядел со стороны. Никто не догадался, что со мной происходило, многие вообще не поняли, что я принял что-то, — большинство просто наливалось дешевым пивом, а тем, кто знал, было не до того. Наверняка я казался со стороны странным, неловким и недружелюбным (надеюсь, что не всегда произвожу такое впечатление). Я держался подальше от людей, на обращения реагировал как можно короче и отводил глаза. Интересно, не смахивал ли я на аутиста?

Аутизм — серьезное расстройство, оно диагностируется приблизительно у 1% населения. Среди основных симптомов аутизма стоит отметить навязчивые действия и нарушение социальных контактов и вербальной коммуникации. При синдроме Аспергера наблюдаются трудности в социальном взаимодействии, но дефицита речи нет. В медицинской терминологии это и многие другие состояния называются «расстройство аутистического спектра» (РАС). И если эмпатия — апогей социального мозга, то аутизм — одна из его низших точек. Социальные трудности аутистов пытаются объяснить разнообразными теориями, но, как мы убедимся, иногда на деле все совсем иначе, чем кажется на первый взгляд.

Всего через два года после первого теста модели психического «Салли и Энн» британские психологи Саймон Барон-Коэн (двоюродный брат актера Саши Барона-Коэна), Алан Лесли и Ута Фрит предположили у страдающих аутизмом отсутствие модели психического. Только представьте себе, как это — не видеть в действиях окружающих их убеждений, целей и чувств. Попробуйте несколько минут общения игнорировать всех, кто вокруг. У вас, скорее всего, просто ничего не получится, что подтверждает, насколько глубоко заложена в нас эта способность. А если вдруг получится, вы почувствуете себя немножечко пришельцем — движения утратят всякий смысл. Действия кажутся случайными и непредсказуемыми, если не «видишь» за ними разума. Можно ли в таком состоянии сохранить работу, завести друзей или романтические отношения? Отсутствие модели психического объясняет трудности аутистов в повседневной жизни.

Барон-Коэн и его коллеги провели тест «Салли и Энн» в трех группах детей: с РАС (11 лет), с синдромом Дауна (10–11 лет) и с нормальным развитием (4–5 лет). У спе­циалистов возрастной психологии есть термин «психический возраст» — уровень умственного развития, не связанный с фактическим возрастом. Психический возраст 11-летних аутистов соответствовал 5 годам, поэтому для участия в эксперименте пригласили детей именно этого возраста с нормальным развитием.

Как и в предыдущих исследованиях, 4–5-летние дети прекрасно справились с тестом «Салли и Энн»: правильный ответ дали 85%. Из группы с аутизмом тест прошли только 20% детей, и это колоссальная разница. Не могла ли быть причиной когнитивная сложность задания? Если бы дело было в ней, дети с синдромом Дауна тоже показали бы плохие результаты, а их результаты соответствовали группе детей с нормальным развитием. Собственно, во всех трех группах дети хорошо запомнили последовательность событий в тесте, так что аутисты вполне способны следить за развитием действий. Их проблема — в специфическом дефиците способности ментализации. В последующих исследованиях выяснилось, что они не распознают блеф, иронию, сарказм и бестактность.

Аутисты вряд ли приписали бы враждующим треугольникам Хайдера и Зиммель из главы 5 (см. ) психические характеристики: убеждения, эмоции и личностные качества. Психолог из Йельского университета Эми Клин записала трактовки мультфильма детьми с нормальным развитием и аутистами, в которых очевидно отсутствие у последних модели психического. Вот как описал события ребенок с нормальным развитием:

Большой треугольник — как взрослый мальчик или хулиган — был один. Потом пришли еще двое ребят, и самый маленький стеснялся и боялся, а другой — маленький треугольник — не дал себя в обиду и защищал слабого. Большой треугольник им позавидовал и начал задирать маленький треугольник. А тот расстроился и говорит: «Ты чего?» и «Зачем ты так делаешь?».

Из этого текста легко представить себе всех участников драмы и их ощущения. Здесь постоянно упоминаются названия психических состояний, анимированные геометрические фигуры действуют как разумные создания. Описать сюжет таким образом вполне естественно — эта трактовка кажется совершенно адекватной.

А вот что видел ребенок с аутизмом:

Большой треугольник вошел в квадрат. Там были маленький треугольник и круг. Большой треугольник ушел. Геометрические фигуры сталкивались и отскакивали друг от друга. Маленький круг вошел в квадрат. Большой треугольник был там вместе с ним. Маленький треугольник и круг гонялись друг за другом. Они как бы колебались, как будто в магнитном поле. Потом все исчезли с экрана.

Во втором описании полностью отсутствует сюжет. Аутист просто описывает движения фигур, не вкладывая в них никакого смысла, социального или любого другого. Надо заметить, технически его версия несомненно точнее. Большой треугольник никакой не хулиган и никому не завидует. А круг — не стесняется и не боится. Это геометрические фигуры, у них нет чувств, мыслей и характера.

Но несмотря на точность, пользы от этого описания никакой. Мы везде ищем сюжетные нити, потому что без них не можем прогнозировать, что будет дальше (суд? про­ткнут друг другу колеса? трогательно побратаются?). В мире, где каждый непроизвольно воспринимает психическое состояние окружающих, не уметь этого — значит оказаться в невыгодном положении. Аутисты не способны увидеть психологию за действиями, поэтому им трудно наладить отношения и общаться с теми, для кого это естественный процесс.

Причины аутизма

На тему связи аутизма с нарушением модели психического в науке нет разногласий: они точно связаны. Ученые спорят о двух вещах: приводит ли это нарушение к проявлениям аутизма, и он развивается вследствие дефицита модели психического, или наоборот — дефицит появляется из-за неких не связанных с моделью психического процессов развития. Проще говоря, является модель психического причиной или следствием аутизма.

Как бы ни хотелось свести аутизм к проблемам модели психического, исследованиями это не подтверждается. Появляется все больше доказательств того, что ее нарушения не могут быть единственной его причиной. Во-первых, вспомним, что лишь 20% аутистов прошли тест «Салли и Энн». Можно переформулировать: некоторые дети с диагностированным аутизмом способны пройти тест. Если бы все дело было в модели психического, то ее дефицит должен был наблюдаться у всех аутистов. Тест «Салли и Энн» — не единственный и не самый сложный, однако некоторая часть аутистов с проявлениями асоциальности его успешно проходит, и это подтверждает, что расстройства аутистического спектра не всегда сопровождаются нарушениями модели психического.

Во-вторых, у аутистов есть перцептивные и когнитивные искажения, не имеющие отношения к модели психического. Ута Фрит провела тест на встроенные фигуры с группами нормально развитых и аутичных детей. Один из примеров теста — на рис. 7.2. Дети искали «спрятанный» в коляске треугольник, изображенный слева (того же размера, формы и ориентации).

Думаю, вы уже сами попробовали его найти и у вас не сразу получилось (подсказываю: он в капюшоне коляски). Так вот, у аутистов это получается быстрее. В такого рода тестах они всегда демонстрируют лучшие результаты. Превосходство не назовешь нарушением, хотя в данном случае оно свидетельствует о когнитивно-перцептивном дисбалансе.

Люди с нормальным развитием дольше проходят этот тест, потому что привыкли смотреть на весь образ, а не на его составляющие, которые надо еще объединить для извлечения высокого смысла. Мы видим лужайку, а не травинки. Результаты теста на встроенные фигуры зависят от способ­ности расчленить увиденное на нефункциональные элементы. При аутизме наблюдается дефицит восприятия высокого смысла, как в окружающих предметах, так и в речи, поэтому если для выполнения задачи надо сосредоточиться на частях в ущерб целому — аутистам нет равных. Несомненно, существует параллель между извлечением высокого смысла из увиденного и постижением целей и мотивов, стоящих за поведением окружающих.

Однако эти два нарушения не всегда соседствуют в аутистических расстройствах. Почему некто действует определенным образом, отчего произошло некое событие — определяется в разных нейронных контурах, так что это, похоже, раздельные процессы. Некоторые предполагают, что дефицит модели психического является первопричиной асоциальности при аутизме и что нарушение восприятия цельного образа отвечает за прочие несоциальные трудности. Чтобы так и было, надо допустить, что в результате обучения ментализации у аутистов улучшатся соответствующие социальные навыки. По данным многочисленных исследований, в процессе обучения у аутистов значительно повышаются способности к ментализации, но это не приводит к сколь-нибудь заметным подвижкам в социальных навыках.

Причина или следствие?

Предыдущие исследования подтвердили отсутствие у аутистов модели психического, но заставили усомниться, что сопутствующие нарушения социального развития обусловлены именно этим. Было бы понятнее, если бы дефицит модели психического был вторичным — следствием из следствий аутистических нарушений. Чтобы понять разницу, представьте легкоатлета, получившего травму левого колена на тренировке. С большой долей вероятности в течение недели у него возникнут боли в правом бедре: щадя больную левую ногу, он увеличит нагрузку на суставы здоровой правой, а это чревато болезненными ощущениями. В данном случае боль в левом колене является прямым следствием травмы, а боль в правом бедре — вторичным, поскольку она появилась из-за боли в колене.

Взрослые пользуются моделью психического бессознательно, но эта способность отчасти зависит от полученного соответствующего опыта в детстве. Наблюдая за ментализацией окружающих, дети развивают это умение у себя. Дети с врожденной глухотой в тестах на модель психического показывают такие же низкие результаты, как и аутисты. У глухих детей нет психических нарушений и асоциаль­ности, но они развиваются в социально обедненной среде, поскольку не слышат обсуждений и упоминаний психических состояний. Возможно ли нечто подобное в аутизме? Достаточный объем данных подтверждает наличие социального дефицита у аутистов уже в раннем возрасте, когда у детей с нормальным развитием проявляется модель психи­ческого, вследствие чего среда их развития вероятно меняется.

Аутизм диагностируют в возрасте от трех лет и старше. Благодаря домашним видеосъемкам у нас есть представление о поведении детей до постановки диагноза, в первый и второй годы жизни. С помощью подробных систематизированных протоколов кодирования ученые устанавливают различия между детьми, обреченными стать аутистами, и теми, к кому судьба оказалась благосклонна. Нарушения социального взаимодействия и отсутствие нормальной социальной реакции на окружающих проявляются до годовалого возраста. На втором году жизни такие дети склонны игнорировать людей, предпочитают уединение и демонстрируют недостаток социальных навыков. Если ребенок сам изолирует себя от окружающих, то, как и при врожденной глухоте, он лишается социального вклада в развитие зрелой способности к ментализации к соответствующему возрасту. Если это так, надо взглянуть на нейронные системы, созревающие раньше системы ментализации.

Гипотеза разбитого зеркала

Поскольку у обезьян есть зеркальные нейроны и нет модели психического, следовательно, эволюционно зеркальная система развилась раньше системы ментализации. Считается, что зеркальная система начинает функционировать у недельных младенцев — в этом возрасте они делают первые попытки имитации. Мы ищем нарушения, предшествующие дефициту модели психического или те, что могут к нему привести, и зеркальная система отвечает этим параметрам.

Впервые на роль зеркальной системы в аутизме намекнула научно доказанная неспособность аутистов к имитации. Более сорока лет проводились исследования имитации поведения и жестов у детей. По сравнению с детьми с нормальным развитием, аутисты систематически показывали худшие результаты. После подтверждения связи зеркальной системы с имитацией отсутствие способности к ней при диагностированном аутизме вызвало волну нейровизуализационных исследований, приведших к гипотезе разбитого зеркала. Ученые предположили, что первопричиной аутизма является повреждение зеркальной системы.

Ранние исследования дали интересные результаты, но трудно сказать, насколько они подтверждают гипотезу разбитого зеркала. К примеру, первоначально изучали подавления мю-ритма — биомаркера активности зеркальной системы, измеряемого электроэнцефалограммой (ЭЭГ). У нормально развитых людей мю-ритм подавляется при наблюдении и выполнении действий руками. А у людей с аутизмом он подавляется только при выполнении — наблюдение на него не влияет. Однако непонятно, почему исследователи не сообщили о разнице в показателях между группами. Вроде бы незначительная оплошность, но без анализа этого параметра утверждение об отличиях активности зеркальной системы в аутистической выборке несостоятельно.

В двух ранних фМРТ-исследованиях у людей с аутизмом выявлена атипичная зеркальная система, но без четкой связи с симптоматикой расстройства. Зеркальная система состоит из лобной (задняя нижняя лобная извилина и премоторная кора) и теменной части (передняя внутритеменная борозда и ростральная нижняя теменная долька) (см. ). В одном фМРТ-исследовании обнаружили, что у аутистов во время имитации выражения лица активность лобной части зеркальной системы снижена, а теменной — повышена.

В другом исследовании у той же группы во время имитации движений рук активность теменной части была понижена, а лобной — повышена. Из обоих исследований следует, что во время имитации мозг аутистов работает иначе, чем у обычных людей, и разница заключается в повышенной и пониженной активности; в данном же случае получены полярные результаты. Проблема здесь в том, что аутисты справлялись с имитацией не хуже обычных людей, поэтому неизвестно, имеет ли установленный нейронный эффект отношение к поведенческим проблемам аутизма.

С тех пор получено много противоречащих первым исследованиям результатов. Многие эксперименты продемонстрировали примерно равный уровень подавления мю-ритмов в «аутичной» и здоровой выборке. А в разных фМРТ-исследованиях у аутистов наблюдался аналогичный или повышенный уровень активности зеркальной системы. Если для аутизма характерно нарушение способ­ностей к имитации, значит, и зеркальная система должна сбоить? Оказывается, не обязательно.

Виктория Саутгейт и Антония де Гамильтон исчерпыва­юще объяснили, почему способности к имитации при аутизме не связаны с зеркальной системой. Они подчеркнули, что в реальности и даже в лаборатории удачная имитация — это не просто подражание. Надо знать, что имитировать и когда. Когда экспериментатор сказал «делай так», а потом взял ручку со стола — что именно надо делать? Взять ручку? Той же рукой или можно другой? Держать так же или поднять руку тем же жестом? Ошибку в любом из этих вариантов экспериментатор может расценить как неудачную имитацию. Для правильной имитации надо знать, что именно требуется повторить, и суметь сделать это в точности. В лаборатории надо понимать, чего от тебя хотят. А это задача на ментализацию, связанную с моделью психического. Как нам уже известно, при аутизме она не функционирует.

Чтобы разрешить вопрос, надо из процесса имитации устранить ментализацию. Поэтому ученые решили изучать непроизвольную имитацию. Иногда мы подражаем окружающим, не сознавая того и даже зная, что не следует этого делать. Представьте следующее. Вы видите пальцы руки, сложенные буквой U (рис. 7.3). Когда пальцы начинают сжиматься в кулак, вам надо повторить жест. Затем вы снова видите пальцы буквой U, но теперь кисть раскрывается, и вам надо сделать то же самое. Пока все получается. Это несложное задание. Дальше будет интереснее. Помимо повторения (сжимать кулак, имитируя чужое движение) иногда надо совершать противоположное действие (то есть раскрывать ладонь, когда чужой кулак сжимается).

Наоборот делать труднее, поскольку для нас естественно имитировать. У людей с нормальным развитием противоположное действие (отличное от наблюдаемого) занимает больше времени, чем повторение видимого, и это доказывает, насколько сильна склонность к машинальной имитации. В первом исследовании с участием аутистов они не только продемонстрировали склонность к машинальной имитации, она еще оказалась почти на 50% выше, чем у обычных людей. Результаты других исследований были аналогичными.

В группе с другой задачей на машинальную имитацию также подтвердилась повышенная склонность к ней при аутизме. После устранения ментализации, которая только мешала, способности аутистов к имитации оказались выше ожидаемых.

Гипотеза разбитого зеркала еще относительно нова, и неизвестно, как с ней поступит история. Пока все свидетельства против нее, но, по свежим данным, аутисты — прекрасные имитаторы, которые просто точно не знают, когда и что имитировать, если их об этом просят. Если трудности аутистов с подражанием на самом деле сводятся к непониманию, какое именно поведение копировать, то мы возвращаемся к дефициту модели психического в расстройствах аутистического спектра. Но надо еще выяснить, откуда берется дефицит, если отсутствие социальных способностей проявляется до этапа развития модели психического. Из исследований глухих детей известно, что она бывает недоразвитой вследствие изоляции. К счастью, у нас в запасе есть еще кое-что, и можно надеяться, что на этот раз мы не разочаруемся.

Гипотеза насыщенного окружения

Помните мой бэд-трип в Ратгерском университете? Без рассказа о моих ощущениях история будет неполной. Я уже описал, как, видимо, выглядел со стороны. Я держался подальше от компаний и производил впечатление незаинтересованного в общении. Аутистом я, конечно, не стал даже на короткое время, но из моего опыта следует интересный вывод, который я называю «эффектом шампуня от перхоти».

В 1980-е широко рекламировали шампунь Head&Shoulders. В рекламе всегда было два человека — один замечал у другого перхоть, говорил что-то вроде: «Попробуй мой “Head&Shoulders”» и протягивал удачно оказавшуюся под рукой бутыль.

Второй непременно удивлялся: «Но у тебя же нет перхоти?», на что первый торжествующе восклицал: «Вот именно!». Подразумевалось, что благодаря шампуню никто не догадывается, что у него перхоть. Психологическая аналогия заключается в том, что на самом деле все может быть совсем не так, как выглядит. Мы же склонны полагать, что внешнее есть отражение внутреннего, но люди подстраиваются под обстоятельства, и это представление не всегда верно.

В тот злополучный день я выглядел неплохо, и никто не мог даже предположить, что происходит со мной на самом деле. Между тем мое поведение и переживания тесно переплетались, но совершенно не очевидным образом. Я очень остро чувствовал все происходящее, был перегружен впечатлениями, но присутствие рядом всех окружающих было невыносимо. Наркотик обострил все чувства, мне пришлось отгородиться от всех, но не потому, что люди стали мне неинтересны.

Обычно про состояние под кайфом те, кто его пережил, говорят типа «это круто», парни из Spinal Tap заявили бы, что «взлетели на одиннадцать». Мне же попросту это оказалось не по силам. Все, что обычно по жизни проходит фоном, вдруг вырвалось на первый план, накрыло, завалило, задушило, оглушило. Невыносимо было находиться даже в тишине — а уж среди людей, которые гримасничали, жестикулировали, шумели и как-то непредсказуемо двигались!.. Чувствительность вдруг обострилась так, что поведение всех людей меня просто пугало. Моя отстраненность в тот момент объяснялась не неприязнью — просто тем, что они люди, и лишь поэтому мне было трудно терпеть их присутствие.

Что, если аутичные дети не бесчувственны к социальному окружению, а наоборот — гиперчувствительны? Возможно ли, что из-за утомительной интенсивности чувств в возрасте одного-двух лет они предпочитают уединение социальным контактам? Если так, то они пропускают последующий десятилетний период обучения мозга социальности.

Не исключено, что аутисты прогуливают уроки, потому что пребывание там для них болезненно. Вам, наверное, случалось затыкать уши, когда в кинотеатре перед сеансом настраивают звук (мои жена и сын всегда так делают)? А если бы все в жизни было таким громким, кому бы не захотелось уединиться в тишине?

Полагаю, у взрослых аутистов социоэмоциональная чувствительность до некоторой степени может быть снижена. И если это так, то они генетически невосприимчивы к социальному окружению, или отсутствие их интереса к социуму является результатом рациональной реакции на детскую гипер­чувствительность к социальным стимулам. В этом и заключается суть гипотезы насыщенного окружения: дистресс на раннем этапе жизни вынуждает ребенка отгородиться от внешнего мира, из-за чего он лишается социального вклада в развитие системы ментализации.

Гипотеза насыщенного окружения относительно нова и на первый взгляд нелогична. Есть ли свидетельства в ее пользу? На специализированных форумах аутисты подтверждают наличие у себя таких ощущений. Аутист Джей Джонсон в блоге описывал личный опыт, из-за которого он избегает зрительного контакта:

Люди — шумные и непонятные существа… И они еще хотят, чтобы я смотрел им в глаза?! Не знаю, как для вас, а для меня смотреть в глаза другому человеку, когда он смотрит на меня, все равно что трогать раскаленный камень. Я сгораю. Это как еще один залп и без того переполняющих ощущений.

Помимо жизненного опыта имеется еще и ряд экспериментальных свидетельств, хотя немногие исследователи заинтересованы в подтверждении этой парадоксальной теории. Учитывая предвзятость исследователей (тенденцию воспринимать только ту информацию, которая согласуется с нашей точкой зрения) — это хороший знак.

Издавна считается, что аутисты менее эмоционально восприимчивы, нежели обычные люди, что причиной того отчасти может быть пониженная чувствительность миндалевидного тела. Как я уже писал в этой главе, миндалевидное тело — небольшой участок мозга, который реагирует на интенсивность происходящего вокруг. Миндалевидное тело человека особенно чутко к социальным стимулам, в том числе к эмоциям окружающих. И хотя оно в равной степени восприимчиво к положительным и отрицательным сигналам, есть основания полагать, что оно больше ориентировано на негатив, например страх или тревогу. Миндалевидное тело активируют даже находящиеся ниже порога сознательного восприятия пугающие лица, которые участники исследований не успевают заметить и отметить.

Убедительные доказательства связи миндалевидного тела с аутизмом получены в сравнительных исследованиях нейронных реакций на мимику, выражающую страх, гнев и другие эмоции. У аутистов неизменно наблюдалась сниженная реакция миндалевидного тела на сигналы социальной угрозы. Известно, что при поврежденном миндалевидном теле нечеловекообразные приматы демонстрируют схожие с аутизмом черты, поэтому показалось логичным предположение, что отторжение аутистов от социума обуслов­лено дисфункцией этого участка мозга.

Недавние исследования детей-аутистов наводят на мысль о совершенно иной взаимосвязи этого расстройства с миндалевидным телом. У аутичных детей (в отличие от взрослых) оно увеличено по сравнению с нормой. В исследованиях участвовали дети от 2–4 и до 12 лет. Получается, им приходится довольно долго жить с увеличенным механизмом социоэмоциональной восприимчивости, притом в ключевой для социализации период.

Казалось бы, увеличенный участок мозга должен функционировать активнее. Несоразмерно большая теменная доля (она отвечает за ориентацию в пространстве и математические способности) у Альберта Эйнштейна кажется несправедливостью по отношению к остальным: его компьютер в этой части мозга был больше и лучше. Но на самом деле избыточный объем мозга не означает, что какой-то его участок работает лучше, чем у остальных людей. Хотя в случае аутистов, как и в случае Эйнштейна с его теменной долей, размер имеет значение.

Чем больше миндалевидное тело, тем выше тревожность ребенка с аутизмом — это признак переутомления внешними стимулами. В детстве аутисты лучше распознают угрозу, и их миндалевидное тело не привыкает к лицам (то есть не успокаивается повторяющимся воздействием), как это происходит у обычных детей. По увеличенному миндалевидному телу в трехлетнем возрасте можно прогнозировать пониженную социальную адаптацию к шести годам.

Помимо этого, у аутистов гиперактивны зрительные пути, по которым в миндалевидное тело поступает информация о потенциальной угрозе. Это необычное явление дает преимущество при выполнении тестов на встроенные фигуры (как на ), но при этом и перегружает миндалевидное тело. По некоторым данным, аутисты, кроме визуальной информации, гиперчувствительны к звукам и прикосновениям.

Все это складывается в картину, подтверждающую гипотезу насыщенного окружения. Однако остается вопрос: почему у взрослых аутистов активность миндалевидного тела при восприятии выражений лица понижена. Ответ подсказывает траектория движения глаз аутистов при рассматривании портретов. Обычные люди основное внимание обращают на две черты лица — глаза и рот, причем на первые смотрят несоразмерно дольше. Эти самые выразительные черты транслируют тонны информации об эмоцио­нальном состоянии человека. Аутисты рассматривают все лицо по случайной траектории и нередко останавливаются на малоинформативных чертах. Обычные люди смотрят на глаза вдвое дольше аутистов.

Разница в социальном взгляде (при рассматривании лиц) наводит на мысль, что миндалевидное тело у аутистов в это время не активируется, потому что они не обращают внимания на стимулирующие его работу эмоциональные признаки.

Исследовательская группа Ричи Дэвидсона из Вискон­синского университета проверила это предположение. Оказа­лось, при взгляде в глаза активность миндалевидного тела у аутистов выше, чем у обычных людей. В предыдущих исследованиях этого не отметили, потому что не отслеживали траекторию взгляда участников. В период развития аутисты привыкают обходить вниманием источники эмоциональной информации из-за стрессовой нагрузки и во взрослом возрасте демонстрируют пониженную восприимчивость к ним, потому что привыкли к такому механизму приспособления. Я не пытаюсь утверждать, что это сознательный выбор — многие люди используют стратегии самозащиты, выработанные в процессе адаптации, не подозревая о них.

Аутизм — одно из сложнейших психологических расстройств. Его этиология остается неизвестной, поскольку включает в себя слишком много вероятных причин и вариантов развития. Но гипотеза насыщенного окружения кажется многообещающей. Она парадоксальна, поскольку предполагает, что за внешней кажущейся бесчувствен­ностью аутистов скрываются противоположные, очень острые переживания. Согласно гипотезе, избегание со­циума — это механизм приспособления аутистов к самой насыщенной и непредсказуемой части жизни (то есть к людям), вызывающей в буквальном смысле перегрузку при каждом столкновении с ней. С ранних лет они привыкают уклоняться от социальных контактов и поэтому не укреп­ляют способности ментализации в критический период развития мозга. Большую часть информации, способствующей созреванию социального разума, эти дети попросту отфильтровывают на входе — не видят и не слышат.

Социальное познание

В трех главах третьей части мы обсудили необычайные проявления социального разума — каких он может достигать высот и как приводит к изоляции при неправильном функционировании.

Эмпатия является пиком сопереживаний чувствам окружающих. Она дает понимание чужого опыта, подсказывает, как помочь или утешить, подталкивает к незнакомому человеку, провоцируя стать на его сторону, не задумываясь о личной выгоде. При аутизме ощущения тоже переполняют — но их никак нельзя назвать приятными. Перегруженные ими дети возводят защитную стену, отгораживаясь от опыта, развивающего механизмы ментализации и эффективного общения.

Теперь мы знаем: социальные страдания и удовольствия реальны так же, как и физические, поддерживаются теми же нейронными сетями и их испытывают все млекопитающие. Социальная боль и удовольствие мотивируют поддерживать связь с окружающими, которые помогают нам выжить в младенчестве и благоденствовать всю оставшуюся жизнь. Мы убедились, что благодаря социальному познанию тяга к общению в норме перерастает в глубокие, продолжительные отношения с друзьями, любимыми и коллегами. Способность читать мысли позволяет предусмотрительно планировать взаимодействие с окружающими, понимать происходящее и не занимать оборонительной позиции. Зеркальная система помогает вникнуть в то, что делают другие люди, и имитировать их действия — кроме нас это умеют как минимум обезьяны и высшие приматы. А к сложно устроенной логической ментализации высшие приматы способны только отчасти — в основном это человеческая привилегия.

Переходим к третьей, самой удивительной цели эволюции. Полноценное социальное существо обладает тягой к социальным связям, пониманию мыслей и чувств окружающих. Самое интересное, что эволюция создала нас с естественным механизмом адаптации к обществу, к которому мы принадлежим, чтобы мы вырастали такими, какими нас хотят видеть окружающие. Здесь-то и проявилось коварство природы.

Отправить