Глава 26

Вернувшись домой, Фиона поняла, что проголодалась. Она вытащила из кухонного шкафчика коробку крекеров и ела их стоя, макая в стоящую на столе банку арахисового масла. Ее глаза были прикованы к папке со статьями о Хелен Хейер, и она изо всех сил старалась не думать о Джейми. До чего же невыносимо смотреть на фотографию 20-летней Хелен с ясными глазами и длинными шелковистыми волосами и сравнивать ее с женщиной, которую Фиона сегодня увидела. 41-летняя Хелен казалась рассеянной и сконфуженной, глаза у нее запали, уголки рта опущены вниз, а волосы приобрели серый оттенок. На вид ей дашь не меньше пятидесяти. Она сидела на стуле в углу больничной палаты и с тревогой смотрела на брата, нервно поглаживая правой рукой левую.

Джейми прав, у двух этих преступлений нет ничего общего, но в душе Фиона знала правду. Все объяснялось вспыльчивостью Тима Кристофера. Он не планировал ни одно из преступлений, просто действовал по наитию, когда очередная девчонка доводила его до исступления, душил ее на заднем сиденье своей машины или бил по голове бейсбольной битой – главное, чтобы она заткнулась. Он настолько не осознавал, что делает, что машинально вытер руки, измазанные кровью Деб, о штаны.

Она вспомнила ледяной тон Джейми: «Хочешь сделать всех еще несчастнее?»

Черт с ним. Фиона открыла шкаф под раковиной и достала бутылку вина, припасенную для экстренных случаев. Вино простояло там с прошлого Рождества, поскольку мало что могло выбить Фиону из колеи настолько, чтобы ей захотелось выпить. Но черт с ним. Ее сестра мертва, в личной жизни кавардак, карьера не удалась, и вот она в полном одиночестве зачерпывает арахисовое масло крекерами прямо из банки. Пришло время для шардоне.

Фиона успела сделать лишь один глоток и подавить инстинктивную дрожь, которую всегда чувствовала, пригубив алкоголя, когда зазвонил ее мобильный. Это снова был Энтони Иден. Она вздохнула и приняла вызов:

– Фиона Шеридан.

– Фиона, мне уже несколько раз звонили журналисты по поводу трупа. Что мне им сказать?

– Кто именно звонил?

Энтони назвал два имени, которые Фиона не знала. Наверняка фрилансеры или случайные люди.

– Мы больше не можем это скрывать, – сказал он. – Что мне им говорить?

Фиона взяла еще один крекер, воткнула в арахисовое масло и там и оставила. Есть больше не хотелось.

– Скажите, что не можете сделать заявление, потому что ждете, пока полиция уведомит родственников, – посоветовала она ему. – Так положено. Родные должны узнать раньше прессы.

У Сони Галлипо не было родственников, но это могло на какое-то время утихомирить репортеров.

– Хорошо, – ответил Энтони, и в его голосе прозвучало облегчение. – И еще кое-что.

– Что?

– Я слышал, что вам удалось обнаружить архив Айдлуайлда.

Это ее удивило:

– Откуда вы узнали?

– Неважно, – сказал Энтони. – Когда мы с матерью купили участок, документов там не было. Я посчитал, что они утеряны. Я хотел бы получить их назад.

Маргарет, Роберта, а теперь и Энтони – слишком много людей охотились за этим архивом. Фионе было не до вежливости.

– Ну уж нет, – ответила она. – Они нужны мне для статьи.

– Но это часть школьной собственности.

– Они перестали быть частью школьной собственности, когда их списали на свалку в 1979 году. Они превратились в мусор. А значит, они мои.

– Фиона, мне действительно необходимы эти документы.

– Тогда получите постановление суда, – сказала Фиона и повесила трубку.

Она сделала еще один глоток вина. Энтони не ответил, откуда ему стало известно об архиве. О нем знала Роберта, но они с Энтони не были знакомы. Возможно, он связался с Сарой Лондон или с Кэти. Или же это его мать догадалась.

Фиона посмотрела на коробки, сваленные в гостиной, и они как будто ответили на ее взгляд.

Она поднялась, взяла со стола бокал и приступила к работе.

Для начала она просмотрела личные дела девочек. Документы, касающиеся Сони и Роберты, она уже изучила и теперь вытащила папки с именами Кейти Уинтроп и Сисси Фрэнк. Сара Лондон говорила, что от Кейти исходили одни неприятности, и ее дело это подтверждало. Родители отправили ее в Айдлуайлд за «регулярное ненадлежащее поведение», и школа не смогла ее исправить. Кейти дралась, пропускала уроки, огрызалась на учителей, в общем, делала все то, что положено девочке-подростку в те времена, когда было невозможно отправить эсэмэску подружке или запостить селфи в интернете. Для девочки, запертой в школе без доступа к парням, алкоголю и наркотикам, преступления Кейти выглядели невинной шалостью («Вывесила свое нижнее белье из окна», – гласила надпись, сделанная в последнюю неделю ее учебы в школе), но учителя видели в ней опасную заразу для других девочек. «По возможности рекомендована изоляция в связи с потенциальным негативным влиянием на окружающих», – писала одна из них. Кейти закончила школу в 1953 году, в один год с Робертой. Документов о ее выпуске в деле не было – вероятно, педагоги слишком бурно праздновали ее уход.

Дело Сисси Фрэнк удивило Фиону. Сара Лондон говорила, что Сисси попала под чары Кейти и повсюду ходила за ней хвостом, и Фиона представляла ее преданной фанаткой. Однако документы рисовали совсем другую картину. Оценки у Сисси были выше среднего, хоть Сара и назвала ее глупой. Ее ни разу не наказывали, она не лезла в драки и не нарушала правил. Сара говорила, что Сисси была пухленькой, но по физкультуре у нее тоже стояли хорошие отметки, и учительница даже хвалила ее за ловкость: «Может проявить себя в хоккейной команде, но недостаточно мотивированна, чтобы подать заявку на вступление». По описанию Сисси казалась Фионе доброй, дружелюбной и сообразительной девочкой, которую взрослые почему-то отказывались хвалить. Причина могла быть только одна: ее происхождение. У Сары Лондон это предубеждение осталось до сих пор. Когда Фиона заметила, что в деле нет ни имени отца Сисси, ни причины, по которой она поступила в школу, она поняла, что права.

Фиона налила себе еще один бокал и решила поискать сведения о девочках в интернете. С Кейти Уинтроп ничего не вышло – за двадцать минут поисков Гугл не выдал Фионе ни одной фотографии, хотя бы отдаленно напоминавшей школьницу из Айдлуайлда. Имя Сисси Фрэнк упоминалось в списке студенческого сестричества за 1954 год, но после нигде не встречалось. Что ж, значит, Сисси, по крайней мере, поступила в колледж. Наверняка за нее снова заплатил отец, решила Фиона.

Она вернулась к коробкам и продолжила просматривать дела учениц, надеясь, что какое-то имя покажется ей знакомым. Затем она взялась за другие коробки – с расписаниями занятий, финансовыми документами и предметами из классов. Когда перед ней оказался учебник с абсурдным названием «Латынь для девочек», Фиона открыла его и начала листать, вдыхая запах старой бумаги и рассматривая толстые желтые страницы со старомодным шрифтом.

Примерно в середине учебника она заметила карандашную надпись, идущую вдоль полей по краю страницы. Фиона повернула книгу и прочитала:

«Мэри Хэнд носит черное платье и вуаль.

Она смеется как мой мертвый братик.

Мэдлин Грейзер, 2 февраля 1935 г.».

Черное платье и вуаль. У Фионы перехватило дыхание, и ей пришлось закрыть книгу и отложить ее на секунду. Февраль 1935 года. Кто-то видел ту фигуру на поле для хоккея с мячом в 1935 году.

«Вопрос в том, что видели вы».

Фиона вернулась к учебнику, стала перелистывать страницы и вскоре наткнулась на еще одну надпись, сделанную другим почерком внизу страницы:

Господи. Роберта говорила, что девочки оставляли послания в учебниках. Раз книги не менялись годами, это была отличная затея. Так одно поколение девочек из Айдлуайлда могло оставить послание другому.

Фиона отодвинула в сторону коробку с учебниками и открыла ту, в которой находились самые разные документы: чеки, заявления о найме на работу и увольнении, финансовые отчеты. То, что она искала, нашлось почти сразу в совсем тонкой папке «История участка» – там лежала всего пара листков. Это были схемы и планы зданий, а также карта всей территории школы за 1940 год. Под ней обнаружилась еще одна карта, нарисованная от руки чернилами и потому сильно выцветшая. На ней можно было различить Олд-Бэрронс-Роуд, лес и овраг. На том участке, где сейчас стояла школа, был нарисован квадрат с надписью «Церковь», а рядом с ним еще один, с пометкой «Дом Хэндов». Надпись внизу карты, также сделанная от руки, гласила: «Карта участка, 1915 г. Церковь сгорела в 1835 году и не была восстановлена, хотя фундамент остался нетронутым. Лила Хендриксен, 1921 год».

Значит, вот что находилось на участке до постройки Айдлуайлда! Фиона быстро проверила списки сотрудников. Лила Хендриксен работала в школе учителем с 1921 по 1924 год.

Фиона размышляла, постукивая ногтем по бокалу. Она легко могла себе представить эту учительницу, скорее всего родившуюся неподалеку и увлекающуюся историей местности. По крайней мере, она оставила записи о прошлом Айдлуайлда и сохранила их в архиве. Взгляд Фионы упал на второй квадрат на карте. Дом Хэндов. Семья Хэндов действительно существовала, и они жили здесь еще до постройки школы.

Она перевернула страницу и обнаружила еще один лист бумаги, покрытый аккуратным наклонным почерком Лилы Хендриксен. На нем коротко и емко излагалась трагическая история семейства Хэнд.

Хэнды были мелкими фермерами, на их земле выросло несколько поколений большого семейства. К 1914 году от него остались только супружеская пара и их дочь Мэри. В 16 лет она забеременела от местного парня и, стыдясь своего позора, до самых родов скрывала этот факт от посторонних. Роды принимала дома ее мать, а отец стал вынужденным свидетелем.

Ребенок родился мертвым, хотя Мэри была уверена, что его убили родители. Фиона не знала, правда это или нет. В любом случае от разлуки с малышом Мэри начала терять рассудок, и однажды между ней и родителями случилась ссора. В результате холодной ночью отец выгнал ее из дома.

Тело Мэри нашли на следующее утро в развалинах старой церкви. Ее похоронили не на кладбище рядом с родными, а недалеко от дома, там же, где и ее ребенка. Вскоре ее родители уехали из этих мест, землю отвели под строительство школы-интерната, и про Хэндов забыли. Линда Хендриксен писала, что могила Мэри находилась с южной стороны от сгоревшей церкви.

Фиона снова посмотрела на карту, повернула ее, ориентируясь на север, и нашла место у южной стороны квадрата, обозначавшего церковь. Затем она достала и положила рядом карту школы, составленную в 1940 году. На месте церкви построили столовую, а значит, могилы Мэри и малыша должны были находиться в саду, на который всегда падала тень. «А кто-то говорил, что в саду похоронен ее ребенок», – говорила Фионе Роберта.

Легенда оказалась правдой. Вот только в ней не упоминалось, что там же покоилась и сама Мэри.

В школе, где шестьдесят лет жили девочки.

Зазвонил мобильный, и Фиона подскочила от неожиданности, но, прочитав имя на экране, ответила:

– Пап?

– Ну что? – спросил Малкольм. – История оживает на глазах?

Фиона уставилась на лежащие перед ней карты и записи Лилы Хендриксен.

– Что?

– Я про Джинетт Харрисон, – сказал он. – И ее материал о Равенсбрюке.

Фиона откинулась назад. Поясница и спина у нее болели от долгого сидения на полу.

– Точно.

Она забыла рассказать ему про тот разговор. Слушая Малкольма, Фиона вспоминала день, проведенный в компании Стивена Хейера, его слова о Тиме Кристофере. «Скажи, ты ведь планировала отправиться с этой историей к своему отцу? Это его убьет», – сказал ей Джейми.

– Как все прошло? – спросил Малкольм. – Я очень уважаю Джинетт. Мы знакомы много лет.

– Ага, – согласилась Фиона, собираясь с мыслями. А потом рассказала все, что узнала от Джинетт про Равенсбрюк.

– Бедная девочка, – мягко сказал отец. – Теперь мы никогда не узнаем ее историю. Никто не узнает. Сколько всего утеряно. Как жаль.

– В ужасы о концлагерях трудно поверить, – призналась Фиона. – Как будто все это происходило тысячу лет назад или на другой планете.

– Верно, – согласился Малкольм. – Все это кажется глубокой историей, пока не находится очередной нацистский преступник, который все это время скрывался под чужим именем, и его не отдают под суд. Только тогда понимаешь, что некоторые люди все еще живут с этими воспоминаниями. Да что там, многим подросткам и Вьетнам кажется просто страницей в учебнике истории, а я все помню, словно это было вчера.

При этих словах что-то засвербело в ее мозгу. Она вспомнила слова Гаррета Крила за ужином: «Похоже на почерк нацистов, хотя она сбежала от этих ублюдков через океан».

Не прерывая разговора, она открыла ноутбук и вбила в поисковике Гугла: нацистский преступник Вермонт. Пока они обсуждали жизнь Сони Галлипо и документы из архива Айдлуайлда (призрака Фиона решила не упоминать), а потом и личные вопросы, она просматривала результаты поиска. Отец рассказывал ей о походе к врачу, который так долго откладывал, и о том, как ненавидит сдавать анализы, но она его остановила.

– Пап. – Фиона смотрела на экран ноутбука, и сердце билось у нее прямо в горле. – Пап.

Отец хорошо ее знал, к тому же обладал отличным журналистским чутьем. Он тут же понял, что случилось нечто важное.

– Что там, Фи, что такое?

– Ты упомянул нацистских преступников. Я погуглила, и оказалось, что один такой жил у нас. В Вермонте.

Она услышала шорох и щелчок. Судя по всему, Малкольм поднял старый телефонный аппарат на длинном проводе и понес его в свой кабинет, ближе к компьютеру.

– Правда? Я никогда об этом не слышал.

Фиона пролистала вниз открытую статью.

– В 1973 году в Берлингтоне арестован нацистский военный преступник. Суд вынес оправдательный приговор за недостаточностью доказательств, однозначно устанавливающих личность.

– Правда? И что с ним случилось?

Фиона вздохнула.

– Планировался второй суд. В Германии. Но она не дожила до него – умерла от сердечного приступа в собственном доме.

Голос Малкольма прозвучал удивленно:

– Она?

– Да, – сказала Фиона, кликая на фотографию в статье. На нее смотрела женщина с широким лбом, аккуратно завязанными на затылке густыми волосами, прямым носом и узкими губами на круглом лице. Глаза у нее были правильной формы, зрачки – темными, взгляд – мягким и невыразительным. Ее сфотографировали в тот момент, когда она выходила из здания суда, вполоборота, будто она развернулась, чтобы уйти. Надпись под фото гласила: «Роуз Элберт, обвиняемая в сотрудничестве с нацистами в качестве охранницы концентрационного лагеря, служившая там под именем Розы Берлиц, покидает суд после вынесения оправдательного приговора».

– Это женщина, – сказала Фиона. – Ее обвиняли в том, что она состояла охранницей в Равенсбрюке. И ей удалось уйти.