Глава VI

Весной 1906 года я устроил себе короткие каникулы в Атлантик-Сити. Избавившись от всех акций, я решил сменить обстановку и как следует отдохнуть. Кстати говоря, к тому времени я вернулся к своим первым брокерам, Harding Brothers, и играл очень активно. Я мог оперировать тремя-четырьмя тысячами акций. Хотя это было ненамного больше, чем когда я, еще двадцатилетний, играл в бакет-шопе Cosmopolitan, величина залога существенно отличалась. В Cosmopolitan залоговая маржа составляла один пункт, тогда как брокеры, которые реально покупали и продавали для меня акции на Нью-Йоркской бирже, требовали существенно бóльших гарантий.

Я уже рассказывал о том, как, играя в Cosmopolitan, однажды продавал без покрытия 3,5 тысячи акций Американской сахарной компании и меня охватило предчувствие, что готовится какой-то подвох и надо скорее закрывать позицию. Та к вот, это странное чувство посещало меня довольно часто. Как правило, я поддавался ему. Но временами плевал на предчувствие и говорил себе, что было бы глупо закрывать позицию из-за внезапного порыва. Я объяснял эти настроения расстройством нервов, причиной которого могли быть чрезмерное количество выкуренных сигар, недосып, вялая печень или что-нибудь в этом роде. Всякий раз, когда мне удавалось уговорить себя не слушать этот внутренний голос, впоследствии я об этом жалел. Я могу припомнить дюжину примеров, когда испытывал чувство тревоги и опасности, но не поддавался ему, а наутро приходил в контору и узнавал, что рынок все так же активен или даже усилил рост. Тогда я говорил себе: как хорошо, что я не поддался импульсу и не продал акции, но уже на следующий день происходил резкий спад. Что-то где-то пошло не так, и если бы я не был столь благоразумен и логичен, то мог бы выиграть, а не проиграть.

Причины моих предчувствий были явно не физиологические, а психологические.

Хочу подробнее рассказать одну из таких историй, потому что она имела серьезные последствия. Она произошла, когда весной 1906 года я приехал на отдых в Атлантик-Сити вместе с приятелем, который тоже был клиентом Harding Brothers. Я думал только об отдыхе, и ситуация на рынке меня никоим образом не интересовала. Я всегда мог оставить игру на бирже ради развлечений, если, конечно, речь шла не об исключительно активном рынке, отмахнуться от которого было бы слишком большой жертвой. Насколько я помню, тогда был рынок «быков». Общие перспективы для бизнеса были благоприятные, и, хотя темпы роста на рынке акций несколько замедлились, общий тренд оставался достаточно твердым и все указывало на дальнейший рост котировок.

Однажды утром, позавтракав, перечитав все нью-йоркские газеты и налюбовавшись на чаек, которые хватали двустворчатых моллюсков, а затем с высоты 20 футов бросали их на плотный влажный песок и выклевывали содержимое из раскрывшихся раковин, мы решили прогуляться пешком вдоль набережной. В дневное время это было едва ли не единственное развлечение.

Полдень еще не наступил, и мы медленно прогуливались, убивая время и дыша соленым воздухом. Компания Harding Brothers держала на набережной филиал, и мы каждое утро заходили туда, чтобы узнать, что и как. Это была просто дань привычке, потому что никаких дел на бирже у меня не было.

В тот раз мы обнаружили, что рынок стал очень сильным и активным. На балансе моего приятеля находился небольшой пакет акций, купленных на несколько пунктов ниже, чем текущий курс, и он был настроен играть на повышение. Приятель начал убеждать меня, что в таких обстоятельствах разумнее всего держать акции и ждать еще более существенного роста цен. Я почти не слушал его, внимательно рассматривая доску котировок и отмечая изменения (котировки почти всех акций шли вверх), пока не добрался до Union Pacific. У меня возникло чувство, что на этих акциях стоит сыграть на понижение. Объяснить это невозможно. Просто возникло такое ощущение. Я сам спрашивал себя, откуда могло возникнуть это чувство, но никаких разумных причин выставлять эти акции на продажу без покрытия не находил.

Я вперился взглядом в курс акций железнодорожного треста Union Pacific и уже не видел ничего вокруг. Я знал только то, что мне очень хочется сыграть на понижение, но причин этого желания не понимал. Со стороны мое поведение наверняка выглядело странным, поэтому мой приятель, стоявший рядом, вдруг тронул меня за плечо и спросил:

– Эй, что с тобой?

– Понятия не имею, – ответил я.

– Спать хочешь? – участливо спросил он.

– Нет, не спать. Я хочу продать эти акции.

Когда я прислушивался к голосу интуиции, то всегда выигрывал. Она меня не подводила. Я подошел к столу, на котором лежали бланки брокерских приказов. Приятель последовал за мной. Я выписал требование продать на бирже тысячу акций Union Pacific и протянул бланк управляющему. Он с улыбкой посматривал на меня, пока я писал и подавал ему бланк. Но, когда управляющий прочитал заявку, его улыбка сменилась удивленным взглядом.

– Все правильно? – спросил он.

Но я только зыркнул на него, и он передал распоряжение оператору.

– Ты что делаешь? – спросил меня приятель.

– Продаю! – ответил я.

– Что продаешь? – продолжал недоумевать мой друг.

Если он «бык», то как я оказался среди «медведей»? Что-то не так.

– Тысячу акций Union Pacific, – ответил я.

– Почему? – его недоумение нарастало.

Я только покачал головой, имея в виду, что никаких разумных причин у меня нет. Но он, должно быть, решил, что мне кто-то что-то шепнул, поскольку взял меня за руку и вывел в холл, где нас не могли видеть и слышать другие клиенты.

– Ты что-то слышал? – спросил он меня в сильном возбуждении.

Акции Union Pacific были среди его фаворитов, и он рассчитывал хорошо заработать на их росте, учитывая прибыли и перспективы этой железнодорожной компании, но готов был сыграть и на понижение, если есть надежная информация такого рода.

– Ничего! – сказал я.

– Ничего? – приятель не скрывал своего недоверия.

– Ничего.

– Тогда какого черта ты их продаешь?

– Я не знаю, – ответил я, и это была чистая правда.

– Да ладно тебе, Ларри, – сказал он.

Мой друг знал, что обычно я не играю без причины. Если я на сильно растущем рынке продаю без покрытия тысячу акций Union Pacific, значит, для этого должна быть очень веская причина.

– Я не знаю, – повторил я. – Просто мне кажется, что-то должно случиться.

– Что должно случиться?

– Не знаю. Я не могу назвать какую-то определенную причину. Знаю только одно: я хочу продать эти акции. Более того, сейчас я продам еще одну тысячу.

Я вернулся к стойке клерка и отдал распоряжение на продажу еще одной тысячи акций. Если я был прав, продав первую тысячу, тогда пусть моя правота принесет мне больше денег.

– Что же может случиться? – не унимался мой друг, который никак не мог решиться последовать моему примеру. Если бы я сказал ему, что до меня дошли слухи о предстоящем снижении акций Union Pacific, он тоже стал бы играть на понижение, не допытываясь, от кого я это слышал и в чем может быть причина. – Что может случиться? – повторил он.

– Случиться может миллион вещей, – ответил я. – Но я вовсе не обещаю, что что-то из этого миллиона произойдет. Я не умею предсказывать будущее и не могу рационально объяснить свое решение.

– Тогда ты сумасшедший, – сказал он. – Ведь это чистое безумие – продавать акции без всякой причины, ни с того ни с сего.

– Я не знаю, почему мне захотелось их продать, – сказал я. – Мне захотелось – и это все, что я знаю.

Желание мое было настолько сильным, что я пошел и продал еще одну, третью, тысячу.

Для моего друга это было уже слишком. Он крепко схватил меня за руку и сказал:

– Слушай, давай-ка двигать отсюда, пока ты не продал весь акционерный капитал.

Я продал достаточно, чтобы сполна удовлетворить свое желание, поэтому охотно последовал за своим другом, даже не дождавшись отчета о выполнении моего распоряжения насчет последних двух тысяч акций. По моим меркам, это был весьма большой пакет для короткой продажи, даже если у меня были самые веские причины для таких действий. А уж для продажи беспричинной этого было более чем достаточно, особенно в условиях стабильно растущего рынка, где «медвежья» игра на понижение никому и в голову не приходила. Но я помнил, что в предыдущих случаях, когда я испытывал такое же сильное желание сыграть на понижение и не делал того, что подсказывала мне интуиция, у меня потом всегда находились причины пожалеть об этом.

Я рассказывал приятелям некоторые из этих историй о моих озарениях, и кое-кто из них уверял меня, что интуиция – это проявление работы подсознания, моего творческого разума. Это тот самый разум, который побуждает художников создавать великие шедевры, причем они сами не понимают, как у них это получается. Возможно, это проявился кумулятивный эффект разрозненных обрывков информации, скопившихся в моей голове, которые, если рассматривать их по отдельности, сами по себе малозначительны, но в совокупности оказываются мощной силой. Быть может, бездумный «бычий» настрой моего друга пробудил во мне дух противоречия, а на акциях Union Pacific я остановил свой выбор только потому, что эту компанию очень уж расхваливали. Я не знаю, откуда и почему приходят эти озарения. Знаю лишь то, что вышел из конторы Harding Brothers в Атлантик-Сити, открыв на растущем рынке короткую позицию на три тысячи акций Union Pacific, и совершенно ни о чем не беспокоился.

Но мне было интересно, по какой все-таки цене были проданы последние две тысячи акций, поэтому после ланча мы вернулись в контору. Там я с удовольствием обнаружил, что рынок все так же крепок и мои акции продолжают расти.

– Тебе конец, – сказал мой приятель, который не скрывал своей радости от того, что не пошел у меня на поводу.

На следующий день рынок еще немного подрос, и мой друг продолжал куражиться. Но я был уверен в своей правоте, а в таких случаях я никогда не проявляю нетерпения. Какой смысл? Ближе к вечеру в тот же день рост акций Union Pacific остановился, а затем они пошли вниз.

Курс очень быстро упал ниже той средней цены, по которой были проданы мои три тысячи акций. Я окончательно уверился в своей правоте, а раз так, почему бы не продать еще немного? Перед самым закрытием я так и сделал: продал еще две тысячи акций.

Вот так и получилось, что на одном предчувствии я продал без покрытия пять тысяч акций Union Pacific – все, что мог позволить себе с той суммой, которая была у меня на брокерском счете в конторе Harding Brothers. Может, я продал бы и больше, но у меня не было денег на маржинальный залог. Теперь оставалось только ждать и надеяться.

Имея открытую короткую позицию такого масштаба, об отпуске уже нечего было и думать, поэтому в тот же вечер я вернулся в Нью-Йорк. Находясь на месте событий, в случае необходимости я смогу действовать быстрее.

На следующий день пришли известия о землетрясении в Сан-Франциско. Там было настоящее бедствие. Но при открытии рынка акции понизились только на пару пунктов. «Бычий» настрой сохранялся, и публика не спешила реагировать на поступавшие новости. Такое можно наблюдать сплошь и рядом. Если, к примеру, существуют серьезные фундаментальные основания для общего роста котировок, то определенного сорта новости не могут оказать на рынок «быков» такое же влияние, какое могли бы оказать на рынок «медведей» – независимо от наличия того, что газетчики именуют «бычьим» манипулированием.

Все дело в настроениях, господствующих в конкретный момент. В данном случае рынок не оценил по достоинству масштаб и последствия катастрофы просто потому, что не хотел этого. В тот же день, еще до закрытия торгов, котировки вернулись к прежнему уровню.

У меня по-прежнему оставалась открытая короткая позиция на пять тысяч акций. Гром уже грянул, но на моих акциях это не отразилось. Как бы ни была хороша моя интуиция, денег от этого у меня не прибавлялось, даже на бумаге. Мой друг, с которым мы были в Атлантик-Сити, видя, в какое положение я попал, радовался и печалился одновременно.

– Ну хорошо, у тебя было озарение, – говорил он, – но, видишь ли, когда все таланты и все деньги на стороне «быков», нет смысла сопротивляться. Они все равно выиграют.

– Дай им время, – возражал я, имея в виду цены. Я не собирался закрывать позицию, поскольку знал, что ущерб от землетрясения был страшный и железнодорожные компании пострадали от него едва ли не сильнее всех. Но слепота биржи к этому несчастью приводила меня в отчаяние.

– Дай им время, – отвечал мой друг, – и твоя шкура будет сушиться на солнце вместе со шкурами прочих «медведей».

– А что намерен делать ты? – спросил я. – Станешь ли ты покупать акции Union Pacific, невзирая на миллионы долларов ущерба, понесенного этой и другими железнодорожными компаниями, входящими в ее состав? Откуда возьмется прибыль для выплаты дивидендов, если все доступные средства направляются на ликвидацию последствий землетрясения? Даже если разрушения не столь велики, как о них говорят, разве это причина, чтобы покупать акции пострадавших железнодорожных компаний? Ответь!

На это мой друг смог ответить только следующее:

– Да, на словах все правильно. Но я-то тебе твержу, что рынок с тобой не согласен. Лента ведь не врет, верно?

– Правда, иногда запаздывает, – возразил я.

– Знаешь такую историю? Незадолго до «черной пятницы» Джим Фиск разговаривал с одним человеком, который привел десяток причин, по которым золото должно упасть в цене, причем надолго. При этом он так разошелся, что в конце заявил Фиску, что намерен продать золото без покрытия на несколько миллионов. А Джим Фиск посмотрел на него и говорит: «Что ж, давай! Продавай, а потом пригласи меня на свои похороны».

– Да, – сказал я, – и если бы тот тип действительно сделал то, что хотел, даже представить страшно, сколько бы он заработал! Продавай Union Pacific, послушай моего совета.

– Только не я! Я предпочитаю не плевать против ветра и не плыть против течения.

На следующий день, когда в прессе появились подробности катастрофы, рынок начал сдавать, но все еще не так сильно, как должен был бы. Хорошо понимая, что уже ничто на свете не сможет предотвратить крах рынка, я удвоил свою позицию, продав еще пять тысяч акций. К этому моменту многие уже поняли, что произошло, и теперь мои брокеры всецело меня поддерживали. Ни в их, ни в моих действиях не было и тени безрассудства. На следующий день рынок наконец зашевелился по-настоящему. Пришел час расплаты. Естественно, я постарался не упустить свой шанс. Я еще раз удвоил позицию, продав еще 10 тысяч акций. Теперь игра на понижение была единственно возможной.

Я не думал ни о чем, кроме того, что оказался на сто процентов прав и что это удача, воистину ниспосланная небесами. Теперь мне оставалось только сполна воспользоваться представившейся возможностью. Я продал еще. Думал ли я тогда о том, что, открыв такую огромную короткую позицию, чрезвычайно сильно рискую: достаточно было сравнительно небольшого роста котировок, чтобы съесть не только мою бумажную прибыль, но и вложенный капитал? Не знаю, задумывался ли я об этом, но если и задумывался, то практически не принимал эту возможность в расчет. Это не было безрассудным нырянием в омут. На самом деле я играл достаточно осторожно. Нет в мире силы, которая могла бы в одночасье устранить последствия землетрясения, не так ли? Невозможно в одночасье восстановить разрушенную инфраструктуру, да еще и не затратив на это огромных денег. Все деньги мира не помогли бы мгновенно устранить последствия катастрофы, не так ли?

Я не играл вслепую. Я не был обезумевшим «медведем». Я не был опьянен успехом и вовсе не думал о том, что разрушение Сан-Франциско потянет за собой в тартары всю страну. Я отнюдь не ожидал всеобщей паники. Уже на следующий день я закрыл позиции, заработав на этом 250 тысяч долларов. На тот момент это был самый крупный выигрыш в моей карьере. И все было сделано за несколько дней. Первые пару дней обитатели Уолл-стрит не обращали внимания на землетрясение. Они любят объяснять это тем, что первые сообщения о землетрясении не казались столь уж тревожными, но я думаю, что дело в другом. Публике требовалось время, чтобы изменить восприятие рынка акций. Даже большинство профессиональных биржевиков проявляли замедленную реакцию и близорукость.

У меня нет этому никакого объяснения – ни научного, ни детского. Я всего лишь рассказываю о том, что и почему делал и что из этого вышло. Меня гораздо меньше занимала тайна моего озарения, чем его результат – четверть миллиона долларов. Это означало, что, когда появится новая возможность, я смогу оперировать куда большими пакетами акций.

В то лето я уехал на воды в Саратога-Спрингс. Я намеревался отдохнуть, но к рынку акций все-таки приглядывался. Во-первых, я не так уж устал от своего занятия, чтобы мне было противно даже думать о нем. А во-вторых, все мои тамошние знакомые имели на фондовом рынке свой интерес. Естественным образом эта тема постоянно всплывала в наших разговорах. Я заметил, что между самой биржевой игрой и разговорами о ней существует большая разница. Некоторые из моих собеседников напоминали мне тех отважных клерков, которые не стесняются называть своих работодателей прохвостами – но только за их спиной.

В Саратога-Спрингс у Harding Brothers был филиал – ведь здесь отдыхали многие из их клиентов. Но главной причиной, думаю, была реклама. Для любой фирмы филиал на курорте – это все равно что огромный рекламный щит. Я регулярно захаживал к ним, чтобы посидеть и провести время среди таких же, как я. Менеджером там работал отличный парень из нью-йоркской конторы, который был рад дружески поболтать с каждым, а по возможности и клиента заполучить. Место это было идеальное для обмена слухами и прочей полезной информацией – относительно скачек, акций и тому подобного. В конторе у Хардинга знали, что я не принимаю ничьих наводок, поэтому управляющий никогда не подходил ко мне, чтобы доверительно шепнуть на ухо о новостях, полученных из нью-йоркского офиса. Он просто передавал мне телеграммы со словами: «Вот что они мне присылают», – или что-нибудь в этом роде.

Разумеется, я наблюдал за рынком. Я не могу просто так смотреть на котировочную доску, я автоматически расшифровываю сигналы, которые она посылает. Та к вот, в какой-то момент я заметил, что акции моей любимой Union Pacific как будто бы собрались расти в цене. Курс, правда, и без того был довольно высокий, но акции вели себя так, словно их кто-то активно скупает. Я наблюдал за ними пару дней, не вмешиваясь, и все больше убеждался, что тот, кто их скупает, не только располагает большими деньгами, но и знает, что к чему. Это был не случайный выбор, потому что действовал этот кто-то очень умно.

Окончательно убедившись в этом, я, естественно, тоже начал покупать. Курс на тот момент составлял где-то 160. Тенденция к росту сохранялась, и я продолжал покупать – пакетами по 500 акций. Чем больше я покупал, тем сильнее рос курс, но безо всяких рывков, поэтому я чувствовал себя вполне комфортно. Я не видел ничего, что могло бы помешать их дальнейшему росту, во всяком случае тикерная лента ни о чем таком не говорила.

Неожиданно ко мне подошел управляющий и сказал, что из Нью-Йорка пришел телеграфный запрос (у них, естественно, была прямая связь с Нью-Йорком), нет ли меня поблизости, а когда им ответили, что я здесь, пришел ответ: «Задержите его. Скажите, что с ним хочет говорить мистер Хардинг».

Я сказал, что, разумеется, подожду, и купил еще 500 акций Union Pacific. О чем хотел говорить со мной Хардинг, я понятия не имел. Вряд ли о делах. Средств на моем счете с избытком хватало на залоговое обеспечение того, что я сейчас скупал. Вскоре пришел управляющий и попросил меня пройти к междугородному телефону.

– Здравствуйте, Эд, – сказал я.

Но на другом конце провода не церемонились:

– Что за чертовщина с вами происходит? Вы с ума сошли?

– А вы? – огрызнулся я.

– Что вы там выделываете? – послышалось из трубки.

– Что вы имеете в виду?

– Зачем вы скупаете эти акции?

– Но разве с моим залогом не все в порядке?

– Дело не в залоге, а в том, чтобы не сесть в лужу.

– Что-то я не улавливаю.

– Вы зачем скупаете Union Pacific?

– Они растут, – объяснил я.

– Какое там растут! Разве вы не понимаете, что инсайдеры просто скармливают их вам? Вы для них просто легкая добыча. Лучше бы вы спустили эти деньги на скачках – хотя бы развлечение. Не позволяйте им себя одурачить.

– Никто меня не дурачит, – возразил я. – Я об этом деле не говорил ни единой душе.

Но Хардинг продолжал наседать:

– Вы думаете, что очередное чудо будет спасать вас всякий раз, как вы влезаете в эти акции? Выбирайтесь оттуда, пока еще есть шанс. Это же просто преступление – играть на повышение при таком курсе, когда эти мошенники сбрасывают их вам прямо тоннами.

– Но лента говорит, что они их скупают, – настаивал я.

– Ларри, у меня прямо сердце заболело, когда начали поступать ваши заявки. Бога ради, не дурите. Избавьтесь от них! Прямо сейчас. Они могут рухнуть в любую минуту. Свой долг я исполнил. Будьте здоровы!

И он повесил трубку.

Эд Хардинг был умнейшим и необычайно хорошо информированным человеком. К тому же он был настоящим другом – бескорыстным и добросердечным. Еще важнее было то, что его положение позволяло получать доступ к информации, которая для меня была закрыта. При покупке железнодорожных акций я опирался только на свой многолетний опыт изучения поведения ценных бумаг: в движении котировок я увидел определенные симптомы, которые обычно предшествуют существенному росту курса. Не знаю, как это со мной случилось, но, наверное, я подсознательно убедил себя в том, что лента лгала и я наивно поверил в то, что акции активно скупаются, только потому, что инсайдеры своими хитроумными действиями влияли на котировки и заставили меня поверить в это. Возможно, на меня произвели впечатление хлопоты Эда Хардинга, который отчаянно пытался уберечь меня от того, что считал колоссальной ошибкой с моей стороны. Сомневаться в его уме и его мотивах у меня не было ни малейших оснований. В общем, я не могу сказать, что именно подвигло меня последовать его совету, но я последовал.

Я продал все свои акции Union Pacific. Но, разумеется, если было глупостью ставить на их рост, то было бы так же глупо не поставить на их понижение. Поэтому, сбросив все ранее купленные акции, я затем продал четыре тысячи акций в шорт – по среднему курсу около 162.

На следующий день правление Union Pacific объявило о выплате десятипроцентных дивидендов по акциям. Сначала никто на бирже не мог этому поверить. Это было слишком похоже на отчаянные маневры загнанных в угол игроков. Все газетчики набросились на директоров компании. Но, пока мудрецы с Уоллстрит колебались, рынок вскипел. Акции Union Pacific пошли нарасхват, и в результате цена на них подскочила до рекордной высоты. Некоторые из профессиональных трейдеров сделали на этом состояние в течение одного часа, а впоследствии я слышал про одного туповатого специалиста, который совершил ошибку, пополнившую его карманы на 350 тысяч долларов. Неделю спустя он уже продал свое место на бирже и стал землевладельцем.

Ясно, что в тот самый миг, когда я услышал о беспримерных десятипроцентных дивидендах, я понял, что получил по заслугам, послушавшись не собственного опыта, а совета со стороны. Я пренебрег собственной убежденностью, а послушал приятеля только потому, что он был бескорыстен в своих советах и имел репутацию человека, который знает, что делает.

Как только эти акции достигли новых высот, я сказал себе: «Такие акции – не для короткой продажи».

Все мои сбережения лежали на моем счете в конторе Хардинга в качестве залога. Это было нормально. Удручало только то, что ситуацию я оценил верно, но потом, как дурак, позволил Эду Хардингу поколебать мою решимость. Однако на сожаления не было времени, да и смысла сожалеть не было никакого: что сделано, то сделано. Поэтому я распорядился закрыть контракт. Когда я подал заявку о закрытии этой позиции, акции на бирже шли по 165, то есть я уже при этой цене терял три пункта. Но брокеры сумели выкупить акции и тем самым закрыть позицию только по 172, а некоторые – и по 174. Когда я получил брокерский отчет, выяснилось, что дружеское и доброжелательное вмешательство Хардинга обошлось мне в 40 тысяч долларов. И это была еще небольшая плата за неспособность постоять за свои убеждения! Этот урок мне еще дешево обошелся.

Я ни о чем не беспокоился, потому что все указывало на дальнейший рост котировок. Решение правления компании было необычным, даже беспрецедентным, но в этот раз я сделал то, что считал правильным. Отдав приказ на выкуп четырех тысяч акций для закрытия короткой продажи, я решил не останавливаться на этом и заработать на дальнейшем росте, который явствовал из сообщений тикерной ленты. Поэтому купил еще четыре тысячи акций и держал их до следующего утра. Утром я вышел из игры, не только вернув потерянные 40 тысяч, но еще и заработав 15 тысяч. Если бы Эд Хардинг не попытался спасти мои деньги, мой выигрыш был бы просто фантастический. Но он оказал мне большую услугу, поскольку именно его урок – теперь я твердо в этом убежден – завершил мое образование в качестве биржевого спекулянта.

Полученный урок не только лишний раз продемонстрировал мне, что надо не посторонних слушать, а следовать внутреннему голосу, но и научил больше доверять себе. Это помогло мне окончательно отказаться от прежних методов торговли. История в Саратога-Спрингс стала последней азартной игрой в моей карьере, последней ставкой на удачу. После этого случая я совершенно перестал думать о движениях отдельных акций, сосредоточив внимание на общих условиях рынка. Так я вышел на новый уровень мастерства в сложнейшем искусстве спекуляции. Это был долгий и трудный путь.