Глава 13
Важное сообщение
Колокольчик звякнул еще раз. На лице Бертрана появилось озабоченное выражение, и он встал. – Это сигнал для меня, – пояснил он. – Я должен вас покинуть на некоторое время. Чувствуйте себя как дома, отдыхайте. Я скоро вернусь.
И с этими словами он вышел, плотно затворив за собою дверь.
– Серьезный мужик Бертран, – заявил Макс. – Потайные комнаты, замаскированные двери, которые поднимаются и опускаются при нажатии невидимых кнопок. Система сигнализации. Круто!
– По-настоящему крутым был тот его товарищ из «совершенных», который сконструировал это все, очень может быть, что и сигнализацию тоже. Кстати, я никаких колокольчиков тут не вижу, а ты?
– Я тоже. – Макс покачал головой и добавил с восхищением в голосе: – Значит, куда-то упрятаны. Между прочим, «охотники» обыскали весь дом, но нашли фигу. А ведь все эти помещения не мираж, они место занимают. И надо же, никто об их наличии даже не догадывается! Да, искусность ума, ничего не скажешь! И попилили эти крестоносцы, не солоно хлебавши. Де Монфор-младший! Ты ж понимаешь! А куда, кстати, делся его папаша?
– Ты разве забыл? Горит в аду.
– Да это понятно, его туда без визы впустили. И ПМЖ предоставили, бессрочное. Я в том смысле, как он туда попал? Неужто мирно почил в своей кроватке, и этот де Монфор-младший с благочестивой миной сидел у его одра?
– Подозреваю, что вряд ли, – ответила Аня.
– Вот и я очень надеюсь, что его пропустили туда раньше срока, вне очереди. И от всего сердца и прочих органов желаю этому, младшему, скорейшего воссоединения семьи.
– Ох, Макс! – вздохнув, заметила Аня. – Все это хорошо, но нам бы самим воссоединиться с XXI веком. И «искусность ума» нам с тобой сейчас точно не помешала бы.
– Ты же сама только недавно говорила, что думать об этом бесполезно! Что от нас ничего не зависит и что утро вечера мудренее. Тебе не кажется, что противоречишь сама себе?
– Нет, мне не кажется. Мало ли что я говорила! То было тогда, а теперь я хочу обсудить это. Все равно не думать об этом невозможно.
– Железная логика! Ладно-ладно, можно и обсудить! Но, действительно, что мы можем сделать?
– А если подумать?
– Что тут придумаешь? Ты о чем?
– Ну, как так могло случиться, что мы сюда опять провалились, в этот самый 1244 год? И хорошо бы еще помозговать над той картинкой, что мы видели.
– Какой картинкой?
– Ну, тем «многослойным тортом», помнишь?
– Помню.
Макс задумался, и некоторое время они сидели молча, размышляя. Да и как-то говорить не хотелось, сказывалась усталость.
– Что ты молчишь? – спросила Аня.
– Выполняю полученную директиву, мозгую, – ответил Макс с раздражением. – В свете твоих ценных указаний.
– Не выделывайся, Макс! Сейчас не до выпендрежа.
– Я не выделываюсь! Я осуществляю мыслительный процесс. Сейчас выдам подробное объяснение, с обоснованием и всем, чем положено. Айн момент!
– Возьми себя в руки!
– Да я только тем и занимаюсь, что беру себя в руки. Я вообще себя из них не выпускаю. Руки уже устали себя держать, а я тяжелый. Утомился. Может человек расслабиться после всех этих встрясок?
– Ну конечно! Хлебнул винца – «и сразу мир совсем не тот».
– А ты его не пила, что ли? Можно подумать, нам предложили напитки в ассортименте! Что дали, то и пил.
– Ага! А то бы ты выбрал минералку, да? Как бы не так!
– Ну да! Ты бы хотела, чтобы я не пил ничего крепче клюквенного морса!
– Да, было бы очень хорошо!
– Тогда тебе нужен кто-нибудь старый и больной. Желательно при смерти. Который пьет только лекарства.
– Мне нужен? Сто-оп! Хватит!
– Ну конечно! Уже стоп! А кто начал претензии предъявлять?
– Правда, хватит, Макс. Давно не ругались? Нам сейчас только этого недоставало! Давай оба сделаем два шага назад от барьера и успокоимся. И действительно подумаем, что могло произойти? Может, от наших действий что-то зависит?
– Ну, не знаю. – Макс сбавил тон. – Вряд ли. Хотя кто его знает? – Он в задумчивости потер нос.
– У тебя есть предположения? – спросила Аня, видя, что у Макса явно крутится в голове какое-то объяснение.
– Видишь ли, – неуверенно начал он, – возникает такое впечатление… Непроизвольно, понимаешь?
– Да-да, говори!
– Ну короче, у меня есть гипотеза.
– Гипотеза? Даже так?
– Началось все с барсука, – смущенно продолжил Макс. – Понимаешь?
– Не понимаю. При чем тут зоология?
– Да не зоология! – Макс раздраженно махнул рукой. – Помнишь ту барсучью нору?
– Неужели ты думаешь, я ее когда-нибудь сумею забыть!
– И как ты потеряла браслет, помнишь?
– Это так необходимо – мне об этом напоминать? – с обидой в голосе спросила Аня.
– Да не в том дело! – досадливо поморщился Макс. – Важен сам факт, что мы его там потеряли. Он остался в 1244 году. Так ведь?
Аня начала улавливать ход мыслей Макса.
– Ну хорошо, – сказала она, – допустим. И дальше?
– Ты думаешь, что потеряла его в провале, так? Но ведь это не наверняка. Это предположение. А что, если он как-то слетел у тебя с руки уже в норе?
– Допустимо. И что это меняет? Ты думаешь, что барсук играет с браслетом?
– Ну да, что-нибудь в этом роде. Почему нет? Ведь браслет, как выяснилось, был исправен! Сигнал ведь он дал!
– И барсук теперь забавляется, нажимая на кнопку? Ты это серьезно?!
– Может, случайно?
– Случайно на нее не очень-то нажмешь, она утоплена в корпусе. Что-то сильно интеллектуальное четвероногое у тебя получается.
– А что, если двуногое? – медленно произнес Макс. – Ведь такое возможно!
– Может быть. Не знаю, как там насчет барсука, но «Белка» нам бы сейчас очень помогла.
– Ты имеешь в виду Сержа?
– Да. В конце концов, Серж нас хватится и, наверное, что-то предпримет. Нам бы сутки продержаться, а там…
Аня не договорила. Ее качнуло, и она приложила руку ко лбу.
– Что случилось? – встревоженно спросил Макс. – Анюша, тебе плохо?
– Голова кружится.
– Может, от вина?
– Нет, это не вино. Это – то самое…
– Ёшкин кот! – пробормотал Макс. – Похоже, опять начинается!
Аню мутило, к горлу подступила тошнота. У нее возникло ощущение, что ее качает, как на морской волне. Сердцебиение стало учащенным. Она увидела, как Макс побледнел и скривился, а потом разомкнул губы и стал дышать ртом, неровно и натужно. «Значит, и его пробрало, – подумала Аня. – Что-то в этот раз слишком сильно. Боже, куда нас забросит теперь? И когда это кончится? Ведь должно же это когда-нибудь кончиться?! Или нет?»
Через пару минут послышался уже знакомый гул – очень низкий, на грани восприятия, и Аня сразу же почувствовала, как ее охватывает панический страх. Она ясно ощутила, как встают волосы голове, а сердце сжимается от ужаса. Живот скрутило, мышцы рук и ног мелко задрожали. В этот момент она поняла, что значит выражение «поджилки трясутся», – это оказалась совсем не метафора. Она вспомнила, как читала когда-то давно про то, что инфразвук вызывает беспричинный страх и порождает массовую панику, и что такие эксперименты ставил какой-то эксцентричный американский ученый. Аня подумала, что слышит сейчас, вероятно, только самую верхнюю составляющую этого звука, а основная часть его лежит ниже порога ее восприятия, в области инфразвука. Возникало такое впечатление, что так звучит само время, которое, подобно волнам, накатывает на берег вечности.
– А ты как думаешь? – спросила Аня Макса, после того как поделилась с ним своими мыслями и впечатлениями.
– Были такие эксперименты, – кивнул Макс. – Их проводил Вуд. Насчет инфразвука ты, наверное, права: очень похоже. Мне тоже как-то не по себе, в голове гул.
– Гул? – перебила Аня.
– Да, как будто голоса. Низкие, страшные. И думать трудно. Хочется вскочить и куда-нибудь бежать не останавливаясь, без оглядки. И еще… Опа! Смотри!
Смотреть было на что! Подвал в доме Бертрана сначала позеленел, а затем стал менять краски, переливаясь всеми, хотелось сказать, цветами радуги. Но цветов радуги всего лишь семь, а тут были минимум десятки цветов и оттенков. Причем они были локализованы в разных местах изображения. Как будто настраивали какую-то немыслимую телевизионную панель. Затем все задрожало и стало трястись в лихорадочном темпе. Картинка пошла пузырями с радужно переливающимися стенками, сначала мелкими, а потом все более и более крупными. Это было похоже на наезд телекамеры или компьютерный зум. Аня зачарованно смотрела на это, забыв обо всем.
– Слушай, – произнес Макс, – я не могу отделаться от впечатления, что идет наводка на резкость. Понимаешь?
– Наводка на… Погоди, это как?
– Ну, как наводят на резкость фотообъектив. Или повышают увеличение микроскопа. Понятно?
– То есть? Как это выглядит?
– Ты что, никогда микроскоп не видела?
– Видела в гимназии, и еще в детстве, в России, в школе. На биологии что-то в них рассматривали. Это было при царе Горохе.
– Ох, гуманитарии!
– Но я поняла. Ты хочешь сказать…
Договорить она не успела. В этот момент то, что Макс назвал «наводкой», закончилось, и все пространство заполонил один-единственный огромный пузырь, стенки которого переливались разными цветами. Изображение стало как бы наползать на него, оболочка разошлась и размазалась. Гул усилился. Контуры предметов, находящихся в подвале Бертрана, и самого подвала, все время смутно видимые на втором плане, задрожали.
Анина сумочка, стоявшая рядом на скамье, приобрела какой-то призрачный вид. Аня судорожно схватила ее, должно быть, в последний момент, потому что буквально через несколько секунд все потеряло свои нормальные очертания, исказилось и скрутилось, а затем стало вращаться, как если бы кто-то перемешивал ложкой сахар в кофе. На некий миг Аня почувствовала, что ее обдало жаром, словно она прошла сквозь стену плотного горячего воздуха, после чего все вокруг вновь обрело свои обычные формы и цвета и стало выглядеть нормально. Они с Максом опять оказались в том же самом подвале.
Нет! Не в том же самом! От прежнего подвала дома Бертрана остались только сводчатый потолок и форма помещения, да еще, пожалуй, расположение двери. Все остальное было другим.
Вместо каменного пола, мощенного керамическими плитками, на котором по центру стоял большой дубовый стол, обрамленный скамьями, теперь был пол дощатый, и никаких скамей не наблюдалось, а Аня с Максом оказались сидящими непосредственно на полу. В углу стоял стальной сейф, выкрашенный в зеленый цвет.
А стол… стол был. Но другой, совершенно не похожий на тот, с химическими сосудами и нехитрой снедью. Это был письменный стол, покрытый зеленым сукном, и стоял он у стены, той, что была ближе к двери. На нем имелись: электрическая лампа с зеленым абажуром, громоздкий письменный прибор, в карандашнице которого торчало несколько аккуратно отточенных карандашей, большой черный телефонный аппарат с белым наборным диском, и…
Вид еще одного предмета, стоявшего на столе, заставил сердце Ани сжаться, а руки и ноги похолодеть. Это была бронзовая статуэтка, изображавшая орла, распростершего крылья и держащего в когтях венок со свастикой. И наконец, не оставляя уже никаких сомнений в характере того места и времени, куда они попали, на стене прямо напротив, там, где у Бертрана находились полки с книгами, висел портрет того самого человека с усиками и челкой, который когда-то в венском музее так заинтересовался Копьем Лонгина. Ане казалось, что Гитлер смотрит прямо ей в глаза, буравя пронизывающим взглядом. Под портретом красовалась табличка с изречением фюрера: «Тот, кто хочет спасти целый народ, тот может мыслить только героически».
Она взглянула на Макса. Медленно поднимаясь с пола, он смотрел в противоположную сторону, и Аня заметила, как он побледнел. Что он там увидел? Аня обратила взгляд туда же.
Да, в подвале было и кое-что еще, то, от чего у нее засосало под ложечкой. Метрах в двух от стола, но прямо напротив него стоял жесткий стул, который был повернут к столу и намертво привинчен к полу. А чуть дальше, недалеко от той стены, где у Бертрана стоял сундук, в сводчатый потолок был вделан крюк, и на стоявшей рядом табуретке лежала кожаная плеть.
– Боже мой, Макс, – прошептала Аня, – похоже, что мы в 1944 году!
Макс выхватил из кармана айфон и посмотрел на год, который тот указывал.
– Да, – согласился он. – Точно, в сорок четвертом! И судя по всему, в местном гестапо.
Он подбежал к двери и, нажав на ручку, попытался ее открыть, но она, как и следовало ожидать, оказалась заперта.
Да уж, влипли так влипли! Немцы были тогда страшно обозлены, дела на фронтах шли плохо. Поэтому и настроение у них было соответствующее. И буквально сегодня утром в Википедии Аня прочитала, что еще в марте 1944-го немцы полностью заняли крепость Каркассона, то есть весь Верхний город, выселив отсюда всех жителей. Иными словами, тут, в крепости, кругом были только немецкие военные: части вермахта и СС, и они с Максом попали в самое осиное гнездо!
Аня быстро осмотрела себя. На ней по-прежнему было надето блио, а сумочку она держала в руках. А в сумочке – электрошокер! Вот он когда пригодится! Аня вытащила оружие и почувствовала, как руки у нее опускаются от отчаяния. Индикатор зарядки был красным. Аккумулятор разрядился. Аня забыла его подзарядить, а то, что еще оставалось, она использовала на стражника-алебардиста. И зарядник, естественно, остался дома.
– Макс… – упавшим голосом начала она.
– Вижу, – перебил он. – Вот невезуха!
– Что делаем?
– Надо подумать.
– Только недолго, ладно?
– Недолго думая, можно только глупость отколоть.
– Хорошо, хорошо! Думай, только быстрей!
Аня обвела взглядом помещение. Нет, спрятаться здесь абсолютно негде! Какой парадокс! Какая издевательская ухмылка судьбы! Место, которое было для них спасительным убежищем, превратилось в мышеловку.
Макс в неуверенности потирал пальцем нос, очевидно что-то взвешивая в уме. Боже мой! Он ведет себя точно так же, как всегда, как будто они не в диком положении и не в цейтноте!
– Ну, что-нибудь надумал? – нетерпеливо спросила Аня.
– Вот что, – начал Макс, похоже приняв какое-то решение, – мне надо спрятаться.
– Во-первых, где? – раздраженно перебила она. – Тут и мышь не спрячется, все просматривается, как на ладони! А во-вторых, почему только тебе?
– Может, ты дашь мне договорить? Когда ты научишься выслушивать до конца?!
– Может, уже никогда, – вздохнула Аня. – Ладно, излагай. Если можно, без предисловий.
– А! – Макс махнул рукой. – Короче, спрятаться тут, положим, есть где.
– Да ну?! И где же?
– От того, кто будет входить сюда, спрятаться можно, сечешь?
– А-а… – протянула она, – ты хочешь сказать, за дверью?
– Вот именно! Я встану у двери, так что, когда он войдет, дверь закроет меня. И когда он сделает пару шагов вперед, я огрею его по башке, понятно?
– Кто «он»?
– Мне фамилию назвать, что ли? Звание, должность?
– Не ерничай, Макс! Не время.
– Ну, кто? Офицер гестапо.
– Чем ты его огреешь?
Макс перевел взгляд на стол.
– Ой, я, кажется, поняла. Вот этой статуэткой, да?
– Именно, этим «парящим орлом» со свастикой. Эта бронзовая фигня тяжелая, самое то! Хоть на что-то полезное сгодится. Меч, к сожалению, остался у Бертрана.
– А я что же? Мне что делать?
– А тебе надо его отвлечь на себя.
– Каким образом?
– Ошарашить его.
– Стриптиз устроить, что ли?
– Не знаю. Но ты же женщина, в конце концов!
– Да? Что ты говоришь?! Вот правда и вскрылась.
– Кончай прикалываться! Прими какую-нибудь эффектную позу. Ну, ты понимаешь.
– Ох, Макс. Этот гестаповский офицер, в принципе, и без того должен малость припухнуть, увидев кого-то в запертом помещении без окон. Кого угодно! Даже и без всяких поз. Может, лучше я просто сяду на стул и буду смотреть на дверь?
– Ну хорошо. Может быть.
– Ладно. А что дальше? Ты его убьешь, и что?
– То-то и оно, что убивать его не нужно!
– Почему это? Тебе что, вдруг стало… А! Ты хочешь его оставить как заложника, да?
– Вот именно! Дверь мы опять запрем изнутри и заберем его ключ.
– Он в кабинете, а дверь заперта изнутри на ключ? Не странно?
– Конечно нет. Может, он с документами работает? Это же элементарное правило секретного делопроизводства!
– Ладно, ладно, давай без комментариев эксперта. А с ним что делать?
– Как что? Связать его же ремнем. Уж ремень-то у него стопроцентно есть.
– Хорошо. Я поняла.
– Оружием разживемся, заберем пистолет. Возьмем его на мушку. Если кто станет стучать в дверь или звонить по телефону, то если он жить хочет…
– Понятно, потянем время.
– Вот-вот! А там уже Серж что-нибудь да предпримет.
– Хорошо. Допустим. А если этот гестаповец явится сюда не один?
Макс вздохнул:
– Ох и любишь ты все усложнять!
– Но это же возможно!
– И что? Тогда нам повеситься?!
– Просто принять меры предосторожности.
– Ты о чем?
Аня молча открыла свою сумочку и показала Максу. Да уж, чего там только нет! Там и айфон, и удостоверение личности на пару с водительскими правами, выданными в Германии в 2011 году! Макс понял, что у него тоже: айфон, права, банкноты и монеты евро.
– Макс! Теперь ясно? – тихонько произнесла она. – Давай сюда свои документы, деньги и айфон! Скорее!
– Ты думаешь…
– Некогда болтать! Давай!
Макс выгреб из карманов удостоверение личности, права, айфон и несколько купюр.
– И монеты давай! Быстро!
– Хорошо, сейчас.
Побросав все в сумочку, Аня быстро метнулась к сейфу. Зеленый стальной монстр стоял диагонально, перекрывая угол таким образом, что за ним образовалось небольшое треугольное пространство. К счастью, углы сейфа не были придвинуты к стенам вплотную, и в находящийся за ним треугольный карман можно было просунуть сумочку, что Аня и сделала. Отбежав от сейфа и посмотрев на него, она убедилась, что если специально не смотреть, то ее почти не видно. Аня положила сумочку на пол; сейф имел низкие и широкие ножки, и она оказалась скрыта за одной из них. Но все же не полностью, краешек был виден. Аня хотела подбежать к сейфу, чтобы ее поправить, но запуталась в длинном подоле и чуть не упала, с трудом удержавшись на ногах.
– Черт! Эта средневековая шмотка мне надоела! В ней невозможно нормально двигаться.
С этими словами она стянула с себя осточертевшее одеяние и швырнула в угол.
– Я тоже, пожалуй, сниму эту хламиду, – сказал Макс, который все еще был в коричневом холщовом котте с кожаным кошелем на поясе.
Не слушая, что он говорит, Аня смотрела на его футболку. Она была синего цвета, и на ней была изображена яхта на волнах и над нею – солнце. Никаких надписей не было. Вообще-то Макс любил носить футболки с разными надписями, как правило, на английском. И почти все, которые он взял с собой, отправляясь на каникулы, и которые лежали в его чемодане, были такими. Та, которую он решил надеть сегодня, была едва ли не единственным исключением. Аня на минуту представила себе, что он надел бы, к примеру, ту, в которой был вчера и на которой красовалась надпись: «I love Russia». Она издала нервный смешок. О да, это был бы эффект! В их обстоятельствах, в 1944 году, в гестапо. Самое то!
– Что это тебя рассмешило? – спросил Макс. – Здесь? Сейчас?!
– Да так, не важно.
– Знаешь, по-моему…
– Тихо! – шикнула Аня. – Шаги!
В наступившей тишине отчетливо было слышно, как кто-то идет, судя по всему.
Макс, стараясь ступать бесшумно, подошел к столу, взял с него бронзового орла и, взвесив его в руке, сделал выразительную гримасу, показывающую, что он тяжелый. Затем тихо подкрался к двери и встал сбоку от нее, слева с точки зрения входящего, так как дверь открывалась именно в эту сторону. Аня встала посреди комнаты и оперлась рукой о стул.
В этот момент ключ начал проворачиваться в замке…
На открывающуюся дверь Аня смотрела неотрывно. Ей казалось, что время застыло. Но вот, наконец, проем сделался достаточно широким, и в нем обрисовался среднего роста мужчина в эсэсовской форме: черном кителе, черных галифе и в высоких сапогах. На вид – лет сорок, гладко выбритое, но какое-то помятое лицо, белки глаз были красноватыми, как если бы он провел бессонную ночь.
В петлицах кителя были с одной стороны две похожие на молнии руны «СС», а с другой – четыре расположенных в виде квадрата кубика. На его левом нагрудном кармане – Железный крест, на галстуке – круглый значок со свастикой в центре. Слева под мышкой он держал папку.
Увидев в помещении Аню, он был ошеломлен. Глаза его расширились и округлились, а рот слегка приоткрылся. Не входя, он сразу же сделал полшага назад. Но замешательство его длилось недолго, считаные мгновения. Он быстро овладел собой. Изумление в глазах пропало, и в них появилось жесткое выражение. На миг во взгляде что-то промелькнуло, а в следующую секунду он швырнул папку на пол и освободившейся левой рукой резко распахнул дверь, изо всех сил стукнув ею Макса, уже поднявшего статуэтку над головой. Дверь ударила Макса в лоб, и, оглушенный, он сполз по стене на пол. Бронзовый орел с грохотом рухнул на дощатые половицы.
Молниеносным движением эсэсовец выхватил из незастегнутой кобуры пистолет, направив ствол на Аню.
– Руки вверх! Не двигаться, или я стреляю! – выкрикнул он на хорошем французском.
Аня подняла руки.
– Повернись к стене и подойди к ней! – резко прозвучала следующая команда. – Встань к стене, руки – на стену! И расставь ноги! – полетело вдогонку. – Шире! Еще шире!
После того как Аня выполнила эти команды, эсэсовский офицер подошел к столу и, продолжая держать ее под прицелом, резким движением развернул к себе телефонный аппарат. Набрав короткий номер, он по-немецки произнес в трубку:
– Говорит Метцгер. Конвой ко мне в допросную! Быстро!
Аня стояла, уткнувшись лицом в стену, прижав к ней руки. Сердце сдавило, как тисками. Она была словно оглушена. Ей казалось, что все это происходит в каком-то страшном, выматывающем душу, тягучем кошмарном сне. Обрывки мыслей метались в голове, путались, бестолково тыкаясь друг в друга. Она чувствовала, что мышцы рук и ног напряглись и застыли, а шею словно заклинило. Она была совершенно измотана тем, что происходило с ней в последние несколько часов. Ей казалось, что выдержать это выше человеческих сил, что она должна бы уже потерять сознание и отключиться, но, однако же, никак не отключалась. Ее пронизал леденящий страх.
Тем временем прибыл конвой: послышался топот сапог и металлическое клацанье.
– Поднимите его и поставьте рядом с девкой! – приказал Метцгер.
Аня услышала, как Макса подняли, подтащили к стене и поставили справа от нее. Слава богу! Он жив и может стоять на ногах! Но что с ним сделают потом?!
– Обыскать их! Быстро! – последовал новый приказ.
Аня услышала приближающиеся шаги и сразу затем вызывающий тошноту резкий запах табака, после чего сильные руки грубо схватили ее за талию. Они быстро ощупали ее бока и живот и немного задержались на ягодицах. Аня испытывала адскую смесь страха, стыда и возбуждения, которое возникло самопроизвольно и с которым она ничего не могла поделать. И от этого ей стало еще более стыдно и страшно. Руки между тем, ощупав ее бедра, поднялись вверх и облапали ее груди, на некий миг, всего лишь на миг, взяв ее за соски. Сердце Ани застучало, как бешеное, дыхание сбилось. Затем она почувствовала, как те же руки на несколько секунд легли на ее пах и, наконец, оставили в покое. Надолго ли? Аня чувствовала себя так, словно ее изнасиловали, подступили слезы. Боже мой! И это только начало, ее всего лишь обыскали. А что будет дальше?!
– Ничего нет, штурмбаннфюрер! – доложил обыскавший ее конвойный, а вслед за ним о том же доложил и тот, что обыскал Макса.
– Внимание! Вы двое! – вновь перешел Метцгер на французский. – Руки за спину! Быстро!
Аня страшно боялась, что Макс, не знающий французского, не поймет и потому не выполнит какую-либо команду, и его могут застрелить. Но, заведя руки за спину и посмотрев вправо, она увидела, что Макс повторил ее действие. Слава богу! Он быстро соображает. Но ведь они тогда сочтут, что он понимает по-французски, и будут с ним говорить на этом языке, а он на самом деле его не знает! Что с ним будет?! Ее тревога за Макса перекрыла страх за себя. И она ничего не может ему сказать, так же как и он ей. Аня сходила с ума от бессилия и безысходности.
Между тем на ее запястьях защелкнулись наручники.
– Мужчину увести в одиночную! – приказал штурмбаннфюрер. – Что у нас свободно? Пятая?
– Так точно!
– В пятую. И присматривайте за ним, роттенфюрер!
– Есть!
– Сдадите его оберштурмфюреру Краузе, как только он вернется в отдел. Пусть он им и займется. Ясно?
– Да, штурмбаннфюрер!
– Выполняйте!
– Есть!
– Вы останьтесь! – приказал Метцгер кому-то.
– Есть!
Аня услышала, как Макса уводили в неизвестность. Увидятся ли они еще когда-нибудь? Аня готова была разрыдаться, но надо было держать себя в руках.
Странно, но теперь, когда она осталась одна, ей вдруг почему-то стало спокойней. Может быть, это было оттого, что теперь она не переживала поминутно за Макса? Она знала, что на время его оставили в покое в одиночной камере. Пока не вернется этот Краузе. А пока что – да, она одна. Но это значит, что, поскольку для Макса она ничего сейчас не может сделать, то отвечает в данный момент только за себя. А там посмотрим. Аню внезапно охватил фатализм: будь что будет! Но в глубине, на самом донышке ее души, оставалась надежда, она всегда у нее оставалась, надежда на то, что Серж хватится и что-то предпримет. А ему, пожалуй, пора бы обеспокоиться, ведь прошло уже много времени с тех пор, как они с Максом ушли из коттеджа. Аня на миг прикрыла глаза и про себя вознесла молитву к Провидению: «Я прошу, пожалуйста, пусть Серж поскорей обнаружит наше долгое отсутствие и встревожится!» Она верила, что Серж поймет, что случилось, и сразу предпримет все, что нужно, чтобы вытянуть их с Максом из этого ужаса.
– А тобой, детка, займусь я, – произнес Метцгер после того, как Макса увели и дверь закрылась. – Повернись ко мне! Мы тут с тобой побеседуем. А я умею вести интересные разговоры. И у меня в запасе есть отличные риторические фигуры – действуют неотразимо. Они очень убедительны. Недаром я – Метцгер!
Он подмигнул, и губы его разошлись в улыбке. В ней не было ничего плотоядного. Ну, ни дать ни взять добрый знакомый, с которым давно не виделась. Но улыбались только губы, глаза не принимали в этом никакого участия и оставались совершенно серьезными, холодными и словно смотрящими сквозь Аню. Но самое главное, в них было понимание. Аня сообразила, что он не зря произнес свою фамилию, значащую «мясник», так громко и отчетливо. Это был прозрачный намек, причем сразу на две вещи. Во-первых, на то, какими методами он любит пользоваться, а во-вторых, он давал ей понять, что не сомневается в том, что она знает немецкий.
– Вот что, красавица, – продолжил он именно на этом языке – жестко, совсем другим тоном, – даже не пытайся меня убедить в том, что ты не знаешь немецкого. Я сразу это заподозрил, но теперь я уверен в этом на сто процентов. Ты поняла, что значит «метцгер», – я увидел это по твоим глазам. Ты среагировала.
Метцгер повернул голову. Аня проследила его взгляд и увидела охранника, который оставался в допросной.
– Усадите ее! – приказал штурмбаннфюрер.
Охранник схватил Аню за локти и подтащил ее к стулу, привинченному к полу. Затем усадил на жесткое сиденье, заведя скованные наручниками руки за спинку стула.
– Выйдите в коридор и ждите, пока позову! – приказал Метцгер охраннику, и тот вышел, оставив их вдвоем. – Теперь поговорим спокойно, обстоятельно, – вновь заговорил он. – И давай проясним технические моменты сразу, хорошо? Хорошо?! Ну, подай голосок!
– Хорошо, – вынуждена была ответить Аня по-немецки. Выбора не оставалось, тем более что на такой вопрос она еще могла ответить.
– Отлично! Первое мы уже выяснили, что ты не глухонемая. Начало конструктивное. Если так пойдет и дальше, наша беседа может стать по-настоящему интересной. Но сперва один технический момент, который необходимо прояснить сразу. Это поможет нам не терять времени попусту. Ты меня слушаешь?
– Да.
– Замечательно! Так вот, слушай очень внимательно то, что я сейчас скажу. Я буду задавать вопросы. Ты будешь на них отвечать. Говорить будешь правду, потому что ничего другого тебе не остается. Вранью, даже очень искусному, я, штурмбаннфюрер Метцгер, не поверю. Тем более что ты, как я вижу, искусно соврать не сумеешь. У меня складывается впечатление, что УСО[5] в последнее время стала экономить на подготовке своих агентов, что, кстати, тоже о чем-то говорит, не правда ли?
Он отошел к столу и выдвинул один из ящиков. Достав оттуда пачку сигарет, не спеша закурил и выдвинул другой ящик.
– Да, так вот, – продолжил он, – ты будешь отвечать честно. Ну а если станешь врать или попытаешься отмалчиваться, то…
Он вздохнул и вытащил из ящика тонкую кожаную плетку.
– Тогда, – договорил он, – я буду тебя бить. И учти, у меня нет времени на рассусоливания. Ситуация такая, что миндальничать не приходится. Поэтому бить буду сильно. И по самым чувствительным местам. Уж не обессудь, это просто работа. Работа такая.
Сердце Ани на мгновение словно провалилось куда-то и лишь с трудом вернулось на свое место, горло сдавило. Руки и плечи похолодели и покрылись гусиной кожей. Никогда еще ей не было так страшно, как сейчас. До сих пор никто еще ни разу в жизни ее не ударил. А теперь ее будут бить кожаной плеткой, если она не ответит на вопросы. А что она может ответить? Если она вздумает говорить правду, Метцгер сочтет это даже не враньем, а скорее издевательством. И что он сделает с ней тогда? Врать тоже не очень получится. Ад.
– Для начала чисто протокольный вопрос, – произнес Метцгер. – Ты знаешь, как меня зовут и кто я такой, верно? А я не знаю, кто ты. Согласись, это создает неловкость. Пора представиться.
Он положил плетку на угол стола, подошел к Ане и приблизил к ней лицо.
– Тебя как зовут? – глядя ей в глаза, проникновенно спросил он.
Аня растерялась от этого, казалось бы, простого вопроса и задержалась с ответом.
– Забыла? – спросил Метцгер участливым тоном. – Это бывает. Не беда, мы сейчас освежим твою память.
С этими словами он подошел к столу и взял плетку.
– Так как, ты сказала, тебя зовут? – повторил он, поигрывая плеткой.
– Анна, – с трудом произнесла она, в горле у нее пересохло.
– Редкое имя, – заметил Метцгер. – А фамилия у тебя есть?
– Шерер, – выдавила она.
– Тоже редкость. Но все-таки не Мюллер. Я даже допускаю, что это может быть правдой. Но если мы и дальше будем продвигаться таким же темпом, то наша беседа грозит затянуться. А у меня мало времени. Ты поняла?
– Да.
– Хорошо. Продолжим.
Он вернулся к столу и, достав из кармана платок, обтер лысину, на которой блестели капельки пота.
– Тебя готовило и забросило СОЭ? – спросил он.
Аня лихорадочно рылась в памяти, пытаясь вспомнить, что такое СОЭ, но ничего не находила. Она понятия не имела, что это такое. Что же сказать? Она опять задержалась с ответом.
Метцгер, небрежно помахивая плеткой, подошел к Ане и словно нехотя, почти не замахиваясь, стегнул ее по обнаженному плечу.
Плечо обожгло так, как если бы его обдали кипятком. От пронзившей ее острой, резкой боли Аня закричала. Ей казалось, что ее ударили прямо по оголенным нервам. Она задохнулась, потекли слезы.
– Повторяю вопрос: тебя забросило СОЭ?
– Да, – ответила она в отчаянии. – Да! СОЭ!
– Хорошо, – ответил Метцгер. – Только кричать не надо, побереги силы.
Он отвернулся от Ани и какое-то время стоял так, а затем резко вновь повернулся к ней и, глядя в глаза холодными буравчиками своих зрачков, тоном заговорщика медленно спросил:
– А что такое СОЭ, детка?
Аня молчала, потому что на этот вопрос у нее не было ответа. Она подозревала, что это какая-то британская спецслужба, но не была в этом уверена. Она лишь, молча, тяжело дышала.
– Не знаешь? Так-так. Кто тебя послал и с какой целью?
Аня молчала, не представляя, что ответить.
– Тоже не знаешь?
Аня помотала головой и зажмурилась. В следующую секунду адская боль обожгла другое плечо, и она вновь не смогла удержаться от крика, а потом опустила голову и уткнула взгляд в пол, чувствуя опустошенность. Мыслей не было. Была боль и ничего, кроме боли.
– В какую игру ты со мной играешь, детка? – услышала она будто сквозь вату голос Метцгера. – Молчишь… Э-э! Да ты, похоже, не такая простая штучка, а?
«Боже, о чем он? – стучало у Ани в мозгу. – Я не понимаю! Господи, как это выдержать?!»
– Я ничего не знаю, – проговорила она сквозь слезы.
– Да? – участливым тоном спросил штурмбаннфюрер. – Это ничего. Сейчас вспомним.
С этими словами он подошел к Ане вплотную и, взяв за подбородок, поднял ее голову.
– Мы все вспомним, – добавил он.
Произнеся это, он достал из кармана галифе складной нож и, быстро раскрыв его, обрезал бретельки Аниного сарафана. Аню охватил ужас, ей хотелось перестать дышать и просто умереть.
Резким движением Метцгер спустил сарафан к поясу, обнажив ее груди.
«Мама! – билось у Ани в голове. – У него в руке нож. Что он будет делать сейчас?!» – Она вновь зажмурилась и заплакала.
– Это новая парижская мода, – донесся до нее голос Метцгера, – ходить без бюстгальтера? Или как?
Аня всхлипнула.
«Господи, – подумала она, – если б можно было сейчас потерять сознание!»
В этот момент зазвонил телефон. Аня вздрогнула от неожиданности, но в следующий миг почувствовала что-то вроде облегчения. Метцгер на какое-то время оставит ее в покое. А там кто знает? Вдруг его вызывают куда-нибудь? Или ему что-нибудь сообщат? Что-то такое, что даст ей хотя бы передышку? Потянет время? Может быть, Серж уже предпринимает какие-то действия?
– Метцгер слушает, – сняв трубку, произнес штурмбаннфюрер.
И надолго замолчал. Аня открыла глаза. Он сидел за столом и сосредоточенно слушал. И по мере того, как слушал, глаза его все более округлялись и наполнялись удивлением, смешанным с сомнением. Скепсис и изумление вели битву между собой в глазах Метцгера.
– Ваше мнение? – наконец спросил он собеседника.
И снова молчание, на сей раз более краткое.
– Не блеф? – Пауза. – Ваш опыт… – Короткая пауза. – Знаю, знаю! Вы готовы, значит. А я не готов. – Опять пауза.
Аня слушала этот полудиалог все более и более внимательно.
– У меня сложнее, – вновь подал реплику Метцгер. – В том-то и дело, что непонятно. – Еще пауза. – Источник? Вот именно. Хорошо, обсудим вечером.
И штурмбаннфюрер положил трубку на рычаг. Вслед за этим подошел к Ане. Она опять зажмурилась.
– Открой глаза, – произнес он каким-то другим, усталым голосом. – Твой напарник заговорил.
«Макс! – Аня моментально открыла глаза. Метцгер стоял прямо перед ней. В руках у него ничего не было. – Ох! Неужели передышка?! Что же мог сказать Макс такого?!»
– Он сообщил оберштурмфюреру Краузе очень интересную информацию. – Метцгер упер свой взгляд в Анины глаза. – Я считаю это блефом. Кто вы такие, чтобы это знать? И кстати, действительно, кто вы такие? Но это – потом. Сначала такой вопрос: что тебе известно о ближайших планах союзников?
И он посмотрел на Аню с нескрываемым скепсисом.
«Ближайшие планы союзников?! – подумала она. – Но ведь на этот вопрос она как раз может ответить! Они же с Максом не далее как сегодня утром читали об этом в Википедии. Высадка в Южной Франции совсем скоро! Значит, Макс сказал об этом! Наверное, потому, что этот Краузе менее скептичен и задал такой вопрос. Но разве я не выдам военную тайну? Конечно нет! История уже свершилась, высадка состоялась семьдесят лет тому назад и была успешной. И вообще, гитлеровцы войну проиграли! Реальность не переменишь. То, что было, то было!»
– Мне известно, – сказала она, – что скоро состоится высадка американских и французских войск в Южной Франции.
Аня увидела, как Метцгер побледнел, а глаза его округлились. Он опять достал платок и обтер свою лысину.
– Может быть, – продолжил он, – ты можешь и дату назвать?
– Да, – уверенно ответила Аня, – это произойдет 15 августа.
Теперь уже глаза штурмбаннфюрера сделались похожими на колеса. В них застыло беспредельное изумление. Какое-то время он просто молчал, не зная, что сказать, а затем задал какой-то странный вопрос:
– Как это могло случиться?
Аня пораженно смотрела на него, не понимая уже ничего совершенно. Лицо Метцгера вдруг сделалось багровым, и Аня решила, что его сейчас хватит удар.
«И хорошо бы!» – с ненавистью подумала она. Но дело в том, что его лицо стало каким-то уж слишком багровым, а затем и вовсе начало переливаться разными цветами. Вдруг оно сузилось и стало походить на огурец. Наконец, оно стянулось в точку и исчезло. Потом послышались чмокающие звуки, и кто-то спокойно спросил, почему-то по-английски:
– Why didn’t you delete them?[6]
Затем все осветилось ярким белым светом, и Аня рефлекторно прикрыла глаза.
Некоторое время она сидела так, с закрытыми глазами, напряженно прислушиваясь. Но ничего не происходило, стояла полная тишина. Внезапно ее охватило ощущение невесомости. Так бывает в лифте, когда он начинает спускаться. Голова закружилась, а вскоре головокружение стало просто кошмарным, и она вынуждена была открыть глаза.
Штурмбаннфюрера Метцгера не было и в помине, а вокруг нее творилось нечто феерическое. Все пространство кругом извергалось розовой пеной, которая вскоре опала, образовав структуру, напоминающую рыбачью сеть с мелкими ячейками. Послышался пронзительный, на немыслимо высокой частоте, свист, от которого Аня почувствовала резь в ушах, а затем «рыбачья сеть» начала наплывать на нее. Ячейки сети стали растягиваться и раздаваться все больше и больше, пока, наконец, одна из них не заняла собой все пространство. Она наехала на Аню, и за ней открылся узкий, похожий на шланг коридор. Аня заскользила по нему с бешеной скоростью. Послышался неясный гул, похожий на нестройный гомон голосов, и вдруг раздался резкий треск, словно кто-то рвал брезент. Аня инстинктивно закрыла глаза. И вовремя, потому что в следующий миг полыхнула ослепительная белая вспышка, и Аня провалилась в черноту.
Лежать было очень неудобно. К тому же было холодно. Аня буквально замерзала на этом ледяном, гладком – она открыла глаза – зеленом линолеуме. Зачем она тут улеглась? Что она здесь делает? Господи! Мгновенно она вспомнила все и беспокойно огляделась вокруг.
Она лежала на выстланном линолеумом полу. Над нею нависал сводчатый потолок. Ну да! Тот самый. Никакого стола, ни заставленного химическими сосудами, ни письменного с зеленым сукном, не наблюдалось, точно так же как не было ни портрета человека с усиками с его дурацким изречением под ним, ни толстых полок, заставленных старинными фолиантами. А вместо этого вдоль стен выстроились штабеля ящиков с бутылками и картонных коробок, на нескольких из которых – из того штабеля, что оказался ближе всего, – красовались надписи: «Made in Italy». Больше здесь ничего не было.
Внезапно ее пронзила мысль: «Макс! Где он?! Что с ним?!» Аня поднялась с пола, что далось ей с трудом. Она осмотрела себя: верхняя часть сарафанчика с обрезанными бретельками свисала, открывая голую грудь, и вообще он грозил сползти с нее. На обоих плечах, как погоны, были видны лиловые рубцы от плети, которые адски саднили. «Мамочки! Где я? – подумала Аня. – Хотя где я, понятно – все там же. А вот когда я? Но главное – Макс! Что с ним сделали?! Жив ли он?!»
В отчаянии Аня крикнула:
– Макс! Ты где? – но крика не получилось. Вместо этого она выдала хриплую руладу. Тишина. Господи! Макс! Где он?! Она готова была разрыдаться. Слезы наполнили ее глаза, когда вдруг послышался приглушенный грохот, словно где-то в соседнем помещении что-то опрокинулось на пол и посыпалось. Потом до нее донесся звук открываемой двери. А вслед за этим Аня услышала недовольное бормотание, сопровождаемое хриплым кашлем, и…
И перед нею предстало «милое виденье». Из-за штабеля с винными бутылками появился Макс, в грязной майке и с роскошным фонарем под глазом. Завидев Аню, он перестал чертыхаться и воскликнул:
– Анюшка! Это ты?!
– Это то, что от меня осталось, – ответила она и, размазывая слезы ладонями, кинулась к Максу.
Она споткнулась обо что-то, лежавшее на полу, и чуть не упала, но, не удостоив это нечто взглядом, бросилась Максу на шею. Она уткнулась лицом ему в плечо и плакала, и улыбалась, и ничего не могла сказать. Но говорить ничего и не надо было. Черт его знает, в какое время они попали сейчас! Главное – Макс тут! Он жив и, в общем, кажется, невредим, если не считать фингала под глазом. Но это мелочь!
– Анюша! – произнес Макс с тревогой. – Что с тобой сделали?!
– Потом, Макс. Все потом. Это уже позади.
– Тебя пытали?!
– Били. Не надо сейчас об этом.
Они вновь замолчали и просто стояли в объятиях друг друга. Вдруг Макс потянул носом воздух и, сглотнув, непроизвольно провел языком по сухим губам.
– Анюша, – хрипло произнес он, – по-моему, пахнет чем-то съедобным. И очень вкусным. Тебе не кажется?
Аня оторвала лицо от плеча Макса и действительно почувствовала запах свежеприготовленной еды. У нее потекли слюнки.
– Нет, – ответила она, – мне не кажется. Я совершенно ясно чувствую запах жареного мяса с провансальскими травами. Вкуснятина! Думаю, он доносится с ресторанной кухни.
– Точно! – согласился Макс. – А здесь, наверное, у них склад или подсобка.
И в этот момент пиликнул айфон. Аня и Макс резко дернулись и разжали объятия. Макс быстро осмотрелся вокруг, но не увидел ничего похожего на гаджет.
– Палы-елы! – воскликнул он. – Это же мой айфон, стопроцентно! Пришла эсэмэска. Где он?
Макс кинулся искать. Завернув за штабель с винными бутылками, исчез из виду. Через некоторое время Аня услышала:
– Опаньки! – И из-за ящиков вновь появился Макс, держа в руках Анину белую сумочку. – Еле нашел! – прокомментировал он.
Он открыл сумочку и выхватил из нее аппарат.
– Есть сеть! – заорал Макс. – И мы в 2014 году! – добавил он, посмотрев на дату. – Получается, что с тех пор, как мы вышли из коттеджа, прошло всего семь часов.
– Боюсь, эти семь часов пойдут за несколько лет, – ответила Аня. – А что за эсэмэска? – встрепенулась она.
– А? Да, сейчас!
Макс начал читать. Вдруг он скривился и принялся отдуваться.
– Что там такое? – спросила Аня с удивлением.
– Важное сообщение, ну просто первостепенного значения! – ответил он раздраженно.
– А именно?
– Сообщают, что у меня на счете осталось пять евро.
Аня беззвучно не то заплакала, не то засмеялась.
«Боже! Что за театр абсурда эта жизнь!» – подумала она. И тут подал голос ее айфон, но это была не эсэмэска. Кто-то ей звонил! Она схватила аппарат.
– Мамочки! – воскликнула она. – Это Серж! – И тут же нажала на соединение.
– Алло! Аня! Это вы?! – Серж буквально кричал, такого она не могла припомнить.
– Да, Серж, – устало ответила она, – это я.
– Как вы? В порядке? – Серж сбавил тон на регистр, но в голосе звучала нешуточная тревога.
– Не очень…
– Вы на ногах?
Странный вопрос… А! Понятно…
– Да, Серж. На ногах, и Макс тоже. Не беспокойтесь, пожалуйста.
– О небо и преисподняя! Вы еще думаете о том, чтобы я не беспокоился! Вы совершенно бесподобны. Где вы?
– В подвале.
– Что вокруг вас?
– Ящики, коробки.
– Какие ящики?
– С бутылками. Наверное, наверху ресторан.
– Все понятно. Оставайтесь на месте! Я сейчас буду у вас.
– Где вы, Серж?
– Здесь, Анечка. Здесь, – странно ответил Серж и отключился.
– Что значит «здесь»? – спросила Аня Макса.
– То и значит, что тебе надо прикрыться! – заявил Макс, и тут его взгляд упал на что-то, лежащее на полу. – Ба! Ну надо же! – воскликнул он. – Это твое «средневековое» блио!
Аня посмотрела туда же, куда был обращен его взгляд, и увидела блио, которое валялось на полу и о которое она чуть не споткнулась, когда кинулась к Максу в объятия.
Макс поднял блио и, встряхнув его пару раз, накинул Ане на плечи, а потом приобнял ее, и тут дверь открылась, и в проеме появился Серж. За его спиной теснились какие-то люди.
– Я вызову полицию, – произнес ближайший из них по-французски.
Серж обернулся и посмотрел на него.
– Ничего не делайте. Мы решим эту проблему своими силами, – произнес он таким тоном, что тот сразу отступил. – Вы меня поняли?
– Да, месье, – пролепетал собеседник и ретировался.
– Как вы, Аня? – спросил Серж, когда их оставили одних.
Аня молча спустила блио с правого плеча. Серж не изменился в лице, но щека у него дрогнула.
– Простите, Анечка, – произнес он. – Это произошло по вине компании «Дюмон». А значит, и по моей вине.
– Но ведь это вы вырвали нас оттуда?
– Я, – подтвердил Серж. – Я занялся этим сразу же, как только об этом узнал.
– Узнал о чем?
– О том, что случилось. Я бросил все и сразу же вылетел в Каркассон.
– Вылетел?! – изумилась Аня. – Откуда?
– Из Женевы.
– Вы были в Женеве?!
– Да. И, прилетев, я сначала занялся вами.
– Сначала?! А что потом?
– А потом тем, что произошло в коттедже.
– Что произошло?!
– То, – устало ответил Серж, – что коттедж пытались взять штурмом.
