Глава 10
Главный элемент
Серж задумчиво посмотрел на Аню, а затем перевел взгляд на Макса. – Кто был этот человек, вы спрашиваете? – произнес он, и по его лицу пробежала короткая судорога. – Конечно, он был никакой не Куэйл, как вы, несомненно, давно поняли. Не правда ли?
Все трое вновь сидели на террасе с видом на парк, которую уже воспринимали почти как что-то вроде родной гавани, куда всякий раз возвращались после трудного, полного опасностей плавания и куда могли и не возвратиться.
Поэтому они чувствовали себя, можно сказать, по-домашнему уютно и внутренне комфортно. Только, в отличие от прошлого раза, Аня и Макс были настолько перевозбуждены и заинтригованы, что просто «били копытом» от нетерпения, желая получить наконец-то обещанные ответы на вопросы. И в первую очередь, конечно, относительно того человека, которого знали как Куэйла.
И вот сейчас, после позднего и несколько суматошного, но прошедшего в приподнятом настроении обеда они сидели на воздухе, под южным небом, на котором уже загорались первые звезды. «Удивительно, как быстро на юге темнеет», – думала Аня, глядя на огонек сигареты. Да, сегодня Серж курил!
– Знайте, мои дорогие юные друзья, – сообщил он, когда закуривал, – что я не курю.
– Вам не кажется, что вы… Как это сказать? В некотором роде впадаете в противоречие? – улыбнулась Аня, подумав, что для Сержа двадцатишестилетние должны действительно казаться очень молодыми.
– Вы правы, – ответил он, – и не правы. Вообще-то я не курю. Но сегодня – не вообще. Я полагаю, вы со мной согласитесь.
– Трудно это оспорить, – подтвердила она.
Аня смотрела на тлеющий красноватый огонек среди южной ночи и думала, что она, пожалуй, знает, а если и не знает, то с большой долей вероятности догадывается, каков будет ответ на ее вопрос. И Серж, как это бывало нередко, снял у нее ответ с языка.
– Да, – сказал он. – Вы были правы тогда, когда предположили, что мы с ним имели друг к другу отношение. Как вы уже догадались, мы родственники. То есть были родственниками.
Аня тактично молчала, понимая, что Сержу нелегко об этом говорить.
– Разумеется, я никому не стал бы об этом рассказывать, – продолжил он. – Но вы – другое дело. Вы рисковали жизнью, и не единожды, и вы имеете право знать.
Серж сделал глубокую затяжку и посмотрел на Аню. Она хорошо видела его лицо, поскольку террасу освещал свет из окон столовой. И на некий миг – всего лишь на миг! – ей показалось, что между Сержем и тем, кого она пока называла Куэйлом, просматривается явное сходство. Да, конечно, и волосы разного цвета, и глаза, и многое другое совершенно не похоже. И все-таки… Форма носа с горбинкой, овальный разрез глаз. И заметно угловатая форма ушей! Аня не помнила, где именно, но она читала, что форма ушей очень характерна и часто указывает на родство.
– Вы уже сами все поняли, так? – спросил Серж. – Произнесите же это, Аня!
Макс в недоумении переводил взгляд с Сержа на Аню и обратно.
– Он был вашим братом, – полуутвердительно произнесла она. – Так?
– Да, – подтвердил Серж, отворачиваясь и делая новую затяжку.
Глаза Макса расширились от удивления. Он опять посмотрел на Сержа, а потом – на Аню. Во взгляде его смешались растерянность и сострадание.
– Макс, – обратился к нему Серж, давя окурок в пепельнице, – вспомните все, и вы сами поймете. Если, конечно, у вас есть желание это вспоминать.
– Ну да, – заметила Аня, – эти слова про папеньку. Потом «вспомним юность!» и еще кое-что.
– Именно.
– Он – ваш брат?! – обескураженно протянул Макс. – То есть был…
– Сводный брат, – перебил Серж. – У нас разные матери.
– Вас это утешает?
– Это лучше, чем ничего. Впрочем, между нами никогда не было близости – ни личной, ни близости во взглядах.
– Так это хорошо, что не было! – эмоционально воскликнул Макс.
Серж, сидевший с мрачным видом, улыбнулся, и черты его смягчились.
– Вы повторили слова моей матери. Она говорила именно так. Спасибо. Вы немного развеяли мое мрачное настроение от этой темы. И на этом давайте ее оставим.
– Конечно, Серж, – согласилась Аня. – Только один вопрос, если можно. Не об этом! Не сердитесь! Вы же знаете.
– Любопытная Варвара, знаю, – улыбнулся он в ответ. – Как я могу на вас сердиться, Аня? Спрашивайте!
– Серж, скажите, вы действительно граф?
Серж ответил не сразу. Он повернулся к столику, взял с него рюмку с коньяком «Реми Мартен», к которому хранил неизменную верность, и откинулся на спинку кресла.
Сегодня коньяк с ним за компанию пил и Макс, сидевший с тщательно забинтованным плечом, а одну рюмку выпила даже Аня.
– За нас, друзья мои! – провозгласил Серж, и Аня не сочла возможным это не поддержать. Она почувствовала заметное опьянение, не вызвавшее у нее дискомфорта, а скорее напротив – легкое и потому даже приятное головокружение.
Серж сидел, подняв рюмку на уровень глаз и слегка крутя ее в пальцах. Он смотрел на переливающийся в хрустальных гранях благородный напиток и чему-то чуть заметно улыбался. Затем он отпил глоток и, продолжая держать рюмку, повернулся к Ане.
– Да, – сказал он. – Я действительно граф. Я понимаю, что это звучит опереточно и претенциозно, особенно в нынешние времена. Как в дешевой мелодраме. Или откровенно пародийно. Вы, возможно, помните, если читали сэра Артура Конан Дойла, рассказ «Скандал в Богемии»?
– «Скандал в Богемии»? Что-то знакомое.
– Это там, где речь идет о единственной любви Шерлока Холмса – Ирэн Адлер.
– А! Да, конечно, Серж.
– Тогда припомните короля Богемии, который и обратился к Холмсу за помощью. Он желал вернуть свою, подаренную ей, фотографию.
– Да-да, я помню!
– И он там говорит: «Да, я король».
Аня ясно вспомнила этот эпизод. Перед ее глазами встал, разумеется, кадр из классического уже телесериала, когда клиент снимает маску и, нервно теребя перчатки, произносит именно эти слова.
– Я поняла вас, Серж. Звучит, может быть, и вправду как-то маскарадно, что ли? Но если это действительно так и есть, то что уж тут поделаешь? Знаете, я рада, что вы – настоящий граф. Я всегда чувствовала в вас аристократизм. По-моему, и это совершенно искренне, вам это чрезвычайно идет. Правда, ваша светлость.
– Вы удивительный человек, Аня, – произнес в ответ Серж. – Вы поразительно не вульгарны даже в своей откровенности. В вас присутствует врожденное, природное благородство. Хотя это неспроста. В вас течет высокая кровь, это чувствуется. Берегите ее, Макс, слышите?! Берегите Аню, как зеницу ока!
– Я берегу ее, господин Дюмон. Можете не сомневаться! – с энтузиазмом отозвался Макс.
– Вот-вот, дорожите ею, – повторил Серж. – Согласитесь, это многого стоит: эта женщина умудрилась сделать комплимент графу Дю Мону! Такое не валяется.
Аня зарделась от смущения, смешанного с эйфорией. Она словно опьянела более чем от коньяка. Ей стало удивительно хорошо.
– Я должен лишь внести одну маленькую поправку, – сказал Серж.
– Поправку? – удивилась Аня. – О чем вы, Серж?
– Мой пропащий братец, как водится, допустил ошибку. Это вполне в его духе. Было в его духе. Графа титулуют не «ваша светлость», а «ваше сиятельство». Моя матушка всякий раз его поправляла, да что толку?
– Может, он это делал нарочно, чтоб вас позлить? – предположил Макс.
Серж помотал головой:
– В данном случае нет. Он просто не в состоянии был это запомнить и потому называл это «никчемной мишурой». И это последний раз, когда я его упоминаю.
Какое-то время все трое сидели молча, каждый думал о своем. Потом Серж, обернувшись к Максу, поднял рюмку. Макс повторил его движение, и они выпили. Аня посмотрела на Сержа, профиль которого был виден на фоне освещенного окна, и задумчиво произнесла:
– Нет, это не мишура… ваше сиятельство, – добавила она чуть погодя.
На террасе было удивительно уютно, возможно, оттого, что тут, в отличие от прохладных кондиционированных помещений коттеджа, было тепло. Не жарко, а именно тепло, и не было даже в помине того пронизывающего зябкого холодка, с которым у Ани, уроженки средней полосы, всегда ассоциировалась ночь.
– О чем еще я обещал вам рассказать? – спросил Серж.
– Вы же понимаете, Серж, что я не поверю в то, что вы можете этого не помнить, не так ли?
– Естественно. Но я имел в виду ваши приоритеты. Что в данный момент более всего интересует вас, мои юные друзья?
– Меня много чего интересует, – сразу заметно оживился Макс. – Но больше всего вот что: вы сказали, что операцию «Высокий прыжок» в марте 1947-го резко свернули. Почему?
Серж поставил рюмку на столик и сцепил пальцы, что у него предвещало начало рассказа или объяснения.
– Почему свернули? – в своем стиле переспросил он. – Потому что получили отпор.
– От кого? От эсэсовцев?
– С эсэсовцами они справились, – усмехнулся Серж. – Не так уж и много их там было, на «Базе 211». Да и те были уже не те, извиняюсь за каламбур.
Макс засмеялся, мотая головой.
– Это точно! – проговорил он сквозь смех. – Те, да не те! – Он махнул правой рукой и тут же скривился от боли – забыл про плечо, которое, к сожалению, пострадало сильнее, чем казалось поначалу. Гематома образовалась довольно большая, и выглядела она страшновато.
– Макс! – встревоженно воскликнула Аня. – Тебе больно?!
– Не скажу, что мне совсем не больно. Но жить можно.
– И даже нужно! – добавил Серж с улыбкой.
– Но Аня по-прежнему обеспокоенно смотрела на Макса, и тот сказал:
– Я постараюсь больше об этом не забывать. – И тоже улыбнулся.
– Постарайтесь, Макс, – мягко произнес Серж. – Да, так вот. Эсэсовцы были уже не самого отборного качества. Что вы хотите? Антарктида – это не курорт. Хотя бы даже и в оазисе. Да и питание консервами и концентратами не слишком способствует цветущему здоровью. А тут два батальона американских морских пехотинцев. Сытых, здоровых, на хорошем, сбалансированном довольствии. Со средствами поддержки. Отлично вооруженных и обученных. С опытом войны в Европе или на Тихом океане. Так что справились без чрезмерного напряжения. Конечно, немцы отбивались отчаянно.
– Я думаю! Им ведь нечего было терять!
– Да, безусловно. Так что бой был серьезным, без всяких скидок. Но и перевес морпехов был серьезным. Так что с «Базой 211» покончили быстро. Правда, была еще вторая.
– Что?! – поразился Макс. – Была еще одна? Ну дела!
– Была. – Серж кивнул. – По меркам Антарктиды, не очень далеко от этой, первой. Она называлась «База Мартин Борман». Ее американцы оставили коллегам из Королевской морской пехоты.
– Англичанам?
– Да. Кстати, что любопытно: британцы потом, в 60-е годы, передали эту базу Федеративной Республике.
– Немцам?! Интересненько!
– Западная Германия стала британским союзником по НАТО, важным и ценным союзником, не забывайте. Эта единственная германская станция в Антарктиде называется «Георг фон Неймайер» – в честь немецкого полярного исследователя.
– Хорошо, не немцы, – произнес Макс, – это понятно. Но вы сказали, что американцы получили отпор. Если не нацисты, то кто там мог еще быть? Японцы? – с сомнением протянул он.
Серж внимательно посмотрел на него, улыбнулся и отпил еще глоток.
– А если подумать? – спросил он, глядя на Макса не без лукавства.
– Ну, не знаю.
– В самом деле, Серж, – включилась в разговор Аня. – О ком вы? Об инопланетянах? – Ей вспомнился и дурацкий разговор с вертолетчиком, и ее неясные, недодуманные мысли об источнике таких потрясающих технологий.
– Что? – спросил Макс, и лицо у него вытянулось. – Правда?
Серж откинулся на спинку кресла.
– Это потрясающе! – наконец произнес он. – Какие там инопланетяне?! Почему вам обоим даже не приходит в голову куда более реалистическое объяснение? Вам? Именно вам?
– Вы хотите сказать, – медленно проговорила Аня, – русские?
– Ну, конечно! – воскликнул Серж.
– Но разве наши там могли быть тогда?! – удивился Макс. – То есть я имею в виду русские. Ну, вы поняли.
– Разумеется, – сказал Серж. – Для вас русские – это «наши», естественно. А кто? Не малайцы же!
– Само собой, – улыбнулся Макс. – Но все это как-то неожиданно.
– Тему эту редко поднимают. Об этом крайне мало информации.
– Но почему?
– Потому что окончательная дележка Антарктиды еще предстоит. Так что хоть это и дело прошлое, но имеет прямой выход на будущее. Потому-то об этом предпочитают не вспоминать. Официально этого всего как бы и не было. Так что вы можете воспринимать то, что я вам рассказываю, как художественный вымысел. Или малохудожественный.
– Но вы-то выдумывать не станете! – произнес Макс с убеждением и очень серьезно. – Мы вам верим. Скажи, Анюша!
– Да, Серж. Я, разумеется, понимаю, что все так и есть, как вы говорите. Но неужели Советскому Союзу было тогда до Антарктиды? 1946–1947 годы. Разруха. Страну надо восстанавливать из руин. И тут – Антарктида!
– Да, – задумчиво произнес Серж, – из руин, все верно. Хуже того, в 1946 году в СССР был голод. Мужское население самых активных возрастов было сильно выбито войной, и это особенно сказалось на сельской местности, а значит, и на сельском хозяйстве. А тут еще и неурожай. До мировой политики ли тут? На Западе многие думали именно так, особенно американцы. Они были поражены тем, что у Москвы есть геополитические амбиции. И адмирал Бэрд тоже был изумлен, когда я ему об этом говорил.
– Вы обсуждали это с адмиралом Бэрдом?!
– Да. Это было перед атакой «Базы 211», разумеется. После боя за базу мне, как вы понимаете, стало не до того. Я получил пулю от… Нет, я не назову его больше.
– Да, мы понимаем, – тихо сказала Аня.
– Ну вот. А до этого у нас с Бэрдом была беседа. Он сам пожелал меня выслушать. И я объяснил ему, что Россия очень усилилась после войны как военная держава, а стало быть, и политически. Он со мной согласился. Я обрисовал ему картину геополитических притязаний Сталина.
– И что он? – нетерпеливо спросил Макс. Глаза его горели.
– Адмирал Бэрд? Он заметил на это, что у «дядюшки Джо», как англосаксы называли между собой Сталина, «непомерные амбиции».
Макс раздраженно хмыкнул.
– Тоже мне! – сказал он. – Кто бы говорил!
– А что вы ему ответили, Серж?
– Насчет амбиций? Я сказал ему, что они действительно большие, но что они не более непомерны, чем американские.
– Вот именно! – с силой подтвердил Макс. – А он что?
– Надеюсь, Макс, – иронически заметил Серж, – что вы не потребуете у меня полного пересказа всего разговора. Он был долгим, знаете ли.
– Нет, конечно, – смутился Макс. – Но все-таки?
– Все-таки… Адмирал пошутил в том смысле, что я – русский шпион. Предупреждая ваш вопрос, Макс, сообщаю, что я тоже пошутил в ответ.
– А потом?
– А потом разговор приобрел слишком серьезный характер.
Серж замолк. Аня и Макс переглянулись. Они поняли, что тема закрыта. Но Серж все же добавил в заключение две фразы.
– Они столкнулись там с русскими, и поэтому операцию решено было свернуть. А все фантастические доклады Бэрда комиссии конгресса, якобы просочившиеся в прессу, – это просто напускание тумана.
– А что вы говорили о какой-то «четвертой луне»?
– Ах, это! Ну да, нацисты считали, что человечество живет уже в эпоху Четвертой Луны.
– И как это понимать?
– Речь идет о так называемой теории Мирового Льда.
– Мирового Льда? – удивилась Аня.
– Именно.
– Первый раз слышу.
– И однако же в рейхе она была официально признана. Выдвинул ее…
Аня и Макс сидели с таким видом, что, казалось, готовы были прыснуть. Аня отвернулась и приложила руку ко рту.
– Нет, – сказал Серж с легкой улыбкой, – не Бендер. Ее автором был австриец Ханс Хербигер.
– А кем он был?
– Хербигер был по профессии инженером, и это нашло отражение в его теории. А началось все с одного наблюдения, которое он сделал.
– Что же он такое увидел, интересно знать? – спросила Аня.
– Он увидел, – ответил Серж, – как струйка раскаленного металла попала на мокрую, покрытую снегом землю.
– Ну и что?
– Произошел взрыв.
– Взрыв? – удивилась Аня.
– Да, конечно. И из этого выросла вся его теория.
– Вот из этой ерунды?
– Это, по-вашему, ерунда. А он не счел это ерундой. Он был немцем, не забывайте!
– Австриец, немец – согласен, это одно и то же. Ну, почти, – заметил Макс. – Но при чем тут?
– Для немецкого менталитета характерно так называемое магическое мышление. Интерпретировав это свое наблюдение в рамках магического мышления, он вывел идею о борьбе Льда и Огня, которая и легла в основание всех его умопостроений, его теории Мирового Льда. Она, кстати, при национал-социалистах изучалась в школах.
– Вот даже как.
– Да. И это естественно.
– Почему?
– Потому что это отлично согласуется с национал-социалистской идеологией: жить на пределе сил, бороться за чистоту крови и так далее.
– Понятно.
– Хербигер построил свою собственную космологию и космогонию, согласно которой мир образовался в результате столкновения ледяного тела с огненным, а планеты сформировались из глыб льда. И с тех пор продолжается извечная борьба Льда и Огня.
– Ошизеть! – с чувством прокомментировал Макс.
Аня рассмеялась. Сейчас ее почему-то совершенно не раздосадовала манера Макса выражаться. Впрочем, понятно почему. Ей было легко и хорошо на сердце, и она сочла это несущественным и даже забавным.
– Интересно, – озорно улыбаясь, заметил Серж, – как вы прокомментируете дальнейшее, потому как это еще что! Согласно опять-таки этой теории, все планеты со временем упадут друг на друга, а затем – на Солнце. И с Луной та же картина.
– В смысле?
– В смысле Луна тоже в свое время непременно упадет на Землю.
– Непременно?
– Конечно! Более того, три Луны уже упали на Землю, а та, которую мы видим теперь, является четвертой по счету.
– Но она тоже упадет на Землю?
– Само собой. Но пока что, как утверждал Хербигер, до этого еще далеко, и эта Четвертая Луна находится высоко – в самой высокой точке. Что очень важно!
– Почему?
– Потому что в эпохи Высокой Луны Огонь усиливается и побеждает Лед. И, соответственно, носители Огня, то есть люди нордической расы, обретают особую силу и получают преобладание над людьми Льда. Высокая Луна благоприятствует тем народам, которые родились под нею, то есть нордическим. У них расцветают науки и искусства, укрепляется военная мощь, появляются новые и феноменальные способности, рождаются гении и харизматичные вожди, тонко чувствующие силу Огня и высокое предназначение нордической расы.
– Это намек на Гитлера? – спросила Аня.
– Несомненно!
– Сколько живу в Германии, но никогда об этом ничего не слышала, – заметила Аня.
– Об этом не принято вспоминать. И уж конечно, в учебниках об этом не пишут. Кстати, знаете ли вы, что германское Верховное командование – ОКВ, равно как и Командование сухопутных сил – ОКХ, даже не позаботились о нужном количестве зимнего обмундирования для своих военнослужащих, так что зимой 1941/42 года в России немцы понесли огромные потери из-за обморожений. Недаром медаль «За зимнюю кампанию на Восточном фронте 1941–1942», которой награждали выживших, солдаты прозвали «мороженым мясом». А все почему? Часто можно встретить мнение, что от безалаберности.
Серж посмотрел на собеседников: у обоих на лицах были нарисованы скепсис и сомнение.
– Верится с трудом, – заметила Аня. – Немцы и безалаберность. Не вяжется это с Германией.
– Как-то странно, – добавил Макс. – Если б это было сейчас, то…
– То что?
– То может быть. Но раньше?
– Да, вы правы, Макс. Если б это было сейчас, то куда ни шло. Я уже говорил, что мир катится в тартарары. Но в прежние времена вряд ли.
– Но тогда почему? – спросила Аня. – Почему они не запасли достаточное количество зимнего обмундирования? Вы хотите сказать, что из-за этой теории, так, что ли?
– Именно поэтому. Носители Огня способны преодолеть Лед. Огонь побеждает Лед! А следовательно…
– Зимняя одежда не нужна, – договорила Аня, – так?
– Конечно! Зимнее обмундирование? А зачем?! Это же арийцы, люди Огня! Сверхчеловеки. Их будет согревать Дух Огня. А кроме того, согласно Хербигеру, в эпоху Четвертой Луны и до начала ее снижения у нордического человека появятся не только новые способности, но и новые органы.
– Что, серьезно? Новые органы?!
– Да, именно так. Отрастут, понимаете ли. Железы духа, которые начнут вырабатывать всякие эфиры да флюиды. Впрочем, я увлекся. Об этом можно еще долго говорить, но, полагаю, этого достаточно. Думаю, вы поняли.
Серж замолчал, а потом вздохнул и поднялся с кресла. В задумчивости подойдя к парапету террасы, он достал из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар, раскрыл его и изящным движением извлек оттуда еще одну сигарету.
– Да уж, – произнес он, закуривая, – сегодня – это не вообще.
– Серж, – решилась Аня задать главный вопрос, – мы перехватили Камень у наших противников, так что им не удалось собрать все три элемента Грааля вместе. Что это значит?
– Это значит, что, хотя поколебленная стабильность мира, в котором мы живем, и не вполне восстановлена, но, во всяком случае, благодаря вам, мои юные русские друзья, предупреждено дальнейшее смещение равновесия. Иными словами, достигнута относительная устойчивость.
– Что вы имеете в виду?
– Видите ли, для того, чтобы мир сохранял стабильность, необходимо, чтобы центры силы уравновешивали друг друга. Недопустимо, чтобы баланс был разрушен и какой-то один фактор влияния подавил бы все остальные, подмяв их под себя. Подобный перекос приведет к потере равновесия. Система утратит устойчивость, и мир станет на путь гибели. Вы меня понимаете?
– Да, – ответила Аня, – я поняла. В мире не должно быть какой-то одной силы, подавляющей всех остальных. Обязательно должен быть противовес. Иначе все пойдет наперекосяк.
– Да, – подтвердил Серж, – иначе конфликты будут множиться и нарастать, мир захлестнет волна насилия и дестабилизации. Уже имеющиеся кризисы приобретут неразрешимый характер, и откроется множество новых кризисов, которые окажется невозможным локализовать. Процессы в политике, экономике и социальной сфере станут неконтролируемыми. Договороспособность резко упадет, а силовые решения станут нормой. Наступит хаос и потеря управления.
– А дальше? – спросила Аня.
Серж сделал затяжку и посмотрел на нее.
– А дальше, – ответил он, медленно выпуская дым, – апокалипсис.
Несколько минут Аня и Макс молча размышляли над услышанным. «Как же хрупок наш мир, – подумала Аня, – и как легко можно непросчитанными, бездумными действиями расшатать и погубить его».
– Но теперь, – сказала она, – сосредоточение всех трех элементов в одних руках предотвращено, ведь так?
– К счастью, да, – ответил Серж. – Причем им не достался как раз главный элемент системы.
– Камень – это главный элемент? – переспросил Макс.
– Да, – подтвердил Серж. – Ведь именно Камень, Краеугольный Камень, является основанием всего, фундаментом, на котором только и можно построить любое здание. И Мироздание.
– И что будет теперь? – тихо спросила Аня.
– Теперь мир будет жить дальше, как прежде – бестолково, шарахаясь туда-сюда. Временами будет казаться, что он валится в пропасть, но он будет как-то выкарабкиваться. И дальше валять дурака. Другими словами, сохранится относительная стабильность.
Серж задумчиво посмотрел на погруженный в южную ночь парк.
– На ближайшие семьдесят лет, – договорил он.
