Часть IX

Заключение. Когда угрожает КиберСибирь

Глава 57

Метрополис

В классическом немом кинофильме Фрица Ланга “Метрополис” (1927) показано, как восставшая сеть разрушает иерархический порядок. Метрополис – город небоскребов. Наверху в шикарных пентхаусах обитает элита, а власть находится в руках тирана Джо Фредерсена. А внизу, на подземных фабриках, тяжко трудится пролетариат. Случайно став свидетелем аварии на производстве, беззаботный прежде сын Фредерсена внезапно задумывается о том, в каком убожестве и среди каких опасностей живет рабочий класс. Наступает развязка – попытка насильственной революции, а затем – техногенная неумышленная катастрофа: когда рабочие разбивают силовой генератор, отказывают водяные насосы, и их жилье затапливает.

Пожалуй, “Метрополис” помнят прежде всего из‐за характерного женского робота, превращенного потом в двойника главной героини – Марии. По словам Ланга, на создание фильма его вдохновило первое посещение Нью-Йорка. Ему показалось, что небоскребы Манхэттена на языке архитектуры идеально выражают хроническое социальное неравенство. Современники – в частности, придерживавшийся правых взглядов медиамагнат Альфред Гугенберг – уловили в фильме коммунистический подтекст (хотя жена Ланга, соавтор его сценария, была радикальной немецкой националисткой и позже вступила в НДСАП). Однако сегодня кажется, что “Метрополис” явно выходит за рамки политических идеологий середины ХХ века. Из-за обилия религиозных аллюзий и кульминационного искупительного действа “Метрополис” смотрится как мифологическое изображение современного мира. Очевидный вопрос, который ставит этот фильм, актуален и по сей день: как урбанизированному, технически развитому обществу избежать катастрофы, если его существование построено на глубоком социальном неравенстве?

Но в связи с фильмом Ланга встает и еще более важный вопрос: кто же в итоге побеждает – иерархия или сеть? Потому что самую опасную угрозу для иерархически устроенного общества в “Метрополисе” представляет не затопление подземных глубин, а тайный заговор, зреющий среди рабочих. Больше всего Фредерсена бесит мысль о том, что этот заговор без его ведома может зреть где‐то в катакомбах под городом.

Сегодня иерархия – это, конечно, не какой‐то один город, а само национальное государство, вертикально организованное образование, выросшее из европейских республик и монархий начала Нового времени. Хотя США и не самая густонаселенная страна в мире, это, безусловно, самое могущественное в мире государство, при всех странностях его политической системы. Его ближайшего соперника, Китайскую Народную Республику, обычно считают государством с совершенно иным устройством: ведь если в США есть две главных партии, то в КНР правящая партия – единственная. Государственная власть в США основывается на принципе разделения полномочий и не в последнюю очередь на независимости органов юстиции. В КНР же все властные институты, включая суды, подчиняются диктату Коммунистической партии. Однако оба государства – республики, имеющие приблизительно схожие вертикальные структуры управления, а власть, не столь уж различным образом, сосредоточена в центральном правительстве, а не в руках губернаторов отдельных штатов – или областных и местных властей. В экономическом плане обе системы, безусловно, сближаются: Китай все больше заглядывается на рыночные механизмы, а федеральное правительство США в последние годы заметно усилило законодательные и распорядительные полномочия органов власти в отношении производителей и потребителей. А еще, вызывая тревогу у сторонников свободы сразу левого и правого толка, правительство США осуществляет контроль и ведет наблюдение за своими гражданами такими способами, которые функционально ближе к современному Китаю, чем к Америке времен отцов-основателей. В этом смысле Chimerica – отнюдь не химера. Когда‐то эти страны выглядели экономическими противоположностями: одна занималась экспортом, другая – импортом, одна – накоплением, другая – потреблением. Однако после финансового кризиса они заметно сблизились. Сегодня ценовой пузырь на рынке недвижимости, чрезмерное использование властью экономических рычагов, теневые банки – не говоря о технологических “компаниях-единорогах” (чья рыночная стоимость превышает миллиард долларов), – все это явления, столь же характерные для Китая, что и для Америки. В Chimerica 1.0 противоположности притягивались. В Chimerica 2.0 странная парочка приобрела невероятное сходство, как часто происходит в супружестве.

Рядом с США и КНР в иерархии национальных государств находятся Французская Республика, Российская Федерация и Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии. В Совет Безопасности Организации Объединенных Наций входит пять постоянных членов, а следовательно, они стоят выше всех остальных 188 членов ООН – организации, где, по идее, все страны равны, но некоторые равнее других. Однако описание сегодняшнего миропорядка этим явно не исчерпывается. С точки зрения военного потенциала, есть другая, несколько более обширная, элита ядерных держав, к которой, помимо “Группы 5”, принадлежат еще Индия, Израиль, Пакистан и Северная Корея. И к ним надеется присоединиться Иран. С точки зрения экономической мощи, иерархия опять выглядит иначе: страны “Большой семерки” (Канада, Франция, Германия, Италия, Япония, Великобритания и США) считались когда‐то наиболее экономически сильными странами мира, однако сегодня этот клуб избранных уже несколько утратил прежнее превосходство из‐за роста экономики БРИКС (куда входят Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка) – крупнейшей группы стран с “формирующимися рынками”. В 1999 году образовалась “Большая двадцатка”, где собрались сильнейшие в экономическом плане страны мира, однако там в чрезмерном количестве представлены европейцы (так как ЕС присутствует там как самостоятельный член, наряду с четырьмя крупнейшими государствами – членами ЕС).

Однако представлять современный мир только с этих позиций значило бы не замечать того, что за последние сорок лет его сильно изменило распространение всевозможных неформальных сетей. Скорее, следует мысленно построить сетевой график, который учитывал бы экономическую запутанность и взаимозависимость и отображал бы относительную сложность всех стран мира как с точки зрения технического прогресса, так и с точки зрения их участия в торговле и международных инвестициях. Такой график обнаружил бы явное тяготение к иерархической архитектуре из‐за того, что экономические ресурсы и потенциал распределяются в мире практически по степенному закону, и из‐за существенных различий между разными странами в степени экономической открытости. Но одновременно эта иерархия будет являться и сетью: большинство ее узлов будут связаны с остальным миром более чем одной или двумя гранями.

Главный вопрос звучит сегодня так: в какой степени эта сеть экономической сложности представляет угрозу для иерархического миропорядка национальных государств – по сравнению с той угрозой, какую сеть политической сложности совсем недавно представляла для существующих внутриполитических иерархий? В частности, нападению политических сетей подвергся в 2011 году Ближний Восток, в 2014‐м – Украина, в 2015‐м – Бразилия, в 2016‐м – Британия и Америка. Или, если сформулировать вопрос еще проще: возможен ли вообще порядок в мире сетей? Как мы уже видели, некоторые утверждают, что возможен. Я же – в свете исторического опыта – сильно в этом сомневаюсь.