Глава XII

Вскоре после неожиданно успешного завершения операции с хлопком я получил по почте письмо с просьбой о встрече. Оно было подписано Перси Томасом. Разумеется, я без промедления ответил, что буду счастлив видеть его у себя в любое удобное для него время. Он появился уже на следующий день.

Я давно им восхищался. Его имя знал каждый, кто проявлял интерес к хлопководству и торговле хлопком. Ссылки на его суждения мне приходилось слышать не только в Америке, но и в Европе. Помню, на одном из швейцарских курортов я разговаривал с банкиром из Каира, увлекшимся идеей выращивать хлопок в Египте, которую проталкивал Эрнест Кассель. Узнав, что я из Нью-Йорка, он немедленно спросил меня о Перси Томасе, чьи рыночные обозрения он постоянно читал.

Я всегда ценил научный подход Томаса к своему делу. Это был настоящий спекулянт, мыслитель с воображением мечтателя и мужеством, человек необычайно осведомленный, превосходно разбиравшийся в теории и практике торговли хлопком. Томас любил поговорить об отвлеченных идеях, теориях и абстракциях, но в то же время досконально знал практическую сторону хлопкового рынка и психологию торговцев хлопком (включая тех, с которыми он не был знаком) – ведь он занимался этим делом много лет и за это время не раз выигрывал и терял огромные состояния.

После того как развалилась биржевая фирма Sheldon & T omos, Томас начал работать в одиночку. За два года он сумел вернуть себе прежнее положение, и его возвращение было весьма эффектным. Помню, я читал в Sun, что, когда Томас снова поднялся на ноги в финансовом отношении, он первым делом полностью расплатился со всеми кредиторами, а потом нанял эксперта, чтобы тот помог ему наилучшим образом инвестировать миллион долларов. Этот эксперт проштудировал финансовую документацию нескольких компаний и рекомендовал купить акции железнодорожной компании Delaware & Hudson.

И вот после того, как Томас потерял миллионы, а потом нажил еще больше миллионов, он совершенно разорился на операции с мартовским хлопком. Явившись ко мне, Томас не стал терять время и сразу же предложил работать в альянсе с ним. Получив интересную информацию, он сразу же будет передавать ее мне, прежде чем делать достоянием общественности. А моя роль будет заключаться в том, чтобы использовать эти сведения в торговле, поскольку, по его словам, я обладаю в этом деле гениальными способностями, которых ему явно недостает.

Мне эта идея не понравилась по многим причинам, и я честно сказал, что не умею работать в упряжке и не очень хочу этому учиться. Томас продолжал настаивать, что это была бы идеальная комбинация, пока я не заявил напрямик, что не хочу участвовать ни в каких комбинациях, затрагивающих интересы других людей.

– Если я ошибаюсь, – объяснил я, – то один страдаю и сразу же сам за все расплачиваюсь. Та к я избавлен от разного рода неожиданных осложнений. Я предпочитаю играть в одиночку отчасти потому, что это разумнее и дешевле. Мне нравится меряться мозгами с другими торговцами, которых я никогда не видел, с которыми никогда не общался, которым никогда не советовал, что и когда покупать или продавать, и с которыми не собираюсь знакомиться. Когда я выигрываю, моя победа опирается на мои собственные суждения о рынке. Я никогда не продаю свои идеи, не использую их как капитал. Если я стану зарабатывать деньги как-то иначе, мне будет казаться, что эти деньги мною не заслужены. Ваше предложение меня не интересует, потому что игра интересна мне лишь постольку, поскольку я играю за себя и по своим собственным правилам.

Томас сказал, что очень огорчен тем, как я все это воспринял, и попытался убедить меня в том, что я ошибаюсь, отвергая его план. Но я настаивал на своем. Потом мы просто приятно поболтали. Я выразил уверенность в том, что он обязательно вернется на рынок как успешный трейдер и что окажет мне честь, если позволит предоставить ему финансовую помощь. Но Томас ответил, что не может взять у меня деньги в долг. Потом он расспросил о деталях моей операции с хлопком, и я рассказал ему все подробности: как я в это дело втянулся, сколько хлопка закупил, про цены и про все остальное. Мы еще немного поболтали, а потом он ушел.

Когда я говорил, что у любого спекулянта масса врагов, многие из которых прячутся в нем самом, то имел в виду свои собственные многочисленные ошибки. Я на собственном опыте убедился в том, что человек может обладать оригинальным мышлением, но при этом время от времени поддаваться чужому влиянию, даже если всегда отличался самостоятельностью и независимостью. Я обладаю довольно сильным иммунитетом по отношению к таким распространенным заболеваниям спекулянтов, как жадность, страх и надежда. Но при этом я всего лишь человек, и мне свойственно ошибаться.

Как раз в тот период мне следовало быть особенно осторожным, потому что незадолго перед этим я имел возможность убедиться в том, насколько легко бывает уговорить человека сделать то, с чем он не согласен и что идет вразрез с его желаниями. Это случилось в конторе Хардинга. Там у меня был своего рода собственный кабинет – отдельная комната, в которую никто не мог войти без моего разрешения. Я не хотел, чтобы меня тревожили, а поскольку я вел торговлю с большим размахом и мой брокерский счет был очень прибыльным, мне дали охранника.

Однажды сразу после закрытия биржи я услышал чей-то голос:

– Добрый вечер, мистер Ливингстон.

Я обернулся и увидел незнакомого мужчину тридцати или тридцати пяти лет. Я не понимал, как он здесь оказался, но он был здесь, и я решил, что его пропустили, потому что у него ко мне было какое-то важное дело.

– Я заглянул к вам по поводу вот этого Вальтера Скотта, – и его понесло.

Это был коммивояжер, торговавший книгами. Нельзя сказать, что у него были слишком приятные манеры или хорошо подвешенный язык. И особенной внешней привлекательностью он не отличался. Но в нем была необыкновенная внутренняя сила – сила, которая убеждает! Он говорил и говорил, а я вроде как слушал, но сказать, о чем он говорил, не могу. Подозреваю, я и в тот момент не мог бы сказать, о чем он говорил. Закончив свой монолог, он протянул мне авторучку и бланк договора, который я подписал. Это была подписка на собрание сочинений Вальтера Скотта ценой в 500 долларов.

Я подписал договор и в то же мгновение пришел в себя. Но контракт уже лежал у него в кармане. Мне не нужны были книги. У меня не было для них места. Мне нечего было с ними делать. Мне даже некому было их отдать. Однако я согласился купить их за 500 долларов.

Я настолько привык к денежным потерям, что о финансовой стороне своих ошибок всегда думаю в последнюю очередь. На первом месте – всегда сама игра и причины неудачи. Прежде всего хочется понять свои собственные недостатки и стереотипы мышления. К тому же я не хочу повторять свои ошибки дважды. Промахи простительны только тогда, когда на них учишься, когда обращаешь их впоследствии себе на пользу.

И вот, допустив ошибку на 500 долларов, но еще не разобравшись в причинах проблемы, я просто смотрел на этого человека, чтобы для начала составить себе о нем какое-то представление. Пусть меня повесят, если он не улыбнулся легкой понимающей улыбкой. Казалось, он читал мои мысли. Ему не нужно было ничего объяснять; он и так все понимал. Поэтому, пропустив фазу объяснений и экивоков, я спросил напрямую:

– Сколько комиссионных вы получите за эту подписку на 500 долларов?

Коммивояжер покачал головой и ответил:

– Простите, но на это я пойти не могу.

– Сколько? – настаивал я.

– Треть. Но я не могу! – ответил он.

– Треть от пятисот – это 166 долларов и 66 центов. Я дам вам 200 долларов наличными, если вы вернете мне этот подписанный договор.

В подтверждение своих слов я вытащил из кармана деньги.

– Я уже сказал, что не могу так поступить, – не уступал он.

– Много ли клиентов делают вам подобные предложения? – спросил я.

– Нет, – ответил он.

– Тогда почему вы были так уверены, что я хочу предложить вам именно это?

– Это в вашем стиле. Вы как никто умеете проигрывать, и именно поэтому вы первоклассный делец. Я премного обязан вам, но на это не пойду.

– Но объясните мне, почему вы не хотите получить больше, чем принесут вам комиссионные?

– Это не совсем так, – ответил он. – Я работаю не только ради комиссионных.

– А ради чего?

– Ради комиссионных и ради достижений, – ответил он.

– Каких достижений?

– Моих личных.

– А к чему вы стремитесь?

– А вы что, работаете только ради денег? – спросил он меня.

– Да, – сказал я.

– Нет, – он покачал головой. – Это не так. Для вас это было бы слишком скучно. Вы определенно работаете не просто ради того, чтобы добавить еще немного долларов на свой банковский счет, и на Уолл-стрит вас привела не просто любовь к легким деньгам. У вас должен быть еще какой-то интерес. То же самое и со мной.

Я не стал с ним спорить, но спросил:

– А какой интерес у вас?

– Ну, – он пожал плечами, – у каждого свои слабости.

– И какая у вас?

– Тщеславие, – ответил он.

– Ну что ж, – сказал я, – вам-таки удалось заставить меня подписаться. А теперь я хотел бы отписаться и плачу вам 200 долларов за 10 минут работы. Разве этого мало, чтобы потешить вашу гордыню?

– Нет, – ответил он. – Видите ли, все остальные мои коллеги месяцами обрабатывали Уолл-стрит и не смогли покрыть даже собственные расходы. Они винят во всем неверный выбор товара и территории. Поэтому фирма послала меня, чтобы доказать им, что проблема – в их профессиональных качествах, а не в выборе книг или места. Они работали за 25 процентов комиссионных. Перед этим я был в Кливленде и за две недели продал 82 подписки. Сюда я приехал, чтобы продавать книги не только тем, кто не захотел купить у других агентов, но и тем, к кому нельзя даже подступиться с предложением. Вот почему мне платят 33⅓ процента.

– Честно говоря, я так и не понял, как вы ухитрились всучить мне эти книги.

– Не переживайте, – утешительным тоном сказал он. – Я даже Дж. П. Моргану комплект продал.

– Не может быть! – не поверил я.

Коммивояжер не обиделся, а только сказал:

– Честное слово, он подписался!

– Вы продали собрание сочинений Вальтера Скотта Дж. П. Моргану, у которого наверняка есть не только самые шикарные издания, но даже, возможно, и рукописи некоторых романов?

– Вот его автограф.

Коммивояжер показал мне договор, подписанный самолично Дж. П. Морганом. Хотя, может быть, эта подпись принадлежала вовсе не Моргану, в тот момент мне даже в голову не пришло в этом усомниться. Разве не моя подпись лежала теперь в его кармане?

Одолеваемый любопытством, я спросил:

– Как вам удалось одолеть его библиотекаря?

– Я не видел никакого библиотекаря. Я говорил с самим стариком. В его собственном кабинете.

– Это уже слишком! – сказал я.

Ведь все знали, что проникнуть в личный кабинет мистера Моргана с пустыми руками было труднее, чем пронести громко тикающую бомбу в Белый дом.

Но коммивояжер настаивал:

– Так и было!

– Как же вы проникли в его кабинет?!

– А как я проник в ваш? – парировал он.

– Не знаю. Расскажите, – попросил я.

– И к Моргану, и к вам я попал одинаково. Просто поговорил с человеком на входе, работа которого как раз и заключалась в том, чтобы меня не пускать. Мистера Моргана я уговорил подписать точно так же, как и вас. Вы ведь не то чтобы договор на покупку книг подписали. Вы просто взяли из моей руки авторучку и сделали с ней то, о чем я вас попросил. И там было то же самое. Никакой разницы.

– А это действительно подпись Моргана? – мой скептицизм проснулся с задержкой на три минуты.

– Конечно!

– И все вот так просто, больше ничего?

– Больше ничего, – ответил он. – Я хорошо знаю свое дело. В этом весь секрет. Я многим вам обязан. Всего доброго, мистер Ливингстон, – сказал коммивояжер и повернулся, чтобы уйти.

– Погодите-ка, – задержал я его. – Хочу, чтобы вы заработали на мне ровно 200 долларов.

С этими словами я протянул ему 35 долларов.

Коммивояжер покачал головой:

– Нет, – сказал он, – этого я сделать не могу. Но я могу сделать вот что!

Он достал из кармана договор, разорвал его пополам и протянул мне.

Я отсчитал 200 долларов и протянул ему, но он опять отрицательно покачал головой.

– Вы не это имели в виду? – удивился я.

– Нет.

– Тогда почему же вы разорвали договор?

– Потому, что вы не стали хныкать, а приняли все так, как принял бы и я на вашем месте.

– Но я добровольно предлагаю вам 200 долларов, – сказал я.

– Я знаю, но деньги – это еще не все.

Что-то в голосе коммивояжера заставило меня сказать:

– Вы правы. А теперь скажите, что вы хотите, чтобы я для вас сделал?

– Вы быстро соображаете, верно? – ответил он. – Вы действительно хотите что-нибудь для меня сделать?

– Да, – подтвердил я. – Хочу. Но сделаю или нет, зависит от того, что у вас на уме.

– Проведите меня в кабинет Эда Хардинга и попросите его уделить мне ровно три минуты. А потом оставьте нас наедине.

Я покачал головой и сказал:

– Он мой добрый друг.

– Ему пятьдесят лет, и он биржевой брокер, – возразил продавец книг.

Это было совершенно справедливое возражение, и я провел его в кабинет Эда. Больше я никогда ни от кого об этом продавце книг не слышал. Но как-то вечером несколько недель спустя я столкнулся с ним в метро. Коммивояжер вежливо приподнял шляпу, и я приветственно кивнул в ответ. Он приблизился ко мне и заговорил:

– Как ваши дела, мистер Ливингстон? И как дела у мистера Хардинга?

– С ним все в порядке. Почему вы спрашиваете?

Я чувствовал, что ему хочется мне что-то рассказать.

– В тот день, когда вы провели меня к нему в кабинет, я продал ему книг на две тысячи долларов.

– Он мне ни словом об этом не обмолвился, – удивился я.

– Нет, конечно. Такие люди об этом не говорят.

– Какие «такие»?

– Ну, такие, которые не признают за собой ошибок, потому что это портит репутацию. Такие, которые всегда знают, чего им хочется, и никто не может их переубедить. Именно эти люди оплачивают образование моих детей и поднимают настроение моей жене. Вы сделали мне хороший подарок, мистер Ливингстон. Я рассчитывал на это, когда отказался от 200 долларов, которые вы так настойчиво пытались мне вручить.

– А если бы мистер Хардинг не подписал с вами договор?

– Но я знал, что он подпишет. Я навел справки. Это было верное дело.

– Понятно. Ну а если бы он все-таки не купил ни одной книги? – настаивал я.

– Тогда бы я вернулся и что-нибудь вам продал. Всего доброго, мистер Ливингстон. Хочу сейчас повидаться с мэром.

Мы подъезжали к станции «Парк-Плейс», и он собрался выходить.

– Надеюсь, вы продадите ему десять комплектов.

Тогда нашим мэром был демократ.

– Я тоже республиканец, – откликнулся он и вышел, неспешно, расслабленно, в полной уверенности, что поезд его подождет. И ведь подождал.

Я так подробно рассказал эту историю потому, что ее героем был замечательный человек, который заставил меня купить то, чего я покупать не хотел. Он был первым, кто сумел меня уговорить на подобную покупку. Второго такого не должно было быть, но он отыскался. Никогда нельзя давать руку на отсечение, что вы полностью защищены от влияния сильной личности.

Когда Перси Томас ушел от меня после моего вежливого, но категоричного отказа войти с ним в сговор, я мог бы поклясться, что наши деловые пути больше никогда не пересекутся. Я даже не предполагал, что мы вообще еще когда-нибудь встретимся. Но уже на следующий день я получил от него письмо с благодарностью за предложение помочь и с приглашением посетить его. Я ответил согласием. Перси Томас прислал еще одно письмо. Я позвонил ему.

Потом мы виделись довольно часто. Мне всегда нравилось слушать Томаса. Он много знал и умел интересно рассказывать. Думаю, что за всю свою жизнь я не встречал человека с большим магнетизмом.

Мы говорили о многом. Перси Томас – человек очень начитанный, с удивительным пониманием многих вещей и замечательным даром интересных обобщений. Мудрость его речей впечатляет, а по убедительности ему просто нет равных. Многие обвиняли Перси Томаса в разных вещах, в том числе в неискренности, но я иногда думаю, что причиной его поразительной убедительности было то, что сначала он полностью убеждал самого себя и это наделяло его способностью убеждать других.

Разумеется, мы много говорили и о рыночных делах. В отличие от Томаса, я не был настроен играть с хлопком на понижение. Я вообще не видел потенциала для роста цен, а он видел. В подтверждение своей позиции он собрал столько фактов и цифр, что они должны были просто раздавить меня своей тяжестью, но это меня все равно не убедило. Я не мог их опровергнуть, потому что не мог отрицать их аутентичность, но они не могли пошатнуть мою веру в то, что знал и о чем читал я сам. Однако Томас продолжал наседать, пока я не утратил уверенность в собственной информации, собранной из отраслевых журналов и газет. Иными словами, я перестал видеть рынок собственными глазами. Если человек в чем-то абсолютно уверен, его нельзя разубедить, но можно заговорить его до состояния неуверенности и нерешительности, что еще хуже, поскольку это означает, что он уже не может играть с прежним спокойствием и уверенностью.

Нельзя сказать, что я совершенно потерял голову, но уверенность в себе действительно утратил, точнее, перестал думать сам за себя. Не могу детально описать, как я шаг за шагом дошел до такого состояния неуверенности и безответственности, которое обошлось мне в конечном счете весьма недешево. Думаю, на меня повлияли уверения Томаса в точности информации, к которой он имел эксклюзивный доступ, а также моя недостаточная уверенность в надежности той информации, к которой имел доступ я – и вся остальная публика. Он твердил о полной надежности тысяч его корреспондентов по всему Югу, надежности, проверенной временем. В конце концов я начал смотреть на условия рынка глазами Томаса, прочитывать их так, как прочитывал он, потому что мы читали страницы одной и той же книги, которую он держал передо мной. Томас был очень логичен в своих умозаключениях. Стоило мне принять за данность его факты – и я неизбежно приходил к тем же выводам, что и он.

Когда Томас еще только начал внушать мне свое видение ситуации на хлопковом рынке, я не только был настроен играть на понижение, но даже имел открытые короткие позиции. По мере того как я признавал его факты и оценки, меня стал охватывать страх, что мои действия основывались на неверной информации. Постепенно уверившись в этом, я закрыл все короткие позиции – это было совершенно естественно. И столь же естественно было, закрыв короткие позиции, открыть длинные, раз уж я поверил Томасу. Так устроен мой мозг. В своей жизни я ничем другим не занимался, кроме торговли акциями и биржевыми товарами. Для меня было естественно думать, что если быть «медведем» неправильно, значит, правильно быть «быком». А если правильно быть «быком», значит, надо покупать. Как говаривал мой старый друг из Палм-Бич Пэт Херн, «никогда не узнаешь, пока не поставишь». Я должен проверить, правильны мои предположения о рынке или нет, а подтверждение можно будет прочитать только в конце месяца в отчетах моих брокеров.

Я начал покупать хлопок и в один миг скупил свою обычную линию – около 60 тысяч кип. Это была самая идиотская операция за всю мою карьеру. Вместо того чтобы руководствоваться собственными наблюдениями и выводами, я просто играл в чужую игру. Весьма показательно, что идиотизм моих действий самой покупкой не ограничился. Мало того что я покупал, не имея для этого никаких оснований, так еще и не соблюдал своих проверенных опытом правил наращивания позиции. Я все делал неправильно. Начав слушать других, я пропал.

Рынок шел против меня. Когда я уверен в своей позиции, то в такой ситуации никогда не испытываю ни страха, ни нетерпения. Но рынок вел себя не так, как должен был бы, если бы Томас оказался прав. Сделав первый шаг не в ту сторону, я затем сделал второй, третий, и, разумеется, все окончательно запуталось. Позволив себе подчиниться чужой воле, я не только игнорировал убытки, но и увеличивал закупки, идя против рынка. Такой стиль игры чужд моей природе и противоречит моим торговым принципам и теориям. Даже когда был подростком и играл в бакет-шопах, я вел себя умнее. Но здесь я был не я. Я стал другим человеком, в меня переселился Томас.

Я закупал не только хлопок, но и пшеницу, причем в очень больших объемах. На рынке пшеницы я работал превосходно и обеспечил себе солидную прибыль. Моя глупая затея наращивать объемы покупок хлопка привела к тому, что у меня собралось около 150 тысяч кип. Должен сказать, что в то время я чувствовал себя не очень хорошо. Я упоминаю об этом не для того, чтобы найти оправдание своим грубым ошибкам. Я просто констатирую факт. Помнится, я поехал отдохнуть и подлечить нервы в Бэй-Шор.

Будучи там, я поразмыслил о ситуации. Мне казалось, что я перегибал палку. Я человек, как правило, не робкого десятка, но меня охватила такая тревога, что я решил немножко облегчить ношу, которую тащил на себе. Для этого нужно было продать либо хлопок, либо пшеницу.

Кажется невероятным, что при моем знании игры, при моем многолетнем опыте спекуляций ценными бумагами и биржевыми товарами я сделал совершенно неправильный выбор – с точностью до наоборот. Хлопок приносил убытки, а я его сохранил. Пшеница давала прибыль, а я ее продал. Это была несусветная глупость. В свое оправдание могу сказать лишь то, что это была не моя игра, это была игра Томаса. Самая серьезная ошибка, которую совершают спекулянты, – это стремление спасти проигрышную игру за счет выигрышной. Это лишний раз доказала моя неудачная операция с хлопком. Всегда нужно продавать то, что приносит убытки, и держать то, что приносит прибыль. Разумность этого правила настолько очевидна и бесспорна, что даже сегодня я удивляюсь, как мог поступить наоборот.

Итак, я продал пшеницу, собственными руками урезав прибыль, которую она могла дать. После того как я вышел из игры, цена выросла на 20 центов за бушель. Если бы я сохранил пшеницу, моя прибыль могла бы составить восемь миллионов долларов. Однако я не просто решил удерживать убыточную позицию, но еще и прикупил хлопка!

Я отчетливо помню, как ежедневно покупал хлопок – все больше и больше. А почему, как вы думаете, я его покупал? Чтобы не дать цене понизиться! И если такая игра не является верхом идиотизма, тогда что является? Я просто вкладывал все больше и больше денег туда, где был обречен рано или поздно всё потерять. Мои брокеры и друзья не могли этого понять, да и по сей день не понимают. Если бы я не разорился, это было бы настоящим чудом. Меня не раз предупреждали, что не стоит слишком доверять блистательному анализу Перси Томаса. Но я, не обращая внимания на эти предупреждения, продолжал покупать хлопок, не давая ему подешеветь. Я покупал его даже в Ливерпуле. Я набрал 440 тысяч кип и только тогда осознал, как вляпался. Но было уже поздно. Мне пришлось быстро все распродать.

Я потерял почти все заработанное на других операциях с акциями и сырьем. Я проигрался не совсем вчистую, но у меня осталось меньше сотен тысяч долларов, чем было миллионов до встречи с моим блистательным другом Перси Томасом. То, что из всех живущих на земле именно я умудрился нарушить все те законы и правила, которые опыт научил меня соблюдать, чтобы достигать успеха, было больше чем глупостью.

Я узнал на собственном опыте, что человек может совершать глупости без всякой причины, и это был ценный урок. Он стоил мне миллионы долларов, но я близко познакомился еще с одним опасным врагом каждого спекулянта – подверженностью магнетическому обаянию сильной личности, убедительно и с блеском излагающей свою точку зрения. Мне, правда, всегда казалось, что этот урок я усвоил бы не хуже и в том случае, если бы плата за него ограничилась одним миллионом. Но судьба не всегда позволяет нам самим устанавливать плату за обучение. Она преподносит нам урок, а потом выставляет счет, по которому приходится платить столько, сколько указано. Узнав, на какое безумие я способен, я усвоил этот урок и закрыл тему. Перси Томас ушел из моей жизни.

Итак, более 9/10 моего состояния вылетело в трубу. Я пробыл миллионером меньше года. Миллионы я нажил, пользуясь своими мозгами, которым помогала удача. Потом отключил мозги и все потерял. Мне пришлось продать обе свои яхты и начать вести куда менее экстравагантный образ жизни.

Но одного этого удара оказалось недостаточно. Удача отвернулась от меня. Сначала меня подкосила болезнь, а потом возникла срочная нужда в 200 тысячах долларов наличными. Пару месяцев назад эта сумма была для меня сущей мелочью, но теперь это было почти все, что осталось от прежнего богатства. Мне срочно нужны были деньги, но вот где их взять? Я не хотел снимать деньги с брокерского счета, потому что тогда мне не на что было бы торговать, а как иначе я мог вернуть утраченные миллионы? Оставалась единственная возможность – взять деньги на фондовом рынке.

Только вдумайтесь в это! Каждый, кто хорошо знает средних клиентов среднего комиссионного дома, согласится со мной, что надежда заставить фондовый рынок оплачивать ваши счета является одной из самых распространенных причин потерь на Уолл-стрит. И если вы будете твердо держаться поставленной цели, то рискуете разориться дотла.

Как-то зимой в конторе Хардинга группа богатых авантюристов истратила 30 или 40 тысяч долларов на одно пальто – и ни одному не довелось его поносить. Случилось это так. Один известный брокер, работавший в торговом зале биржи, прославившийся позднее как один из тех чиновников, которые служили родине за годовую зарплату в размере одного доллара, пришел на биржу в пальто, подбитом мехом морской выдры. В те времена цены на меха еще не достигли небес и такое пальто стоило тысяч десять. И вот один из клиентов Хардинга, Боб Киоун, решил приобрести себе пальто на собольем меху. Он навел справки и выяснил, что стоило такое пальто примерно столько же – 10 тысяч долларов.

– Это чертовски дорого, – возразил один из его приятелей.

– Нормальная цена, вполне справедливая, – добродушно ответил Боб Киоун. – Примерно недельный доход, если только вы не хотите мне его подарить – в знак искреннего уважения к самому достойному игроку нашей фирмы. Кто-нибудь хочет сделать мне такой подарок? Нет? Что ж, отлично. Тогда пусть его купит мне фондовый рынок.

– Зачем вам соболье пальто? – поинтересовался Эд Хардинг.

– Оно будет особенно хорошо на мне смотреться, – ответил Боб, приосаниваясь.

– И как вы собираетесь за него платить? – спросил Джим Мерфи, большой охотник до чужих советов и наводок.

– Посредством разумных краткосрочных инвестиций, Джеймс, вот как! – ответил Боб, который прекрасно понимал, что Мерфи, как всегда, хочет получить наводку.

Джимми, естественно, стал уточнять:

– А какие акции вы собираетесь купить?

– Как всегда, мимо, дружище. Сейчас не время покупать. Я предлагаю продать пять тысяч акций U.S.Steel. Они должны опуститься минимум на 10 пунктов. А я ограничусь 2,5 пункта. Достаточно осторожный подход, не так ли?

– А что вы о них слышали? – с жадным любопытством спросил Мерфи.

Этот высокий черноволосый человек всегда смотрел голодными глазами, потому что никогда не выходил из конторы на обед из страха пропустить важную информацию с биржи.

– Я слышал, что такого пальто больше ни у кого нет, – сказал Боб и, обернувшись к Хардингу, попросил: – Эд, продайте пять тысяч обыкновенных акций U.S.Steel по рыночной цене.

Он был рисковым игроком, этот Боб, и любил пошутить. Так он давал миру понять, что у него железные нервы. Он продал пять тысяч стальных акций, и они тут же пошли вверх. Поскольку он не был и наполовину так глуп, как об этом можно было судить по его речам, Боб ограничил убыток стоп-лоссом на уровне 1,5 пункта и вышел из игры, заявив, что в Нью-Йорке слишком мягкий климат, чтобы ходить в меховом пальто. Это и нездорово, и нескромно. Его друзья посмеялись, но очень скоро один из них купил акции Union Pacific – опять же, чтобы заплатить за пальто. Боб потерял на этом 1,8 тысячи долларов и заявил, что соболя хороши, когда украшают женские плечи, но не годятся как подстежка для пальто скромного и интеллигентного мужчины.

После этого каждый из них по очереди попытался заставить рынок оплатить это пальто. Это продолжалось несколько дней. В какой-то момент я не выдержал и заявил, что сам куплю это пальто, чтобы контора на нем не разорилась. Но все дружно заявили, что это неспортивно и что если мне нужно это пальто, я должен добиться того, чтобы его оплатил рынок. Однако Эд Хардинг полностью одобрил мое намерение, и в тот же вечер я отправился за пальто в магазин. Оказалось, что его уже неделю назад купил какой-то человек из Чикаго.

Это только один пример. На Уолл-стрит нет человека, который не терял бы деньги в попытке заставить рынок заплатить за автомобиль, золотой браслет, моторную лодку или картину. На подарки ко дню рождения, которые отказался оплатить мне прижимистый фондовый рынок, я мог бы построить огромную больницу. Мне кажется, что среди всех неудач, случающихся на Уолл-стрит, самыми распространенными оказываются попытки превратить фондовый рынок в добрую крестную.

Почему же эти попытки раз за разом оказываются безуспешными? Этому, как и всем прочим несчастьям, есть свое объяснение. Что делает человек, которому пришло в голову, что фондовый рынок должен удовлетворить его экстренные финансовые потребности? Все верно, он надеется. Он ставит на везение, поэтому рискует гораздо в большей степени, чем спекулянт, играющий благоразумно и руководствующийся представлениями, к которым он логически пришел после бесстрастного изучения рыночных условий. Здесь очень важен тот фактор, что прибыль этому человеку нужна немедленно. Он не может позволить себе ждать. Ну должно же ему хоть раз повезти! Он успокаивает себя тем, что и не просит ничего особенного – всего лишь делает ставку при равных шансах на выигрыш и проигрыш. Рассчитывая выиграть несчастные два пункта, он ставит стоп-лосс на уровне двух пунктов и убаюкивает себя ложью, что его шансы пятьдесят на пятьдесят. Что ж, я знавал многих, кто потерял тысячи долларов на такой «осторожной» игре, особенно когда покупки делаются на пике рынка «быков», как раз накануне умеренного отката. Так играть нельзя. И вот именно такая игра, ставшая венцом моей глупости, явилась той соломинкой, которая сломала мне спину. Я потерял то немногое, что еще оставалось после неудачи с хлопком. Хуже того, все потеряв, я продолжал играть – и проигрывать. Я никак не хотел отказаться от мысли, что в результате заставлю рынок поделиться со мной деньгами. Но виден был только один результат – конец моих ресурсов. Я задолжал не только своим главным брокерам, но и другим посредникам, которые соглашались проводить мои сделки, не заручившись соответствующим маржинальным обеспечением. Я не только влез в долги, но так и остался в них.