Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Мне нравится Кристиан. Я радуюсь, когда вижу его фамилию в списке пациентов, которые записались ко мне на прием. Он всегда меня смешит. Порой приемный день в клинике сна сильно истощает эмоционально, так как многие мои пациенты по-настоящему страдают от своих проблем со сном, а также от сопутствующих психологических и социальных проблем. Кристиан же – словно глоток свежего воздуха.
Не поймите меня неправильно. У Кристиана настолько тяжелая нарколепсия с катаплексией, что он не может найти постоянную работу, и ему крайне сложно вести нормальную жизнь. В то же время есть в нем что-то, слегка эксцентричное, порой сюрреалистичное восприятие мира, его чудесные речевые обороты, слушать которые – сплошное удовольствие. Сидя в кресле в моем кабинете в своей повседневной одежде, с аккуратно подстриженной бородой и короткими волосами, он рассказывает мне про последние приступы нарколепсии с такой проницательностью, юмором и рассудительностью, которые мне редко когда встречаются.
Умный и красноречивый, он страдает нарколепсией еще с подростковых лет. Причем у меня складывается впечатление, что ему нравится говорить о ней со мной, потому что ему кажется, что никто из его окружения до конца не понимает эту сторону его жизни. «Не считая самых близких друзей, разумеется, вы единственный человек, с которым я могу посидеть и поговорить о случившемся, – рассказывает он. – И вы не станете смотреть на меня, словно я из ума выжил, понимаете?» Я смеюсь. «В смысле, вы можете подумать, что я выжил из ума, однако никогда на меня так не смотрите!»
Кристиан испытывает практически все характерные симптомы нарколепсии, однако, как это часто бывает с этим расстройством, диагноз ему поставили лишь спустя много лет, уже в двадцать два года. Сейчас моему пациенту сорок, и он страдает от ужасной сонливости, которой подвержены все люди с этим расстройством. Именно она и является для него наибольшей проблемой, именно она не дает ему работать. «Я заснул на стадионе „Уайт Харт Лейн”, когда играли „Сперс” против „Манчестер Сити”, и на меня очень странно поглядывали, – рассказывает он. – Стадион был битком – человек тридцать или сорок тысяч, – все кричали и пели. Там было совсем не тихо. Я не большой любитель футбола и, думаю, был бы не прочь поспать во время матча…» Однако гораздо более сильное беспокойство вызывают другие ситуации, в которых Кристиану доводилось засыпать.
Раньше он работал в компании, занимавшейся производством медицинского оборудования. Ему приходилось управлять погрузчиком, с помощью которого он загружал большие контейнеры в грузовики для доставки. Он частенько парковал погрузчик где-нибудь в стороне, чтобы не видели коллеги: «Я ложился на руль и сразу засыпал. Мог проспать минуту или десять». Однако ему не всегда удавалось подготовиться, прежде чем уснуть. «Мне уже доводилось врезаться в них [грузовики]. Я еду на погрузчике, поднимаю поддон. А затем просыпаюсь от неприятного ощущения – от резкого удара, возвращающего меня к реальности, – он хлопает в ладоши, имитируя звук столкновения, – так что я врезался в контейнер. Бам! Господи! Хорошо, что это был не человек или что-нибудь ценное».
Не меньше беспокоит его и то, что иногда он засыпает, когда идет по улице.
«Помню, как не мог контролировать свои веки и начал засыпать. Но когда я подошел к дороге, и машина – вжух! – он имитирует звук проехавшей рядом машины, – я тут же пришел в себя. А ведь мог пойти прямо под эту машину. Я столкнулся с леденящей реальностью», – рассказывает мой пациент.
Еще Кристиан работал на катере на воздушной подушке, который курсировал по Ла-Маншу между Дувром и Кале. Помню, как переправлялся через Ла-Манш, когда был маленьким. И хотя день был относительно спокойный, я отчетливо запомнил шум и как меня качало туда-сюда с каждой волной, я такого не замечал даже в самолетах, когда попадаешь в зону турбулентности. Для Кристиана, впрочем, дискомфорт во время поездки не был проблемой. «Я просто засыпал. Впрочем, как и на всех остальных моих работах».
Подобно Филу и Адриану, Кристиан сталкивается и с катаплексией. Основным триггером для него, судя по всему, является смех. «Бывает, я смотрю „Башни Фолти”, и Джон Клиз вытворяет что-нибудь смешное, и я думаю, что ничего уморительнее в жизни не видел. Тут-то и начинается катаплексия, затрагивающая практически все мои мышцы. Со щеками и мышцами на лице начинаются странности, они словно сами по себе болтаются. Я теряю контроль над своими руками и ногами».
Несколько лет назад мы вместе с парой коллег поместили Кристиана в аппарат МРТ и попытались вызвать у него катаплексию, прокручивая на экране один из его надежных триггеров – сцену из сериала «Офис», в которой Дэвид Брент демонстрирует коллегам свои танцевальные навыки, ужасными кривляньями во всей красе проявляя свои высокомерие и заносчивость. Это была полная неудача – не потому что нам не удалось спровоцировать катаплексию, а из-за технических проблем, связанных с совмещением МРТ и ЭЭГ.
Еще, подобно Эвелин, Кристиан испытывает гипнагогические галлюцинации. Ему зачастую видятся какие-то темные силуэты при погружении в сон, однако бывают и куда более странные видения. У него остались обрывочные воспоминания о том, как он парил над своим телом – что-то наподобие внетелесных переживаний. Кристиан сталкивался и с чем-то похожим на описания суккубов и инкубов, о которых мы рассказали в девятой главе. «Я не верующий человек, однако поверил, что меня посетил суккуб, ночной демон. Я увидел дым. Это не был демон в человеческом обличье или что-то в этом духе. Это был густой дым, который обволакивал меня. – Он замялся. – Эта штука приблизилась ко мне, занялась со мной сексом, а потом ушла. И она делала это каждую ночь. Я видел дым, хотя и спал с открытыми глазами. Я мог его схватить. На меня никто не садился, однако оно как бы проникало в меня – не хочу выражаться грубо – в сексуальном смысле. – Он добавляет: – Я даже готов был сходить к священнику, просто чтобы с ним поговорить. Но первым делом пришел к вам!» – улыбается он. Я заверил его, что являюсь плохой заменой священнику.
Полагаю, что причина нарколепсии Кристиана, как это было у Фила и Адриана, кроется в повреждении той самой небольшой области, расположенной глубоко в мозге, – латеральном гипоталамусе. Я никогда не проверял уровень гипокретина – вещества, вырабатываемого этим участком мозга, – в спинномозговой жидкости этого пациента, однако не сомневаюсь, что он занижен, а то и вовсе нулевой. Все его симптомы являются следствием разрушения крошечных ядер, расположенных в самом центре нейронных контуров, которые контролируют наш сон и сновидения. Переключатель, который не дает нам внезапно засыпать и погружаться в БДГ-сон, вышел у него из строя.
Большинство людей ночью проходят через БДГ-фазу сна четыре или пять раз, и мы можем вспомнить свои сны, если выйдем утром из БДГ-сна.
Кристиан же быстро переключается между сном и бодрствованием, что приводит к приступам непреодолимой сонливости в самые неподходящие моменты, например за рулем погрузчика или на переполненном стадионе. Причем он моментально погружается в БДГ-сон из состояния бодрствования, что и приводит к появлению этих странных и пугающих галлюцинаций.
Кроме того, из-за этих неврологических повреждений его сон крайне нестабилен, так что Кристиан постоянно мечется между БДГ-сном и бодрствованием на протяжении всей ночи. И именно во время этих размытых переходов он и запоминает сны. Не какие-то обрывки, которые смутно удается припомнить с утра, а яркие, реалистичные, повторяющиеся сны, настолько красочные и правдоподобные, что порой их сложно отличить от реальности. Его описания меня завораживают.
Почти каждую ночь Кристиану снятся одни и те же четыре человека. «Настоящие люди, с которыми я вместе ходил в начальную и среднюю школу, – рассказывает он мне. – Я их не видел, должно быть, лет двадцать, однако каждую ночь они приходят в мои сны. – Он немного робко смеется. – У меня небольшая интрижка с одной из девушек. На самом деле с двумя! – Он тут же поясняет: – Звучит немного странно, когда я называю это интрижкой. Люди, которых я вижу в своих снах, – дети. Не то чтобы я был взрослым и у меня была интрижка с детьми. Во сне я такой же, как они. Я тот ребенок, каким был в прошлом».
Я спрашиваю, не переживает ли он какие-то старые воспоминания, но он уверен, что это все происходит впервые, чуть ли не как новая жизнь. «Одна из них была моей девушкой, а другая просто одноклассницей, которая мне нравилась. Так что у меня очень странная интрижка, которая на самом деле ни в коем виде не происходит в реальности, – я же не общался с ними двадцать лет! Видел их фотографии в Facebook, так что знаю, как они выглядят взрослыми, но в моих снах они не такие». По ночам он ведет отдельную жизнь – любовную и социальную, – однако ясно дает понять, что в его отношениях со «старыми знакомыми» нет никакого сексуального подтекста. В его снах он переживает период невинности, счастья в своей жизни, лишенной забот и печалей.
Помимо содержания, не менее поражают и яркость снов этого пациента, и их постоянное продолжение, несмотря на пробуждения. Ему сложно это описать словами, так что он приводит пример.
«Скажем, мне снится, что я иду по дороге и встречаю Васю Пупкина. Во сне я говорю: «Привет, Вась, как дела?» Вижу его прямо перед собой. Когда просыпаюсь, когда открываю глаза, сон продолжается. Но в этот момент я уже не вижу Васю Пупкина и не здороваюсь с ним – теперь мне об этом словно рассказывают. Внезапно появляется голос, который читает мне книгу. То есть я говорю с Васей Пупкиным, [а затем сон превращается вот во что]: «Кристиан говорит с Васей Пупкиным. Они жмут друг другу руки».
Как я себе это представляю, отдельные части сновидений, но не сновидения целиком, просачиваются в состояние бодрствования. Я спросил у Кристиана, что происходит, когда он снова засыпает. Он ответил, что тогда сон просто продолжается, уже без голоса рассказчика. Он снова оказывается на улице и разговаривает с Васей. «Сон просто продолжается как ни в чем не бывало», – отвечает он.
Когда я наблюдаю за своей младшей дочерью в кровати, всегда поражаюсь – и завидую – тому, как быстро она засыпает. Только что в очередной раз клянчила щеночка, как уже секунду спустя ее глаза закрыты, дыхание замедляется, и она отключается, словно по щелчку. Будто падает со скалы и оказывается глубоко под водой, совершенно не реагируя на мир вокруг. Этот переход происходит резко, мгновенно. Уверен, она никогда особо не задумывалась о своем сне. Это инстинктивный, первобытный рефлекторный акт, подобно употреблению пищи или напитков, – это просто происходит. Она не задумывается, зачем сон нужен, помимо того чтобы не испытывать сонливости, и она не осознает себя во сне – за одним исключением. Моя дочь может помнить, что ей что-то снилось. Для большинства из нас, – во всяком случае, для тех, у кого нет проблем со сном, – сновидения оказываются единственным элементом сна, который проникает в наше сознание. Помимо физического акта пробуждения, они – единственное свидетельство того, что мы на самом деле спали. И так было всегда. Сновидения являются неотъемлемой частью жизни человека, а возможно, и других млекопитающих (хотя мы, разумеется, не можем их об этом спросить).
С незапамятных времен люди гадали о смысле или значении снов, и сновидения играют свою роль чуть ли не в каждой религии.
Одним из древнейших сохранившихся текстов является «Египетский сонник» – документ на папирусе, который сейчас хранится в Британском музее в Лондоне, всего в сорока минутах быстрым шагом от больницы Гая. Он слишком хрупкий, чтобы его выставлять. Даже от самого слабого света может рассыпаться в прах. Документ датируется 1220 годом до н. э., и в нем описывается 108 снов, которые делятся на плохие и хорошие, и каждый снабжен своим толкованием. Мне посчастливилось увидеть этот древний текст собственными глазами.
Меня провели в кабинет изучения Древнего Египта и Судана, достали четыре стеклянные рамки и аккуратно положили на дубовый стол передо мной. Между стеклами были зажаты сами папирусы, некоторые были представлены только фрагментами, в то время как один был на удивление большим и хорошо сохранившимся – размером примерно шестьдесят на тридцать сантиметров. Черные и красные чернила заметно расплываются в местах, где рука писавшего отрывалась от бумаги. Поразительно увидеть нечто написанное более трех тысяч лет назад чернилами на папирусе, видеть следы автора текста. На мой взгляд, работа выглядит так, будто над ней трудилось несколько людей, поскольку встречаются символы разных размеров. Основной текст аккуратный, разделен пробелами одинакового размера, однако в разных участках к документу явно притрагивалась другая рука; более крупные и яркие, менее выверенные символы выглядят словно заметки на полях. И хотя в иероглифах я особо не разбираюсь, смог разглядеть некий перечень, и в каждой фразе присутствует красный символ, изображающий, как полагаю, кровать. Наверное, каждый пункт в этом перечне – описания сновидений и их толкований.
Люди Древнего Египта верили, что боги могут показываться в их снах и что сны могут выступать в роли окна в загробный мир. Подобным образом Иосиф в «Книге бытия» предсказал семь лет плодородия с последующими семью годами голода, истолковав сны Фараона. В Каббале – мистическом учении в иудаизме – считается, что во сне пятьдесят девять из шестидесяти частиц нашей души покидают нас, в то время как одна шестидесятая остается, чтобы поддерживать жизнь, – одна шестидесятая считалась малейшим количеством чего угодно, которое можно обнаружить. Когда наши души попадают в духовный мир, чтобы подпитаться, проблески событий из нашего будущего просачиваются в наши тела, принимая форму сновидений.
Мало кто сейчас станет воспринимать сны как предсказания будущего, однако ответ на вопрос: «Почему нам снятся сны?» – это громогласное: «Я не знаю!»
Если задуматься, то это просто поразительно. Одна из фундаментальных составляющих нашей жизни, с которой мы сталкиваемся ежедневно, как, например, с приемами пищи, остается для нас загадкой. Невозможно представить, чтобы на вопрос: «Зачем мы едим?» – прозвучал ответ: «Я не знаю…»
Мы считаем БДГ-сон и сновидения одним и тем же, однако, как я уже упоминал во второй и третьей главах этой книги, известно, что это не так. Мы знаем, что если разбудить кого-то из медленного сна, то он зачастую опишет нечто, похожее на сновидения, однако именно БДГ-сон, судя по всему, связан со сновидениями повествовательного содержания, со сценарием, развивающимся у нас в голове, с разворачивающейся историей. Вместе с тем БДГ-сон и подобный тип сновидений – это определенно не одно и то же. БДГ-сон определяется как спящее состояние, в котором тело парализовано, однако мозг проявляет большую активность. ЭЭГ – электрические сигналы, которые позволяют нам уловить маленький кусочек активности мозга, – поразительно напоминает то, что наблюдается у бодрствующего человека, однако из мышц двигаются только те, которые необходимы для дыхания, а также контролирующие движения глаз. Кроме того, БДГ-сон является разновидностью активности мозга, которая начинает проявляться еще в материнской утробе. Когда начинается третий триместр нашего внутриутробного развития, мозг практически постоянно пребывает в этом состоянии, во всяком случае, это наблюдается у недоношенных детей, появившихся на свет на этом сроке. И даже после рождения каждые сутки треть всего времени мы проводим в БДГ-сне.
Как сказал мне Меир Кригер, профессор медицины сна Йельского университета, когда мы обсуждали эту тему: «Да что вообще может сниться младенцам?» Ответ: пожалуй, ничего или, по крайней мере, ничего похожего на то, что мы называем снами. Скорее всего, мы начинаем видеть сны в том смысле, в каком их понимаем, только когда наш мозг достигает достаточного уровня развития, чтобы предоставлять субъективный опыт и воспроизводить его в повествовательном ключе. То есть наш мозг оказывается в состоянии понимать жизненный опыт, а затем выстраивать его в виде истории только после достижения им определенного уровня зрелости и организационной структуры. Наши сны становятся похожими на то, какими мы их знаем, скорее всего, где-то в пять лет, хотя наверняка сказать сложно. От двухлетнего ребенка сложно добиться причины его истерики, не говоря уже о том, чтобы расспрашивать его про его сны, однако маленький ребенок может проснуться и сказать, что ему приснился кошмар.
И тем не менее, как на это намекал Кригер, как плоду на двадцать восьмой неделе могут сниться какие-то ситуации из жизни, если никакого жизненного опыта за пределами материнской утробы у него нет? Аллан Хобсон, профессор психиатрии и сомнологии в Гарварде, предположил, что этот «БДГ-сон без сновидений» играет ключевую роль в формировании сознания, которое он назвал «протосознанием». Наше поведение в младенчестве и в детстве, начинающееся с бессознательных рефлекторных действий, – плача, когда мы голодны, сосания пальцев, хватания предметов без какого-либо самосознания – постепенно превращается в то, что мы называем сознанием, путем постоянных репетиций и «тренировок» в виртуальном пространстве. Он предполагает, что БДГ-сон приводит к зарождению вторичного сознания – то есть уровня сознания, которое отличает нас от других видов, а именно воли, самоосознанности, логики, интуиции, абстрактного мышления из первичного сознания, характеризующегося простым восприятием и эмоциями, которые есть у всех млекопитающих. Хобсон утверждает: «Думаю, протосознание – не совсем подходящий термин, придуманный мной. Вместе с тем мне кажется, что я пытаюсь донести очень простую вещь: что развитие мозга, приводящее к появлению сознания, происходит очень рано, еще во время беременности».
Тем не менее если БДГ-сон – это состояние мозга, которое можно измерить и обнаружить, то сами сны представляют собой субъективное состояние психики. Что ж, по крайней мере, БДГ-сон связан со сновидениями, а его мы можем легко определять и изучать. Так что давайте пока отложим сны в сторону и сосредоточимся на БДГ-сне. Что нам известно о том, зачем он нужен? Начнем с того, что если мы проводим столь много времени в этом состоянии во время активного развития мозга – в утробе матери и в раннем детстве, – то, вероятно, он играет определенную роль в этом развитии. Вместе с тем БДГ-сон продолжается на протяжении всей жизни, вплоть до старости, так что это не может быть полным объяснением. Возможно, он принимает какое-то участие в поддержании и перестройке нашего мозга? Может быть, БДГ-сон позволяет нам тренироваться, готовиться к бодрствованию, настраивая наш мозг, пока мы спим, чтобы он был свежим с утра? Жуве, тот самый, что изучал котов с поврежденным мозгом, которые охотились или дрались в БДГ-сне, предположил, что БДГ-сон позволяет репетировать инстинктивное поведение, необходимое для выживания. Другие указывали на то, что количество БДГ-сна заметно снижается у котят, как только они открывают глаза, – это указывает на то, что БДГ-сон неким образом подготавливает определенные нейронные контуры мозга для будущей жизни.
Альтернативная теория роли БДГ-сна заключается в том, что он помогает регулировать настроение и психологическое состояние человека. Если первые исследования по прерыванию БДГ-сна у людей показали, что спустя несколько дней развиваются серьезные проблемы с поведением, то проведенные впоследствии другие исследования продемонстрировали равноценную значимость быстрого и медленного сна.
Еще больше все путает то, что одна ночь без БДГ-сна у людей с депрессией способна привести к выраженному улучшению настроения, а антидепрессанты первых поколений способны полностью ликвидировать БДГ-сон. Так что и эта теория тоже не является полностью убедительной.
А что насчет упрощения процесса обучения и запоминания? Исследования на животных раз за разом показывают, что длительность БДГ-сна увеличивается после обучения чему-то новому, а нарушение БДГ-сна нарушает и сам процесс обучения. Аналогичных данных в ходе исследований на людях, правда, получено почти не было, и если такой эффект и существует, то он относительно слабый.
Возможно, БДГ-сон нужен не только для сохранения новых данных, но и для поддержания того, что мы уже знаем.
Возможно, БДГ-сон активирует нейронные контуры, которые хранят воспоминания или навыки, усиливая их и не давая нам их забыть. Все определенно указывает на то, что БДГ-сон играет фундаментальную роль в различных аспектах обучения и получения навыков. Мэттью Уолкер, один из самых выдающихся исследователей в этой области, вместе с коллегами продемонстрировал, что БДГ-сон активизирует все важные умения, такие как распознавание эмоций по выражению лица, ориентирование в лабиринте и творческое мышление. Сновидения и творческое мышление уже давно связывают между собой. Зачастую приводятся примеры Мэри Шелли, которой приснились сцены из «Франкенштейна», Кейта Ричарда с приснившимися ему первыми тактами к Satisfaction, составленную во сне Менделеевым таблицу химических элементов и Пола Маккартни, сочинившего музыку к Yesterday тоже во сне. Таким образом, возможно, БДГ-сон способен сопоставлять различные воспоминания, разрозненные переживания и объединять их в гениальные произведения.
Одной из особенностей БДГ-сна является то, что, в отличие от всех остальных моментов нашей жизни, во время него механизмы терморегуляции дают сбой. Если все остальное время температура нашего тела поддерживается абсолютно стабильной, то во время БДГ-сна она падает. На самом деле нам крайне опасно находиться в подобном состоянии. Даже небольшие колебания температуры могут привести к неправильной работе мозга либо к нарушениям сердечного ритма. Я периодически сталкиваюсь с пациентами в реанимации, введенными в кому путем гипотермии, либо с повреждениями мозга, полученными в результате его перегрева от приема наркотиков. Если потеря температурного контроля чревата столь большими опасностями, то не слишком ли это высокая цена за БДГ-сон, особенно с учетом того, что мы входим в это состояние по нескольку раз за ночь? Эволюция не глупа, и это указывает на то, что БДГ-сон, а также отключение нашего внутреннего термостата, должно быть, играют критически важную роль.
У людей есть предохранитель: если нам холодно, мы не погружаемся в БДГ-сон. Судя по всему, когда нам недостаточно тепло, мозг не решается рискнуть потерять контроль над терморегуляцией.
Вместе с тем здесь наблюдается некий парадокс: когда подопытных крыс лишают БДГ-сна, они вскоре теряют способность регулировать температуру своего тела и в результате умирают. Во время нашего телефонного разговора Хобсон привел в качестве примера свою жену. «Моя жена, – сказал он, – тоже невролог. Ей вечно холодно в помещении, где всем остальным жарко. Все потому, что она вечно не высыпается – так усердно она работает!» Итак, раз БДГ-сон играет столь важную роль в поддержании нормальной температуры тела, как это соотносится с потерей данного контроля непосредственно во время БДГ-сна? Я спросил у Хобсона, что он думает об этом явном парадоксе. «Во время БДГ-сна мы ремонтируем систему, которая регулирует температуру нашего тела. Как когда мы отдаем машину в ремонт. Автослесарь заводит ее, в то время как колеса не касаются земли. Она не может ездить, пока он ее чинит». Так что, возможно, во время БДГ-сна система, которая поддерживает у нас стабильную температуру в 37 °C, отключается, чтобы ее можно было подрегулировать, чтобы она и дальше могла нормально работать.
Что касается Кристиана, то поражают не только его сны про друзей детства, но и то, как хорошо он их запоминает. Если мне повезет, я могу вспомнить, что мне снилось, пару раз в месяц. Сразу после пробуждения я в состоянии четко вспомнить подробности сна, однако спустя несколько минут эти яркие воспоминания растворяются, словно клочья тумана на ветру. У Кристиана же все мельчайшие подробности остаются в памяти, такие же яркие и красочные, как переживания в течение дня. «Во сне у меня все время происходит нечто особенное с руками. Я могу стрелять лазерными лучами из пальцев. Могу в точности описать, как это происходит в каждом сне. Всегда одно и то же. Я чувствую какое-то давление в мозге. Накапливаю сгусток энергии. Чувствую его в своем мозге, и он все растет и растет у меня в руке, потому что я создаю этот энергетический сгусток». Я замечаю, что все это очень напоминает «Гарри Поттера», и пациент вспоминает кое-что еще.
«Во сне я могу ходить сквозь стены, однако, когда делаю это, мне сложно протащить через стену свою голову. – Он делает паузу и задумывается на несколько секунд. – Не знаю, может, у меня в мозге действительно что-то происходит. Может, он немного опухает. Я не знаю, как это можно объяснить с научной точки зрения, но ведь может же что-то происходить в реальности, когда я сплю? А потом это переносится в мой сон, и моя голова не проходит сквозь стену…»
Полагаю, он имеет в виду явление включения в сон испытываемых сенсорных ощущений, о котором мы говорили в третьей главе, когда аномальные движения конечностей, возможно, приводят к буйным снам, характерным для расстройства поведения БДГ-сна. «Представьте, скажем, что у меня на ноге растет какая-нибудь бородавка, о которой я не знал, которую не замечал. В эту самую ночь мне непременно приснится, что у меня там что-то есть, только во сне это примет вид какого-нибудь гриба, растущего у меня из ноги».
Однако не все сны Кристиана сладкие и светлые, про любовные интрижки и суперспособности. Некоторые из них крайне неприятны. «Мне постоянно снится атомная война. Очень красочно. Просто ужас! Понятно, что я никогда не был свидетелем ядерной войны, я опираюсь только на компьютерные игры, художественные и документальные фильмы, все в таком духе». Он описывает, как ему регулярно снится атомная катастрофа, сны, вернее, кошмары, наполненные ужасом, смертью и разрушением. «Если бы, например, мы были сейчас в моем сне, прямо сейчас, то я бы сидел и разговаривал с вами, а, скажем, где-то вдалеке вырос бы ядерный гриб. Мы бы начали паниковать, ну или вроде того. Я вижу, как падают бомбы, и я знаю, куда они приземлятся. Причем эти бомбы никогда не взрываются моментально. Мы бы покинули здание, чтобы добраться до какого-нибудь убежища. А затем бы прямо перед нами взорвалась бомба. В реальности мы бы испарились за доли секунды, однако во сне мне хватает времени убежать. Как правило, я не умираю. Всегда пытаюсь спасти людей».
То, что Кристиан всегда так хорошо запоминает свои сны, очевидно, является следствием нестабильного БДГ-сна из-за нарколепсии. Он постоянно плавно переходит из БДГ-сна в бодрствование и обратно, и содержание снов регулярно просачивается в его сознание. Сны Кристиана настолько яркие и правдоподобные, что он стал задумываться, нет ли в них какого-то смысла, не пытаются ли они ему что-то сказать. Но так ли это? Говорят ли нам наши сны что-то про нас, про наши переживания, желания, нашу личность?
Развитие науки о сновидениях было, несомненно, заторможено историческим разделением разума и тела (в этом смысле «тело» включает и физический мозг).
Согласно концепции картезианского дуализма, душа и тело полностью разделены между собой, и эти взгляды способствовали разделению неврологии, науки о нервной системе, и психиатрии, науке о человеческой психике.
В течение последних нескольких десятилетий это искусственное разделение постепенно сводилось на нет, и мало кто из современных неврологов или психиатров согласится с такими взглядами. Мы, неврологи, прекрасно знакомы с тем, как опухоли мозга или аутоиммунные заболевания мозга способны приводить к самым настоящим психотическим симптомам, таким как галлюцинации или бред, а то и к менее выраженным «психиатрическим» симптомам, таким как тревожные состояния или депрессия. Точно так же, если просмотреть современные психиатрические журналы, в них полно статей про исследования, связывающие такие болезни, как шизофрения или биполярное расстройство, с определенными генетическими вариантами, изменениями в поведении нейромедиаторов и активности различных отделов мозга.
Таким образом, разделение разума и тела, психической и физической составляющей человека постепенно умирает. В мире снов, однако, все дороги ведут к Зигмунду Фрейду. Теории Фрейда о природе снов знакомы практически каждому. Главным их тезисом является идея о том, что сны выражают наши несбывшиеся желания. Вместе с тем сны представляют собой цензурную версию наших подавленных эмоций или желаний, которую нужно еще правильно истолковать. Наши неосознанные желания подавляются и оказываются скрыты не только от окружающих, но и от нас самих, и сны представляют собой завуалированные проявления этих скрытых желаний. Нам не нужен «Египетский сонник», чтобы предсказать с помощью снов будущее, – нам нужен психоаналитик, который скажет, что наши сны означают, отталкиваясь от темных «подземелий» нашего разума. В каком-то смысле Фрейд стал мостом между двумя сторонами картезианского дуализма. Получив образование в неврологии, он быстро перешел в мир психиатрии и разработал свою знаменитую теорию психоанализа. Хотя он и жил задолго до появления ЭЭГ и МРТ и даже не знал про БДГ-сон, Фрейд решительно приписал снам физическую природу, назвав их порождением нашего мозга. Вместе с тем его теории о толковании снов нельзя было ни проверить, ни доказать, и в них явно прослеживался какой-то духовный налет: когда наш внутренний дух каждую ночь терзают потаенные темные желания, будучи проявлениями эдипова комплекса или подавленных воспоминаний о событиях сексуального характера из прошлого.
Разумеется, сейчас мы можем однозначно доказать, что сны действительно рождаются в мозге. И дело тут не только в том, что они появляются, когда мозг находится в определенном состоянии, характеризующемся определенной электрической активностью, – в состоянии БДГ-сна. Методы функциональной визуализации, позволяющие нам взглянуть на мозг и проанализировать активность различных его отделов в определенные моменты времени, дали нам понять, что во время БДГ-сна различные области мозга ведут себя чрезвычайно активно. Достаточно подумать про свои собственные сны, чтобы предсказать, какие это могут быть участки. Наиболее активными становятся области, связанные с эмоциями, движениями, зрением и автобиографической памятью, – лимбическая система, двигательная кора, зрительно-пространственные области и гипоталамус соответственно.
Совершенно не удивляет, что больше всего во время БДГ-сна затихает префронтальная кора, отвечающая за рациональное мышление и сложное планирование.
Могут ли сны быть «сопутствующим явлением» БДГ-сна? Не являются ли сновидения результатом случайной активации этих участков мозга во время этой фазы? Возьмем, к примеру, дыхание. Когда вы выдыхаете воздух в морозный день, появляющийся пар является следствием содержащейся в нашем дыхании воды. Человек средней комплекции в день теряет с дыханием порядка 400 мл воды. Вместе с тем дыхание нужно не для того, чтобы выводить из организма воду. Потеря воды является лишь последствием прохождения воздуха через влажные дыхательные пути, побочным продуктом потребности вдыхать кислород и выдыхать углекислый газ – сопутствующим явлением. Так не являются ли сновидения по аналогии побочным следствием, бессмысленным мусором, образующимся, когда БДГ-сон «прибирается» в нашем мозге? С точки зрения личного опыта, сложно сопоставить такое представление с содержанием наших снов, в которых мы видим знакомых людей, взаимодействуем с реалистичным миром, испытываем сильные эмоции. Как бы я ни старался быть беспристрастным и объективным, мне сложно понять, как наши сны могут представлять лишь бессмысленные шумы от электрических процессов, происходящих с совершенно иной, никак не связанной с ними целью. И когда я смотрю на некоторых своих пациентов, это еще больше не укладывается в моей голове.
На ум приходит юноша, которого я принимал недавно, – беженец из Шри-Ланки. Он родился в семье тамильцев, и его детство оказалось прервано гражданской войной, с периодическими арестами, травлей и физическим насилием. Хотя он и покинул Шри-Ланку в подростковом возрасте, каждую одну-две ночи его мучают кошмары. Даже спустя пятнадцать лет этот пациент по-прежнему просыпается с криками от правдоподобно «проигрывающихся» в его голове ужасных сцен из прошлого. Такие кошмары характерны для посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), сопровождающегося яркими вспышками воспоминаний из прошлого в течение дня, а также иррациональными реакциями на все, что напоминает о пережитой травме. Так как же эти повторяющиеся ночные кошмары, явно связанные с испытанными в состоянии бодрствования событиями, могут быть банальным побочным явлением? Это кажется маловероятным.
На самом деле одной из предложенных функций БДГ-сна является, как ее назвал Мэттью Уолкер, «ночная терапия». Во время бодрствования наш мозг переполнен различными нейромедиаторами, однако ситуация меняется во время сна. Во время медленного сна уровни ацетилхолина, серотонина и норадреналина (норэпинефрина) падают. Когда же начинается БДГ-сон, ситуация снова меняется. Уровень норадреналина падает до минимума, однако концентрация ацетилхолина становится выше, чем при бодрствовании. Таким образом, с химической точки зрения мозг во время БДГ-сна активен, однако лишен норадреналина, который, подобно родственному ему гормону адреналину, играет фундаментальную роль в реакции «бей или беги». Эти вещества также могут влиять на усиление воспоминаний, связанных с сильными эмоциями; если вы оглянетесь в прошлое, то вашими самыми сильными воспоминаниями практически неизбежно окажутся ситуации, связанные с запредельной радостью, страхом или возбуждением, и это определенно так у людей с ПТСР. Вместе с тем более подробные исследования показали, что БДГ-сон может обеспечивать механизм стабилизации этих воспоминаний, лишая их эмоциональной составляющей, – другими словами, снижать уровень эмоций, связанных с этими событиями.
Подумайте об этом с точки зрения эволюции: если после укуса змеи у вас останутся воспоминания только о страхе и боли, то в следующий раз, увидев змею, вы можете просто оцепенеть от ужаса, как это происходит у некоторых людей с ПТСР, когда что-то напоминает им о пережитой травме.
Важно помнить, что змеи кусаются, – и боль со страхом быть укушенным определенно этому способствуют, – однако нужно сохранять рациональное мышление, когда вы в следующий раз встретитесь со змеей.
Возможно, БДГ-сон выступает в роли некой психологической терапии, позволяя нам избавляться от эмоционального груза некоторых ситуаций из прошлого. Это может объяснить, почему у людей с ПТСР повторяются кошмары о пережитом.
Перенесенная некоторыми людьми травма порождает столь сильные эмоции – и уровень норадрелина при этом подавляется не полностью, – что ночные кошмары приводят к полному пробуждению. Каждый раз этот кошмар не успевает закончиться, и связанные с этим воспоминанием эмоции не заглушаются. Это напоминает поцарапанную пластинку, при прослушивании которой игла проигрывателя соскакивает с канавки в одном и том же месте, и песню постоянно не удается прослушать до конца. Мозг снова и снова пытается очистить воспоминания от страха, от связанной с ними эмоциональной травмы. На самом деле основным действием препарата «Празозин», повсеместно применяемого для лечения связанных с ПТСР кошмаров, является блокировка норадреналина в мозге. Хотя последние исследования и показали, что «Празозин» не эффективнее плацебо, мне и моим коллегам удалось с его помощью успешно вылечить несколько пациентов.
Таким образом, у определенных людей содержание их снов явно имеет большое значение. Это не просто случайный шум, генерируемый мозгом во время БДГ-сна. И действительно, эксперименты по анализу снов подтверждают то, с чем мы сталкиваемся сами: что сны хотя и редко повторяют события предыдущего дня, зачастую несут эмоциональную составляющую, такую как переживания, тревоги или злость, похожие на те, что мы испытывали в течение дня. Наш дневной мир окрашивает нашу ночную жизнь. Но важно ли само содержание снов? Что ж, имеются, пожалуй, некоторые данные, которые это подтверждают. Подопытные, которым поручали выбираться из лабиринта в виртуальной реальности, гораздо лучше справлялись со своей задачей, если перед этим им снились сны, в которых они пробирались по запутанной местности, чем те, которым снилось что-то другое, хотя, что важно, это не были сны во время БДГ-сна.
Пожалуй, самой привлекательной является теория о БДГ-сне и сновидениях, предложенная Хобсоном и его коллегой Карлом Фристоном, серьезными авторитетами в мире неврологии. Я не могу сказать, почему именно их теория так меня привлекает. Возможно, потому, что в ней имеются параллели с первой работой на тему сна, написанной Криком и Митчисоном, которую я прочитал, будучи невежественным, но заинтересованным студентом-медиком, – я рассказал о ней во вступлении к этой книге. Они предположили, что БДГ-сон представляет собой процесс обратного обучения, он подчищает «лишние» соединения между нейронами, образовавшиеся во время пережитого нами в течение дня, и что сновидения – это «уборка» этого «мусора». Гипотеза Хобсона и Фристона немного отличается от предыдущей, и еще одной ее привлекательной чертой является то, что она по-настоящему объединяет мир БДГ-сна и сновидений, а в каком-то отношении даже тело и разум. Она объясняет, зачем нам нужны сны. Теория немного замысловатая, и даже после многократного прочтения их работы я до конца не уверен, что полностью ее понял.
Однажды я позвонил автору гипозеты о назначении снов, так как хотел, чтобы он «разжевал» мне их теорию. Когда я сказал ему, что не уверен, полностью ли ее понял, он пошутил: «Да и я тоже!»
Хобсон предоставил мне такое объяснение.
По сути, наше понимание окружающего мира основывается на интерпретации зрительного восприятия, ощущений, звуков, движений и опыта. Чтобы обработать всю эту информацию, человеческому мозгу – сложнейшему устройству, которое берет все эти входные данные и приписывает им какой-то смысл, – нужна модель окружающего мира. В определенной степени эта модель, эта базовая схема заложена в нас на генетическом уровне. Мы рождаемся с ней. Более того, она присутствует в нас еще до того, как мы появимся на свет. Хобсон сказал мне: «Мозг не просто реагирует на внешние раздражители; у него есть четкий набор того, что он ожидает получить. Можно сказать, что он получает их в результате обучения, однако мы с Фристоном утверждаем, что он присутствует в нас до начала процесса обучения, что он генетически в нас запрограммирован». Эта модель, однако, нуждается в постоянной корректировке, подстройке, и она развивается на протяжении всей нашей жизни, определяя личность. Она определяет, будет ли нам нравится вино, будем ли мы предпочитать Дали или Констебля, то, как мы будем вести себя в ссоре со своим партнером. Хобсон продолжил: «Задача мозга – предугадывать реальность, и он не может этого делать пассивно; он активен. У него есть набор предположений, которые затем корректируются в соответствии с полученными данными. Мы с вами думаем по-разному, потому что мы разные люди. И у нас разный жизненный опыт. Наши мозги, пожалуй, не так уж и отличаются, однако модели окружающего мира чрезвычайно разные».
По сути, эта модель определяет наше сознание, однако ее подстройка может происходить только тогда, когда мы «в отключке», то есть оторваны от внешнего мира, не в состоянии двигаться, оказываемся отделены от происходящего вокруг и даже лишены процессов, регулирующих температуру нашего тела. Во время БДГ-сна, как полагают Хобсон и Фристон, наш мозг включает полученный нами опыт в модель мира, уточняя и переделывая ее, и наши сны представляют виртуальную реальность, в которой все это происходит. В конечном счете наши сны – это объединение нашего опыта, они дают нашу собственную совокупную модель мира, проигранную миллионами различных способов, и все с целью понять собственный персональный мир и определить наше индивидуальное сознание. «Ваши сны олицетворяют субъективный опыт использования этой модели, и именно это связывает нашу работу с психоанализом. Толкование снов можно считать попыткой понять модель мира, которая сложилась у конкретного человека. Причем модель мира, имеющаяся у человека, явно зависит – частично – от его опыта».
В каком-то смысле эта теория включает в себя и представление Фрейда о том, что наши сны связаны с детскими переживаниями, хотя Хобсон утверждает, что Фрейд ошибся, сведя все к теме секса. «Думаю, фрейдисты придали сексуальный контекст тому, что лишь частично несет сексуальный характер, однако по большей части является чем-то другим». Он сам уже несколько десятилетий записывает свои сны в дневник. «Сны на сексуальную тему у меня, кстати, составляют примерно 5 % от всех сновидений. Мне кажется абсурдным считать, что остальные 95 % являются проявлением эдипова комплекса».
Я думаю, что сны Кристиана о его юности выражают его взгляды на собственное детство. Позже он рассказал, что, по словам его друзей, в нем есть определенная грусть, склонность вспоминать свою юность, счастливые дни, а также потерю былой радости от жизни. Мы оба полагаем, что эти сны являются не проявлением его невысказанных сексуальных желаний, а выражают тоску по тем более простым временам, когда он не знал тягот взрослой жизни и нарколепсии.
Так что совершенно логично, что некоторые наши сны отражают полученный за день опыт, в то время как другие могут не нести в себе столь осмысленной связи. Они подытоживают прожитую нами до этого момента жизнь. Таким образом, неудивительно, что некоторые сны или кошмары могут повторяться в попытке нашего мозга понять значение того, что мы пережили в течение дня. Эти сны в то же время – результат работы нашего мозга. «Мозг создает разум, а разум создает мозг», – подытожил Хобсон. Мозг и разум едины. Картезианский дуализм провалился.
Кристиан описывает и выраженные осознанные сновидения, с которыми сталкивалась Эвелин, о которой мы писали в девятой главе. Во время этих снов у него отчасти сохраняется сознание, и он может в определенной степени на них влиять. Думаю, они ему даже нравятся. Он считает, что научился контролировать свои гипнагогические галлюцинации, тех суккубов, что прежде посещали его каждую ночь: «Со временем я их одолел, прогнал их», – однако теперь он может и управлять своей ночной жизнью. «Я без труда могу вызывать осознанные сновидения, – говорит он. – Могу привести отличный пример. Я никогда не бывал в Гонконге, я знаю о нем только по фильмам или компьютерным играм. Во сне я был в собственной версии Гонконга – узкие подворотня с огромными рекламными баннерами „Кока-Колы”, – и я помню, как ходил по этим улицам. Я остановился в гостинице и мог ходить по ней, зайти в бар. Помню, как по собственному желанию пошел в бар». Я спросил, действительно ли он думает, что все контролировал. «Многие аспекты этого сна я контролировать не мог, потому что само происходящее во сне было нереальным, однако я мог ходить по округе, общаться с людьми. Я пошел в бар, потом вышел из гостиницы. Помню, как зашел в магазин, чтобы присмотреть себе одежду. А затем стал выбирать себе вещи. Я был во сне, но контролировал происходящее так, словно это было по-настоящему».
У некоторых людей осознанные сны вызывают любопытство или даже являются каким-то «духовным» приключением. Их частенько списывали на плод человеческого воображения. Тем не менее у них есть явные неврологические особенности. Известно, что осознанные сны зачастую появляются после кровоизлияний в таламусе, глубоко в центре мозга, однако их можно зафиксировать и снаружи – не обязательно, чтобы люди о них рассказывали. При мониторинге мозговых волн с помощью ЭЭГ при переходе человека из обычного БДГ-сна в БДГ-сон с осознанными сновидениями наблюдаются изменения активности в лобных долях.
В ходе одного весьма примечательного исследования ученым удалось окончательно доказать, что осознанные сновидения существуют.
Исследователи поместили шестерых добровольцев, которые регулярно видят осознанные сновидения, в аппарат МРТ и попросили их дать им сигнал, когда у них начнется осознанное сновидение. Как вы помните, во время БДГ-сна нас парализует, и единственными мышцами, которые это не затрагивает, являются те, что отвечают за дыхание и движения глаз. Когда подопытные погружались в осознанные сновидения, они сообщали об этом единственным возможным способом – двигали глазами в заранее оговоренной последовательности: налево-направо-налево-направо. Кроме того, подопытных попросили в осознанном сне сжать одну руку в кулак на десять секунд, снова подать сигнал и сжать в кулак другую руку, и продолжать делать так столько раз, сколько получится. Разумеется, они не могли сжать свою руку в реальности, так как она была парализована вместе с остальным телом. Двум добровольцам удалось справиться с поставленной задачей. У одного были и вовсе поразительные результаты. Когда он во сне сжимал руку в кулак, у него наблюдалась активность в сенсомоторной коре сначала с одной, а потом с другой стороны, когда он сжимал во сне уже другую руку. Активность сенсомоторной коры была похожа на ту, что наблюдается при выполнении этих действий в момент бодрствования, с реальными движениями руки, что явно указывает на действительное существование осознанных сновидений, когда во время сна со сновидениями наблюдаются признаки бодрствования.
Подобно многим другим связанным со сном явлениям, осознанные сновидения являются следствием двойственного состояния мозга. Состояние бодрствования и БДГ-сон словно накладываются друг на друга, подобно тому как у сомнамбул глубокий сон объединяется с бодрствованием. С учетом этого, пожалуй, неудивительно, что люди с нарколепсией гораздо чаще сообщают об осознанных сновидениях, чем те, кто ей не страдает. Поскольку Кристиан зачастую проводит ночью время, зависнув между бодрствованием и БДГ-сном, а именно так и происходит при гипнагогических галлюцинациях, сонном параличе и реалистичных сновидениях, то было бы, пожалуй, даже удивительно, если бы у него не было осознанных сновидений.
На самом деле вплоть до 80 % людей с нарколепсией рассказывают про опыт осознанных сновидений.
Практическим же значением осознанных сновидений является то, что они позволяют исследователям в области сна постигать значение наших снов. Когда человек оказывается в состоянии осознанно воздействовать на свои сны, это является естественным экспериментом, позволяющим понять, как содержание снов связано с повседневной жизнью. Возьмем какой-нибудь новый навык, скажем, обучение игре на пианино. Если человек, видящий осознанные сны, будет специально играть во сне на пианино, то, возможно, это поможет ему быстрее освоить инструмент. Либо представьте себе художника, чьи творческие способности и талант развиваются, когда он пишет картины в своих осознанных сновидениях. Возможности безграничны.
Лечение нарколепсии Кристиана оказалось проблематичным. Для него основной проблемой была не катаплексия, а чрезмерная сонливость в течение дня. Даже небольшие дозы стимуляторов вызывали у него побочные эффекты. Он ненавидит ощущения, связанные с приемом этих препаратов, и говорит, что чувствует в себе после них «химию». «Я в своей жизни принимал наркотики, так что мне знакомы подобные ощущения. И от них [стимуляторов] они у меня появляются». Он чувствует себя под легким кайфом, однако дозировка, которая бы не усиливала этого ощущения, оказалась недостаточной, чтобы не давать ему спать. Он зачастую чувствует себя возбужденным, однако недостаточно, чтобы предотвратить сон. Так что, хотя иногда и принимает эти препараты, моему пациенту не хочется делать это регулярно. Точно так же он не настроен применять более сильные лекарства другого типа, например оксибутират натрия, который так помог Филу. «Ну на данный момент я справляюсь со своей жизнью. Мне повезло жить в этой стране, так как, даже не работая, я получаю какое-то пособие. А в некоторых других ни о каком лечении не могло бы быть и речи. В течение дня, конечно, я могу прилечь поспать, – как правило, я делаю это по два-три раза за день».
Дневной сон – распространенный способ лечения нарколепсии, даже совместно с приемом лекарств.
Многие из моих пациентов с нарколепсией планируют свой дневной сон: в определенное время в школе или на работе они уходят в тихое место, порой даже залезают в шкаф или закрываются в туалете и спят там десять-двадцать минут. Одной из особенностей нарколепсии является то, как сильно сон восстанавливает силу, «подзаряжая батарейки» и позволяя человеку чувствовать себя бодрым следующие несколько часов. Он продолжает: «Я могу заниматься своей жизнью, хлопотать по дому, делать покупки – все то, что люди считают обычной жизнью, – я могу всем этим заниматься, потому что мне не приходится работать. По сути, я получаю свои таблетки, однако не принимаю их каждый день. Могу выпить их с утра, если предстоит что-то важное, ради чего мне нужно хорошенько сосредоточиться».
Кристиан также говорит о том, что я иногда слышу и от других своих пациентов с нарколепсией: некоторые аспекты расстройства ему даже нравятся. «Если вы видели фильм „Начало” с Леонардо Ди Каприо, он является хорошим примером того, на что похожи мои сны». В другой раз он привел мне для сравнения еще один фильм: «Это как если бы Матрица действительно существовала, только в моем собственном разуме. Ночью я просто живу другой жизнью». Я спросил у него, кем он является в своих снах про «Матрицу» – Киану Ривзом или Лоуренсом Фишборном. Он смеется: «Нет, я – это я. Я главный герой рассказываемой истории. И мне это нравится».
Подозреваю, что удовольствие, которое Кристиан получает от того, что ведет по ночам несколько жизней, в какой-то мере компенсирует для него ограничения, с которыми он сталкивается из-за нарколепсии днем. Я рассказал ему про другого своего пациента, которому кажется, что его вызванные нарколепсией сны несут какой-то духовный посыл, что он связывается с миром на каком-то ином уровне. «Да, я чувствую себя в каком-то смысле особенным, если в этом есть какой-то смысл. И так как я с особым подозрением отношусь к некоторым темам, касающимся науки и правительства, то всякое читаю. Не то чтобы я всему верил, однако я примечаю всякие идеи насчет телепатии и всего такого. И как по мне, если это действительно существует, то я должен быть хорошим кандидатом на подобные способности. Мне кажется, что я пытаюсь связаться во сне с разными людьми, понимаете?»
Не уверен, насколько Кристиан действительно во все это верит, однако он явно проводит немало времени в попытках как-то интерпретировать свои переживания, увидеть в них какой-то смысл. Очевидно, что у этого личного ночного мира есть свои плюсы. «Я вижу вещи, которые никто прежде не видел, да и вряд ли когда-нибудь увидит. Пускай они и не настоящие, я все равно их видел, сталкивался с ними. Обычный человек никогда подобного не испытает, потому что ничего не запоминает. Ему может за всю жизнь запомниться всего один-два сна, понимаете?»
Что касается того, зачем нам снятся сны, то, просматривая эту главу, я вижу много вопросов, но очень мало определенных ответов. У БДГ-сна и сновидений, вероятно, есть несколько функций, которые могут отличаться на разных этапах жизни. На данный момент ответ все тот же: «Я не знаю».
Войти с помощью соц. сетей: