Глава XIV

Меня постоянно терзала досада, что я ушел от Дэна Уильямсона слишком поздно – уже после того, как с рынка были сняты все сливки. Наступил долгий период безденежья – четыре очень тощих года. На рынке нельзя было и гроша ломаного заработать.

У меня было такое ощущение, что наши пути с удачей полностью разошлись. Может быть, таким образом провидение решило меня наказать, но наказание явно не соответствовало моим прегрешениям. Я не был повинен ни в одном из тех грехов, за которые любой трейдер рано или поздно должен понести наказание. То, что я сделал или, вернее, от чего воздержался, заслуживало скорее похвалы, чем наказания – но только не на Уолл-стрит. Там такое поведение расценивается как абсурдное и разорительное. Уолл-стрит приучает людей как можно реже проявлять человеческие чувства.

Покинув Уильямсона, я стал пытать счастья в других брокерских конторах. И в каждой только терял деньги. Это было вполне закономерно, поскольку я пытался заставить рынок дать то, чего у него не было, а именно возможности делать деньги. Кредит я находил без труда, потому что те, кто меня знал, верили в меня. О том, сколь велико было доверие ко мне, свидетельствует следующий факт: к тому времени, когда я наконец перестал торговать в кредит, моя общая задолженность брокерам превысила миллион долларов.

Проблема была не в том, что я потерял хватку, а в том, что на протяжении этих невыносимо долгих четырех лет возможностей заработать деньги на рынке попросту не существовало. Тем не менее я продолжал попытки, но только глубже влезал в долги. Потом перестал торговать за свой счет, потому что мои долги и так уже вышли за рамки разумного, и начал зарабатывать на жизнь тем, что управлял счетами людей, которые верили, что я знаю достаточно хорошо свое дело, чтобы выигрывать даже на таком полумертвом рынке. За свои услуги я имел долю прибыли – в тех случаях, когда ее все-таки удавалось получить. Вот так я и жил тогда. Точнее, поддерживал в себе жизнь.

Разумеется, я проигрывал далеко не всегда, но выигрыши были настолько малы, что не позволяли хотя бы частично погасить долги. Дела шли все хуже и хуже, и я впервые в жизни по-настоящему узнал, что такое упасть духом.

Мне казалось, что со мной что-то не так. Вынужденный жить простой жизнью в долг, я вовсе не скорбел по своим яхтам и утраченному богатству. Не то чтобы такое падение меня радовало, но жалости к себе я не предавался. Я не собирался терпеливо ждать, когда судьба переменится и провидение прекратит мои страдания, поэтому занимался обстоятельным анализом возникшей проблемы. Было совершенно понятно, что единственный выход из сложившегося положения – заработать денег. А для этого мне была нужна ни много ни мало успешная игра. Я уже знавал успех в игре и должен добиться его снова. В прошлом мне не раз случалось раскрутиться с нуля до сотен тысяч. Рано или поздно рынок опять предоставит мне такую возможность.

Я убедил себя в том, что в моих проблемах виноват не рынок, а я сам. Но что же во мне было не так? Каким образом я сам создал себе проблемы? Я ставил перед собой этот вопрос точно так же, как ставил всегда при изучении обстоятельств, приведших к возникновению проблемы. Спокойно размышляя об этом, я пришел к выводу, что моя главная проблема – беспокойство по поводу повисших на мне огромных долгов. Они тревожили меня, и я никак не мог избавиться от этих тревог. При этом должен объяснить, что дело было не просто в наличии задолженности как таковой. Любой деловой человек берет кредиты для своего бизнеса. Бóльшая часть моих долгов была именно такого рода. Они возникли в результате того, что рыночные условия оказались для меня неблагоприятными. Это можно сравнить с теми проблемами, которые возникают у торгового судна из-за чересчур затянувшейся непогоды.

Однако время шло, а долги продолжали висеть на мне, ничуть не уменьшаясь, и я уже не мог относиться к ним с прежним философским спокойствием. Напомню, что общая сумма моего долга превышала миллион долларов. Большинство кредиторов проявляли великодушие и не донимали меня, но среди них двое были готовы вытрясти из меня всю душу. Всякий раз, когда мне случалось выиграть, они оказывались тут как тут, желая знать, сколько я получил, и настаивая на немедленной расплате. Одному из них я был должен 800 долларов, и он угрожал мне судебным преследованием, арестом имущества и т. д. Не могу понять, с чего он взял, что я просто прятал от него свои доходы – разве что с того, что я не вполне соответствовал общепринятому образу умирающего от истощения попрошайки?

Изучая проблему, я все лучше понимал, что дело было не в умении читать ленту, а в умении читать самого себя. В результате хладнокровного анализа я пришел к выводу, что никогда не достигну ничего путного, пока буду оставаться в состоянии тревоги, но при этом было ясно, что тревога не отпустит меня, пока я не расплачусь по долгам, то есть пока кредиторы не лишатся возможности требовать своей доли с каждого выигрыша, не давая мне накопить достаточный капитал для приличной ставки. В какой-то момент все это стало настолько очевидно, что я сказал себе: «Нужно пройти через процедуру банкротства». А как еще я мог сбросить с души это тяжелое бремя?

Звучит легко и благоразумно, не так ли? Но в действительности, доложу я вам, это была более чем неприятная процедура. Я ненавидел все это. Больше всего мне была неприятна мысль, что меня не так поймут, что мои намерения будут превратно истолкованы. Я никогда не переживал из-за денег как таковых. Никакая сумма не казалась мне достойной того, чтобы из-за нее пойти на подлость. Но при этом знал, что далеко не все так к этому относятся. Знал я, разумеется, и то, что стоит мне опять встать на ноги, как я расплачусь со всеми, поскольку мои обязательства перед кредиторами никуда не денутся. Но пока я не смогу начать играть по-старому, раскованно и с размахом, мне ни за что не вернуть этот миллион.

Собравшись с духом, я отправился к кредиторам. Для меня все это было очень мучительно, поскольку большинство из них были моими личными друзьями и старыми знакомыми.

Ситуацию я объяснил с предельной откровенностью:

– Я иду на этот шаг не потому, что не желаю с вами расплачиваться. Совсем наоборот. Но ради вашего блага и своего собственного я должен получить возможность зарабатывать. Я обдумываю это решение уже больше двух лет, но до сих пор мне просто не хватало духу вот так открыто и честно обо всем рассказать. Для всех нас было бы намного лучше, если бы я сделал это раньше. Вся проблема сводится к следующему: я никак не могу стать собой прежним, пока на меня давят, пока меня мучают эти долги. Сейчас я наконец решился на то, что следовало сделать еще год назад. И никаких других причин, кроме той, что я вам назвал, нет.

Я приведу ответ одного из кредиторов. Хотя он говорил за себя и свою фирму, под его словами могли подписаться и все остальные.

– Ливингстон, – сказал он, – мы все понимаем. Ваша позиция совершенно ясна. И я скажу, что мы намерены сделать: мы просто освободим вас от всех обязательств перед нами. Пусть ваш адвокат подготовит любые бумаги, какие вы сочтете нужными, а мы их подпишем.

В сущности, примерно то же самое я услышал от всех главных кредиторов. И здесь вам открывается еще одна важная сторона Уолл-стрит. Это не было проявлением безответственного благодушия или спортивной солидарности. Это было в высшей степени разумное решение, полезное для дела. Я высоко оценил такое одновременное проявление доброй воли и делового здравого смысла.

Эти кредиторы списали мне долги, общая сумма которых перевалила через миллион долларов. Но были двое, которые на это не пошли. Об одном из них, которому я был должен 800 долларов, я уже упоминал. Еще я должен был 60 тысяч долларов одной брокерской фирме; она обанкротилась, и ее кризисные управляющие, которые меня совсем не знали, день и ночь сидели на моей шее. Подозреваю, что, если бы они даже захотели последовать примеру моих главных кредиторов, им не позволил бы суд. Как бы то ни было, моя официальная задолженность как банкрота не превышала 100 тысяч долларов, хотя на самом деле, как уже сказал, я был должен более миллиона.

Крайне неприятно было читать газеты, в которых освещалась вся эта история. Я всегда сполна платил по долгам, поэтому сложившаяся ситуация меня просто убивала. Я-то знал, что, если буду жив, однажды обязательно со всеми расплачусь, но не все читатели газет знали об этом. После этих публикаций мне было неловко выходить из дому. Но постепенно все успокоилось, и не могу передать, какое облегчение я испытал, когда понял, что наконец-то свободен, что мне больше не будут дышать в затылок люди, не понимающие, что, если хочешь добиться успеха на бирже, нужна полная сосредоточенность, а значит, твоя голова должна быть свободна от всех прочих забот.

Теперь, когда я освободился от мучившего меня долгового бремени, чтобы полностью посвятить себя игре на бирже, моей следующей задачей стало найти деньги для маржинального залога. Фондовая биржа оставалась закрытой с 31 июля до середины декабря 1914 года, и на Уолл-стрит царило запустение. Долгое время не было вообще никаких сделок. Я одолжил деньги у всех своих друзей, поэтому не хотел опять просить их о помощи, тем более что в то время лишних денег не имел никто.

Поскольку фондовая биржа не работала, из брокеров тоже никто не мог мне помочь. Я обратился в несколько мест, но все было бесполезно.

В конце концов мне пришлось обратиться к Дэну Уильямсону. Это было в феврале 1915 года. Я объяснил ему, что избавился от психологического гнета долгов и чувствую себя готовым играть, как в прежние времена.

Если помните, когда я был ему нужен, он предложил мне 25 тысяч долларов безо всяких просьб с моей стороны. Теперь же, когда я нуждался в его помощи, Дэн ответил:

– Когда найдете что-нибудь подходящее и захотите купить 500 акций, пожалуйста, действуйте. Все будет в порядке.

Я поблагодарил его и ушел. Когда-то Дэн помешал мне сделать кучу денег, а его контора получила хорошие комиссионные за мой счет, так что, признаюсь, меня несколько обидело, что в этот раз фирма Williamson & Brown не дала мне возможности сделать приличную ставку. Я намеревался поначалу действовать достаточно осторожно. Мои финансовые дела поправились бы гораздо быстрее, если бы я мог начать с чего-то покрупнее 500 акций. Но как бы то ни было, даже это давало мне возможность опять встать на ноги.

Покинув офис Уильямсона, я внимательно проанализировал ситуацию на рынке в целом и свое положение в частности. Рынок был «бычий». Но мои возможности ограничивались предложением кредитовать покупку не более чем 500 акций. Так что запаса прочности у меня не было никакого. Я не мог допустить ни малейшей ошибки. Первые же 500 акций должны были принести мне прибыль. Я должен был заработать реальные деньги, но понимал, что, пока не буду располагать необходимым капиталом, настоящая игра невозможна. Не имея денег для достаточно большого маржинального залога, просто невозможно играть хладнокровно и бесстрастно, допуская возможность небольших потерь на этапе тестирования рынка.

Сейчас я думаю, что это был самый критический период во всей моей карьере. Если бы тогда я потерпел неудачу, то даже не представляю, где смог бы раздобыть денег еще на одну попытку. Я просто обязан был поймать точный психологический момент вступления в игру.

В те долгие шесть недель, на протяжении которых кропотливо изучал всю биржевую информацию, я и близко не подходил к конторе Williamson & Brown, поскольку опасался, что если зайду в их контору, то, зная о своем праве на покупку 500 акций, могу поддаться искушению и сделать неверный ход – в смысле неудачного выбора времени или акций. Трейдер должен не только изучать фундаментальные условия, постоянно помнить о прецедентах и учитывать психологию публики и особенности своих брокеров, но также хорошо знать самого себя и уметь противостоять собственным слабостям. Нет необходимости презирать себя за человеческие слабости. Нужно просто научиться читать себя – так же, как ленту биржевого телеграфа. Я изучал собственную реакцию на определенные импульсы и неизбежные искушения, возникающие на активном рынке, так же как прогнозы урожая и отчеты о доходах и расходах.

Вот так день за днем, горя нетерпением вступить в игру, я просиживал перед котировочной доской в другой брокерской конторе, где, совершенно разоренный, мог бы купить не более одной акции, и, не пропуская ни одной котировки, изучал рынок, ожидая подходящего момента.

В силу известных всему миру обстоятельств в те критические дни начала 1915 года я ожидал наибольшего роста от акций Bethlehem Steel. Я не сомневался, что они вот-вот пойдут в гору, но, чтобы моя первая ставка выиграла наверняка – а это было совершенно необходимо, – я решил выждать, пока их курс не достигнет номинала.

Мой опыт говорил о том, что когда котировки впервые пробивают уровень 100, 200 или 300 пунктов, то они почти всегда продолжают идти вверх еще на 30 или 50 пунктов, причем после 300 это происходит быстрее, чем после 100 или 200. Один из первых больших выигрышей я получил на акциях Anaconda, когда купил их за 200, а назавтра продал за 260. Я знал, что нужно покупать акции, как только их цена округлится, и поступал так в своей практике чуть ли не с первых дней в бакет-шопах. Это очень старый принцип.

Можете себе представить, как мне не терпелось вернуться к прежней размашистой игре. Мне так хотелось приступить к делу, что я ни о чем другом просто думать не мог. Однако я себя сдерживал. Наблюдая за тем, как акции Bethlehem Steel с каждым днем поднимались все выше и выше – в полном соответствии с моими прогнозами, – я все-таки подавлял в себе импульс бежать в контору Williamson & Brown, чтобы купить там свои 500 акций. Я отдавал себе отчет в том, что должен был гарантированно выиграть с первого раза – насколько вообще можно что-то гарантировать, играя на бирже.

Каждый пункт роста акций означал для меня недополученные 500 долларов. Первые 10 пунктов роста означали, что если бы я мог с самого начала строить пирамиду, вкладывая бумажную прибыль в покупку акций, то имел бы уже не пятьсот, а тысячу акций, так что рост акций на один пункт приносил бы мне тысячу долларов прибыли. Но я держал себя в руках и, не реагируя на громкие вопли надежды и веры, прислушивался только к тихому голосу опыта и здравого смысла. Рисковать я смогу только тогда, когда буду располагать достаточными средствами. Но в том положении, в котором я находился, даже минимальный риск был для меня непозволительной роскошью. Терпеть пришлось шесть недель, но в итоге здравый смысл одержал верх над алчностью и надеждой!

По-настоящему я заволновался, когда курс дошел до 90. Это сколько же я недополучил, не купив эти акции раньше! Когда курс добрался до 98, я сказал себе: «Скоро цена пробьет сотню, а потом крышу снесет!» Лента говорила о том же. Можно сказать, она орала об этом в громкоговоритель. Когда на ленте печаталась цена 98, я уже видел цифру 100. И знал, что это не голос надежды, что это не желаемое, выдающее себя за действительное, что это подсказывает мне инстинкт, за много лет научившийся читать ленту. И я сказал себе: «Незачем ждать, пока цена пробьет 100. Нужно вступать в игру уже сейчас. Можно с уверенностью считать, что номинал уже пройден».

Я поспешил в контору Williamson & Brown и приказал купить 500 акций Bethlehem Steel. Их рыночная цена в тот момент была 98. Мне они достались по цене от 98 до 99. Сразу после этого курс рванул вверх, и торги в тот день закрылись на отметке 114 или 115. Я купил еще 500 акций.

На следующий день цена Bethlehem Steel выросла до 145, и я зафиксировал прибыль. Я честно заработал эти деньги. Те шесть недель ожидания нужного момента были самыми напряженными и изматывающими в моей жизни. Но все окупилось сполна, и теперь у меня были деньги для операций с достаточно большими пакетами акций. Мне больше не придется ограничивать себя пятью сотнями акций.

В любом деле очень важно правильно начать, и после этой операции с акциями Bethlehem Steel у меня все пошло очень хорошо. Трудно было даже поверить, что это играет тот же самый человек. Но я действительно был уже не тот, что прежде. До этого я находился в постоянном смятении и все время ошибался, а теперь чувствовал себя легко и уверенно – и перестал ошибаться. Меня не беспокоили никакие кредиторы, нехватка средств не мешала мне думать и прислушиваться к голосу опыта. Я играл так, как считал правильным, поэтому выигрывал.

Я был на верном пути к богатству, когда вдруг пришло известие о гибели Lusitania. Это был удар в солнечное сплетение. Каждый из нас время от времени получает такие удары судьбы – видимо, чтобы не забывать, что не в человеческих силах всегда быть правым и что никто не застрахован от случайностей. Потом некоторые говорили, что для настоящего профессионала биржевой торговли известие о торпедировании Lusitania не могло стать таким уж сильным ударом и что сами они узнали об этой новости гораздо раньше, чем она достигла Уолл-стрит. Что ж, я оказался не настолько умен, чтобы узнать об этом раньше других и вовремя выйти из игры, поэтому в результате общего обвала рынка на этой новости и еще пары подобных случаев, которые невозможно было предсказать, к концу 1915 года на моем брокерском счете оставалось лишь 140 тысяч долларов. Это все, что мне удалось заработать несмотря на то, что бóльшую часть года мои прогнозы оказывались правильными.

В следующем году дела пошли намного лучше. Мне очень везло. Я находился в числе самых неистовых «быков» на этом «бычьем» рынке. Решительно все шло по-моему, поэтому мне оставалось только грести деньги лопатой. В этой связи мне вспоминаются слова Г. Х. Роджерса из компании Standard Oil, который говорил, что на рынке бывают времена, когда не заработать кучу денег так же невозможно, как не промокнуть под ливнем без зонтика. Все прекрасно понимали, что, закупая в Америке все необходимое для ведения войны, союзники превращали Соединенные Штаты в самую богатую страну мира. У нас было все то, чего никто другой предложить не мог, поэтому к нам быстро стекались все деньги мира. Золотые реки хлынули в Америку со всех сторон. Инфляция становилась неизбежной, а это подразумевало рост цен буквально на все.

С самого начала было совершенно ясно, что никаких манипуляций, чтобы подхлестнуть рост цен, не требовалось. Поэтому и объем предварительной работы здесь требовался значительно меньший, чем на других «бычьих» рынках. Именно поэтому здесь был нужен намного меньший объем предварительной работы, чем в других случаях. Вызванный войной бум оказался не только более естественным и самопроизвольным, но также небывало выгодным для публики в целом. Иными словами, в 1915 году выигрыши от роста котировок распределялись среди участников рынка намного шире и равномернее, чем при каком-либо другом буме за всю историю биржи. А то, что публике не удалось превратить всю свою бумажную прибыль в звонкую монету, как и то, что полученная прибыль лишь очень недолго побыла у нее в руках, – это уже другой разговор. Это повторяется в истории раз за разом. История вообще нигде не повторяется столь часто и столь однообразно, как на Уолл-стрит. Когда читаешь современные рассказы о былых бумах и паниках, больше всего поражает то, что нынешние спекуляции и спекулянты почти не отличаются от прежних. Игра не меняется, как не меняется и сама человеческая природа.

В 1916 году рост продолжился, и я двигался по течению. Я играл на повышение, как и все остальные, но, разумеется, держал глаза открытыми. Как и все остальные, я знал, что все это должно когда-нибудь закончиться, и выискивал ранние предупредительные сигналы. Я не пытался гадать, с какой стороны может появиться этот сигнал, поэтому скорее вертел головой, чем смотрел в какую-то одну точку. Я никогда не был твердым приверженцем какой-либо рыночной партии. Когда я получаю сигнал о грядущем развороте рынка, то не считаю нужным продолжать игру на повышение, даже если рынок «быков» помог мне нарастить свой банковский счет. То же самое касается и моей игры на понижение на рынке «медведей». Спекулянт не может всегда оставаться «быком» или «медведем». Не о верности той или иной партии надо думать, а о том, чтобы занять правильную сторону.

И еще одна вещь, о которой всегда нужно помнить, – это то, что кульминация рыночного тренда не знаменуется праздничным салютом. Тренд никогда не заканчивается полной остановкой, за которой следует резкий и всеобщий разворот. Рынок может перестать быть «бычьим» (так часто и происходит) задолго до того, как начинается реальное снижение цен. Заметив, что акции, являвшиеся до этого лидерами роста, стали поочередно подвергаться откатам на несколько пунктов – впервые за много месяцев, – я понял, что это и был тот самый предупредительный сигнал, которого я ждал. Их прежде стремительный рост явно начал захлебываться, и это со всей очевидностью требовало от меня изменения тактики игры.

Это было достаточно просто. На рынке «быков» цены, конечно, растут решительно и уверенно – это общий тренд. Поэтому, если динамика акций какой-либо компании не подчиняется общей тенденции, есть основания предположить, что с этой конкретной компанией что-либо не в порядке. Для опытного трейдера этого достаточно, чтобы почувствовать: здесь что-то не так. Не ждите, что тикерная лента станет читать вам лекции. Ваша задача, услышав, как она скажет вам: «Выходи!», поскорее сматывать удочки, а не ждать официального предписания или одобрения.

Итак, я заметил, что акции, долгое время возглавлявшие мощный рост рынка, вдруг перестали расти. Откатившись на 6–7 пунктов, они замерли. Остальной рынок при этом продолжал движение вверх, лишь сменив лидеров. Поскольку ни о каких проблемах в самих этих компаниях не сообщалось, причины случившегося логично было искать в чем-то другом. На протяжении многих месяцев эти акции двигались в одном потоке вместе со всеми. Когда они выпали из общего потока, в то время как сам поток еще отнюдь не утратил свою силу, период роста для данных ценных бумаг закончился. Остальные акции продолжали уверенно расти.

Выходить из игры – что бывает разумно в периоды неопределенности на рынке – в данной ситуации смысла не имело, поскольку обратные течения пока еще отсутствовали. Переходить в разряд «медведей» по отношению к рынку в целом я пока не собирался, потому что лента ничего такого мне не говорила. Конец рынка «быков» еще не наступил, хотя уже виднелся на горизонте. Пока это произойдет, еще можно будет заработать немало денег, играя на повышение. Поэтому я ограничился тем, что открыл короткие позиции по тем акциям, которые перестали расти, а в отношении остального рынка оставался «быком».

Я продал без покрытия по пять тысяч акций каждой из компаний, которые перестали быть лидерами, и поставил на рост новых знаменосцев. Короткие позиции оставались почти без движения, а длинные продолжали расти. Когда рост каких-либо акций прекращался, я закрывал длинные позиции и открывал короткие – опять же, по пять тысяч акций каждой из остановившихся в росте компаний. Постепенно объем коротких позиций превысил объем длинных позиций, и я стал скорее «медведем», чем «быком», потому что к тому времени больше заработать можно было именно игрой на понижение. Я понимал, что рынок «медведей» уже начался – не дожидаясь окончания рынка «быков», – но все-таки считал, что становиться неистовым «медведем» еще не время. Нет смысла быть большим роялистом, чем сам король, и особенно нет смысла делать это раньше времени. Пока что лента сообщала лишь о появлении передовых отрядов «медвежьей» армии. Просто нужно быть наготове.

Я продолжал покупать и продавать, и примерно через месяц у меня была короткая линия уже на 60 тысяч акций – по пять тысяч акций дюжины компаний, которые до этого являлись фаворитами публики, поскольку возглавляли мощный рост котировок. Это было не очень много, но не забудьте, что рынок на тот момент еще нельзя было назвать определенно «медвежьим».

Наконец пришел день, когда уже все акции начали падать. Когда акции каждой из двенадцати компаний, которые я продал без покрытия, снизились минимум на четыре пункта, я окончательно удостоверился в том, что все мои прогнозы были абсолютно правильными. Все данные указывали на то, что отныне можно без всякой опаски играть на понижение, и я немедленно удвоил свои короткие позиции.

Имея значительные короткие позиции на рынке, который еще по-настоящему не стал «медвежьим», я не торопил события. Рынок обречен был двинуться туда, куда я предполагал, и, зная это, я мог позволить себе ждать. После удвоения коротких линий я надолго ушел в тень. Лишь семь недель спустя, когда из Вашингтона раньше времени просочилось известие о том, что президент Вильсон готовит послание, которое принесет Европе скорый мир, акции наконец-то рухнули по-настоящему. Поскольку биржевой бум был порожден войной и поддерживался ею, новость о скором мире сыграла на руку «медведям». Когда одного из умнейших трейдеров обвинили в том, что он воспользовался утечкой информации в корыстных интересах, он возразил, что продал акции вовсе не из-за этой новости, а просто потому, что понял, что рынок «быков» перезрел. Я и сам удвоил короткую линию еще за семь недель до этого.

На этой новости все котировки резко упали, и я, естественно, закрыл короткие позиции. Это было единственно возможное решение. Когда происходит то, чего не ожидаешь и на что не рассчитываешь при составлении первоначальных планов, следует максимально использовать возможности, любезно предлагаемые судьбой. Когда случается такой резкий обвал, возникает огромный рынок сбыта, дающий возможность обратить бумажную прибыль в живые деньги. Даже на рынке «медведей» не всегда удается закрыть 120 тысяч акций и при этом не поднять цены для самого же себя. Приходится ждать, когда рынок позволит вам выкупить нужное количество акций для закрытия позиций, не жертвуя накопленной бумажной прибылью.

Следует отметить, что я отнюдь не рассчитывал на то, что рынок обрушится именно в это время и именно по этой причине. Но тридцатилетний опыт торговли научил меня тому, что подобные события обычно происходят по линии наименьшего сопротивления, вдоль которой я и выстраиваю свою позицию на рынке. Кроме того, нужно иметь в виду следующее: никогда не пытайтесь начинать игру на понижение, когда цена на максимуме. Это неразумно. Продавать нужно после отката, если за ним не следует ралли.

В 1916 году я заработал около трех миллионов долларов, оставаясь «быком», пока длился рынок «быков», а затем став «медведем», когда начался рынок «медведей». Как я уже говорил, не следует хранить верность какой-то одной рыночной тенденции, пока смерть не разлучит вас.

В ту зиму я, как обычно, уехал отдыхать на юг, в Палм-Бич, потому что обожаю морскую рыбалку.

У меня были открыты короткие позиции по акциям и по пшенице, и обе линии показывали неплохую прибыль. Беспокоиться было не о чем, и я отлично проводил время. Разумеется, это была не Европа, и моя связь с биржами по-настоящему не прерывалась ни на один день. К примеру, мой дачный домик в горах Адирондак имеет прямую телеграфную связь с брокерской конторой.

В Палм-Бич я регулярно наведывался в местное отделение своей брокерской конторы и не мог не обратить внимания на устойчивый рост цен на хлопок, которым я в то время не занимался. Это было в 1917 году, и примерно в то же время было много разговоров о мирных усилиях президента Вильсона. В Палм-Бич постоянно приходили известия из Вашингтона – в форме официальных сообщений и приватных рекомендаций для моих знакомых, имевших связи в верхах. Однажды до меня дошло, что поведение многих рынков отражало веру трейдеров в успех политики Вильсона. Но если мир уже близок, то ценные бумаги и пшеница должны пойти вниз, а хлопок – вверх. В отношении акций и пшеницы у меня уже все было готово, но вот в отношении хлопка я пока ничего не предпринимал.

В тот день еще в 14:20 у меня не было ни единой кипы хлопка, а в 14:25 моя вера в близкий мир побудила меня купить 15 тысяч кип – для начала. Я намеревался следовать своей старой системе торговли, постепенно набирая полную линию.

В тот же самый день после закрытия рынка мы получили германскую ноту о возобновлении неограниченной подводной войны. Делать было нечего, кроме как ждать до утра, когда откроется рынок. Помнится, в тот вечер один из величайших капитанов американской промышленности предлагал продать любое количество акций U.S.Steel на пять пунктов дешевле цены закрытия. Его предложение слышали несколько питтсбургских миллионеров, но никто не откликнулся! Все знали, что наутро предстоит грандиозный обвал.

И действительно, на следующее утро на рынках воцарился хаос. Некоторые акции уже при открытии оказались на восемь пунктов ниже, чем при закрытии предыдущим вечером. Для меня это была ниспосланная небесами возможность с прибылью закрыть все свои короткие позиции. Я уже говорил, что на рынке «медведей» всегда разумно закрывать короткие позиции в случае внезапной деморализации рынка. Если у тебя на руках огромный пакет акций, это единственная возможность быстро и без существенных потерь обратить бумажную прибыль в реальную. У меня, к примеру, короткая позиция по одной только U.S. Steel составляла 50 тысяч акций. Были, разумеется, акции и других компаний. Увидев, что рынок для этих акций достаточно велик, я тут же все закрыл. Прибыль составила полтора миллиона долларов. Такими шансами не пренебрегают.

Цены на хлопок, которого я накануне, за полчаса до закрытия рынка, накупил 15 тысяч кип, назавтра при открытии упали, и в итоге за ночь я потерял 375 тысяч долларов. Если с акциями и пшеницей единственно разумным поведением было закрытие позиций, то в отношении хлопка у меня такой уверенности не было. Нужно было учесть много факторов, и, хотя обычно я закрываю позиции и фиксирую убытки сразу, как только приобретаю уверенность в том, что совершил ошибку, поступать подобным образом с хлопком мне в то утро почему-то очень не хотелось. Поразмыслив, я решил, что приехал на юг отдыхать и рыбачить, а не морочить себе голову динамикой хлопкового рынка. Кроме того, я столько заработал на акциях и пшенице, что решил принять убытки на хлопке как неизбежную плату за успех. Короче говоря, я продал хлопок с убытком и закрыл позицию. По моим прикидкам, окончательная прибыль составила чуть более миллиона долларов вместо полутора миллионов. В общем, это вопросы к бухгалтерам, как любят отвечать промоутеры новых компаний, когда им задают слишком много вопросов.

Если бы я не купил этот хлопок прямо перед закрытием рынка, то сэкономил бы 400 тысяч долларов. Это показывает, как можно быстро потерять большие деньги на достаточно умеренной партии биржевого товара. Моя основная линия поведения была абсолютно верна, и случайное событие, природа которого была диаметрально противоположной тем соображениям, что побудили меня использовать определенную тактику в отношении акций и пшеницы, не навредило мне, а помогло. Обратите внимание на то, что приверженность линии наименьшего сопротивления и здесь оказалась совершенно оправданной. Цены двинулись так, как я и ожидал, несмотря на воздействие такого совершенно неожиданного фактора, каковым оказалась германская нота. Если бы все обернулось так, как я рассчитывал, то был бы на сто процентов прав по всем трем направлениям. Ведь при заключении мира акции и пшеница все равно пошли бы вниз, а хлопок взмыл бы вверх. И тогда я получил бы прибыль по всем трем направлениям. По отношению к акциям и пшенице я занял принципиально верную позицию безотносительно к миру и войне, и именно поэтому непредвиденное событие сыграло мне на руку. В отношении хлопка моя игра базировалась на возможных внерыночных факторах: я поставил на то, что мирные усилия Вильсона окажутся успешными. Но из-за позиции германского руководства эта моя ставка оказалась проигрышной.

Вернувшись в начале 1917 года в Нью-Йорк, я погасил все свои долги – более миллиона долларов. Это было невероятно приятное переживание – сбросить с себя такое тяжеленное долговое бремя. Я мог бы сделать это и несколькими месяцами ранее, но не сделал по очень простой причине. В то время я активно занимался торговлей, и мне был необходим весь капитал, какой я мог собрать. Помимо долга перед кредиторами, у меня был долг перед самим собой, и он заключался в том, чтобы сполна воспользоваться всеми теми сказочными возможностями, которые открылись трейдерам в 1915 и 1916 годах. Я мог заработать очень большие деньги, поэтому меня не угнетало сознание того, что мои кредиторы получат свое на несколько месяцев позже, к тому же в большинстве своем они уже и надежду потеряли. Кроме того, я не хотел выплачивать долг по частям или расплачиваться с кредиторами по очереди. Поэтому, пока рынок делал для меня все, что мог, я просто продолжал вести игру с таким размахом, с каким позволяли мои ресурсы.

Я собирался вернуть долг с процентами, но все те кредиторы, которые подписали отказ от претензий, решительно отвергли эту идею. В самую последнюю очередь я расплатился с тем человеком, которому был должен 800 долларов и который когда-то доводил меня настолько, что я просто не мог играть. Я заставил его ждать до тех пор, пока до него не дошли слухи о том, что я расплатился со всеми остальными. Только тогда он получил свои деньги. Я хотел преподать ему урок, чтобы в другой раз он с бóльшим участием относился к людям, задолжавшим ему несколько несчастных сотен.

Вот таким было мое возвращение.

Полностью расплатившись с долгами, я инвестировал достаточно большую сумму в аннуитетный фонд. Я решил, что больше не хочу попадать в ситуацию, когда не на что жить и не на что торговать. Женившись, я, естественно, перевел часть средств на трастовый счет для жены – а потом и для сына, когда он родился.

Я сделал так не только из страха, что рынок опять может у меня все отнять, но еще и потому, что понимал: сколько человеку ни дай, он все потратит. Так я обезопасил свою жену и сына от собственных слабостей.

Я знавал мужчин, которые делали то же самое, но потом, оказавшись без средств, убеждали своих жен доверить им свои деньги – и все теряли. Поэтому я устроил все так, чтобы деньги, переведенные на трастовый счет, оставались вне досягаемости, даже если бы жена умоляла меня их взять. Никто из нас не может до них добраться. Что бы ни происходило на рынке, что бы ни происходило со мной, как бы ни любила меня жена, эти средства снять со счета нельзя. Я не хочу рисковать!